Человек военный, он был предельно точен в исполнении приказов начальства. Сразу же после телефонного сигнала мчался за город изымать донесение Сократа, чтобы в тот же день, зашифрованное, оно ушло в штаб-квартиру. Столь же оперативно господин Лоро сам закладывал в тайник задание штаб-квартиры. Операции эти он никому не перепоручал и, положив в тайник очередное письмо хозяев, тотчас же звонил Сократу из ближайшего автомата: "Говорят из книжного магазина... Заказанная вами монография получена". Рубину ясно - завтра надо ехать за город...
Подтверждая получение очередной рубинской информации, хозяева иногда просили кое-что уточнить, давали новое задание. Рубин нервничал, тяжело вздыхал, чесал затылок: "Бог ты мой, где это я добуду?" Но после встречи с Бутовым успокаивался. "Не расстраивайтесь, Захар Романович, что-нибудь сочиним..."
В последней весточке "с той стороны" сообщалось, что в ближайшее время, между 20 и 25 октября, Кастильо прибудет в Москву. Он не уверен, что сможет повидать Сократа, но позвонит Рубину, отрекомендуется сотрудником журнала "Природа" и спросит: "Готова ли заказанная вам статья?" Это означает: "Готово ли ваше очередное сообщение, которое вы должны положить в тайник?" Строго предупреждали, что ответ должен быть один: "Да, статья готова, можете посылать за ней". После телефонного звонка в ближайший же день в тайник обязательно должно быть заложено очередное сообщение Рубина. Кастильо хочет ознакомиться с ним в Москве и тогда, возможно, пожелает встретиться с Сократом, о чем договорится по телефону. "Категорически настаиваем, - подчеркивалось в письме, - на точном выполнении этого нашего указания".
Такое указание несколько озадачило и Клементьева и Бутова. Что сие означает? Не допущена ли где-то промашка? Не подозревают ли Рубина, не оплошал ли он? Чем вызвана категоричность?
Письмо "с той стороны" лежит на столе Клементьева, и жирной красной чертой подчеркнуто: "...Тогда, возможно, пожелает встретиться с Сократом..."
- Игра подходит к финалу, Виктор Павлович. Продумайте, как будем действовать с учетом вот этого послания. - Клементьев указал на изъятое из тайника письмо. - Возможны всякие неожиданности... В любом случае сделайте все, чтобы успокоить Сократа. Судя по вашей информации, его весьма взволновало письмо, точнее - тональность. Объясните, что в любом случае ему ничто не грозит. Он может спокойно спать и выходить на тайник так же уверенно, как прежде. И еще скажите ему - мы постараемся сделать все, чтобы больше его не тревожить.
Последняя, заключительная акция... Контрразведчики разрабатывали ее тщательнейшим образом. У них были основания предполагать, что, прибыв в Москву, Кастильо не замедлит отправиться к Ружинскому. "Артист" подал сигнал: "Все для вас готово. Приезжайте". И как только хромоногий выедет во Владимир, вероятнее всего с экскурсией для иностранных туристов, Рубин должен заложить очередное сообщение в тайник. Не позже и не раньше.
Продуманы оба варианта - и раньше и позже.
Если господин Лоро будет задержан до отъезда Кастильо во Владимир, хромоногий в тот же день узнает о случившемся. И вероятнее всего не поедет во Владимир. И тогда рушится замысел - поймать Кастильо с поличным в момент встречи с Ружинским, в момент, когда тот будет передавать испанцу подготовленные им шпионские данные.
Если позже - Лоро узнает об аресте Кастильо и поймет, что дорога к тайнику "заминирована"...
Все эти тонкости не дают покоя Бутову. Мысленно он "проигрывает" разные варианты, продумывает за противника самые каверзные ходы. Пожалуй, все задуманное должно получиться, но в ушах звучит строгое генеральское предупреждение: "Смотрите же, Виктор Павлович, чтобы осечки не было"...
У Рубина уже все подготовлено - донесение составлено умно и ловко.
