- Это есть хороший каламбур, господин Крымов. Я хотел бы посмотреть на такую пови-и-... по-ви-вальную? Так, правильно я говорю? Я хотел бы своими руками пощупать эту бабку, - Бонар даже хихикнул.
- Хотите пощупать? - переспросил Крымов. - Тогда щупайте меня...
- Вы шутник, господин Крымов, - обронил Смит.
- Ничуть! Извольте набраться терпения на несколько минут и выслушать нечто любопытное из жизни Сергея Крымова.
Он говорил негромко. Тяжело говорить о тяжелом. Он рассказал обо всем пережитом в пору, когда его друзьями были фарцовщики, спекулянты, тайно продававшие и библии, и позолоченные израильские шестиугольники, и журналы энтээсовцев, когда дружил с аспирантом МГУ, англичанином Дюком, оказавшимся агентом ЦРУ. "Увы, я тогда и не подозревал об этом", - тяжело вздохнул Сергей.
- Господин Крымов, видимо, увлекается чтением советских детективов...
- О нет, это не детектив. Это страницы биографии вашего покорного слуги. И когда я мысленно возвращаюсь к тем дням, на душе становится муторно...
Наступила тягостная тишина. Крымов побледнел, но не от выпитого вина, а от обиды. Зачем, зачем он, распалившись, завел ненужные препирательства? Перед кем разоткровенничался? Кому и что он хочет доказать? Разве у этих... Подыскивая нужные слова, он, как кинокамерой, обвел взглядом сидящих за столом. Поляков и Аннет по-прежнему тихо беседовали, Бонар и Смит налегли на армянский коньяк. А где же Луи? Тот незаметно отсел в сторонку. В разговор не вступал, но по глазам было видно, что идет напряженная работа мысли. Какая? Подсев к нему, Сергей тихо спросил:
- Луи, вы все молчите. И думаете. О чем?
- Об истинах... Вы говорили, Сергей, что не существует абстрактных истин... Я вспомнил дом своего дяди, в котором по воле отца жил, пока учился. Любая ложь обретала там видимость истины. Будь то политика, отношения семейные, деловые, интимные. В том доме все было построено на лжи и лицемерии. Дядя чуть ли не ежедневно менял любовниц, а тетя "забавлялась" с... зятем. Душевная чистота на том поле расценивалась как сорняк. Дядя писал отцу раздраженные письма: "Я хочу воспитать Луи по образу и подобию своему, но встречаю затаенное сопротивление и даже озлобление". Да, он был прав, во мне все возрастало против лжи и лицемерия, которые прикрывались высокопарными словами об истине, справедливости, свободе. Дядя любил пофилософствовать о демократии. Но я знаю, что за взятки, используя связи, он освобождал от суда и гласного позора предателей, по чьей милости погибли участники Сопротивления. За деньги редакторы придерживали статьи, изобличавшие эту мразь.
- А ваш отец?
- Он делал вид, будто ничего не знает. Да и живут они в разных городах. - Сергей скорее почувствовал, чем увидел, вроде бы виноватый взгляд Луи.
- Я, вероятно, говорю о вещах, не имеющих отношения к предмету спора за столом...
- Нет, нет, отчего же...
И оба умолкли. А Бонар и Смит по-прежнему шумели, пили, ели, поддерживая тон застолья.
- Вы упомянули, Луи, о гибели участников Сопротивления... Вы помните, с чего началось наше знакомство? Тогда, в ресторане? Вас очень интересовали профессор Поляков и мадемуазель Бриссо. Они ведь тоже чудом остались в живых... - Сергей испытующе взглянул на собеседника: - Я хочу задать вам один вопрос. Но, если вы почему-либо не можете или не желаете отвечать, - не отвечайте. Это шоу в универмаге о туристе, разбрасывавшем антисоветские листовки... Вы там были?
Луи ответил не сразу:
- Да, был. А вы?
- Разумеется, нет. Вас, конечно, кое-кто информировал и специально пригласил туда.. А мы, советские журналисты, узнали об этом уже постфактум. Кстати, если не секрет, кто вас пригласил в универмаг?
- Коллега позвонил...
