- У твоего сына длинный язык, как я вижу, - сказал я. Я опустился на одно колено, пока он не показал мне слабым жестом, что я могу встать.
Он посмотрел на меня со своей подушки, а я смотрел на него и на монахов, поющих за дверью, и на свечу, которая погасла, выпустив большую струю дыма.
- Я умираю, лорд Утред, - сказал Альфред.
- Да, господин.
- А ты, похоже, здоров как бык, - сказал он с гримасой, которая должна была обозначать улыбку. - У тебя всегда была способность меня раздражать, правда ведь? Это не слишком тактично - выглядеть таким здоровым перед умирающим королем, но я рад за тебя.
Его левая рука хлопнула по молитвеннику.
- Скажи мне, что случится, когда я умру, - потребовал он.
- Будет править твой сын Эдвард, господин.
Он бросил на меня взгляд, и я увидел проницательный ум в его запавших глазах.
- Не говори мне то, что, по твоему мнению, я желаю услышать, - сказал он с намеком на прежнюю резкость, - скажи мне то, что думаешь.
- Твой сын Эдвард будет править, господин, - повторил я.
Он медленно кивнул, поверив мне.
- Он хороший сын, - сказал Альфред, как будто пытаясь убедить самого себя.
- Он хорошо сражался в битве при Бемфлеоте. Ты бы гордился им, господин.
Альфред устало кивнул.
- От короля многого ожидают, - сказал он. - Он должен быть храбр в битвах, мудрым на совете, справедливым на суде.
- Ты обладал всеми этими качествами, господин, - ответил я без лести, это была правда.
- Я пытался, - сказал он. - Господь знает, что я пытался, - он закрыл глаза и так надолго замолчал, что я подумал, что он заснул, и не стоит ли мне уйти, но потом его глаза открылись, и он посмотрел на потемневший от дыма потолок.
Где-то в глубине дворца резко залаяла собака, а затем внезапно замолчала. Альфред нахмурился в раздумьях, потом повернул голову и посмотрел на меня.
- Ты провел прошлое лето вместе с Эдвардом, - сказал он.
- Да, господин.
- Он мудр?
- Он умен, господин, - ответил я.
- Многие люди умны, лорд Утред, но очень немногие мудры.
- Люди учатся мудрости с опытом, господин, - сказал я.
- Некоторые, - едко сказал Альфред, - но научится ли Эдвард?
Я пожал плечами, потому что это был вопрос, на который я не мог ответить.
- Я боюсь, - сказал Альфред, - что им будут управлять чувства.
Я бросил взгляд на Осферта.
- Как однажды они управляли тобой, господин.
- Omnes enim peccaverunt, - тихо сказал Альфред.
- Все мы грешны, - перевел Осферт, удостоившись от отца улыбки.
- Я боюсь, что он слишком своеволен, - сказал Альфред, снова возвращаясь к Эдварду. Я был удивлен, что он так откровенно говорит о своем наследнике, но, конечно, это было единственное, чем был занят его разум в последние дни.
Альфред посвятил свою жизнь защите Уэссекса и отчаянно хотел получить гарантии, что все его достижения не будут выброшены его наследником, его беспокойство было таким глубоким, что он не мог оставить эту тему. Он так жаждал получить гарантии.
- Ты оставляешь его с хорошими советниками, господин, - сказал я, не потому что я в это верил, а потому что он хотел это услышать. Многие члены витана и правда были хорошими советниками, но в нем было и много людей церкви вроде Плегмунда, чьим советам я бы ни за что не стал доверять.
- И король может отвергнуть все эти советы, - сказал Альфред, - потому что в конце концов, решение всегда принимает король, это его ответственность, это именно король оказывается мудрым или глупым. И если король глуп, что случится с королевством?
- Не беспокойся, господин, - сказал я, - потому что Эдвард ведет себя так, как и все молодые людии.
- Но он не такой, как другие молодые люди, - строго сказал Альфред, - у него с рождения есть привилегии и долг.