Нет, кажется, все идет отличнейшим образом. Вчера к Бутову поступило долгожданное сообщение: в Париж отправлена еще одна весточка от "артиста" - уточнял место и время встречи с хромоногим во Владимире. Теперь Виктор Павлович может уверенно сказать Рубину: "Ждать осталось считанные дни"...
КОНЕЦ ИГРЫ
Кастильо прилетел в Москву вечером. В Шереметьево его встретил представитель советского внешнеторгового объединения - партнер по сделке, не завершившейся в прошлый раз. Уточнение кое-каких деталей Кастильо попросил перенести на следующую встречу. "Покидаю вас ненадолго. Я должен посоветоваться с шефом".
Испанец остановился там же, где и прежде, в гостинице "Интурист". Ужин с партнерами прошел в дружеской непринужденной беседе. К делу, по просьбе Кастильо, решено приступить через день. А на следующее утро он с туристским автобусом отправился во Владимир.
Стоял погожий осенний день. Привольно раскинувшийся на живописных холмах древний город, краса и гордость России, не первый год радушно встречает гостей. А сегодня к тому же суббота. Их тут в такой день бывает много, гостей, Жаждущих ознакомиться с шедеврами русского зодчества, полюбоваться нетленной красотой памятников Владимирской земли, что устраивало Кастильо. Как у заправского туриста, у него в одной руке фотокамера, в другой - изящный портфель-дипломат. Отлично владея французским, испанец примкнул к группе парижан и вместе с ними рассматривал "Золотые ворота" и остатки древних земляных валов. Вот знаменитый Успенский собор. Поглядев на часы, Кастильо незаметно отстал от группы и неторопливо зашагал по немноголюдной, упрятанной в тень, вековых деревьев парковой аллее, закутанной прозрачной дымкой. Навстречу шла старушка, предлагая купить букетик последних осенних астр.
Опасливо осмотрелся. Кажется, все спокойно, слежки нет. Направился к заветной скамейке, которую Ружинский до мельчайших подробностей описал и отметил на плане-схеме красным крестиком. "Артист" был уже на месте. Импозантный, в щеголеватом, модном костюме, он сидел, вытянув свои длинные ноги, и бездумно поглядывал на молодой дуб. Рядом с ним лежал темно-коричневый кожаный дипломат.
"Бездумным" он, конечно, показался бы только стороннему наблюдателю. Оснований для тревоги предостаточно; аллея хоть и безлюдна, но вот только что мимо прошла ватага веселых молодых людей, о чем-то азартно споривших. Один из них щелкал фотоаппаратом, и, может быть, Ружинскому только показалось, вон тот, долговязый, в темных модных очках, на мгновение задержал на нем взгляд. А главное - где же Кастильо? Прошло семь минут сверх условленного времени.
...Он шел неторопливо, чуть прихрамывая, ослепительно улыбался. Как и полагается добропорядочному туристу, разглядывал деревья, прикидывал, сколько им лет. У векового дуба задержался, отошел в сторону, вновь осмотрелся: все в порядке.
Ленивой походкой он подошел к скамейке, на которой сидел Ружинский. На краю ее лежал кем-то оставленный пучок багряных веточек клена, осины. Листва пущена испанцем в дело - неплохой веник. Он тщательно почистил скамью и молча уселся рядом с Ружинским. Так они просидели несколько минут. Вроде бы незнакомые, гуляли, присели отдохнуть - эта сцена был разыграна превосходно.
Первым прервал молчание Кастильо. Не поворачивая головы, глухо буркнул:
- Принесли?
- Принес. - Поза "артиста" все такая же непринужденная, только чуть-чуть дрожали руки, открывшие дипломат. И вот уже лежавший рядом с Кастильо небольшой сверток через мгновение исчез в портфеле испанца.
- Это все? - шепотом спросил Кастильо.
- Есть еще кое-что.
- Давайте.
Ружинский положил на скамейку большой пакет в полиэтиленовом мешке.
- Это пленки, - комментирует "артист".
