- А что он может сделать, если ему закордон приказал послать меня туда для связи? И, видишь, как прав был полковник, когда предупредили нас, что они не станут замыкаться пределами одной Украины. И до Краснодара ходят. И до Читы.
- А не мог ли он послать туда тайком от тебя своего человека, чтобы тебя проверить? - задумчиво спросил майор Загоруйко.
- Возможно, возможно, - протянул Кравчук, постукивая пальцами по клеенке. - И потому прошу, обязательно дай шифровку по маршруту, чтобы наши меня, не дай бог, где не задержали. А то "засветят" неосторожно, и пользы от меня будет потом как от козла молока.
- Скажи, трудно тебе… там… Коля?
- Трудно… и радостно… Понимаешь, радостно оттого, что, находясь там, я могу пользу народу принести.
- Еще бы!
- Сколько я ночей провел бессонных, Иван Тихонович! Лежишь на нарах в этом бункере вонючем, рядом бандиты храпят, а ты все обдумываешь каждый свой шаг, каждое слово. Думаешь, за себя и за них, как бы не обмишуриться. Одно обидно, Ваня, что очень многое из нашей трудной, чертовски трудной и рискованной работы, не будет известно народу. Люди будут вспоминать большие и маленькие сражения последней войны, ее полководцев: генералов и командиров батальонов, а вот нас могут и не вспомнить вовсе, как и тех, с кем воевали мы в темноте в послевоенные годы. Ну что такое, посуди сам, эта бандеровщина? Порождение сил, враждебных нашему делу, маленький, крохотный эпизод в борьбе миллионов, жалкие попытки одиночек-фанатиков задержать движение вперед такой огромной республики, как Украина. Пройдут годы, и никто всерьез не станет говорить об этих "правнуках поганых", как назвал подобных им отступников поэт. На гребнях грязных послевоенных волн вынырнули они на поверхность и так же бесславно канут в пучину…
- Но ускорить гибель этих "правнуков поганых" мы должны как можно скорее, пусть даже спустя десяток лет наша с тобой работа забудется, - сказал Загоруйко.
- Конечно! - согласился Кравчук, - я это прекрасно понимаю. Ведь не для славы мы работаем и не для премий, а потому, что, чувствуя себя солдатами партии, расчищаем нашу землю, воздух делаем чище над ней. Только безнадежный идиот может забыть о том, какой страшной трагедией было вторжение фашизма, какое душевное смятение внесли гитлеровцы в психологию нестойких людей, которые только формально находились в орбите советского воспитания, а на самом деле вели тусклую жизнь обывателей. Великую очистительную и очень тонкую работу нам надо проводить теперь. Оккупанты оставили кое-где свои корни. Не повырывай их вовремя - могут ожить…
- А что! Вот возьми. Те сволочи, кого ты проверять едешь. Фашистские "консервы" на случай войны.
- Мины замедленного действия…
…С чайным подносом и кипятком поднялась снизу Зоя Васильевна в цветастом халате. Она уже успела причесаться. Поставила чашки на стол.
Кравчук, возвращая Загоруйко прочитанный им протокол допроса Дыра, сказал:
- Ну и варенец у вас замечательный, хозяюшка! Холодный-прехолодный. Сроду, кажется, такого не ел…
- Я вам здесь постелю, Николай Романович, - показала Зоя Васильевна на кушетку.
- Какое там - постелю! - воскликнул Кравчук. - Еще до первых петухов мой след должен простыть. И просьба, Зоечка: меня вы здесь не видели. Могила, понимаете? А то мои пацаны сиротами останутся…
- Ну как вам не стыдно, Николай Романович, разве не понимаю?
- Всякое бывает. А сейчас ложитесь спать, а мы тут с Иван Тихоновичем погутарим…
- …Значит, Дмитро не промах? - спросил Загоруйко.
- Старательный парень. И самое удачное - земляк Хмары. Ему эта лиса доверяет. Села-то их рядом. А вот Березняк пока для меня - чистая загадка. Или трус отъявленный, или в одиночку пробует вести какую-то свою, очень тонкую игру.