- И девичья улыбка, - сказал я, - может размыть чувство долга быстрее, чем огонь расплавит лед.
Он уставился на меня.
- Так ты знаешь? - сказал он после долгой паузы.
- Да, господин, я знаю.
Альфред вздохнул.
- Он сказал, что это страсть, что это любовь. Короли не женятся по любви, лорд Утред, они женятся, чтобы обезопасить королевство. А она ему не подходила, - сказал он твердо, - она была нахальной! Бесстыдной!
- В таком случае, мне хотелось бы быть с ней знакомым, господин, - сказал я, и Альфред засмеялся, хотя это усилие причинило ему боль и превратилось в стон.
Осферт понятия не имел, о чем мы разговариваем, и я показал ему, слегка покачав головой, что ему не следует спрашивать, а потом я подумал о тех словах, которые могли бы дать Альфреду те гарантии, которых он хотел.
При Бемфлеоте, господин, - сказал я, - я стоял рядом с Эдвардом в стене из щитов, а невозможно скрыть свой характер, стоя в стене из щитов, и я понял, что твой сын - достойный муж.
- Обещаю, он человек, которым можно гордиться, - я поколебался, а затем кивнул в сторону Осферта, - как и все твои сыновья.
Я увидел, как Осферт крепче сжал руку короля.
- Осферт - достойный муж, - сказал Альфред, - и я горжусь им, - Альфред похлопал своего незаконного сына по руке и снова посмотрел на меня. - А что еще произойдет? - спросил он.
- Этельволд предпримет попытку захватить трон, - сказал я.
- Он поклялся этого не делать.
- Он легко дает клятвы, господин. Тебе следовало перерезать ему глотку двадцать лет назад.
- О тебе говорят то же самое, лорд Утред.
- Может, тебе нужно было последовать советам, господин?
На его губах появился призрак улыбки:
- Этельволд - жалкое создание, - сказал он, - ни дисциплины, ни разума. Он не представляет опасности, просто служит напоминанием о том, что все мы ошибаемся.
- Он разговаривал с Сигурдом, - сказал я, - и у него есть нелояльные тебе союзники в Кенте и Мерсии. Вот почему я приехал в Винтанкестер, господин, чтобы предупредить тебя об этом.
Альфред смерил меня долгим взглядом, а потом вздохнул.
- Он всегда мечтал стать королем, - сказал он.
- Пришло время убить и его, и его мечту, господин, - твердо произнес я. - Скажи только слово, и я избавлюсь от него.
Альфред покачал головой.
- Он сын моего брата, и он слаб. Я не желаю, чтобы на моих руках была кровь члена семьи, когда я предстану перед Господом в судный день.
- Так ты позволишь ему жить?
- Он слишком слаб, чтобы быть опасным. Никто в Уэссексе его не поддержит.
- Очень немногие поддержат его, господин, - сказал я, - так что он вернется к Сигурду и Кнуту. Они вторгнутся в Мерсию, а потом в Уэссекс. Будут битвы, - я поколебался. - А в этих битвах, господин, Кнут, Сигурд и Этельволд умрут, а Уэссекс и Эдвард будут спасены.
Он недолго поразмышлял над этим хлипким утверждением, а затем вздохнул.
- А Мерсия? Не все в Мерсии любят Уэссекс.
- Лорды Мерсии должны выбрать, на чьей они стороне, господин, - сказал я. - Те, кто поддерживают Уэссекс, окажутся на стороне победителей, а остальные умрут. Мерсией будет править Эдвард.
Я сказал ему то, что он хотел услышать, но также и то, во что я верил. Это так странно. Меня никогда не смущали предсказания Эльфадель, но когда меня попросили предсказать будущее, у меня не возникло никаких сомнений.
- Как ты можешь быть уверен? - спросил Альфред. - Ведьма Эльфадель тебе все это рассказала?
- Нет, господин, Она сказала мне прямо противоположное, но она говорит лишь то, что велит ей ярл Кнут.
- Дар предвидения, - сурово заметил Альфред, - не может быть дан язычнику.