- Ну вот... Что бы вам по дружбе позвонить мне! - шутливо упрекнул Сергей и весело рассмеялся.
- А вы бы пришли? И написали бы?
- Обязательно. И пришел бы, и написал бы. Только не так, как вы.
- Почему вы так говорите? Разве вы читали то, что я написал?
- Нет, конечно, но легко себе представляю... Мы оба, видимо, одинаково изложили бы факты. Такого-то числа в такой-то час в таком-то универмаге иностранец стал разбрасывать листовки... А вот комментировали бы его по-разному... История знает случаи, когда выросшие в буржуазном обществе люди, приехав в разрушенную, голодную Россию, по-разному восприняли совершенное в октябре семнадцатого. Герберт Уэллс увидел "Россию во мгле", а Джон Рид все произошедшее тогда в России - это "Десять дней, которые потрясли мир". Для одних Россия двадцатых годов - это крушение идеалов русской интеллигенции, потеря веками накапливавшихся духовных ценностей, бунт малограмотных пролетариев и неграмотных мужиков. А другие увидели иное и восхитились тем, что делами просвещения в ту пору вершил образованнейший эрудит Анатолий Луначарский, знаток литературы, искусства, философии и эстетики. Он, между прочим, не уставал напоминать ленинские слова о марксизме, который отнюдь не отбросил ценнейших завоеваний буржуазной эпохи, плоды двухтысячелетнего развития человеческой мысли и культуры, а усвоил и переработал их. Вот так, Луи, факт един и тот же, а комментарии разные... Я не помню, где прочел такую историю. Шел по дороге старик, а навстречу ему шагали покрытые потом рабочие, катили тяжелые тачки, груженные песком и кирпичами. "Что работаешь? - спросил старик одного из них. "А у тебя что, глаз нет? Видишь, качу ее проклятую, тачку-то". Другой на этот же вопрос ответил более спокойно: "Зарабатываю хлеб насущный". А третий, молодой, вихрастый, протянул руку туда, где над кронами сосен поднималось какое-то здание, и с гордостью ответил: "Я строю Дворец культуры... Для нас, для молодежи".
- Вы Цицерон, Сергей. Мне было очень интересно слушать вас. Но вы почему-то все решили за меня. И как я комментировал досадное происшествие в универмаге... И что, написал... Вас, может, это и удивит, но я передал в свою газету всего лишь каких-то десять строк, только факт.
- Почему?
- У нас в редакции есть свои мастера комментариев. Мои не напечатали бы.
- Почему?
- В их основе не было бы того, что ждет от меня шеф. Мы, европейцы, трезво оценивающие действительность, с тревогой задаем себе вопрос: к чему приведет эта, затеянная на Западе, идеологическая война, свистопляска вокруг так называемых "прав человека"? А то, что произошло в универмаге, не есть трезвый подход к реальностям международной жизни.
- Если я вас правильно понял, Луи, вы по долгу службы поступили так, как советует наша народная мудрость - чтобы и волки были сыты и овцы целы...
- Пусть будет по-вашему, Сергей.
Луи усмехнулся, подошел к столу, наполнил два бокала и вернулся к Сергею.
- Давайте выпьем...
- За что?
- За трезвость...
- Игра слов?
- Нет, голос разума. За трезвость и реализм... Я уже объяснил вам.
- Что же, давайте выпьем.
Луи отнес пустые бокалы и вернулся, лукаво взглянув на Сергея.
- Вы мне задали не очень простой вопрос... Шоу в универмаге... Так, да? Теперь разрешите, я тоже хотел бы кое о чем спросить вас. Я повторю вашу преамбулу, - если не пожелаете отвечать, то скажите честно, - я не обижусь,
- Я вас слушаю, Луи.
- Однажды вы заинтересовались хромым господином, сидевшим со мной в ресторане? Чем вызван ваш интерес к особе господина Кастильо?
Неожиданный вопрос Крымова несколько озадачил, но он не дал себе труда задумываться - подтекст дошел позднее.
- Чисто профессиональный интерес, пренебрегая им, мы, журналисты, иногда попадаем в неловкое положение. Кто? Что? Зачем? Почему? Когда? Вы хорошо знаете, что это не праздная любознательность, а поиск чего-то необычного, интересного для читателя. Знакомство с представителем крупной западной фирмы позволяет получить интересную информацию из первых рук.