- Из чего ты это заключаешь?
- Ну, посуди: в его глазах я - гость из Мюнхена. Но если бы ты знал, какие он мне показания дал! Липа на липе! Ведь он не подозревает, что я своими ногами все побережье от Сухуми до Батуми исходил, когда на границе служил, и помню, что там находится. Для чего ему врать? Вот вопрос. Либо психом стал от страха, либо в доверие бандитов войти хочет. А для чего ему это нужно? Я не знаю, насколько серьезен замысел Хмары отправить Березняка со мною в Мюнхен, но во всяком случае я его поддерживаю. Это сможет сохранить Березняку жизнь, лишь бы он сам только чего не напортил. И, пожалуй, надо рискнуть, как мы с тобой договорились.
- Фотографию у Тони я обязательно возьму, - сказал Загоруйко.
- А теперь давай, Ваня карту, бумагу и чернила, а то скоро светать станет…
В одном из особняков Мюнхена приблизительно в ту же пору собрались представители различных слоев многонациональной эмиграции, которая и поныне обитает в Западной Германии. В тот июльский вечер здесь можно было увидеть бывших вожаков латвийских "айсоргов", эстонских, литовских и украинских националистов, тех беглецов из Венгрии, кто еще так недавно подвизался в окружении регента Хорти и Салаши. Были приглашены сюда польские деятели из клики Андерса и Сосновского, из "Зеленого интернационала", возглавляемого бежавшим из Польши вице-премьером Миколайчиком. Среди них были и те, что в преддверии освобождения Польши Советской Армией и Войском Польским бродили там по лесам в шайках ВИН и НСЗ с изображением богородицы на черных рубашках, грабя и уничтожая мирное польское население. Были приглашены сюда и молодчики из "Железной гвардии" румынского фашиста Хориа Сима.
Все они выглядели весьма благообразно, выступая в новой роли "защитников западной демократии", которую уготовали им те, кто стоял за их спиной, - "серые преосвященства" капиталистического мира. Пришли сюда и вожаки украинских националистов, а среди них и тот коренастый человек, которого его коллеги привыкли называть "Профессор".
***
Вскоре после этого таинственного заседания Профессора привезли в немецкий порт Киль.
Там его посадили на специальный катер американской разведки с западно-немецкими опознавательными знаками. Ночью катер отошел в море. Несколько дней Профессор, сидящий в удобной каюте катера, и экипаж судна ждали нужной им погоды возле острова Борнхольм. Когда поднялся ветер нужного румба, катер снялся с якоря и взял курс в сторону Калининграда.
Неподалеку от запретной зоны советского побережья моложавый капитан катера с бакенбардами сказал поднявшемуся на палубу Профессору:
- К сожалению, дальше нельзя. Я не люблю разговаривать с советскими пограничниками. Бойз, плиз! - дал он знак матросам из команды.
…Мотор замолк, катер швыряло на волнах, и в наступившей тишине под завывание ветра моряки помогли Профессору надеть лямки небольшого воздушного шара, который, до поры до времени, прижимаемый ногами команды, лежал грудой шелковой прорезиненной материи на палубе.
К нему подвели шланг от баллона. Пока воздушный шар наполнялся газом, моряки закрепили на спине Профессора парашют и рюкзак с лодкой. Капитан катера еще раз повторил Профессору то, что говорил ему в каюте:
- Ветерок отличный! Недаром мы его столько ждали. Через пару часов вы уже будете далеко за пределами пограничного района. Нож я вам дал? Ну, а если ветер переменится, что по прогнозу мало вероятно, - на крайний случай у вас лодка. Вы можете открыть вентиль баллончика, и она, надутая мгновенно, спасет вам жизнь.
- Я вас понимаю! - Сказал Профессор. - Спасибо, мистер Рочестер!
