Вот тогда-то и был упомянут "везунчик Нико", отправившийся в турне по Западной Европе. "Нико есть Нико. Перед отъездом был у меня в гостях. Я уже в постели лежал. Он пил вино, а я микстуру. Основательно накачавшись, он стал клятвенно уверять меня, что ему не нужны западные шмутки. "Я их за деньги из-под земли и тут достану. А вот женщины..." От предвкушаемого удовольствия даже причмокнул и спросил: "Вы все знаете, Захар Романович. Говорят, на Западе женщины не могут жить без любовника".
Вот как полезна ассоциативная память! Профессор числил Шелвадзе в своих друзьях. Нико вносил в дом искристое веселье, шутку, острое, хотя порой и двусмысленное словцо. И теперь Бутов, как это часто бывает с людьми, которые долго и мучительно что-то вспоминают, облегченно вздохнул.
Ирина говорила о Шелвадзе не иначе, как о пошляке. Он принадлежал к числу, тех баловней судьбы, которым весь окружающий мир представляется какой-то сферой обслуживания их, избранных, стоящих на пьедестале. Я - есмь избранник! Он давно разучился думать о чем-то другом, кроме собственного благополучия, не гнушаясь никакими средствами на пути к нему. Это, впрочем, не мешало одобрительно покачивать головой, когда в пьяной компании иной непризнанный гений разглагольствовал о справедливости, чести, свободе личности, словом, о всем том, чего, по разумению "гения", не хватает нашему обществу, взрастившему его, и в котором он живет чуть ли не по необходимости. Иногда Нико для придания значимости своей особе и сам не прочь был выдать что-нибудь "такое-этакое" из застрявших в памяти зарубежных "радиоголосов". Лишенный строгих принципов, он исповедовал одну, да и то заимствованную идею - деньги всесильны, без частного предпринимательства общество погибнет, беззастенчиво путая понятия предприимчивость и предпринимательство, деловитый и делец, о котором на жаргоне друзей Нико говорили "О, это делаш!"
Шелвадзе был женат, но через год после свадьбы над семейным очагом стали подниматься клубы дыма. Жена потребовалась для весьма нехитрой операции - получить московскую прописку. Смазливая, глупенькая Вера, первокурсница-медичка, избалованная дочь преуспевающих родителей, познакомилась с Нико у подруги. Он был тогда скромным преподавателем литературы в одном из маленьких городов Кавказа и приехал в столицу на каникулы с затаенной мыслью - пришвартоваться, к берегу Москвы-реки. Верочка потеряла голову после третьей встречи с "литератором" - так он отрекомендовался. Остроумен, эрудирован, красив, богат - родители весьма успешно промышляли на далеком Севере, перепродавая цитрусовые и прочие дары щедрот кавказской земли втридорога. Да и сам он уже владел искусством "делать деньги", не брезгуя, кстати, и поборами с учеников, и спекуляцией дефицитными товарами, валютой.
Поначалу Верочка старалась не замечать, что пребывание у домашнего очага, пусть уютного, прекрасного, благодатного, стало для ее Нико просто мукой. Но так долго продолжаться не могло. Переехавший в Москву провинциальный учитель литературы решил, что он не рожден для педагогики. А для чего? Наивная супруга допытывалась: "Где ты работаешь, Нико? Где получаешь такую большую зарплату?" Сперва он отшучивался, потом начал рычать: "Не твое дело". Позже пошли в ход кулаки: "Не смей шпионить за мной".
Семейный очаг угас. Шелвадзе покинул его с высоко поднятой головой, приняв позу оскорбленного, обиженного. Друзьям жаловался: "Меня там не поняли. Я не хочу прозябать на учительском поприще. Нико ждут иные пути-дороги, а Вера требует, чтобы я пошел работать в школу. Не будет этого".
Он не стал добиваться раздела имущества, жилплощади. "Нико выше этого". Собрал свои вещички и, не попрощавшись, покинул благословенный дом, открывший перед ним "врата Москвы". К тому времени Шелвадзе познал не только искусство "делать деньги", но и "делать жизнь", имея деньги. Через год он уже въехал в однокомнатную квартиру кооперативного дома-башни на Ленинградском шоссе. К семейному очагу Нико больше не возвращался, придерживаясь банальной философии прохвостов: "Зачем надевать хомут, когда так много красивых женщин, жаждущих любви?"