Луи взглянул недоверчиво:
- Это все?
- Да, пожалуй. А вы что подумали?
Луи сразу не ответил, точнее, он так и не ответил, хотя говорил все о нем же, о хромоногом.
- Вы как-то спросили - давно ли я знаком с этим господином. Я его увидел впервые здесь, в Москве. Я уже говорил - меня рекомендовал ему дядюшка. Кастильо сам нашел меня. Нашел и... Как бы это выразиться... Прилип... Можно так сказать?
Сергей усмехнулся, вспомнив в этой связи не очень приличную поговорку про банный лист.
- Он ищет моего общества, засыпает разными вопросами. В первую очередь его интересуют мои знакомые, друзья, москвичи. Как они живут, что рассказывают, о чем тревожатся, чему радуются и так ли уж уютно им в Москве, как утверждает официальная советская пропаганда. Не пойму, зачем все это коммерсанту? Как вы думаете?
- Трудно ответить на ваш вопрос. Всякое можно допустить.
Сергей постарался собраться с мыслями. Он догадывался, в чем смысл вопросов хромоногого. Ему только не ясно, что стоит за желанием Луи Бидо услышать мнение советского журналиста о странном поведении господина Кастильо. Но своих мыслей Сергей не выдал, продолжал спокойно:
- А вы не допускаете такого варианта. Ваш знакомый решил что-нибудь написать о Москве: публицистические заметки, очерк, записки бывалых людей... Теперь это модно.
- Конечно, и такое можно предположить. Но я думаю, что он неспроста следит за каждым моим шагом. Мне почему-то кажется, что он выполняет чье-то задание...
- Помилуйте! - шутливо взмолился Сергей и даже вздел руки. - Что вы! Кто же он, этот Кастильо, на самом деле? У вас есть какие-то догадки?
Луи молчал, нахмурился. Не дождавшись ответа, Сергей продолжал:
- Если разрешите, я мот бы высказать предположение.
Луи вопрошающе посмотрел на Сергея:
- Я вас слушаю...
- Вспомните, по чьей рекомендации вас разыскал этот господин. Я думаю, что люди, подобные вашему дядюшке, ничего не предпринимают без дальнего прицела. Причем его интересы, судя по вашим словам, сомнительной честности. Это лишь предположение, стоящее на грани досужей фантастики... Я прошу вас воспринимать сказанное только так.
Позже Луи поведал Сергею, как он вслушивался в его слова, пытаясь найти искомую правду. Но теперь он молчал, и только на лице его появился отсвет внезапного озарения, сменившего смятение чувств и мыслей. А Сергей поспешил обернуть все в шутку:
- Все образуется, Луи. Не надо расстраиваться. Послушайте, друг мой, а может, он хочет убить вас, ограбить?
Однако Луи не принял приглашения к шутливому разговору:
- Я подумал о другом - не присматривается ли он к моей особе, чтобы вовлечь в сферу своей деятельности?
"А почему бы и нет", - подумал Сергей, но вслух, в том же шутливом, тоне, указав на лоб Луи, с нарочитой тревогой опросил:
- Дорогой мой друг, вы, кажется, не лишены фантазии?
Луи рассмеялся:
- Иногда мне самому кажется, что я брежу. Но это не так. Я в полном здравии, а мысли приходят вот такие...
- Мрачные?
- Да, пожалуй.
- Не знаю, что вам сказать. Вы затеяли разговор на такую...
- Хотите сказать - щекотливую тему. Возможно...
Луи говорил взволнованно, хотя и не громко. А Сергей в недоумении: с чего бы это? Много выпил и потерял контроль над собой? Или Кастильо растревожил, пытаясь спровоцировать и втянуть его в какое-нибудь грязное дело?
- Вот что, Луи...
- Конец - тема исчерпана... Пить будем, а говорить нет. - И Бидо направился к столу, за которым бражничали Бонар и Смит.
