- Следует сказать, что нам будет трудно перевести боевого командира, имеющего опыт борьбы на Восточном фронте, однако я помогу в этом. У вас Генгенбаху будет лучше.
- У меня в батарее Генгенбах, возможно, еще найдет старых сослуживцев. Я скажу Мюллеру, чтобы он заготовил приказ о переводе. Вы согласны?
Альтдерфер вспомнил обещание генерала Круземарка оказать ему взаимную услугу. В трубку же он сказал:
- Часов в десять я позвоню об этом старику, к этому времени он наверняка проснется.
- Не знаю, как вас и благодарить за все!
- А писарю вашему всыпьте как следует! - сказал Альтдерфер в заключение беседы и, довольный собой, положил трубку.
Так большой капитан поговорил с маленьким майором.
Альтдерфер сидел и думал о том, что теперь Генгенбах навсегда исчезнет из его поля зрения. Таким образом, он отделается от последнего свидетеля, которому доподлинно известно, как в феврале сорок третьего он незаконно получил Железный крест первого класса, так как этого хотел Круземарк. К тому же нет никаких гарантий, что Хельгерт не рассказал этому Генгенбаху не только об этом, но и о выстреле в затылок южнее населенного пункта Котелки… И хотя стрелял он всего лишь в раненого русского, но кто знает… А весь завтрашний день он займется с Мартиной… Он представил, как будет рассказывать ей о том, что ему удалось для нее сделать… И, довольный, потер руки.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Хинрих Тиль завороженным взглядом смотрел на море огней. Из-за мыса Агд над темными лесами линий выкатывался ослепительный диск солнца. А где-то дальше за мысом находились Марсель, Тулон, Ривьера, Ницца, Монте-Карло, а еще дальше Италия. Англичане и американцы сковывали там силы вермахта, не давая тем самым усилить атлантическое и средиземноморское побережья.
Лейтенант с трудом отогнал от себя невеселые мысли и спросил:
- Ну, Герхард, опять ничего не получилось со сном? Зато ты такие чудеса сегодня увидишь и нисколько не пожалеешь.
По лицу лейтенанта Генгенбаха пробежала улыбка.
- Я действительно заинтересовался твоим другом, - сказал он.
- Точнее сказать - партнером по охоте.
Тиль рассказал, как он впервые познакомился с Рейно. Случилось это в одно мартовское утро, когда он охотился на диких уток, которые никак не хотели подпускать его на расстояние выстрела. Пробираясь через густые заросли тростника, он думал… об обеде. И вдруг заметил селезня, который чистил перышки. Но стоило только прогреметь выстрелу, как селезень взметнул в воздух и исчез. Тиль выскочил из своей засады, чтобы перехватить дичь. Пробежав несколько шагов, он остановился и выругался, глядя вслед улетавшему селезню. В этот момент он услышал громкий мужской голос, который что-то приказывал собаке.
Незнакомец назвался Максом Рейно и сообщил, что его собаку тоже зовут Максом. Тут же он извинился за то, что помешал, объяснив, что живет поблизости, арендуя крохотный участок между замком и пляжем. В сороковом году его ранили на Марне, и с тех пор он числится инвалидом. Он страстный охотник, но оба его охотничьих ружья, согласно требованию оккупационных властей, пришлось сдать в комендатуру. Тиль добился, чтобы Рейно вернули его ружья. С тех пор он стал чаще встречаться с ним: забрав пса, они отправлялись на охоту. Побывал он и дома у Макса; француз оказался очень общительным, великолепным рассказчиком, а жена его умела вкусно готовить буквально из ничего. После этого их встречи стали регулярными.
Обер-лейтенант бросил взгляд в сторону мыса. На лбу появилась глубокая складка.
Тиль же снова вспомнил о том, как он, вернувшись из Парижа, рассказал другу о своей встрече с Дениз в "Лидо", о настойчивости Грапентина и о том, как он ночью проводил девушку до дверей ее дома. Передал ему сердечный привет от Дениз. И ничего больше. А ведь тогда, на обратном пути в часть, Тиль твердо решил, что признается другу во всем. Однако стоило ему оказаться перед Генгенбахом, как он словно онемел, не смея произнести ни слова правды. Он ограничился передачей привета, об остальном умолчал. По лицу Генгенбаха расплылась довольная улыбка, хотя глаза ждали еще чего-то.