...Два часа назад Бутов попросил сотрудника отдела навести справки о последней зарубежной туристической поездке Николая Григорьевича Шелвадзе - в какой группе путешествовал, нельзя ли разыскать старосту? Сотрудник все выяснил, разыскал, но побеседовать не смог: бывший староста в командировке, вернется завтра-послезавтра.
ЗДЕСЬ ГОВОРЯТ ПО-РУССКИ
Шелвадзе арестовали на юге за спекуляцию валютой. Допрос продолжался уже в Москве. Поначалу он хитрил, выдавая на ходу придуманные легенды. Но вскоре понял, что о нем уже знают многое и отпираться бессмысленно. И поведал следователю неприглядную историю своей достаточно мерзкой жизни. Рассказал и о зарубежном турне.
...Рано утром советские туристы вышли из отеля. Тихая и не очень многолюдная улица. Стоял захмелевший от тепла апрель. Настроение у туристов радужное, весеннее. Они в восторге от виденного вчера в Королевском музее изящных искусств, а сегодня прогулка по городу. Это всегда приятно, когда сопутствует солнце - и подавно. До прихода автобуса оставалось еще минут двадцать. Туристы грелись на солнышке, а Шелвадзе решил побродить, поглядеть на витрины еще закрытых магазинов, кафе. Их тут много, на каждом шагу. Броские, яркие вывески, модные товары за толстыми стеклами. Так и зовут - купи! Внимание привлекла дощечка над входом неприметного дома: "Здесь говорят на немецком, испанском, итальянском, русском языках". А рядом - четвертушка ватмана, на котором черным фломастером по-русски каллиграфически выведено: "С восемнадцати часов - шоу".
День прошел в разъездах. Гуляли по городу. Любовались живописной частью Антверпена с его позднеготическими постройками, долго стояли у стен замка Сиян. С пяти вечера до "отхода ко сну" - у туристов свободное время, каждый распоряжается им как душе угодно. Земляк, он был постарше Нико, инженер из Тбилиси, в компании женщин отправился покупать сувениры. "Тяжелое дело, - вздыхал инженер. - Капризная жена, две дочки, зять, внучка, старики-родители... И все ждут. Никто не хочет думать, что валюты у туриста кот наплакал".
Когда туристы разбрелись кто куда, Шелвадзе отправился в облюбованное им еще утром скромное заведение, надеясь за небольшую плату приобщиться к тому, что с его, Нико, точки зрения олицетворяло настоящую западную цивилизацию - шоу. Его весьма скромный природный интеллект не позволил разобраться, где истинная культура, цивилизация, а где - пестроцветная мишура, обман чувств и разума. Шоу - это его давний кумир. И двигала им отнюдь не журналистская любознательность, а исключительно желание щекотать нервы, скотское чувство...
...За вход заплачено, и Нико проследовал в зал. Рассчитанный человек на пятьдесят, он был наполовину пуст. Шелвадзе сразу же отметил непритязательность обстановки, что немного разочаровало. Он ждал чего-то сногсшибательного. А тут маленькая эстрада у стены, вплывавшая в зал. Где-то в глубине - не слишком опрятная стойка бара с вышколенным барменом.
Нико занял боковой столик. Скрытые светильники излучали мягкий оранжевый свет, создавая приятный полумрак. На сцене тихонько плакала скрипка. Кто-то бесшумно подошел к столу и, не задавая вопросов, поставил перед Нико большой стакан аперитива, маленькую тарелочку с земляными орехами и тут же растворился в полумраке.
Нико блаженствовал. Умеют же тут делать все тихо, красиво, грациозно. Все обворожительно - и свет, и чувствительная музыка, и аперитив, и орешки! Все не как у нас, когда стол некрасиво ломится от яств и бутылок. Все это представлялось ему волшебством, сказкой. Ба, да вот и фея. Очаровательная блондинка, как-то незаметно появившаяся за его столиком, ласково поглядела на Нико и представилась: "Катрин".
