- Жить во имя родины и короля, - говорил придворный лицемер и снова, казалось, забыл о девушке и весь ушел в свои думы, - чего еще может желать человек в этом мире? Я был бы счастлив умереть во имя Новой Франции, лишь бы только быть уверенным в ее безопасности. И это вы, Анна, вы вдохновляете меня и даете мне силы продолжать мою работу.
- Я очень счастлива и горда, если это действительно так, - пробормотала Анна.
- Да, это правда. И Франсуа Биго позаботится о том, чтобы ничто и никто не мог стать между вами и счастьем. Только для того, чтобы сказать вам это, я разочаровал вашего возлюбленного и попросил у него разрешения проводить вас домой. И, кроме того, мне необходимо посвятить вас в тайну одного дела, которое мне почти страшно открыть вам.
Анна молчала.
- Соблаговолите ли вы выслушать меня до конца, если я начну говорить? - спросил Биго.
- Да, я буду слушать до конца.
- И вы простите меня, если я причиню вам боль своими словами? Вы поверите в искренность моих слов?
Биго не стал дожидаться: он знал, что ей нелегко дать утвердительный ответ. И он тотчас же продолжал:
- Вы, Анна, правдивы, и вы преданы родине. Вам я верю так же, как самому себе. Я знаю, что вы готовы пожертвовать собой во имя Новой Франции. И вот по этой причине я хочу говорить с вами…
Интендант сделал многозначительную паузу.
- … о Давиде и о том, почему я боюсь за него.
- Вы боитесь за него? - воскликнула девушка, и холод прошел по ее спине под действием зловещей нотки в голосе Биго. - Вы хотите сказать, что ему грозит опасность?
- Да. Ему грозит опасность, - подтвердил интендант, глядя прямо перед собой. - Но в этом нет его личной вины, а потому прошу вас, Анна, не пугайтесь так моих слов. Давид еще очень молод, и он легко поддался на удочку хитрого заговорщика. Я сильно подозреваю, что в его молодой мозг запали семена, которые я хотел бы с вашей помощью вырвать с корнем раньше, чем они пустят ростки.
Я говорю о роковом и зловещем влиянии того человека, которого вы называете Черный Охотник. К этому человеку, который вырос и был воспитан в среде наших врагов, к этому бездомному бродяге и скитальцу я не чувствую ни малейшего доверия, и меня гложет мысль, что он принимает участие в том подлом и таинственном предательстве, которое сейчас грозит чести и существованию Новой Франции. Одним словом, я подозреваю Черного Охотника.
- Что вы такое говорите, мсье? - в ужасе и негодуя воскликнула Анна Сен-Дени.
- Не забудьте, Анна, что я просил у вас прощения за то, что буду так болезненно откровенен с вами. Поверьте мне, что я это делаю только ради Давида, и о своих подозрениях я никому, кроме вас, не говорил. Я полагаю, что Черный Охотник - не столько предатель, сколько шпион, хитрости которого мы еще до сих пор не в состоянии были раскрыть. Я знаю, что вы любите его благодаря Давиду, но…
- Я… я… - начала было Анна, но сдержалась.
Пальцы Биго крепче сжали ее руку.
- Я сказал, что Давид молод, но это еще не все. Он к тому же англичанин. Как согнешь ветку, так она и расти будет, и мы не должны допустить, чтобы этот хитрый человек согнул нашего Давида.
- Какой ужас! - вырвалось из груди Анны. - Неужели вы готовы заподозрить…
- Нет, нет! Только не Давида! - успокоил ее Биго. - Я готов верить, что его сердцу так же чужды обман и предательство, как и моему, и благодаря именно этой вере, а также благодаря его храбрости я люблю его. Но взгляните, Анна: вот мы проходим по тропинке, по обеим сторонам которой растет крапива. Пусть только притронутся к ней такие чистые, незапятнанные руки, как ваши, и на них тотчас же запечатлеются следы отравы. И вот таким же образом, я полагаю, могут отравить душу молодого человека козни Черного Охотника.
Биго искоса посмотрел на девушку и увидел, что ее лицо было без кровинки. Он слегка засмеялся и заговорил совершенно другим тоном, в котором звучало, однако, торжество:
- О, как я вас напугал, моя маленькая Анна! Я искренне скорблю об этом. Как это жестоко с моей стороны говорить такие вещи. Ибо, имея вас возлюбленной, а Франсуа Биго - другом, Давиду нечего бояться тысячи Черных Охотников! Простите ли вы меня когда-нибудь?
- Сомнение прибавилось к сомнению, - только произнесла Анна тихим голосом, и даже лукавый Биго не мог понять, что она хотела этим сказать.
А вечером, оставшись наедине с маркизом Водреем, Биго заявил ему.