"Расскажу в другой раз", - решил лейтенант.
Дверь маленького домика распахнулась, и на пороге показался Макс Рейно с радостной улыбкой на лице и в неизменной баскской шапочке. В руках он нес продолговатую плетеную корзину, накрытую белоснежной салфеткой.
- Мосье, я очень рад, что могу быть вашим проводником… Уток и рыбы здесь сколько угодно! Особенно диких уток, правда, они сейчас не такие жирные, как в марте, когда прилетают из Африки, чтобы сделать здесь небольшую передышку по пути в Центральную Европу. А какая рыба водится в наших озерах!
Они поздоровались, Тиль представил Макса своему другу.
- А захватить ружья вы не забыли?
- Вот они!
Охотник так и засиял, любовно поглаживая вороненые стволы.
Тиль вел машину. В низинах стлался туман, так как солнце еще не встало. Они ехали в направлении Безье, а оттуда дальше на восток по дороге на Сет, попадая временами то на земли департамента Эро, то на земли Гара. Ехали вдоль побережья моря по узкой полоске земли, на которой то и дело попадались крохотные озерца, отделенные от пляжа порой всего несколькими метрами земли. По этой узкой полоске земли проходила и железнодорожная линия, которая начиналась в Авиньоне и через Ним и Монпелье вела в Нарбонн.
Рейно показывал дорогу. Вскоре они съехали с шоссе и подъехали к хижине, крыша которой была крыта камышом.
Лейтенант вспомнил вдруг разговор, который вели между собой в Париже Грапентин и Дернберг. В середине мая наиболее опасные с точки зрения высадки десанта участки побережья Ла-Манша были перекрыты, вернее, затоплены водой. Приблизительно полтора миллиарда кубометров воды на одной тысяче квадратных километров суши в устье рек Див, Вир и на полуострове Котантен вблизи Шербура - своеобразное естественное препятствие для противника. На севере страны вырубили целые леса, образовав завалы и надолбы из стволов, спиленных на расстоянии нескольких метров от земли, местами их минировали. Гитлеровские солдаты называли эти заграждения роммелевской спаржей, которая представляла серьезную опасность для парашютного десанта противника и планеров с грузом.
Здесь же, на юге, затоплена была только дельта реки Роны, которая сделалась почти непроходимой для судов, однако на участке побережья, обороняемого частью, в которой служил Тиль, не было абсолютно никаких заграждений, которые препятствовали бы высадке вражеского десанта.
- Мосье, мы прибыли к цели. - Макс показал место, куда следовало поставить машину. Неподалеку стояла одинокая рыбацкая хижина.
К ним подошел не молодой, но и не старый мужчина в широких штанах синего цвета и таком же матросском свитере. На его коричневом, продубленном морскими ветрами лице воинственно красовались узенькие усики. За спиной Макса показалась дородная женщина с черными волосами, которые были собраны на затылке в пучок. Генгенбаху никогда в жизни не приходилось видеть женщины, у которой бы так буйно росли усы.
Пока черноволосая мадам изливала на приехавших поток приветствий, произносимых так быстро и с таким пафосом, что из ее слов мало что можно было разобрать, мосье Пьер Дюваль - рыбак молча понес в лодку ружья. Женщина с чувством расцеловала Макса в обе щеки.
Оба офицера сняли фуражки и портупеи. Тиль по привычке вынул свой пистолет из кобуры и сунул его в карман брюк. Между тем мадам Дюваль (черноволосая женщина оказалась женой рыбака) начала разбирать содержимое привезенной корзины, и оно привело ее в восторг - она даже поклялась мосье Максу в том, что не забудет со своей стороны отблагодарить его супругу. Она заверяла, что никогда не забудет этот день, ведь идет война… правда, господа офицеры здесь, наверное, ее не чувствуют…
Лодка бесшумно скользнула по тихой воде. Рейно сидел на веслах, Дюваль стоял на корме и правил. Вдруг он замер и показал Тилю на густой кустарник, в зарослях которого виднелись две серо-коричневые утки. Тиль вскинул ружье. До уток было не более пятидесяти шагов. Он прищурил левый глаз и выстрелил - обе птицы громко захлопали крыльями и мигом скрылись на противоположном берегу озера.
