Третий лежал на куче соломы, пропитанной засохшей кровью и экскрементами. Следов одежды на нем практически не наблюдалось, да и сам он был больше похож на кровавый кусок мяса. Он не стонал, и было похоже, что он уже умер: хотелось бы надеяться, что Небеса сжалились над ним и послали избавительную смерть.
- Вот, фройляйн Редлих, - сказал я, выпуская клуб дыма и стараясь вдыхать именно его: все остальные ингредиенты местной атмосферы вдыхать было решительно невозможно. - На примере этих троих вы можете наблюдать последовательные стадии допроса с пристрастием. С первым только начали работать, а последний уже прошел все. Запомните, и идемте!
Я бросил сигарету на пол и вытолкал Редлих из камеры. Сидевший в углу стремительно бросился к окурку, схватил его и жадно затянулся: его пока еще не покинули человеческие чувства, чуждые двум остальным, низведенным до уровня раздавленных червяков.
В коридоре фройляйн Редлих решительно освободилась от моей хватки и презрительно произнесла:
- И вы хотели меня этим запугать?
- Нет, я всего лишь хотел показать, что ожидает господина Крыжевича, - холодно уточнил я.
Редлих сразу обмякла и с отчаянием воскликнула:
- Но что вы хотите от него услышать? Ведь он ничего не знает!
- А вот как раз это ничего не значит, - вкрадчиво ответил я. - Вы кое–что знаете, а Крыжевич - всего лишь инструмент для развязывания вашего милого язычка. Надеюсь, вы все поняли и потому перейдем к делу.
Не давая Редлих опомниться и не слушая ее сбивчивых возражений, я затащил ее обратно в кабинет, усадил на стул и продолжил давление.
- Правда и только правда, фройляйн Редлих! - жестко пророкотал я. - Либо вы говорите всю правду, либо Крыжевич отправится туда, где мы только что были. Вам ясно?!
- Но я не понимаю… - попыталась сопротивляться Редлих, но я жестко и решительно перебил ее,
- Еще раз, вам понятно?
- Что вы хотите?! - с отчаянием выкрикнула Редлих.
Это было именно то, чего я ожидал. И ты хотела со мной
состязаться, девочка? Играть в кошки–мышки? Я вижу тебя насквозь, и ты вся в моих руках, даже если твоя воля крепче крупповской стали. И все потому, что я знаю твое слабое место. А у меня нет слабого места, потому что я вне твоей досягаемости. И потому что я знаю то, что ты не знаешь: в борьбе побеждает только тот, кто может себе позволить БбЛЬШУЮ жестокость. Я могу это позволить. А ты - нет. Потому что твои партизаны с их бомбами затаились в лесах и нос боятся высунуть; потому что это ты сидишь в подвале СД, а не я; потому что это ты мучаешься мыслью, что твоего любовника Крыжевича за пару суток превратят в то подобие отбивной, которое ты только что видела в зловещем подвале. Поэтому я уже победил, а ты проиграла. Теперь осталось этот факт зафиксировать.
Чем я и занялся.
- Скажу прямо: Крыжевич нас абсолютно не интересует. Точно так же, как те люди, что имели неосторожность передать ему листовки для расклейки. Скажу честно: я не поручил бы ему донести рулон пипифакса до туалета. Но речь не об этом. Речь о вас.
- Что вам нужно? - устало спросила Редлих.
Вот так, девочка! Сейчас я скажу, что мне нужно. И ты это с радостью сделаешь, чтобы спасти своего дорогого Крыжевича.
Странно, как такая удивительно целостная и крепкая натура могла полюбить такое редкостное ничтожество, как Крыжевич? Начинаю верить, что любовь не только слепа, но и глупа. Я вспомнил свою дорогую Марту и еще раз убедился в верности определения. Собственно, почему я здесь? Потому что надеюсь обезопасить и сохранить при себе свою любовь. И чем я отличаюсь от несчастной фройляйн Редлих? Только тем, что сейчас я в гораздо более выигрышном положении, чем она. Это - жизнь. Для того, чтобы кто–то жил, кто–то должен умереть. В данной житейской игре умереть предстоит фройляйн Редлих. Но в моих интересах, чтобы она успела кое–что сделать перед смертью. И именно поэтому я здесь. Только поэтому.