Не будем грешить против истины - появление Катрин обескуражило Нико лишь на мгновение. Не больше! Кто-то из видавших виды приятелей рассказывал, что в понятие "западная цивилизация" входят и внезапно возникающие, полные любви и очарования феи. У нашего героя было три кумира - большие деньги, красивые женщины и свободы Запада, из которых под номером один шла свобода предпринимательства. Что касается других "свобод", то здесь Нико пока еще профан, хотя премного наслышан о них, зато по части красивых женщин...
Кто-то опять бесшумно подошел и теперь уже поставил на стол откупоренную бутылку "Лонг Джона" и сифон с содовой. Катрин иронически посмотрела на Нико, как бы спрашивая: "Неужели вы это заказывали? - И мотнув головой с красиво уложенными волосами, едва касавшимися роскошных плеч, дала понять: - Виски я пить не буду". Шелвадзе понял и смутился. Выручил его все тот же бесшумный дух - на столике появилась бутылка коньяка "Наполеон" и две чашки кофе. Катрин приветливо улыбнулась.
Что касается русского языка, то тут она была не сильнее Эллочки-людоедки: в ее словарном запасе русских слов оказалось не более двадцати. Но для фей этого достаточно. Они поняли друг друга, и Нико чувствовал себя на седьмом небе, похотливо поглаживая, изредка целуя руку Катрин, желанной и, как ему казалось, доступной.
Фея пила мало, а Шелвадзе по привычке опрокидывал рюмку за рюмкой, но не пьянел. В этом он был могуч.
Шоу все не начиналось. Зазвучал блюз, и в полумраке посредине пустого зала закачалось несколько пар. Мужчины и женщины с непроницаемыми лицами, полузакрыв глаза, чувственно прижимались друг к другу. Не отважившись танцевать, Нико по-прежнему поглаживал руки своей дамы, пожирал ее глазами. Сие приятнейшее занятие прервал все тот же дух, положив на стол счет. Если мы скажем, что наш герой остолбенел, то лишь в малой мере передадим его состояние. Всех денег, полученных им на время своего пребывания в чужой стране, едва хватило бы на оплату половины счета.
Тревожно заметались мысли... Фея? Коньяк? Виски? А при чем тут я? Я же не звал ее, ничего не заказывал. Тем не менее платить надо - дух молча выжидает, и под пиджаком перекатываются мощные мышцы. Рядом с ним чувствуешь себя маленьким! Появился дух № 2. Этот свободно говорил по-русски - фирма держит свое слово: "У нас говорят по-русски..." Он обворожительно любезен: "Господин попал в затруднительное положение? Нет денег? Что же делать? У нас на Западе железный закон: купил - плати. Иначе..." - и широко развел руками.
Шелвадзе выгреб из карманов всю наличность. Тем временем фею как ветром сдуло. Но ему уже не до нее. Протянув два желто поблескивающих на ладони окатыша, нервозно спросил:
- Не могу ли я рассчитаться золотом?
Дух бережно принял окатыши, внимательно рассмотрел их и все так же спокойно, приветливо сказал:
- Я ненадолго оставлю вас в одиночестве... Не волнуйтесь... В бутылке, кажется, еще есть коньяк. Скоро начнется шоу.
"Ненадолго" продолжалось минут двадцать, показавшихся Шелвадзе вечностью. Скоро туристы вернутся в отель, а его нет. Что подумают? Что предпримут? В нем удивительно сосуществовали авантюрист, смелый, азартный в валютных операциях, в картежной игре, и трусишка в обычных житейских делах, способный дрожать чуть ли не перед собственной тенью. Кошмарное ожидание прервал дух № 2.
- Прошу вас! - и кивнул на дверь возле стойки бара.
Большая, слегка затемненная комната. На полу пушистый ковер. На стенах массивные зеркала. Столь же массивный стол, кресла. Тахта, картины, вазы с цветами. Навстречу поднялся приветливо улыбающийся человек.
- Ну что же, давайте знакомиться. Я Владислав. А вы?
- Шелвадзе. Николай Григорьевич Шелвадзе.