- Только, ради бога, не опускайтесь на Красной площади, - пошутил капитан, прощаясь со своим очередным таинственным пассажиром, покидавшим борт таким необычным путем.
Матросы перерезали стропы, и воздушный шар унес Профессора в темное небо.
Спустя несколько дней этот воздушный пассажир сидел уже в купе мягкого вагона скорого поезда "Москва-Чоп". Только значительно позже выяснилось, какими путями добирался он до Брянска, чтобы сесть на этот поезд, кто ему помогал после того, как спустился он с неба в глухом сосновом лесу. Но с уверенностью можно сказать: если бы любому из пассажиров, едущих в том же поезде, показали этого скромного, хорошо одетого мужчину и сказали, что совсем недавно он прилетел сюда на воздушном шаре, то такого "информатора" сочли бы фантазером, начитавшимся Жюль-Верна. И только, пожалуй, люди, знающие тонкости тайной борьбы с врагами, могли бы отнестись серьезно к такому сообщению и сделать из него нужные выводы.
Все места в вагоне были заняты молодежью, которая возвращалась из Москвы: смуглыми пуэрториканцами, светловолосыми датчанами, молчаливыми англичанами.
Профессор прошел мимо раскрытых купе по коридору покачивающегося поезда в ресторан и сел у окна. Перед ним уже мелькали поля Украины, "освобождать" которую он прибыл сюда из далекого Мюнхена.
Профессор медленными глотками пил холодное пиво и, не обращая внимания на веселье, бушевавшее в ресторане, думал о том, как-то его встретит нынешний Львов, который покинул он еще в те дни, когда эсэсовцы из дивизии "Галичина", погибая тысячами, пытались задержать продвижение Советской Армии к Сану и Висле.
Кравчук проверяет качество "консервов"
Хозяин маленькой квартирки в новом доме на окраине Ростова-на-Дону, видимо, уже готовился ко сну. Когда ему позвонили, он открыл дверь голый до пояса с полотенцем в руках.
- Простите, здесь живет инженер Иван Фарнега? - разглядывая его, спросил Кравчук.
Человек с полотенцем сказал:
- Фарнега - это я…
- У вас есть родственники в Станиславе?
- Кого именно вы имеете в виду? - чуть слышно выдавил обусловленный отзыв хозяин.
- Добрый вечер, друже Буйный, - протягивая ему руку и показывая половину открытки с видом Святоюрского собора, тихо сказал Кравчук. - Где мы можем поговорить?
- Может… может… где-нибудь на улице? Дети спят, - прошептал Фарнега.
- Охотно. Я подожду вас на лестнице, - сказал Кравчук.
Кое-как натягивал рубашку тот, кого назвали Фарнегой. Руки его дрожали. Видно, большую тревогу принес в дом своим появлением неожиданный гость.
С тоской в глазах подошел Фарнега к широкой детской кроватке, где, разметавшись в блаженном полусне, лежат рядом два розовощеких бутуза. Посмотрел он на них, прикрыл простыней. На тахте спит жена инженера. Спросила спросонья:
- Кто-то был, Ванечка?
- Пустяки, Зинуша, - как-то невпопад ответил ей, повязывая дрожащими руками галстук, Фарнега. - Один инженер из Львова. Просит устроить его в гостиницу. Я скоро приду, а ты спи.
Он нежно поцеловал сонную жену, а она, потягиваясь, обронила:
- Смешной. Почему ты не оставил его у нас?
- Я предлагал - не хочет стеснять. Спи…
Слышалась музыка духового оркестра, гуляли по темным аллеям влюбленные пары, шумело народное гулянье в центре парка, а в одной из самых затемненных аллей уже сидели Фарнега и Кравчук. Видно, немало переговорили они друг с другом, и Фарнега, поверив в то, что Кравчук действительно послан националистами, оглядываясь на кусты, тихо сказал:
- Я же вам правду говорю: кто знал, что вы придете именно сегодня? Сколько лет не было никакой связи! Я думал, что вы про меня забыли совсем. Ну, а тот блокнот с шифрованными записями мне оставлять было опасно. Неровен час - обыск и полная всыпа. Или жена еще найдет. А она у меня русская, ничего не подозревает, и ей я не открылся.