- Первый вопрос должен быть такой: не что нужно мне, а что нужно вам. Вы хотите помочь мне сделать так, чтобы Крыжевича освободили?
- Вы издеваетесь надо мной? - осведомилась Редлих, но в ее голосе я услышал именно тот отблеск надежды, который так упорно стремился в нее заронить. Надежда - самая лакомая приманка, на которую ловят любую без исключения рыбу: от тупого пескаря до хитрой щуки.
- Отнюдь! - с жаром воскликнул я. - Давайте трезво взглянем на положение Крыжевича: его задержали полицейские с пачкой листовок за пазухой. Я изучил их рапорт: он просто НЕС злополучные листовки, а не расклеивал их на заборах. Он не знал, что это листовки: он думал, что нес вашему знакомому буханку хлеба. Дело в том, что листовки поручили отнести ему вы, а вовсе не какой–то малознакомый мужчина, которого он выдумал исключительно с наивной целью выгородить вас. Не так ли?
- Да, но в таком случае я должна сказать, по какому адресу я поручила ему отнести листовки? - возразила Редлих.
Это - успех! Она согласилась играть в игру, которую я ей навязал. И я продолжил в прежнем направлении.
- Милая моя! - небрежно ответил я. - Все ваши люди знают о вашем аресте и уже давно скрылись. Вам следует лишь указать адрес, по которому наши люди найдут доказательства, что это была конспиративная квартира подпольщиков. Если там найдут оружие или взрывчатку и ни одного человека, этого будет вполне достаточно! Вы поняли? Итак, я жду!
И я демонстративно приготовился записывать ее показания.
- Я попросила Василя отнести листовки по адресу: улица Ленина, дом 25, квартира 11, - бесцветным голосом отозвалась Редлих. - Он не знал, что это листовки. Он думал, что это паек хлеба для моего больного родственника.
- Очень хорошо! - удовлетворенно констатировал я. - И что там мы можем найти при обыске?
- Склад боеприпасов, оружия и взрывчатки для диверсионной группы. Вряд ли они успели все это вынести.
- Прекрасно! Подпишите эту страницу протокола, и продолжим.
Редлих подписала протянутую ей бумагу.
- Можете считать, что ваш Василь уже на свободе! - заверил я. - Разумеется, рейху нужны молодые здоровые парни, и его отправят на работу в Германию. Но поверьте мне, там у него гораздо больше шансов выжить, чем здесь.
- У меня нет другого выхода, как поверить вам, - устало проговорила Редлих. - Но у меня такое ощущение, что мы заключили сделку и вам нужен вовсе не склад боеприпасов.
- Вы совершенно правы, дорогая! - улыбнулся я. - Сейчас я начну разговор без протокола. Но сначала… не хотите ли пообедать? Вы заслужили хороший обед.
Глава 8
От первого лица: Генрих Герлиак, 13 октября 1942 года,
Вайсрутения, Минск, штаб начальника СД
и полиции безопасности Минска
Марта Редлих не отказалась от обеда. Я заказал еду из ресторана, и Редлих съела ее с большим аппетитом. Эго был хороший знак: она смирилась и готова принять все условия, которые я выдвину.
- Вам понравился обед, фройляйн Редлих? - учтиво осведомился я.
- Да, за исключением того, что это обед смертника, - ответила смелая девушка. - Что вы еще хотите от меня? Предупреждаю сразу: по моей вине ни один человек не отправится на виселицу либо под расстрел. Все, что я вам скажу, не повлечет за собой ничьей гибели. Поэтому умерьте свои людоедские инстинкты, господин штандартенфюрер!
- Оставьте вашу высокую риторику, фройляйн! - поморщился я. - "Людоедство" - нелепый термин для того, что мы здесь делаем. Вы просто не понимаете… впрочем, странно было бы ожидать понимания от вас в вашем положении. Потому перехожу сразу к делу. Вы сказали, что не сделаете того, что повлечет чью–либо гибель. А вы согласны сделать то, что спасет жизнь незнакомого вам человека?