- Присаживайтесь. И, пожалуйста, не волнуйтесь. Вам ничего не угрожает. Вы среди своих. Да-да! Не удивляйтесь: среди своих. Человек, желающий добра другому человеку, с полным основанием может быть отнесен к числу своих. Не так ли? - Не дожидаясь ответа, спросил: - Паспорт при вас? Прекрасно! - Небрежно перебирает листы документа, продолжает расспрашивать: - Вы москвич? Имею в виду не место рождения, а место жительства. Люблю москвичей, у них душа нараспашку. Адрес? Телефон?
Владислав ничего не записывал - включил диктофон.
Шелвадзе отвечал на вопросы спокойно, иногда даже с улыбкой. Он не врал. К чему? Так будет, пожалуй, надежнее, лучше. Что значит надежнее и лучше, он пока смутно представлял себе, но где-то подсознательно зрела комбинация, которая может привести его... Нет-нет, об этом пока думать не хочет. Там видно будет.
Нико назвал марку своей машины и ее номер, адреса своих девушек - в Ленинграде, Москве и в Черногорске. Об этом городе Владислав попросил рассказать чуть подробнее - там прошла золотая пора детства и юности Нико. "В Москве представляю периферийный журнал". И тут же честно признался: "От журнала профита не имею. Зато обладаю корреспондентским билетом".
Владислав бесстрастно спросил:
- Простите, господин Шелвадзе, за неделикатный вопрос. Но человеку ведь надо пить, есть, одеваться. Девушки в трех городах сразу - это тоже требует известных затрат. И собственная легковая машина. А душа, наверное, просится ввысь и вширь...
Нико усмехнулся и повел густыми бровями:
- Имею хобби... Валютные операции... Забочусь также о дамах, страстно обожающих камушки и прочие безделушки, о джентльменах, собирающих коллекции картин, икон. И о тех, кто рвется в Израиль...
- Я вас понял, господин Шелвадзе. Вы напомнили мне изречение какого-то русского писателя: любовь к человечеству лишь тогда плодотворна, когда она сочетается с живым участием к судьбам отдельных людей. Вы, оказывается, большой гуманист, господин Шелвадзе. Тут у нас с вами найдется общий язык, родство душ.
Владислав снисходительно улыбался, а Нико, сосредоточенно уставившись на стол, лихорадочно соображал. Как быть? Какой линии держаться? Идти на скандал, вызвать, консула или... Или напролом, ва-банк? Тоже ведь вариант. Что ему терять, что бесценного оставил он там, дома? Да и где истинный дом?
Пока Нико раздумывал, Владислав позвонил кому-то по телефону. О чем шел разговор, Шелвадзе не понял: с иностранными языками он всегда бы только на "вы"... Положив трубку, Владислав заговорил совсем другим, официальным тоном:
- Господин Шелвадзе! Меня сейчас поставили в известность об очаровательной даме и непредусмотренных вами расходах. Я не осуждаю. Изображая амура с повязкой на глазах, древние намекали, что страсть слепа. Но что поделать - в этом мире за все надо платить. А вы оплатить веление вашей страсти не в состоянии, ибо возможности советских туристов ограничены. Поскольку валюты у вас мало, на оплату счета не хватает, вы предлагаете золото. Мера крайняя и не очень приемлемая. Но у нас с вами есть выход...
Нико оживился и уставился просительным взором на холодное лицо Владислава.
- Сейчас я в вашем присутствии позвоню советскому консулу. Надо полагать, что он пришлет своего представителя и тот уладит это чепуховое недоразумение. Вы согласны?
- Нет!
- Тогда как быть?
- Не знаю.
Наступила недолгая пауза.
- Вы предлагаете золото. Вариант необычный. Я понимаю толк в драгоценных металлах. Да, это настоящие самородки. Сорок граммов шестьдесят миллиграммов. Этого вполне хватило бы для расплаты по счету. И кое-что останется на покупку ценных сувениров. Но возникает деликатная коллизия. Не догадываетесь? Контрабанда. Вы привезли это золото в нашу страну контрабандным путем. А наш закон так же строг, как и ваш. - Широко разведя руками, он сочувственно промолвил: - Остается один выход - позвонить консулу.