- Правильно сделали, друже Буйный, - похвалил его Кравчук. - Даже самому близкому человеку нельзя доверять тайны нашей организации… Ну, где вы храните тот блокнот?
- У себя, на заводе. Есть у меня в цеховой конторке тайничок особый. Никакая холера туда не проникнет. Если хотите - я завтра…
- А сегодня? - заглядывая в глаза Фарнеге, спросил Кравчук.
- Сегодня никак нельзя. Конторка закрыта. Приду я брать ключи - сразу подозрение.
- Завтра я никак не смогу, - медленно сказал Кравчук. - Давайте тогда встретимся послезавтра, в шесть вечера на той вон скамеечке…
И он показал на скамеечку, где сидела теперь какая-то влюбленная пара…
…Всякие посетители бывали в приемной управления государственной безопасности в Ростове, но такой, как Фарнега, появился здесь впервые.
Совсем поникший, со следами большого внутреннего волнения на лице, сидел он перед полковником Туровцевым, рассказывая:
- Я признался вам во всем. Кусок жизни прожил под чужим именем. Но не сделал за это время ничего плохого. Берите. Этот мне не нужен. - И он положил на стол потрепанный паспорт.
Полковник небрежно полистал паспорт и отложил его в сторону, как давно прочитанную, хорошо знакомую книгу.
- А сейчас что мне… делать, Юрий Петрович? - осторожно спросил Фарнега. - Подождать там, пока меня заберут, - он показал на дверь, - или вы сюда вызовете?
- Зачем ждать? Когда у вас смена?
- Через два часа.
- Идите… работайте… товарищ… Гуменюк.
***
…Продолжая свой путь по маршруту, заданному Хмарой, не отклоняясь от него ни на шаг, Кравчук в это время уже шагал по улице Кришьяна Барона в латвийской столице. Он впервые был в Риге и теперь с интересом вглядывался в большие дома этой центральной улицы"
У дома 109 Кравчук задержался и, еще раз проверив адрес, прошел под аркой в подворотню. Квартиру восемь он нашел без труда. Обитая коленкором массивная дверь ее скрывала еще одну тайну.
Как было обусловлено, Кравчук позвонил четыре раза.
Долго не открывали, наконец раздался за дверью легкий шум, и Кравчук понял, что кто-то изнутри пристально разглядывает его в глазок. Потом звякнула цепочка, дверь тихо открылась, и Кравчук увидел высокую седую женщину, всю в черном.
- Я из Дзербене, - сказал Кравчук, снимая шляпу и кланяясь старухе. - Мне надо повидать Яниса Карловича.
Старуха пропустила Кравчука в переднюю, пропахшую нафталином и залежалой одеждой, захлопнула дверь и, вглядываясь в лицо Кравчука, спросила тихо, с латышским акцентом:
- Простите, а вы кто?
- Я двоюродный брат артистки Херты Саковской. Мы…
- Вы рижанин?
- Да, но я был в ссылке и сегодня вернулся!
- Значит, вы еще ничего не знаете?
- Янис уехал?
- Янис убит в октябре на этой же улице неизвестными лицами. - С этими словами старуха отвернулась и поднесла к глазам платок.
- Боже, какое горе!.. Простите, я не знал… Мы были так дружны.
- Я его мать. Может, вам нужно чем помочь?
- Пока, спасибо, не надо… А где похоронен Янис? Я положу цветы на его могилу…
- Пройдите, будьте любезны, в комнату, я напишу вам номер кладбищенской аллеи и начерчу место памятника, - предложила старуха…
И уже через час Кравчук, отыскав среди многочисленных прекрасных памятников удивительного рижского кладбища очень скромную могилу Яниса Карловича Ланиса, 1913 года рождения, сфотографировал ее. Теперь оставалось выяснить, что же стало причиной смерти этого опасного человека?