- Я вас не понимаю, - ответила Редлих. В ее словах сквозило искреннее удивление.
- Вам надо написать чистосердечное признание, что вы на самом деле вовсе не фольксдойче Марта Редлих и что вы воспользовались документами Марты Редлих по заданию ваших начальников исключительно с целью внедрения в органы германской власти.
- Вы же знаете, что это полный бред, - усмехнулась Редлих.
- Этот бред - есть основа нашего договора, - пояснил я. - Вы подписываете то, что я скажу, а я выполняю то, что вам обещал. Одна ваша подпись, - и завтра Крыжевич будет здесь, на свидании с вами, совершенно свободный и с предписанием явиться на ближайший эшелон для отправки в Германию, где он будет трудиться на пользу рейха. В противном случае он окажется в том самом подвале, который недавно я вам показывал. Надеюсь, вы поняли: когда человек попал в тот подвал, никого по большому счету не волнуют его показания. О вашей личной судьбе я ничего не говорю: вам и так понятно, что вас ожидает виселица. Разница лишь в том, что вы либо попадете на виселицу такой, как вы сейчас есть, либо ваши истерзанные останки без каких–либо признаков одежды и того, что вы когда–то были красивой молодой девушкой, выбросят в ров рядом с сотней таких же неудачников. Извините за откровенность. Итак?
- После того как я увижу Василя, я подпишу все, - заявила Редлих.
- Как скажете, - пожал плечами я. - Для меня лично жизнь вашего Василя не стоит пфеннига: я с радостью ее подарю вам. Значит, договорились?
- А какие гарантии? - спросила Редлих.
- Не могу ничего предложить, кроме слова офицера СС, - вздохнул я. - Понимаю, что для вас это мало, но ничего иного предложить не могу. Извините! Так что?
- У меня нет выбора, - мрачно отозвалась Редлих. - Но я вас предупреждаю: если Василь погибнет, я вас достану с того света.
- Если это ваше последнее условие, то я согласен, - улыбнулся я и протянул ей для подписи заранее подготовленный протокол о "чистосердечном признании". Редлих прочла его, вскинула глаза и воскликнула:
- Полная чушь! Зачем вам это?
- Не надо запускать разговор по кругу, - заметил я. - Условия вам известны, и ваша задача: принять их либо не принять. Ваша подпись означает принятие. Итак?
Редлих после минутного колебания взяла ручку и поставила подпись.
- Хорошо, - удовлетворенно отметил я, пряча протоколы в папку. - А вам я рекомендую хорошо поспать и не забыть умыться и причесаться, чтобы хорошо выглядеть на завтрашнем свидании с возлюбленным. Рад, что мы достигли практически полного взаимопонимания!
- Идите к черту! - искренне пожелала Редлих. Она чувствовала себя загнанной в угол. А что чувствовал я?
Я спас мою Марту! Теперь ей не страшны никакие интриги Вахмана и прочих недоброжелателей.
- Невероятно! - воскликнул Штраух, прочитав протоколы. - Так, значит, эта Редлих воспользовалась чужими документами, чтобы попасть на работу в аппарат минского СД?
- Разумеется, - подтвердил я. - Ее начальники из НКВД знали, что у фольксдойче гораздо больше шансов попасть в СД, чем у простой белорусской девушки.
- Поразительно! Но как вы это узнали, Герлиак? Вряд ли она это вам так просто рассказала?
- И здесь вы не ошиблись, Штраух, - улыбнулся я. - Я узнал об этом, когда в отряде русских диверсантов, где я находился под видом офицера Красной армии, нашел настоящую Марту Редлих. Там я познакомился с медсестрой отряда, которую на самом деле диверсанты держали на положении заложницы. Девушка мечтала вырваться на свободу, но смертельно боялась мести партизан. Видя в ней невольного союзника, я открылся девушке, кто я на самом деле, а она рассказала свою печальную… нет, я бы даже сказал, трагическую историю. Не сдерживайте зевоту, Штраух, я уже перехожу к делу.