Рейно переглянулся с Дювалем, на лице которого появилась насмешливая, но дружеская улыбка.
- Извините меня за сравнение, мосье, но это было похоже на стрельбу немецких зенитчиков на мысе Кале. - И, галантно сняв с головы баскскую шапочку, он поклонился.
Генгенбах невольно рассмеялся. Рыбак понравился ему.
Рейно как ни в чем не бывало продолжал грести. В прозрачной воде виднелись серо-зеленые спины каких-то длинных, чуть ли не с метр, рыб. Вдруг за ружье схватился Дюваль. Над озером с юга летели три утки. Рыбак сопровождал их полет движением двустволки. Потом один за другим раздались два выстрела. Летевшая впереди утка и третья по счету камнем упали в воду, покачиваясь на еле заметных волнах. Лодка повернула к ним: нужно было забрать добычу.
- А это был выстрел, достойный лондонских зенитчиков! - Тиль усмехнулся, чувствуя непонятную симпатию к обоим французам.
Подобрали уток. Дюваль медленно спустил в воду сеть, обозначив ее место пробковыми поплавками. Делал он это с таким увлечением, что ничего не замечал вокруг.
Генгенбаху удалось подстрелить красноперого селезня, которого он про себя назвал Алоизом, сожалея, что это на самом деле не Альтдерфер. Утки стали попадаться все чаще и чаще. Макс Рейно набил их и офицерам, и самому себе, и своему другу Пьеру.
В сеть набилось полно рыбы. Госпожа Дюваль развела в хижине огонь. В котле закипела вода, и она стала бросать туда рыбу.
- Великолепно! - воскликнул Рейно, закатывая глаза.
Рыбак снял с шарниров входную дверь и положил ее на два чурбака. На импровизированный стол поставили несколько эмалированных мисок. Рейно принес для офицеров салфетки, поставил на стол пять стаканов и открыл бутылку вина. Чокнулись и выпили. Дюваль начал разливать по мискам уху.
Генгенбах заявил, что ничего вкуснее этой ухи он в жизни не ел. Тиль закивал в знак согласия. Он был удивлен тем, что таким простым способом можно приготовить великолепное блюдо.
Откупорили вторую бутылку вина. Французы закурили.
- Ну, как вы себя чувствуете, господа? Правда, что я не наобещал ничего лишнего?
- Это была великолепная идея, мосье Рейно. Как хорошо, что мы захватили ружья. Как говорят дипломаты, обо заинтересованные стороны остались довольны встречей.
- Ущерб нанесен только дичи.
- В данном случае речь идет всего лишь о вкусных утках, - заметил Тиль.
- Я полагаю, что приближаются тяжелые времена. В роли гонимой дичи здесь могут оказаться ваши солдаты. - Лицо Дюваля было серьезным.
- Вы полагаете, что ваше будущее будет лучшим? В войну больше всего страдает гражданское население, так было всегда. - Генгенбах смотрел на дымок своей сигареты.
Прежде чем заговорить, Тиль откашлялся.
- В случае, если нам здесь не повезет, ваши земляки могут обвинить вас в том, что вы коллаборационисты - ведь вы водили немцев на охоту, разговаривали с ними и вообще… Не так ли, мосье Рейно?
Рейно рассмеялся и сказал:
- Прежде всего необходимо выяснить, что следует понимать под словом "коллаборационист". Я буду, господин Тиль, как всегда откровенен. До сентября тридцать девятого года многие наши газеты писали: "Лучше Гитлер, чем народный фронт!" Потом наступил май сорокового года. На каждом перекрестке пестрели плакаты со словами: "Мы победим, потому что мы сильнее!"
- Один из таких плакатов я видел в Париже.
