4
Говорят, что речами и поступками искренней женщины руководит Бог. Может, и так.
- Гриша! - кто-то постучал в дверной откос, когда он сидел с открытой дверью, не включая свет, и смотрел "Слабое звено". Ему нравилась ведущая - хорошенькая девушка, которая почему-то очень хотела походить на костлявую мегеру.
"Плохо у нее получается, - думал он вяло, - ненатурально. Кажется, что сейчас она рассмеется и перестанет кривляться. Вот бы себе найти такую, чтобы строгонькая была, но не по-настоящему, а для виду. Как эта".
Он не обратил внимания на стук, засмотрелся.
- Гриша, ты дома?
- Ага! Кто там? Заходите.
В дом вошла Клавка Солькина - некрасивая девица среднего возраста. Ходили слухи, что она нескольким мужикам делала предложение жениться на ней. Выбирала кандидата в мужья, меряя по себе - к благополучным и перспективным холостякам не лезла. "Глупой ее не назовешь и за ум не похвалишь. В конце концов каждый устраивается, как может. Ой, Господи…" - вздохнул Григорий.
- Чего тебе, Клава? Заходи, не бойся, - сказал приветливо, узнав голос, стараясь не отпугнуть женщину.
- Ты, тот… Чего сам сидишь? - сбиваясь, начала она издалека. - А я думала, что тебя дома нету.
- А чего тогда шла сюда?
- Кто его знает… - Клавдия замолкла.
"Неужели она свататься ко мне пришла? Вот дожился! Надо что-то делать. Хватит уже бобылем жить" - промелькнуло у Григория в голове.
- …обоим не сладко, - тем временем развивала угаданную хозяином мысль гостья. - Ты здесь сам, а я там сама. Почему? Когда можно вместе. Га?
Оно у растяп всегда так. Сидят-сидят, ни на что не решаются, а уж как случится что-то экстраординарное, тогда - раз и все. Не то чтобы на следующий день, но вскоре после визита Клавы Солькиной, чтобы не быть посмешищем в селе, Григорий привез из Синельниково Светлану, с которой его познакомили в компании друзей. Светлана работала в районном архиве, и по откликам тех, кто давно ее знал, была хорошей, порядочной женщиной.
Когда Григорий навестил ее с разглагольствованиями о брачном эксперименте, она смущалась и тушевалась, тем не менее сразу согласилась попробовать пожить вместе.
- Конечно, - ответила без лукавого самолюбия. - Я тоже не хочу иметь лишние штампы в паспорте в случае неудачи.
В Славгород они приехали под вечер. Григорий вышел из машины, чтобы открыть ворота, а Светлана, последовав его примеру, остановилась неподалеку, поджидая, когда он ее за руку заведет во двор.
- Заходи, не стесняйся, - подтолкнул Григорий ее к калитке, и тут его отвлек чей-то голос. - Смелее, иди в дом, - еще раз пригласил Григорий, открывая перед женщиной калитку, и повернулся к тому, кто его окликнул.
Это был Саша Бегун, у которого Григорий иногда покупал молоко.
- Ну? - выжидающе остановился Григорий перед ним, не понимая, почему у Сашка такой хриплый голос стал, что он его не сразу узнал.
- У тебя нет аспирина? Температура поднялась, горю весь. Снова ангина подхватилась.
Бегуны жилы неподалеку, так что их вполне можно было назвать соседями. Причем хорошими соседями, так как были они с женой тихими и работящими. Правда, Сашко часто болел, а его Оксана, упитанная здоровая молодица, к которой никакая холера не цеплялась, ну никак не разбиралась в лекарствах и домашней медицине. Более того - у нее руки не стояли даже присмотреть за больным. Григорию самому приходилось ставить Сашке горчичники, делать компрессы, растирать его мазями. Нет идеальных женщин, нет, даже не говорите о них…
- Ой, тебя же трясет всего, - отметил Григорий, присмотревшись к Сашку. - Что же ты ходишь в таком состоянии, пусть бы Оксана пришла. Аспирин? - переспросил он. - Заходи, я посмотрю.