- Теперь капкан окончательно готов. Знаете, Водрей, если бы к вашему уму добавить еще немножечко романтичности, то из вас вышел бы, пожалуй, непобедимый любовник!
* * *
Интендант не догадывался, как глубоко запали семена его лицемерия в душу и мозг девушки. Она направилась к себе в комнату, совершенно разбитая душой и телом, и страх перед Черным Охотником охватил ее с большей силой, чем когда-либо.
Впервые в жизни сомнение закралось в душу Анны, когда она задумалась о Мэри Рок и о долгой и таинственной дружбе последней с человеком, повесть которого она недавно узнала. Но почти в то же мгновение, как подозрение успело зародиться, девушка, негодуя на себя самое, отогнала его прочь, ибо, как бы велико ни было предательство Черного Охотника, мать Давида не могла в нем участвовать.
Однако слова интенданта, открыто намекавшего, что Питер Джоэль строит, возможно, заговор против Новой Франции через посредство Давида и его матери, пользуясь тем, что в ее возлюбленном сказывается кровь его отца, сильно потрясли девушку.
Она схватилась рукой за грудь - так велика была боль, которую вызвали в ее душе эти черные мысли, охватившие все ее существо вопреки ее воле. Она любила мать Давида Рока так же безгранично, как могла бы любить родную мать. И она любила Давида. Эти два человека до такой степени составляли часть ее самой, что без них она готова была умереть. И Биго подозревал этих людей в таких чудовищных замыслах.
Под предлогом головной боли она не сошла к гостям к ужину, предпочитая остаться у себя в комнате.
* * *
Лишь только первые лучи солнца озарили восток, к коттеджу Мэри Рок явился гонец с письмом от Анны. Она просила своего возлюбленного немедленно явиться к ней. И Давид не мешкая пустился в путь, снедаемый любопытством и отчасти страхом. Анна дожидалась его в лесу Гронден.
Глаза девушки горели огнем, и лицо ее пылало, когда Давид Рок стал приближаться к ней. Она приложила палец к губам, показывая, что нужно быть осторожным и говорить шепотом, - хотя ближайшее жилье находилось на расстоянии ружейного выстрела и везде кругом люди еще спали.
- Не говори никому ни слова, Давид! - начала она. - Я придумала чудесный план поездки. Наши гости отправятся лишь после завтрака навстречу новым гостям из Квебека, а мы поедем сейчас же, не дожидаясь остальных.
В девушке снова проглядывала та же прелесть, что и тогда, когда юноша держал ее в своих объятиях на холме среди сумах. И лишь только они углубились в лес, Давид снова обнял ее и стал жадно целовать ее губы и волосы, а девушка залилась счастливым румянцем и отвечала на его поцелуи.
А потом они направились к лодке, которую слуга-негр еще накануне приготовил для них, и Анна заняла место напротив возлюбленного, чувствуя себя ребенком в его присутствии.
Давид Рок сидел, высоко подняв голову, и сейчас он казался Анне еще выше обычного, в лице его было нечто такое, чего она не замечала раньше. Девушка следила за ритмичными движениями рук молодого человека, который ровно работал веслами, любовалась игрой его юных мускулов на голой руке и испытывала в душе какой-то непонятный для самой восторг. Что удивительного в том, что он поднял и швырнул в пруд интенданта и де Пина, и притом без особого напряжения!
Анна улыбнулась, но вдруг улыбка исчезла с ее лица, и ее брови нахмурились. Какая-то неожиданная мысль внезапно мелькнула у нее в голове - мысль о Нанси Лобиньер, самой прелестной и самой кокетливой девушке во всем Квебеке.
Давид Рок тоже улыбнулся и, не переставая грести, заметил:
- То ты улыбаешься мне, то хмуришь брови. То ты видишь во мне что-то такое, что нравится тебе, а потом вдруг что-нибудь такое, что вызывает в тебе недовольство.
- Я много вижу в тебе такого, что нравится мне, и я невольно задумываюсь снова об этой бесстыдной Нанси Лобиньер, - откровенно призналась Анна. - Если она сумеет найти в тебе то, что знаю я, и хотя бы одним жестом обнаружит это, то быть беде!
И должно же было случиться, что сама судьба первой послала им навстречу Нанси Лобиньер, которая сидела в такой позе, что Анна Сен-Дени еще сильнее нахмурила брови.
Не кто иной, как Пьер Ганьон, сидел рядом с Нанси, которая распустила свои золотые волосы, развевавшиеся при легком утреннем ветерке, и это вызвало немой восторг в глазах Давида Рока. И раньше, чем он успел сдержать себя, у него вырвалось:
- Она как будто окружена огненным ореолом!
- Если верить тому, что говорит священник, то она когда-нибудь будет гореть в огне! - отрезала Анна. - Ну кто еще, кроме этой бесстыжей лисы, осмелился бы так распустить свои волосы? - злобным голосом прошептала девушка и в то же время ласково улыбнулась, махая рукой подруге.