Но едва Кастильо открыл дипломат, чтобы сунуть туда пленки, как внезапно появились трое молодых людей и в упор защелкали фотокамерами.
Кастильо понял: чекисты. Лоб покрыла испарина. Слегка побледнев, он засуетился, пытаясь побыстрее закрыть портфель. Но увидев, что пакет с пленками остался на скамейке, отставил дипломат в сторону. Ружинский и вовсе растерялся. Вскочил, сел, опять встал, бесшумно опустив руки.
Первым пришел в себя Кастильо:
- Кто вы такие? Что вам нужно? По какому праву...
- Вы, господин Кастильо, и вы, гражданин Ружинский, задержаны за совершенные преступления, - негромко, чеканя каждое слово, произнес установленную законом форму Сухин, старший группы чекистов. - Вам придется последовать за нами...
- Вы не смеете... Я иностранец... Я не совершал никаких преступлений... Я буду жаловаться. - Он выпалил эти слова не переводя дыхания.
- Вам будет предоставлена такая возможность, - спокойно ответил Сухин и перевел невозмутимый взгляд на Ружинского. - А вы что скажете, "артист"?
Тот не кричал, не возмущался. Растерянный, сникший, он молча переминался с ноги на ногу и смотрел по сторонам, словно искал кого-то. Прошла тягостная минута, Ружинский, пересилив охвативший страх, дрожащим голосом пролепетал:
- Я все расскажу, скрывать не буду. Да и глупо что-то скрывать в нашем положении. - И он посмотрел на Кастильо. У того в глазах - презрение и ярость:
- Идиот... Тебя расстреляют. Ничтожество! А я-то думал...
- Да молчи ты. Когда игра проиграна, бесполезно...
- Вы правы, Ружинский. Жаль, что ваш собеседник еще не понял этого. Полагаю, со временем и до него дойдет. - И Сухин распорядился усадить задержанных в машины - две черные "Волги" уже подкатили к скамейке.
Ружинского и Кастильо разместили порознь. В машине же и понятые - два гражданина, оказавшихся в парке, на аллее, где развертывались описанные нами события. В руках у Сухина оба дипломата, разговор о содержимом впереди.
Из отделения милиции Сухин позвонил в Москву, Бутову:
- Шпионы задержаны с поличным. Провели личный обыск. Сейчас оформим протокол задержания. Как только проведем обыск на квартире Ружинского, обоих передадим следователю.
То, что на юридическом языке именуется оформлением протокола задержания и обыском, процедуры тонкие, требующие точного установления неоспоримых улик.
...На столе лежат пакеты, переданные Ружинским Кастильо.
- Что в этих пакетах?
Ружинский отвечает, понурив голову:
- Сведения, которые я добывал по требованию этого господина...
- Ложь, выдумки, - цедил Кастильо.
- Не валяйте дурака, господин Кастильо. Мы пойманы с поличным. Вы уж как угодно, а я буду говорить все как было. Карта бита, надо расплачиваться.
- А что вам еще остается? - спокойно роняет Сухин. - Чистосердечное признание будет зачтено. Итак, что в этих пакетах?
- Я уже сказал - сведения...
- Вы уж, пожалуйста, называйте вещи своими именами, - перебил Сухин. - Не сведения, а шпионские материалы. Так?
- Так. Это что касается записей. Кроме того, я вручил Кастильо двенадцать фотопленок, они в другом пакете. Там засняты различные военные и промышленные объекты.
- Это бред сумасшедшего, - разыгрывая истерику, завопил Кастильо. - Еще раз напоминаю: я иностранец и буду жаловаться...
- Потрудитесь открыть свой чемодан, господин Кастильо, - отчеканил Сухин. - Вот ваш дипломат.
Кастильо резко отшвырнул его-в сторону:
- Я вам не помощник.
В присутствии понятых чемодан был открыт.
- Что в этих свертках?
Кастильо ничего не отвечал.
- А вы что скажете, гражданин Ружинский?
- Я уже сказал... Все сказал... Ничего не утаил от вас...