- Я весь внимание! - заверил Штраух.
- Итак, Марта проживала в имении родственников ее матери недалеко от прусского Остероде. В 1939 году, когда поляки устроили резню немцев в "данцигском коридоре", Бромберге и прилегающих районах, семья и имение Редли- хов были уничтожены. Марту спас ее знакомый польский солдат, вместе с которым в итоге она оказалась в Волковыске, который вскоре оккупировали большевики. Польского солдата сразу арестовал НКВД, и больше его никто не видел. Возможно, что очередь дошла бы в конце концов и до Марты Редлих, но полутора лет оккупации Советам не хватило, чтобы арестовать всех "подозрительных". Хотя я думаю, что уже тогда НКВД обратил внимание на немецкую девушку из Польши, беззащитную сироту. Ей предложили работу посудомойкой в лагере отдыха для детей сотрудников НКВД, и фактически умиравшая от голода бездомная девушка с радостью согласилась на это. Но когда наши войска заняли Белоруссию, то оказалось, что лагерь отдыха превратился в базу для диверсантов НКВД. У Марты отобрали ее метрику и выдали документы на имя некоей Марты Мазуркевич. Она ухаживала за больными, выполняла черную работу. При этом ей категорически запретили покидать территорию лагеря под каким бы то ни было предлогом. Так лагерь отдыха стал для Марты Редлих лагерем заключения. Понятно, что наше появление в лагере стало для девушки чудесным шансом на спасение. И нам удалось ее спасти! Теперь вы понимаете, что задержание лже-Редлих позволяет поставить точку во всей этой истории и восстановить справедливость в отношении столь много настрадавшейся немецкой девушки?
- Да, я очень рад за настоящую Марту Редлих! - воскликнул Штраух. - Надеюсь, она даст письменные показания?
- Да, разумеется, - выразил уверенность я. - Ведь ей нужно восстанавливать все свои права и документы.
- Если она приедет дать показания, то документы удастся восстановить быстро, - заверил Штраух. - У нее не осталось родственников, но в качестве свидетеля выступите вы. А вот если лже-Редлих даст признательные показания, что она присвоила документы настоящей Марты Редлих, то появится основание для немедленного ходатайства о восстановлении документов.
- Я полагаю, что она их даст, - заметил я. - Разумеется, при наличии определенных гарантий в отношении сохранения жизни ее любовника. Кстати, вы уже проверили адрес, который дала лже-Редлих?
- Мы установили за квартирой наблюдение, - ответил Штраух. - Ведь фактически по делу лже-Редлих никто не был арестован, кроме часовщика и базарной торговки, но на них не удалось собрать никакого материала. Торговка явно не при делах, а часовщика не хочется брать в крутой оборот: все–таки официально признанный фольксдойче. Придется их отпускать.
- И Крыжевича, - напомнил я.
* * *
Через час мы со Штраухом предстали перед оберфюре- ром Шарфе.
- Я провожу официальный допрос СС-штандартенфюрера Герлиака Генриха для выяснения подробностей инцидента, произошедшего 25 августа 1945 года в районе города Слоним, - сообщил Шарфе.
Сидевший рядом с ним секретарь в форме СС-шарфю- рера вел протокол.
- В виду отсутствия СС-гауптштурмфюрера Гилле в связи исполнением им служебных обязанностей допрос проводится в присутствии его непосредственного начальника СС- оберштурмбаннфюрера Штрауха Эдуарда. У вас нет каких- либо возражений по процедуре, господин Герлиак?
- Нет, оберфюрер.
- Тогда приступим. 25 августа 1942 года находившееся под вашим командованием подразделение в соответствии с приказом вашего непосредственного начальника полицайфюрера "Руссланд-Митте" СС-обергруппенфюрера фон Баха было прикомандировано к зондеркоманде СС-гауптштурмфюрера Гилле. В чем заключались ваши функции, штандартенфюрер?
- Мои люди обеспечивали оцепление района, в котором зондеркоманда Гилле проводила акцию. Кроме того, по просьбе Гилле я выделил несколько человек для непосредственного проведения акции.