Из лодки, плывшей навстречу им, донесся голос Нанси Лобиньер:
- Если только наши лодки не поторопятся, то я, кажется, кинусь в воду, чтобы скорее обнять тебя, Анна.
Анна Сен-Дени еще более ласковым голосом крикнула ей в ответ:
- Уверяю тебя, Нанси, что я не меньше твоего горю нетерпением расцеловать тебя! - И шепотом, который слышал только Давид, она добавила: - Если она не заплетет свои волосы, то я их вырву все до последнего!
Совершенно ошеломленный и несколько испуганный, Давид Рок ловко причалил к другой лодке, так что Анна и Нанси могли обнять и поцеловать друг друга, слегка перегнувшись через борт. И поцелуй, которым они обменялись, был такой горячий, что Пьер Ганьон громко вздохнул.
- Подумать только, сколько "добра" пропадает зря! - воскликнул он. - А я, кому должен был бы достаться такой поцелуй, сижу здесь несолоно хлебавши.
Анна забрала в руки золотые волосы Нанси Лобиньер, и Давид Рок, которому казалось, что она вот-вот рванет их, еле сдержал крик ужаса.
Но его испуг был напрасный. Тем же ласковым голосом Анна обратилась к своей подруге:
- Нанси, дорогая, позволь тебе представить Давида Рока - моего Давида Рока.
- Я очень рада - рада и счастлива познакомиться с вами, мсье Рок, - ответила та и сделала реверанс, чуть-чуть приподнявшись на своем сиденье в лодке. - Я много наслышалась о вас и буду не менее Анны рада вашему приезду в Квебек. - А потом, повернувшись к Анне, нежным голосом спросила: - Можно мне звать его Давидом, Анна?
- Конечно, - ответила та.
Но когда они разъехались и в отдалении показались еще четыре лодки, Анна чуть слышно прошептала:
- Лицемерка! Как я ненавижу ее!
- Но почему же ты в таком случае пригласила ее сюда? - вырвалось у юноши.
- Потому что до той минуты, когда она заставила тебя так бесстыдно покраснеть, - до той минуты я всегда любила ее, Давид Рок!
И с этими словами Анна стала махать платочком веселой флотилии, направляющейся ей навстречу. В каждой лодке, украшенной флагами, цветами и зелеными ветвями, сидело три человека, включая лодочника. В общей сложности Давид насчитал десять человек, вместе с Пьером Ганьоном. Лодка, в которой он сидел, подплывала поочередно к лодкам с гостями, и Анна представляла его каждому и каждой в отдельности.
До тех пор, пока они находились на реке, Давид чувствовал себя как дома, так как никто не мог поспорить с ним в мастерстве править веслом. Но когда они высадились на берег и Биго, и де Пин, и изящные и нарядные офицеры вышли навстречу гостям, Давид стал чувствовать себя не на месте. Он так сильно отличался от этих изысканно одетых молодых людей и прекрасно разряженных дам, которые делали низкие реверансы интенданту, игриво опускали ресницы, улыбались, показывали ямочки на щеках и весело щебетали, между тем как молодой житель лесов стоял и безучастно смотрел на сцену, происходившую перед ним.
Биго, зоркий глаз которого заметил смятение своего протеже, явился к нему на помощь, и Анна готова была обнять его и расцеловать за такт и сочувствие.
Интендант прямиком подошел к Давиду и, положив одну руку на его плечо, протянул другую руку Анне Сен-Дени.
- Я требую себе это почетное место! - воскликнул он. - С Анной Сен-Дени по одну руку и с лейтенантом Роком по другую. Разрешите вам представить лейтенанта Давида Рока, которому я обещал место в генеральном штабе, когда он соблаговолит явиться в Квебек.
- Лейтенант! - в изумлении прошептал Пьер Ганьон.
В то же время он не переставал ласково сжимать пальцы Нанси Лобиньер, которая уже заплела свои волосы и уложила их узлом на своей прелестной головке.
- Посмотрите только на Давида, - прошептала Нанси, ущипнув руку Пьера Ганьона. - У него ни кровинки в лице, а Анна, кажется, сейчас закричит от радости.
Несколько минут спустя, когда Биго остался с Анной и та со слезами на глазах стала благодарить его, он ответил ей полушутливым, полусерьезным тоном:
- Я надеюсь, что теперь вы немножечко больше будете любить меня… за мою доброту… как вы обещали.
- О! - прошептала Анна. - Я уже люблю вас!
Но внезапно она увидела, что в глазах интенданта загорелся странный огонек:
- Анна, - произнес он тихим, напряженным голосом, - я не думаю, чтобы это было грехом, если я открою вам чистую, святую тайну, которая таится у меня в душе. Я люблю Давида, и я что угодно сделаю для него… потому что… я люблю вас.