Из чемодана Кастильо помимо шпионских материалов извлекли солидную пачку денег в крупных купюрах.
- Кому предназначались эти деньги, господин Кастильо?
- Я не намерен отвечать на ваши вопросы, - отрезал Кастильо.
- Возможно, я смогу внести ясность, - подал голос Ружинский.
- Что ж, слушаем вас.
- Похоже на то, что деньги предназначались мне. Кастильо обещал щедро вознаградить за работу. - Он говорил опустив глаза, голос дрожал. Это не было раскаяние. Был расчет на снисхождение.
Кастильо нервно передернул плечами и больше не проронил ни слова.
Процедура оформления задержания шпионов, изъятия и осмотра вещественных доказательств шла неторопливо, с точнейшим соблюдением закона. В протокол занесли показания Ружинского, сумму изъятых денег, номера и номиналы всех купюр по отдельности. Теперь можно и подписывать протокол. Свои подписи поставили подполковник Сухин и другие сотрудники КГБ и понятые. Ружинский безропотно расписался, а Кастильо наотрез отказался, о чем следователь сделал надлежащую запись.
Кастильо отправили в Москву, в КГБ, а Ружинского повезли к нему на квартиру. С санкции прокурора, с участием понятых начался обыск. Он длился долго. Группа чекистов во главе со следователем немало потрудилась. Хозяин дома, человек предусмотрительный, так уж сложилась его жизнь, годами пребывал в "готовности № 1" к возможному аресту, обыску и тщательно прятал "концы". Но чекистам хорошо знакомы такие уловки. Всякое бывало в их работе...
Под одной из паркетин найдена улика № 1 - записная книжка, Ружинский не отпирался. Да, здесь записи, относящиеся к его работе на Кастильо. Дата получения солидного аванса в счет будущего расчета за шпионские сведения. А вот и они сами: сокращенные записи о некоторых военных объектах.
Дотошный помощник следователя сумел обнаружить в чемодане с двойным дном американские доллары и золотые монеты царской чеканки на солидную сумму. Там же - давнишнее служебное удостоверение хозяина квартиры. О том, что они принадлежат Ружинскому, можно судить по фотографиям, а фамилия другая - Хеллер Александр. И трудовая книжка на ту же фамилию.
- Так как же вас теперь величать? - спросил следователь.
Это еще не допрос, а только уточнение данных протокола обыска. Но Хеллеру - Ружинскому не до норм уголовно-процессуального кодекса. Он уже все решил для себя и теперь, не ожидая допроса, исповедуется о далеком прошлом, не утаивая связи с абвером. Слушая эту исповедь и прибегая к военной терминологии, не трудно было определить "стратегическое направление боевых действий" Ружинского после войны: "Да сгинут тени прошлого". И это ему удалось. Хеллер стал Ружинским. Разработана была и тактика. Поначалу цели были намечены скромные: пристроиться в негромкое учреждение, чтобы не маячить на виду, а уж потом выйти на "оперативный простор". А как делать деньги, как добраться до "сладкой жизни", он знал. Лучшее доказательство тому "зелененькие" и золотые, лежавшие "а столе.
Ружинский и тут не вилял - признался, что давно спекулирует валютой, и в числе своих сообщников назвал небезызвестного чекистам Шелвадзе.
В квартире Ружинского были найдены и фотопринадлежности для работы на Кастильо: фотоаппарат "Минокс", кассеты к нему, аппаратура и химикаты для проявления фотопленок.
На письменном столе стояла фотография миловидной женщины средних лет.
- Кто это? - спросил Сухин.
- Моя жена, вернее - бывшая жена.
- Приятное лицо, русская красавица. Где она сейчас?
- Не знаю. Ушла несколько лет назад. Я пил, гулял. Опять же дела... Знаете какие... Долго терпела, умоляла вернуться к нормальной жизни. Я обещал, какое-то время держался, снова срывался. И так без конца. И вот один-одинешенек. Ни жены, ни детей. А впереди - тюрьма.
И Ружинский расплакался.