- Не надо! - воскликнул Нико. - Не надо! - Теперь он напоминал хищного зверька, понявшего, что из капкана не вырваться. Как он изощрялся, чтобы тайно провезти эти два окатыша. А теперь вот...
Нико вспыльчив, его так и подмывает стукнуть кулаком по столу, а может, и не только по столу: "Издеваетесь? В кошки-мышки играете, в сети заманиваете?.." Но голос разума предостерег: "Смири гордыню, Нико". На лицо наползло выражение угодливости. Он просит, умоляет:
- Возьмите все золото, оба окатыша! Мне не нужны сувениры... Только не считайте меня должником.
Туристу-гуляке, потерявшему, видимо, всякую способность реалистически оценивать обстоятельства, не приходит в голову простая мысль: "На шута этому Владиславу твое золото. Ты нужен. Он к твоим окатышам еще два добавит за покупку твоей души". А Владислав, продолжая разыгрывать сердобольного человека, выложил еще один аргумент:
- Дело заключается в том, господин Шелвадзе, что в зале присутствовал платный частный детектив содержателя ресторана. Он сделал несколько фотоснимков. В кадре - вы и ваша очаровательная девушка.
- У меня здесь нет девушки, - огрызнулся Шелвадзе.
- А та, чью ручку вы поглаживали? - И он одаривает Нико лучезарной, невинной улыбкой.
- Это шантаж... Подставка!
Откуда только выскочило такое слово. Нико обуяла бессильная ярость, а собеседник все так же спокоен, любезен:
- Предположим, хотя доказательств у вас нет. Но вы должны знать - завтра в газетах напечатают скандальную хронику с иллюстрациями: советский турист господин Шелвадзе и девушка из шоу в достаточно интимной позе...
- Не было этого. Никакой интимности.
- Согласен. Но не будьте наивны. Вы, кажется, имеете отношение к журналистике и должны знать чудеса фотомонтажа. Вас потащат в суд, а в качестве свидетелей вызовут ваших спутников.
- Каких свидетелей? Это бред, фантазия!
- Нет, это реальность. Дело в том, - Владислав перешел на строгую назидательность, - что вы, тихо любезничая за отдельным столиком со своей девушкой, не заметили, как в зал забрели двое ваших товарищей выпить по кружке пива. Судя по выражению их лиц, они были немало удивлены, увидев вас в обществе очаровательной блондинки. Учтите, фамилии этих двух людей нам известны, - и в голосе его впервые прозвучал металл. - Полагаю, что суд накажет не очень строго, но скандал будет изрядный, наша пресса не упустит такого случая... Надеюсь, мне не нужно задавать вам глупый вопрос - знаете ли вы, как вас встретят после всего этого дома?
Шелвадзе помрачнел было, задумался и вдруг вскочил со стула, словно он нашел наконец выход из этого щекотливого положения, и решительно объявил:
- Я не вернусь домой. Останусь здесь. - Ему показалось, что наконец понял, чего от него добиваются, что и кто стоит за Владиславом, за всем этим спектаклем. Теперь можно говорить с этим типом на равных, как деловой человек с деловым. И вдруг - неожиданная для Нико реакция.
- Вы не продумали все до конца, господин Шелвадзе. Допустим, вы попросите политического убежища и вам его дадут. Вы останетесь у нас. А кусать что будете? - утратив значительную долю учтивости, Владислав перешел на жаргон. - Человек должен есть, пить, одеваться, пользоваться транспортом, развлекаться. Это закон, действующий в любой стране, при любом социальном строе. Вашего золотишка хватит на пару недель. Не больше. Для жизни в нашей стране профессия ваша, как я погляжу, ни хрена не стоит. Насколько я понял, вы - мелкий спекулянт, валютчик - так, кажется, квалифицируют подобный бизнес в России. Вас даже на радиостанцию не возьмут - нет у вас ничего за душой. Нищенствовать? Так у нас и своих нищих предостаточно. Да и ваших земляков... Тех кто клюнул на сионистскую приманку - рвались на землю обетованную, потом сочли за благо сменить курс - вместо Тель-Авива болтаются в Риме, Вене, Антверпене... Им виднее, какое из двух зол для них меньшее. Хотите изведать их участи? Извольте.