Григорий оставил машину за воротами, чтобы не заставлять неожиданного пациента мерзнуть на улице, и поспешил с ним в дом, где уже осваивалась его новая подруга.
- Познакомься, сосед, это Светлана.
- Доброго здоровьица, - поздоровался Сашко, тут же наматывая на ус, что оно и к чему.
Лекарство нашлось быстро.
- Попей еще бисептол с нистатином. Что аспирин? - посоветовал врач поневоле.
- Как скажешь, - доверчиво согласился Сашка.
Григорий нашел инструкцию к бисептолу, для гарантии дополнительно рассказал соседу, как он должен лечиться, и вывел его со двора, возвратившись к машине.
- Погоди, - откликнулся Сашко почти от своих ворот. - Эта женщина, кажется, не здешняя?
- А что? - удивился Летюк, что у тихого Бегуна болезнь не уменьшает любопытства.
- Красивая молодичка. Где ты ее взял?
- По газете выписал, - пошутил Григорий. - Тебе что с того?
- Боюсь врача своего потерять. Вдруг она зануздает тебя так, что другим ничего не останется.
Светлана затем освоилась в новых стенах и встретила Григория веселым блеском в глазах.
- Завтра же побелю стены в доме! - сказала, как только он переступил порог.
И Григорий, словно раньше у него глаза были завязаны, после этих слов вспомнил, что неизвестно когда убирался тут. Опустился! Боже, какой позор, - укорял он себя сейчас, осматривая запыленные комнаты, чего раньше не замечал.
- Завтра не надо, - сказал, стараясь сохранить в голосе многозначительные нотки, дескать, знаем, что делаем. - Прикупим кое-что, а после воскресенья поклеим обои. Я просто не успел, - солгал он.
А утром острая на язык Дарка Гнедая обругала его возле колодца за новую женитьбу, да еще ошеломила новостью о Татьяне Проталиной. Такое выдержать, так надо нервы крепкие иметь.
Бедной Светлане с первого дня не повезло. Потому что, едва она выткнулась во двор, на нее кобчиком набросилась Ирина, дочка почтальонки, которая день ото дня заметно наглела. И хоть с того времени, как от горемычного Летюка удрала Карина, она успела выйти замуж, стать женой Петра Змеевского и даже родить двух детей, но дух опекунства над соседом ее не оставил.
- О, еще одна ищет счастья по чужим углам, - сказала Ирина от ворот, затем открыла калитку и вошла во двор. - Здравствуйте, - вежливо поздоровалась, увидев, что на звук ее голоса хозяин и себе высунулся из дому. - Говорю, еще одна приперлась.
- Это ты о себе? - в тон ей спросил Григорий.
- А ты не задирайся, иди в дом и завянь. Я с этой персоной разобраться пришла.
- Оставь нас, Гриша, - попросила Светлана. - Все хорошо, не волнуйся.
- Вежливая, - констатировала Ирина. - А ты знаешь, кто твою предшественницу отсюда наладил вон?
- Нет, и мне неинтересно это знать.
- Напрасно. Так заруби себе на носу - это была я, - Ирина как дома уселась на скамейку, что стояла у стены, протянула ноги, как часто делают женщины, уставшие от физической работы.
- А какое вам дело до Гриши? Вы ему кто? - тихо спросила Светлана.
- Я ему никто. А лезу в это дело, так как знаю, что толку из него не будет. Езжай, женщина, отсюда, не забирай у меня время.
- Поняла, - Светлана безотчетно переставила только что принесенное Григорием ведро с водой со скамейки на землю и тоже присела. - А если не уеду? - спросила, ни на кого не глядя.
- Может, и не уедешь, а тебя отсюда увезут, неизвестно. В итоге это не принципиально. А вот что ты ему не пара, это факт.
- Я вижу, вы такой знающий и участливый человек. Почему же до сих пор подходящую пару ему не нашли?
- Нашли, нашли, не умничай и не заедайся со мной. Собирайся быстренько, чтобы к ночи твоего духу здесь не было.