...Обыск окончен, составлен протокол, вещественные доказательства упакованы, Ружинский отправлен в Москву. Теперь слово за следователем.
ПОСЛЕДНИЕ ЧАСЫ СОКРАТА
На первом этапе следствия все стало на свои места, если не считать упорного запирательства Кастильо. Слишком уж очевидной шпионской связи с Ружинским отрицать не стал, но на вопросы обо всем, что касается Сократа, нагло отвечал:
- Не знаю такого... Это разыгравшаяся фантазия чекистов... Тайник? Понятия не имею...
Ему предъявили фотографию - он и Сократ в Третьяковке.
В день, когда в Москву привезли Кастильо, Клементьев озабоченно спросил Бутова:
- Как здоровье Рубина?
- Не жалуется. Держится молодцом... Даже хорохорится: "Никакая ишемия не помешает мне разделаться с этой мразью, я ваш помощник до последнего часа..." Только боюсь, что последний час недалек... По-человечески жаль старика...
- И ничем не помочь?
- Консультировался я с медиками... Дали кое-какие советы и лекарства... Рубин поблагодарил, но принимать отказался. Сам, говорит, врач, знаю, что не помогут... Да и принимал уже эти таблетки.
Резкое обострение наступило внезапно.
Он уходил из жизни вместе с коротким осенним днем, и остатки сил таяли, как солнечный отсвет в небе. Свершался извечный круговорот жизни. Рубин уходил из нее мучительно тяжело. После двух уколов физические страдания стали утихать, но нравственные не исчезали. Попросил Ирину достать ему с книжной полки том Толстого с рассказом "Смерть Ивана Ильича". Профессор медленно перебирал страницы, отыскивая врезавшиеся в память строки. Когда нашел, обрадовался и несколько раз перечитал. Перед смертью толстовскому Ивану Ильичу "вдруг пришло в голову: а что как и в самом деле вся моя жизнь, сознательная жизнь, была "не то". Вот и Рубина точит сейчас эта мысль. Обессиленный, он лежал на широком, застланном персидским ковром диване красного дерева - предмет его особой гордости, и тускнеющий взор словно туман застилал. На короткое время он рассеивался, и тогда виделось молодое женское лицо, то залитое кровью и до неузнаваемости обезображенное, то светлое, красивое, каким он увидел его несколько десятилетий назад, при первой встрече. В полубреду Рубин бормотал что-то несвязное, и дежурившая у его постели Ирина с трудом улавливала женское имя. Увы, не имя ее матери. Он звал какую-то Елену. Тускнеющие глаза печально искали чей-то образ на потолке. И снова бессвязный шепот:
- Я виноват, Ирина... Елена... Ты негодяй, Сократ... Я виноват... Прости, Елена...
Елена... Сократ... Приемной дочери Рубина эти имена незнакомы. Она могла только догадываться, что вырастивший ее человек уносит в могилу какую-то тайну и покидает этот мир с ощущением большой вины.
...В последний путь Рубина провожали Ирина, Сергей и много сослуживцев. Пришел и Бутов.
Гроб долго стоял на краю могилы. Надгробное слово пожелали сказать и маститые коллеги и молодежь - ученики Рубина, аспиранты. Многократно перечислялись его заслуги. Кто-то из молодых в торжественно-приподнятом тоне восхвалял смелый полет мысли покойного. Слушали молча, одни умиротворенно, другие скорбно. Какая-то молодящаяся, дама - Ирина увидела ее впервые - часто прикладывала к глазам платочек и последней подошла к гробу. Проститься, а быть может, и простить...
Ирина и Сергей обходили стоявших у могилы и приглашали на поминки. Как это часто бывает в таких случаях, после 15-20 первых напряженно-скорбных минут, когда о Рубине вновь были сказаны все те же слова, что и на кладбище, только с употреблением еще более превосходных степеней, разговор за столом пошел громкий, оживленный. И кто-то заметил отсутствие Шелвадзе:
- Странно... На кладбище не был, и на поминках нет его...