- Согласно вашему рапорту, вы осуществляли проверку оцепления, когда стали свидетелем вопиющего нарушения дисциплины проведения акции, подробно описанного в вашем рапорте. Не так ли?
- Точно так.
- Почему, проверяя оцепление, вы оказались непосредственно на месте проведения акции?
- Я хотел убедиться, что мои подчиненные успешно выполняют возложенные на них обязанности.
- И все шло так, как должно идти?
- Нет, оберфюрер. Один из моих людей не справился с возложенными на него обязанностями.
- Что вы предприняли?
- Я приказал ему нести службу в оцеплении.
- Инцидент произошел именно в это время?
- Да. Я увидел…
- В вашем рапорте исчерпывающе описано то, что вы увидели, поэтому излишне останавливаться на этом подробнее. Вопрос: гауптштурмфюрер Гилле присутствовал при этом?
- Да, оберфюрер.
- Он не предпринял мер для пресечения инцидента?
Я понял, что настал решающий момент, и искоса взглянул на Штрауха. Тот избегал встречаться со мной взглядом.
- Он пресек инцидент только после моего замечания.
- Он выразил неудовольствие вашим вмешательством?
- Нет, оберфюрер.
- То есть можно сказать, что гауптштурмфюрер Гилле был занят другими вопросами по руководству акцией и просто своевременно не увидел того, на что вы и обратили его внимание?
От меня ждали утвердительного ответа. И я дал его.
- Пожалуй, что так, оберфюрер. Позже я вспомнил, что гауптштурмфюрер Гилле выглядел очень озабоченным и усталым.
- То есть вы не можете исключить, что Гилле просто не обратил внимания на инцидент, поскольку в это время был занят решением других вопросов, связанных с акцией, например с бойцом вашего подразделения, который не смог выполнить конкретный и вполне законный приказ Гилле?
Мой ответ - это плата Штрауху за нужное решение по делу Редлих. И я не стал разочаровывать Штрауха.
- Да, оберфюрер. Позже, в спокойной обстановке анализируя события, я пришел именно к такому выводу.
- Правда ли то, что вы рекомендовали Штрауху отправить Гилле на лечение в связи с его ясно видимым нервным истощением?
- Да, оберфюрер.
- Сознаете ли вы, что сегодняшними показаниями вы фактически указываете на тот факт, что в вашем рапорте относительно инцидента имела место эмоциональная и чисто субъективная оценка ситуации?
- Вынужден с вами согласиться, оберфюрер, - сокрушенно вздохнул я. - Так оно и есть.
- Как вы полагаете, не повлияла ли на столь эмоциональную и субъективную оценку ваша досада по поводу не- справившегося с заданием подчиненного?
- Полагаю, что повлияла, - изобразил я сокрушение. - Я действительно был этим чрезвычайно раздосадован.
- У меня к вам больше нет вопросов, штандартенфюрер, - сообщил Шарфе. - Подпишите протокол и можете быть свободны. Благодарю вас, господа! Хайль Гитлер!
Штраух был очень доволен тем, что я сам фактически дезавуировал свой рапорт.
- Я знал, Герлиак, что вы можете быть объективным и непредвзятым! - воскликнул Штраух, с искренней радостью пожимая мне руку. - Несмотря на сложившиеся между нами, - к моему глубокому сожалению, - несколько напряженные отношения, я всегда верил в вашу порядочность!
- Я не мог поступить иначе, Штраух, - напыщенно сообщил я в тон ему. - К этому меня обязывала честь офицера СС!
Я бы с радостью подвел бы негодяя Гилле под расстрел, но мне нужна была сочувственная позиция Штрауха в деле с Редлих. Мне нужно было, чтобы он принял на веру все то, что я ему сообщу, и не лез в подробности. Именно ради этого я выдержал унизительную сцену в кабинете Шарфе.
Я должен был провести очную ставку моей Марты с Редлих в присутствии Штрауха. Но для уверенности в правильном поведении Редлих я решил сначала устроить ей свидание с Крыжевичем.