- Но ты все же просишь меня предсказать будущее, господин? - спросил я с озорством, и был вознагражден еще одной гримасой, которая должна была изображать улыбку.
- Как ты можешь быть уверен? - спросил Альфред.
- Мы поняли, как биться с северянами, господин, - сказал я, - но они не научились биться с нами. Когда у тебя есть крепость, все преимущества у ее защитников. Они будут атаковать, мы защищаться, они проиграют, мы победим.
- Ты говоришь так, как будто это просто, - сказал Альфред.
- Битва проста, господин, может, поэтому я так хорош в битвах.
- Я ошибался в тебе, лорд Утред.
- Нет, господин.
- Нет?
- Я люблю датчан, господин.
- Но ты - меч саксов?
- Wyrd bi fulræd, господин. Судьба неумолима, - сказал я.
Он моментально закрыл глаза. Он лежал так неподвижно, что несколько мгновений я думал, что он умирает, но затем он снова открыл глаза и бросил хмурый взгляд на почерневшие от дыма стропила. Он пытался подавить стон, но он все же вырвался, и я увидел, как боль пробежала по его лицу.
- Это так тяжело, - сказал он.
- Есть снадобья от боли, господин, - сказал я безо всякой надежды.
Он медленно покачал головой.
- Дело не в боли, лорд Утред. Мы рождены для боли. Нет, судьба - сложная штука. Все ли предопределено? Предсказание - не есть судьба, и мы можем выбирать свой путь, несмотря на то, что судьба считает, что не можем.
- Так если судьба существует, имеем ли мы на самом деле выбор? - я произнес эту ерунду, позволяя ему самомму поломать голову над этим вопросом, на который нет ответа. Он посмотрел на меня.
- Какова будет твоя судьба? - спросил он.
- Я вновь захвачу Беббанбург, господин, а когда буду лежать на смертном одре, я хочу, чтобы оно стояло в высоком доме в Беббанбурге и звуки моря наполняли бы мои уши.
- А в моих ушах звучит брат Джон, - сказал Альфред, развеселившись. - Он велит им открыть рты, как это делают голодные птенцы, и они слушаются. - Он вновь положил свою правую руку на руку Осферта.
- Они хотят, чтобы я был голодным птенцом. Они кормят меня жидкой кашей, лорд Утред, и настаивают, чтобы я ел, но я не хочу есть, - он вздохнул. - Мой сын, - он имел в виду Осферта, - говорит мне, что ты беден. Почему? Разве ты не захватил целое состояние в Данхолме?
- Захватил, господин.
- Ты его потратил?
- Я потратил его, служа тебе, господин, на людей, кольчуги и оружие. Охраняя границы Мерсии. Собирая войско, чтобы победить Хэстена.
- Nervi bellorum pecuniae, - произнес Альфред.
- Из Писания, господин?
- Мудрый римлянин, лорд Утред, который сказал, что деньги - это главные мускулы войны.
- Он знал, о чем говорит, господин.
Альфред закрыл глаза, и я увидел, что гримаса боли вновь пробежала по его лицу. Его губы сжались, чтобы подавить стон. Запах в комнате стал еще более отвратительным.
- У меня стоит ком в животе, - сказал он, - как будто камень.
Он помедлил и снова попытался подавить стон. Единственная слеза скатилась из его глаз.
- Я наблюдаю за этими часами-свечой, - сказал он, - и мне интересно, сколько еще лент сгорит, - он раздумывал. - Я измеряю свою жизнь в дюймах. Приходи завтра, лорд Утред.
- Да, господин.
- Я дал своему, - он помедлил, а затем похлопал Осферта по руке и сказал, - своему сыну поручение. Он открыл глаза и взглянул на меня. - Моему сыну поручено обратить тебя в истинную веру.
- Да, господин, - я не знал, что еще сказать. Я заметил слезы на лице Осферта.
Альфред посмотрел на кожаное панно с крестом.
- Ты заметил что-нибудь странное в этой картине? - спросил он меня.