И с этими словами он ушел так поспешно, что девушка не успела ни ответить, ни шевельнуться, и сердце ее точно перестало биться в это мгновение.
* * *
Целую неделю не прекращались музыка, танцы и пение. Даже в дни сьера Грондена в этом замке не видно было столько ярких красок и цветов, ибо в скором времени из Квебека прибыла большая ладья с новыми нарядами и костюмами для гостей. Вечером казалось, что сюда собрался весь цвет Канады, и Давид, наблюдавший как безучастный зритель за всем этим весельем, поник головой.
Он лишь изредка появлялся в замке Гронден, несмотря на постоянные просьбы Анны, и на нем всегда был один и тот же костюм из лосиной кожи.
Однажды вечером, стоя в тени старой мельницы, погруженный в глубокое раздумье, Давид услышал возле себя чьи-то голоса. Юноша тотчас же узнал Пьера Ганьона и Нанси Лобиньер, а несколько секунд спустя он узнал также Луизу Шарметт и одного молодого человека, сына богатого коммерсанта из Квебека. Все четверо прошли в нескольких шагах от юноши, и раньше, чем тот успел показаться, раздался голос мадемуазель Шарметт:
- Куда это девался молодой индеец Анны Сен-Дени? На него так забавно смотреть, что мне буквально недостает его. Видели вы, как он сегодня, словно чурбан, стоял одной ногой на моем платье, и в конце концов мне пришлось попросить его отпустить меня. Я не глядя чувствовала, как покраснела за него Анна…
- Я как раз передавал ей чашку чая, - поддержал ее сын коммерсанта, - и отвернулся, чтобы она не видела моего смеха.
- Как это мило с вашей стороны, Филипп! - послышался голос Нанси Лобиньер, звучавший едкой иронией.
- Удивительно мило! - прошипел сквозь зубы Пьер Ганьон.
- Бедная Анна, - все еще лилось с острого язычка Луизы Шарметт. - Что она станет делать в Квебеке с этим деревенским простофилей, который будет вечно плестись за нею? Не понимаю, о чем думает мсье Биго, пытаясь сделать из него джентльмена!
- Я бы просила вас, Луиза, оставить ваши шпильки для кого-нибудь другого, - холодно заявила Нанси Лобиньер и, взяв Пьера Ганьона под руку, повернулась к замку. - Давид Рок мой друг, и я его очень люблю, а потому меня нисколько не удивляет, что Анна Сен-Дени такого высокого мнения о нем.
- Браво! - захлопал в ладоши Пьер Ганьон.
И с этой минуты Нанси Лобиньер стала для Давида Рока самым дорогим существом после матери, Анны и Черного Охотника.
Наступил наконец день, когда гости из Квебека стали готовиться в обратный путь и вместе с ними также Биго со своей свитой. Давид вдали от всех попрощался со своей возлюбленной, которая должна была поехать вместе с остальными, и, судя по спокойному выражению его лица, никто не догадался бы, какой холод царил у него на душе.
Нанси Лобиньер улучила минуту и, нежно гладя на молодого охотника, сказала:
- Я рада, что вы в скором времени будете с нами, Давид, и я хотела бы, чтобы после Анны вы думали обо мне. Я почту за величайшее счастье, если вы удостоите навестить меня в Квебеке. Я бы хотела, чтобы вы поверили мне.
- Вполне верю, - ответил Давид. - Я стоял в тени старой мельницы в тот вечер, когда мадемуазель Шарметт насмехалась надо мной, и слышал ваш ответ. Я верю, что вы мой друг, и буду счастлив, если когда-нибудь сумею чем-либо быть вам полезен, мадемуазель.
- Скажите "Нанси", - поправила его девушка. - Этим именем меня называют только несколько самых близких и дорогих друзей. И клянусь вам, что никто отныне не будет моим другом, если он не будет также и вашим другом.
- Вы очень добры ко мне, - ответил юноша.
- И вы обещаете навестить меня, когда будете в Квебеке?
- Уверяю вас, что после Анны мне никого не захочется так сильно увидеть, как вас.
Глаза Нанси Лобиньер заблестели, и она опустила ресницы.
- До свиданья, Давид!
- До свиданья…
- Ну скажите "Нанси". Ведь вы уже почти сказали.
- До свиданья, Нанси, - сказал Давид, - и спасибо вам за все.
В скором времени все уже сидели в лодках, и последней заняла свое место Анна, которая вырвалась из объятий старого отца и на виду у всех обняла Давида и дважды поцеловала его.
Полчаса спустя Давид стоял на холме среди сумах, где обычно происходили все его свидания с Анной, и смотрел на лодки, которые уже скрывались вдали. На сердце у него было тяжело, и необоримая тоска одолевала его. А оттуда, где виднелись точки-лодки, доносились веселые звуки песни.