За столом шел отрывистый разговор. Аннет односложно, нехотя отвечала на стандартные вопросы Бонара о Москве и москвичах, вопросы, в которых был заключен и желаемый ответ. Оставив один из таких вопросов без ответа, Аннет посмотрела на часы, резко поднялась с места и, не скрывая иронической улыбки, сказала:
- Я единственная женщина за столом. И увы, никто из джентльменов не счел нужным спросить, не желает ли мадемуазель Аннет произнести тост. А я хочу сказать несколько слов...
Аннет перевела дух, чуть нахмурилась и, в упор глядя на Полякова, тихо проговорила:
- Этот тост без вина... Я обожаю Париж, город, в котором родилась моя мать. Предатель Кастильо выдал ее нацистам, и они расстреляли маму. Я обожаю город, в котором я родилась, в котором научилась любить и ненавидеть. Там, на бульваре Сен Мишель, мое сердце. Но отныне частица его остается и здесь, в Москве. У этой частицы есть имя - Мишель... - И совсем тихо, одному Полякову: - Я люблю тебя, Мишель...
Отвесив общий поклон, она молча удалилась. За столом остались только журналисты - Поляков, оплатив счет, последовал за Аннет.
Сославшись на срочные редакционные дела, Крымов тоже раскланялся и поспешил к выходу. В шестнадцать тридцать автобус с туристами уходил на аэродром, и Сергей счел себя обязанным попрощаться с Аннет.
...Поздно вечером ему позвонил Луи Бидо:
- Мне было стыдно за коллег. Но мы еще поговорим на эту тему. А сейчас имею просьбу. Я получил тревожную телеграмму от дяди. Обострилась болезнь отца. Завтра утром улетаю. Убедительно прошу помочь мне - договориться с господином Поляковым об интервью. Я подготовил вопросы. Не будете ли вы любезны передать их господину Полякову? Я мог бы завезти... Хорошо?
- Зачем же беспокоиться? - ответил Крымов. - У вас, вероятно, много предотъездных дел. Я приеду в аэропорт - провожу вас...
ПОДВЕЗЕТЕ? - САДИТЕСЬ
...Кастильо вышел из гостиницы в ту пору, когда в столице уже наступил час пик. Но его, видимо, толкучка устраивала - меньше обращаешь на себя внимание.
Хромоногий шел неторопливо, с бездумным выражением лица. Прогулка, только обычная прогулка по городу. В ГУМе он заглянул в отделы, пользующиеся особым вниманием иностранных туристов, - электроприборы, фотоаппараты, посуда... Ничего не купив, вышел из универмага и по улице Куйбышева проследовал на улицу Богдана Хмельницкого. Зашел в магазин химических товаров, но и здесь, хотя и приценивался, воздержался от покупки.
"Прогуливался" долго. Время от времени хромоногий окунался в людской поток, чтобы вновь вынырнуть на другой стороне улицы. Магазин. Еще один. Поворот в Армянский переулок, оттуда в Малый Комсомольский. И вдруг - стоп! Кастильо стоит на краю тротуара в выжидающей позе - так обычно москвичи и гости столицы ловят такси или "левую" машину. Но в тихом, немноголюдном переулке стоянки такси нет, да и по части "леваков" не густо. Все ясно: назначено свидание. В восемнадцать двадцать появилась бежевая "Волга". Кастильо поднял руку. "Волга" остановилась. Хромоногий наклонился к кабине водителя:
- Подвезете?
- Садитесь.
"Волга" долго петляла по городу, пока не остановилась у ресторана "Гавана". Высадив пассажира, водитель начал копаться в моторе. Через несколько минут "Волга" тронулась. Она снова плутала по московским улицам и наконец припарковалась у дома-башни на Ленинградском шоссе. Позже станет известно: водитель здесь живет. Во всяком случае, прописан.
Минимум необходимых сведений о "леваке" собрано... Номер машины, адрес, фамилия, имя, отчество, год и место рождения, место работы, профессия... Шелвадзе Николай Григорьевич. Родился в Тбилиси, журналист, нештатный корреспондент литературно-художественного журнала, издаваемого в одном из южных городов России.
На стол полковника легло несколько фотографий хромоногого и Шелвадзе. Порознь и вместе. Около машины. На улице. У ресторана.