С тем Ирина ушла домой. Слава Богу, - подумал Григорий, - провожая ее взглядом из окна. Что-то она сегодня смирная. Как сговорились проклятые бабы! То не нужен никому, а как привез женщину, так глаза ей выедают. Григорий решил, что вечером пойдет к тетке Флоре и поговорит про Иринино поведение. А может, даже с Петром потолкует, ее мужем. Ничего, все уладится.
Но вечером ему было не до того. Как только опустились сумерки, прозвучал телефонный звонок.
- Можно Светлану? - спросил подчеркнуто культурный женский голос, который тем не менее показался Григорию знакомым.
- Можно, - Григорий растерянно обернулся к женщине. - Это тебя спрашивают.
Та взяла трубку и минуты две слушала, мало-помалу бледнея, а когда сделалась такой, как снег, как-то сразу покрылась красными пятнами и нервно нажала на рычаг.
- Нет, Гриша, извини, я такого не выдержу. Сейчас же отвези меня домой.
- Потерпи, я все улажу, - растерянно проговорил Григорий. - Кто тебя побеспокоил? Я не спрашиваю, что говорили, так как понимаю, что ерунду всякую. Но хочу знать, кто пытается помешать нам с тобой. Я повода вмешиваться в свою жизнь не давал никому, поверь.
- Разбирайся без меня, а я подожду, - категорически настроенная Светлана начала собирать вещи, которые успела вынуть из свертков. - Да теперь я вижу, что и на работу мне отсюда добираться неудобно, далеко, - начала вместе с тем выискивать дополнительные причины для бегства.
До Синельниково было не больше тридцати километров, а подаренный когда-то "мерседес" все еще оставался у Григория и бегал бодро и безотказно.
- И все-таки не торопись, - попросил он, поняв, что Светлане по телефону наговорили не просто ерунды и бреда сивой кобылы, а еще и угроз. - Ложись спать и постарайся все забыть, а утром этот звонок покажется тебе смешным и глупым приключением.
Женщина только отрицательно покачала главой и взяла заново упакованный чемодан.
Так Григорий снова остался один, даже не узнав, кто совершил акт телефонного терроризма. Еще некоторое время он силился по памяти припомнить голос звонившей и идентифицировать его, но у него ничего не выходило. Подозревал, что это Клавка Солькина отомстила ему за отказ жениться на ней, но не пойман - не вор.
И снова потянулись одинокие дни, хотя их монотонность теперь разбавляло затаенное ожидание. Летюк старался не думать о нем, но от правды деваться некуда было - он хотел увидеть Татьяну Проталину. Неужели она так сильно любит его, что решилась на серьезные испытания для своего здоровья? Ну и характер, однако! Интересно, какой она будет после операции?
Это весна, это просто весна, - говорил себе Григорий, гася в душе какое-то тревожащее его нетерпение, словно вот-вот должно было наступить исполнение давней горячей мечты.
Раздел 3
1
Люля проснулась от ярких солнечных лучей, падающих на нее из окна, и по привычке, успевшей за последние годы стать ее натурой, впитаться в кровь, сначала прислушалась. Вокруг, если не считать перестука колес и всей палитры звучаний, связанных с движением поезда, стояла тишина. Даже Татьяна монотонно посапывала, нисколько не волнуясь тем, что сегодня должна была впервые появиться перед знакомыми со своим новоприобретенным лицом, еще не совсем готовым к парадному выходу. Это была не смятенная тишина ожидания счастья или горя, не могильная тишина утраченных надежд и безверия и не стрёмная тишина опасности, стерегущей где-то поблизости. Нет, это была тишина спокойной, безтревожной жизни, где есть всего понемногу, вернее, где нет каких-либо страстей, избытка чего бы то ни было. Люля улыбнулась: в конце концов, это просто фон, на котором разыгрываются события. Так как событие - это что-то отличающееся от монотонности и рутины ежедневности. По всему выходило, что сейчас этот фон был благоприятным. И это хорошо. А вот какие события на нем проявятся, неизвестно.