Я уставился на панно. Иисус висел на кресте в кровяных потеках, протянув мускулистые руки в темноту неба.
- Нет, господин, - сказал я.
- Он умирает, - сказал Альфред. Это казалось очевидным, так что я промолчал. - На всех остальных картинах, где я видел смерть Господа нашего, - продолжил король, - он улыбается с креста, но только не на этой. На этой его голова свисает, ему больно.
- Да, господин.
- Архиепископ Плегмунд упрекнул художника, - сказал Альфред, - потому что верит, что Господь наш превозмог боль и поэтому до самого конца улыбался, но мне нравится эта картина. Она напоминает мне, что моя боль - ничто по сравнению с его.
- Хотел бы я, чтобы ты не испытывал боли, господин, - неловко произнес я.
Он ничего на это не ответил. Он по-прежнему смотрел на агонизирующего Христа, а потом гримаса исказила его лицо.
- Он носил корону из шипов, - сказал он с ноткой изумления. - Все хотят быть королями, - продолжал он, - но в каждой короне есть шипы.
- Я сказал Эдварду, что корона тяжела, очень тяжела. И последнее, - он отвернулся от картины и поднял левую руку, я понял, что ему стоило усилий оторвать свою жалкую руку от молитвенника.
- Я хочу, чтобы ты дал клятву верности Эдварду. Так я смогу умереть, зная, что ты будешь сражаться за нас.
- Я буду сражаться за Уэссекс, - сказал я.
- Клятву, - сказал он сурово.
- И я дам клятву, - сказал я. Его проницательные глаза уставились на меня.
- Моей дочери? - спросил он, и я заметил, как Осферт замер.
- Твоей дочери, господин, - согласился я.
Мне показалось, что он вздрогнул.
- По моим законам, лорд Утред, прелюбодеяние - не просто грех, но и преступление.
- Так ты все человечество превратишь в преступников, господин.
Он слегка улыбнулся в ответ.
- Я люблю Этельфлед, - сказал он, - она всегда была самой энергичной из моих детей, но не самой послушной, - его рука упала обратно на молитвенник. - А сейчас оставь меня, лорд Утред. Возвращайся завтра.
Если он еще будет жив, подумал я. Я преклонил перед ним колени, а потом мы с Осфертом ушли. Мы молча шагали по закрытому дворику, где последние летние розы роняли лепестки на сырую траву.
Мы сели на каменную скамейку и слушали скорбные песнопения, которые отдавались эхом из коридора.
- Архиепископ хочет моей смерти, - произнес я.
- Я знаю, - отозвался Осферт, - поэтому я пришел к отцу.
- Я удивлен, что тебе позволили увидеться с ним.
- Мне пришлось поспорить со священниками, которые его охраняли, - сказал он с полуулыбкой, - но он услышал спор.
- И позвал тебя к себе?
- Послал священника, чтобы тот вызвал меня.
- И ты сказал ему, что со мной происходит?
- Да, господин.
- Спасибо, - сказал я. - И ты заключил мир с Альфредом?
Осферт невидящим взглядом посмотрел в темноту.
- Он сказал, что сожалеет, господин, что я тот, кто я есть, сказал, что это его вина и что он замолвит за меня словечко на небесах.
- Я рад, - вымолвил я, не зная, как еще отреагировать на эту чепуху.
- А я сказал ему, господин, что если Эдвард будет править, то ты ему понадобишься.
- Эдвард будет править, - отметил я, а потом рассказал ему про леди Эгвинн и близнецов, скрытых в женской обители. - Эдвард сделал лишь то, что сделал его отец, - сказал я, - но это принесет неприятности.
- Неприятности?
- Эти дети законные? - спросил я. - Альфред считает, что нет, но однажды он умрет, а Эдвард может заявить совсем другое.
- Господи! - сказал Осферт, предвидя дальнейшие трудности.
- Что следует сделать, - заметил я, - так это задушить маленьких бастардов.
- Боже! - Осферт был потрясен.
- Но они этого не сделают. Твоя семья никогда не была достаточно безжалостна.