Среди далеко не первостепенных вопросов - выбор маршрута. Почему именно ресторан "Гавана"? Хотя логично: тут у хромоногого свой расчет - если вдруг обстоятельства сложились бы так, что Кастильо пришлось давать объяснения: "Почему поехали в "Гавану", он ответил бы глазом не моргнув: "Соскучился по национальным блюдам". Предположим, что так. С хромоногим, пожалуй, все более или менее ясно - кто есть кто. А что за птица "левак"?
- Вы уже успели что-нибудь угнать о нем? - спрашивает Бутов Сухина.
- Да. Запросил коллег из Черногорска. Они сработали быстро - и тут же связались с редактором журнала, представляемого Шелвадзе. Пришел ответ.
- И что же?
- Подтвердили - да, он, нештатный корреспондент этого журнала в Москве. На хорошем счету - опытный оперативный журналист. Холост. Недавно в качестве туриста выезжал за рубеж. Ни в чем предосудительном не замечен.
...Нико Шелвадзе был задержан на улице Горького за грубое нарушение правил дорожного движения. Сотрудник ГАИ забрал у него водительские права.
- Явитесь за ними в отделение.
Шелвадзе возмущался, называл фамилии больших начальников, с которыми он-де хорошо знаком. Они, мол, не потерпят беззакония. Но документы все же забрали и вернули лишь к вечеру.
На следующий день Сухин вылетел в Черногорск. Провожая его, Бутов предупредил:
- Не исключаю вашей встречи там с Шелвадзе. Вчера он в центральной кассе Аэрофлота покупал билет до Черногорска. Летит через два дня... Вам, пожалуй, стоит задержаться на юге.
Для Бутова бесспорно: Кастильо не случайно в определенное, заранее условленное время оказался в Малом Комсомольском переулке. Известно, что в этом переулке он посмотрел на какую-то вывеску, сделал шагов сто влево и остановился. Условное место. Такси ему легко было взять у магазина "Химические товары", а он изволил сюда прийти, чтобы ловить "левую" машину. Далее. С кем из советских людей встречался хромоногий за время пребывания в Москве? Сократ, сотрудники внешнеторгового объединения и вот - Шелвадзе. Все логично: с человеком, который будет выполнять его задание, лучше встретиться ближе к финишу. Зачем хромоногому понадобился Шелвадзе? Зачем тот сразу же отправился на юг? Пока неясно...
Бутов заново просматривает протокол допроса туриста. Тот по-прежнему отмалчивается. Еще раз окинул взглядом фотографии. На одних фотоснимки из ГУМа, корреспонденты западных газет, неизвестные лица. А в голове все сверлит и сверлит: "Я вроде уже слышал эту фамилию. Но когда и от кого? Память выстроила ассоциативный ряд - Захар Рубин, Сергей Крымов... И тут всплыло: Нико Шелвадзе... Однажды профессор, рассказывая о своих знакомствах, упомянул красавчика с Кавказа, пленившего его, Рубина, даму. "С первого захода увел. Это, между прочим, не помешало, ему через два месяца снова заявиться ко мне в гости...".
...Шелвадзе - любитель женщин, вина, карт. Обожает долгие застолья, незаменимый тамада. Но в отличие от многих гостей Рубина он не признавал пиршества за чужой счет, всегда приходил с бутылкой коньяка, шампанского и коробкой конфет: "Это для Ириночки", - вздыхал он, поглядывая на дверь недоступной ему красавицы...
Когда в профессорском доме бывал Шелвадзе, гости после ужина садились за карточный стол. Играл хорошо, красиво, проигрывал с веселой шуткой, а выиграв, виновато поглядывал на партнеров, так, словно извинялся. Но чаще выигрывал. Казалось, мир для него существовал таким, каким он хотел его видеть.
Шелвадзе держался поближе к тем, кто обитал в сфере, литературы, искусства. Он сам неплохо ориентировался в этом обществе, щеголяя знакомствами со знаменитостями.
В последний раз Рубин вспомнил о Шелвадзе в связи со своей затаенной мечтой: поправиться, окрепнуть и туристом махнуть в Италию. Он вопрошающе посмотрел на Бутова:
- Как считаете? Можно будет?
- Раньше надо крепко на ноги встать, Захар Романович.