Неужели в самом деле оторвалась? - в который раз промелькнуло в Люлиных мыслях. Неужели удалось, да еще и полностью сохранив свое добро? Будто вторя этим сомнениям, прячущимся в эхе многочисленных "неужели", чаще всего употребляемым при оптимистичных обстоятельствах, под грудью возник сосущий холодок. Рано спрашивать об этом, ой рано! Люля отогнала от себя желание обратиться к этапным выводам. Надо сначала благополучно выйти из поезда, удачно потеряться в толпе. А потом… Далее она поняла, что отныне так будет всегда: сейчас надо позаботиться об этом, а потом… Чисто как писала Маргарет Митчелл в "Унесенные ветром", там ее Скарлетт тоже все время что-то откладывала: "Потом, потом…"
Совсем не лишне предположить, что Дыдык вычислит этот маршрут, неожиданный даже для нее самой, и появится на днепропетровском перроне с цветами в руках прямо перед вагоном: "Дорогая, я виноват перед тобой. Прости". Разыграет на людях спектакль, в который раз постарается развеять ее настороженность, усыпить бдительность, а потом задавит в темном уголке, как и планировал раньше. Это вероятно процентов на двадцать, и может объясняться его дьявольской сообразительностью или тем, что кто-то из общих знакомых видел ее возле этого поезда. Для реализации такого "щемящего свидания" ему только то и надо, что доехать сюда раньше нее, а это легко устроить, пользуясь скорым поездом прямого назначения, самолетом или авто. Зато вероятность оставшихся восьмидесяти процентов позволяет предположить, что вчера после "леривона", которого она ему подсыпала в чай от души, он спал бы даже при пушечной стрельбе. Нет, вот какая гадость: планировал убить ее ближайшими днями - во время поездки в Москву или где-то в Москве, - а сам накануне оставил без присмотра стакан чая с порошком от простуды, словно специально, чтобы лекарство нейтрализовало запах ее снотворного. Как она могла не воспользоваться такой замечательной возможностью и не избавиться от него и разом от смертельной опасности, нависшей над ней? И как же нелестно он о ней думал, коль держался столь беззаботно! А если так, то он и сейчас остается о ней не самого высокого мнения. Ага-га, дурачок, мне именно этого и надо! Тогда считай угощение снотворным, которое применяют для укрощения бешеных жеребцов, просто наглядным уроком от меня, а желтый чемоданчик с деньгами - платой за этот урок. Не глушить же такого бугая глицином - средством для изнеженных девиц.
Итак, проанализировав сумму всех опасений, можно сделать вывод об их практической напрасности. Тем не менее пренебрегать пусть мизерной долей риска нельзя и надо что-то изобрести, чтобы обезопаситься и в этом маневре - при высадке из поезда. Что же она должна придумать, учитывая невозможность стать невидимой и пройти незамеченной мимо своего врага, невозможность укрыться от его глаз под землей или пролететь высоко в небе?
Люля посмотрела на спящую подругу, на ее закрытое рассыпанными волосами лицо и вдруг поняла, что эта девушка послана ей провидением не просто на негаданное счастье, чтобы с ее помощью забиться в глухую щель, которой есть Днепропетровск, а на окончательное и безвозвратное спасения, ибо она, сама того не подозревая, постоянно подает Люле пример для подражания. Ведь еще вчера Татьяна маскировалась! И довольно талантливо, изобретательно, а в итоге - результативно. Люля осмотрелась по сторонам, ловко подобрала свои волосы, заколола на затылке и запнулась Татьяниным платком, вывязав его манером кубанских казачек, как вчера Татьяна. Глаза закрыла темными очками. Оставалось переменить одежду. Как хорошо, что в выдуманной ею истории так много правды и так удачно обосновано это бегство! Теперь можно без вранья, спокойно попросить у Татьяны старые шмотки, а свои выбросить. Люля засмотрелась в зеркало, отрабатывая соответствующую новому стилю внешности пластику тела.
- А тебе это к лицу, - вдруг услышала она замечание с той стороны, где спала подруга.
- Думаешь?
- Чистая тебе крестьяночка, - Татьяна уже проснулась и, опершись на локоть, полулежала на диванчике.
- Хорошо, тогда я забираю у тебя этот платок, - Люля еще раз осмотрела себя в зеркало и повернулась к Татьяне. - Доброе утро, подруга! Как спалось? У тебя есть лишняя одежда для меня? Во временное пользование. Я рассчитаюсь, - затарахтела она.