Каша по рецепту Кравчука
…И была еще одна ночь в особняке Загоруйко. Все окна снова занавесили. Теперь уже не только хозяин, Загоруйко, но и Прудько и Паначевный слушали внимательно прибывшего из далекой поездки Кравчука в маленькой столовой.
- Итак, порешили, - сказал Прудько, - сигнал - зеленая ракета. А случится что-либо непредвиденное - даете знать через "мертвый пункт". Лейтенант будет наведываться туда ежедневно с наступлением сумерек. Только очень прошу вас, Николай Романович… Минимум жертв!
- Кому же умирать хочется? - сказал Кравчук и, обращаясь к хозяину квартиры, спросил: - Ваня, а карточка?
- Вот она! - И, достав из бумажника завернутую в конверт фотографию, Загоруйко подал ее Кравчуку.
Подполковник посмотрел на оборотную сторону карточки и сказал:
- Надеюсь, он не забыл еще ее почерк?
Тем временем Паначевный начал собирать со стола папки с оперативными, разработками, укладывая все это в портфель.
- Я сейчас говорил с латышскими товарищами, Николай Романович, - сообщил Прудько. - Вы себе представить не можете, как благодарили они нас за эту весть, кто такой Янис. Ведь родные его, чтобы замести следы его прошлого, распустили тогда слух, что это уголовное убийство. Теперь же ясно, что его убрали бывшие сообщники, либо…
- …Близкие тех, кого этот палач убивал в годы оккупации? - сказал Загоруйко.
- Возможно и такое, - согласился Прудько. - А может, зная об убийстве Яниса, те, за кордоном, по чьему приказу его убрали, нарочно дали этот адрес, чтобы проверить Дыра?
- Конечно, - сказал Кравчук.
- Теперь латышские чекисты раскопают и эту тайну, - продолжал Прудько не без удовольствия. - У них отличные традиции. Ведь в первые годы революции совсем еще молоденький чекист бывший офицер Эдуард Берзин сумел провести и обмануть таких китов английского шпионажа, как Локкарт и Рейли! Доверенное лицо самого Уинстона Черчилля, Сиднея Джордж Рейли, самая загадочная личность в тогдашней Европе - мистер С, I - Эсти, сэр Рейз, мосье Константин, господин Массино, товарищ Релинский - этот Рейли, король шпионажа, хвастался тогда своим коллегам, что он купил Берзина, что за золото купит полмира и продаст. А Эдуард Берзин, верный Ленину латыш, взял и положил полученные им от английских разведчиков миллион двести тысяч золотых рублей на особый, только немногим известный счет в Наркомфине РСФСР!
- Это здорово! А я не знал ничего об этом! - сказал Загоруйко.
- Ну, как же! - с увлечением рассказывал Прудько. - Вся мировая печать писала тогда о позорнейшем провале Интеллиджен Сервис. А в стокгольмских и берлинских газетах сообщали о клятве Локкарта. Он грозился тогда пустить в ход все связи и средства, чтобы отомстить Берзину и Петерсу и заодно и всем латышским стрелкам за то, что они так подвели английских дипломатов.
- Но почему же нет книг об этом? - спросил Паначевный.
Полковник покосился на него и сказал двусмысленно:
- Быть может, придет время, когда раскроются тайны этой и других английских провокаций против наших людей. Пока же что мертвый резидент Янис поможет нам найти живых.
- Вы думаете - их много, полковник? - спросил Загоруйко.
…Паначевный, самый молодой из чекистов, слушал полковника, и снова в более глубоком значении открывался перед ним смысл полной романтики и разума чекистской работы. И как хотелось бы ему знать столько же, как этот умудренный жизненным опытом седой полковник.
Полковник встал и, положив руку на плечо Кравчуку, похвалил его:
- Ты хорошо придумал это, Николай Романович, чтобы на время там, в Ростове, пока мы здесь не провернем все, изолировали Фарнегу.