Дождь усилился, капли ударялись по черепице и соломе, из которых была сделана крыша дворца. Не было ни луны, ни звезд, только облака во тьме и проливной дождь, а ветер вздыхал о покрытой лесами башне новой церкви Альфреда.
Я пошел к обители Святого Хедда. Стража ушла, в проходе было темно, я стучал в дверь монастыря, пока не дождался ответа.
На следующий день короля со его кроватью переместили в больший зал, в котором Плегмунд со своими приспешниками хотели вынести мне приговор. Корона лежала на постели, в ее сверкающих изумрудах отражался огонь, наполнивший комнату дымом и теплом.
В помещении было полно народа и воняло мужским телом и разлагающейся королевской плотью. Там был епископ Ассер, а также Эркенвальд, но архиепископ, очевидно, нашел себе еще какое-то занятие, которое отвлекло его от присутствия у короля.
Здесь находилось и множество западно-саксонских лордов. Одним из них был Этельхельм, чья дочь должна была выйти замуж за Эдварда.
Мне нравился Этельхельм, стоящий позади Элсвит, жены Альфреда, которая не знала, что возмущает ее больше - мое существование или странная истина - что Уэссекс не признает ее ранг.
Она злобно меня рассматривала. Дети жались у нее по бокам. Этельфлед в свои двадцать девять была старшей, затем шел ее брат Эдвард, потом Этельгифу и младший, Этельверд, шестнадцати лет.
Эльфтрит, третьей дочери Альфреда, здесь не было, потому что она была замужем за королем за морем, во Франкии. Над головой моего дорогого старого друга отца Беокки, ныне согбенного и седого, возвышался Стеапа.
Брат Джон и его монахи тихо пели. Не весь хор состоял из монахов, там были и мальчики в бледных полотняных одеждах, и я с изумлением узнал в одном из них своего сына Утреда.
Должен признаться, я был плохим отцом. }Я любил двух своих младших детей}, но мой старший, который по семейной традиции унаследовал мое имя, был загадкой. Вместо того, чтобы учиться искусству битвы на мечах или управляться с копьем, он стал христианином.
Христианином! И теперь вместе с другими мальчиками церковного хора он пел как птенчик. Я глазел на него, но он упорно избегал моего взгляда.
Я присоединился к олдерменам, которые стояли с одной стороны зала. Они вместе с церковным руководством составляли королевский совет, витан, и им было что обсудить, хотя никто не проявлял никакого энтузиазма.
Участок земли был отдан монастырю, а каменщикам, работавшим над новой церковью Альфреда, была назначена оплата. Человек, который не смог выплатить штраф за свое преступление, неумышленное убийство, был прощен, потому что хорошо послужил воинам Веостана при Бемфлеоте.
Кое-кто посмотрел в мою сторону, когда была упомянута эта победа, но никто не спросил, помню ли я этого человека. Король почти не принимал в этом участия, лишь поднимал свою изнуренную руку в знак согласия.
Все это время служитель стоял за столом и писал манускрипт. Поначалу я подумал, что он записывает происходящее, но двое других служителей со всей очевидностью занимались именно этим, в то время как человек за столом главным образом переписывал что-то из другого документа.
По-видимому, он прекрасно понимал, что все взгляды обращены на него, его лицо покраснело, хотя, может быть, это был просто жар от огня. У епископа Ассера был сердитый вид. Элсвит выгялдела так, как будто была готова убить меня от злости, но отец Беокка улыбался.
Он дернул головой в мою сторону, и я ему подмигнул. Этельфлед это заметила и улыбнулась так озорно, что я понадеялся на то, что ее отец этого не увидел. Ее муж стоял не так далеко от нее и, как и мой сын, упорно избегал встречаться со мной взглядом.
Затем, к своему изумлению, я увидел Этельволда, стоящего в глубине зала. Он вызывающе посмотрел на меня, но не выдержал моего взгляда и опустил голову, чтобы поговорить со своим спутником, которого я не узнал.