- Спалось, как давно уже не было. Ты знаешь, как-то улеглись мои тревоги, отчаяние…
- Отчаяние? - переспросила Люля автоматически, все еще занимаясь своей подготовкой к выходу из поезда. - Хорошо, не забудь об одежде для меня.
- На, - Татьяна схватилась на ноги и бросила к Люлиным ногам свой чемодан, набитый одеждой. - Бери что подойдет, - и продолжила дальше: - Понимаешь, если бы не аллергия и не эти шрамы… Но ты влияешь на меня позитивно. Мне даже захотелось что-то еще изменить в своей внешности, принарядиться. Поможешь?
- Еще бы нет! А что для этого нужно? - Люля принялась за переодевание.
- Ой, не скажу. Я сомневаюсь… Но так хочется! Я даже вчера перед сном об этом мечтала.
- Что ты надумала? Говори!
- Что? - шепотом спросила Татьяна и лукаво повела глазами, входя в игру, затеянную неожиданно, и ощущая уверенность, которая струилась от Люли. - Что? Догадайся сама.
- Я знаю одно: надо, чтобы твой ненаглядный не видел тебя в этой косынке, - сказала Люля. - Понимаю, ты закрываешь лицо, но лучше закрыть его другим способом, более естественным. Например, прической. Прикинь, тебе же не три дня и не три недели придется лечиться, может, и не три месяца. Не будешь же ты ходить все время в косынке, как старушка. Тем более что наступает лето, жара.
- Тогда мне нужно причесаться так, чтобы локоны падали на лоб и щеки, но они же длинные для этого. Разве что…
- Разве что? Какие могут быть сомнения? Сомнениям - однозначное нет…
- …надо постричься! - восторженно продолжила Татьяна. - Мне так давно этого хотелось, а повода не было. Ведь такие шикарные косы не обрезают ни с того ни с сего. Кто бы меня тогда умной назвал, правильно? Так ты как, одобряешь?
- А то! Пока восстановится лицо, твои шикарные косы отрастут. Даже станут еще длиннее.
Они продолжали обсуждать изменения, которые собиралась произвести в себе Татьяна, и во время умывания, и за завтраком, и когда уже готовились к выходу в Днепропетровске. И Татьяна не замечала внутренней отчужденности, верней, озабоченности своей подруги, даже казалось ей, что та совсем забыла о проблемах, в силу которых на самом деле не просто куда-то ехала, а убегала. Между тем Люля тоже готовилась к выходу из поезда и тоже была занятая своей внешностью, более того - и настроение у нее было так же трепетно тревожное, но в основе этого лежали другие причины. Что здесь сравнивать? Она старалась стать незаметной и забытой, а Татьяна - заметной и любимой; Люлю одолевал страх, а Татьяну - питала надежда; Люля старалась не думать о будущем, а Татьяна к нему стремилась и льнула всей душой; Люля чувствовала себя старой разбитной бабой, а Татьяна - юной девчонкой, только вступающей в большой мир. Так кто кого должен был больше понимать и кто кому должен был помогать?
Другого выхода у Люли не было, как только полагаться на себя во всех дальнейших одиссеях, потому что Татьяна окончательно вышла из игры - она принялась исполнять свои давние мечты, и быть хоть кому-то полезной не могла. Без преувеличения, девушка была оглохшей и ослепшей, как певчая птичка в мае при исполнении любовных рулад.
Вдруг перед их глазами замелькали какие-то тени. Люля тревожно осмотрелась по сторонам и заметила, что они едут по мосту через Днепр.
- Это уже конец? - спросила она у Татьяны.
- Да, сейчас будет конечная остановка.
- Тогда я побежала в другой вагон, - а увидев, что ее спутница ничего не поняла, объяснила: - Не к лицу такой простой крестьяночке, какой ты меня сделала, ездить в спальных вагонах - это бросится в глаза. Встретимся возле пригородных касс.
- Их там много, - спехом сказала Татьяна, - и возле всех очереди.
- Возле третьей!