- А через полтора месяца, - продолжал Рейно, - французской армии, насчитывавшей ровно пять миллионов солдат, пришел конец. Однако осталась якобы Свободная Франция, возглавляемая Петеном и Лавалем, и осталась оккупированная Франция, населенная теми, кто скрежещет зубами при виде оккупантов, и предателями, которые им прислуживают. Наши владельцы концернов и индустриальные магнаты соревновались в коллаборационизме. Они-то и принимали участие в охоте на французских патриотов, организованной совместно с немцами. Наша политическая полиция сразу же начала работать на оккупантов. Разве из этой картины не видно разделения людей на два противоположных лагеря: в одном - французы, в другом - немцы?
- Рейно, а вам не приходила в голову мысль, что с подобными высказываниями вы легко можете оказаться в противоположном лагере? - Не без удивления спросил Генгенбах.
- Мой друг Макс рассказывал, что вы из мелких служащих. А отец господина Тиля даже работал на фабрике. Так, да? - спросил Дюваль как бы между прочим.
- Какое это имеет отношение к нашему разговору? - поинтересовался лейтенант.
- Классовый вопрос является вопросом интернациональным. - Рейно снова наполнил стаканы вином.
Жена Дюваля принесла в хижину медный тазик и воды для мытья рук.
- Если я правильно вас понял, вы в некотором роде причисляете нас четверых к одному лагерю? - Генгенбах был смущен.
- Я полагаю, что мир развивается в одном направлении. События, которые назревают, не сдержать никакой силой, - сказал Рейно.
- Вы не считаете немцев особой нацией? - робко спросил обер-лейтенант.
- Вы ничего не слышали о депортации? О преследованиях? Расстрелах? Вы никогда не читали объявлений германской военной комендатуры о расстрелах заложников? Я понимаю, что мы, французы, подобные действия воспринимаем особенно болезненно, понимаю, что и наши собственные судьи, действующие по указанию министра внутренних дел Дарнана, выносят смертные приговоры французским патриотам и приводят их в исполнение в угоду оккупационным властям. - В голосе Рейно звучало презрение.
"Дарнан, - подумал лейтенант. - Дениз Дарнан, любимая! Ты любишь свою родину и носишь такую же фамилию, как человек, которого ненавидят больше всего".
- Видимо, арестованные совершили какие-то преступления, противоречащие распоряжениям военных властей, - сказал Генгенбах, боясь запутаться в трудных политических вопросах.
- А разве ваш народ не станет точно так же сражаться за свою свободу, если ваша страна окажется захваченной врагом? - спросил Дюваль.
- Германский рейх стремится удовлетворить все нужды вашего населения. Западные державы принудили нас к этой войне. - В душе Генгенбах чувствовал неубедительность собственных слов.
- Вы все еще верите в это? А что случилось двадцать второго июня сорок первого года, спустя ровно год после капитуляции Франции?
- Давайте лучше не будем касаться событий на Востоке, - попытался смягчить разговор обер-лейтенант. - Если бы американцы не высадили десант в ноябре сорок второго года в Северной Африке, вам не пришлось бы сейчас испытывать здесь, на юге Франции, неудобства от нашего появления.
- В то время я служил во флоте. Корабли были потоплены перед самым входом в Тулонскую гавань, - сказал Дюваль.
Тиль поймал себя на том, что курит одну сигарету за другой.
- Однажды я видел этот рейд. Прямо из воды торчали корабельные мачты и надстройки затопленных судов.
- Франция, если нужно, способна пойти и на большие жертвы… - начал было Рейно, но не договорил. Наступила долгая пауза.
- Я знаю, есть маки, есть коммунисты. - Лейтенант вспомнил разговор, который вел в Париже Грапентин с Дернбергом. Оба в тот вечер были очень озабочены тем, что сторонники движения Сопротивления активизировали свои действия.
- Об этом говорят, - промолвил Рейно.
- Часть руководителей-коммунистов была сразу же арестована, это известно всем. Приказы Штюльпнагеля развешаны повсюду. - Дюваль принес в хижину плакат, который он, видимо, где-то сорвал со стены. Содержание плаката переводили все вместе.
"Французская коммунистическая партия распущена, поэтому всякая деятельность коммунистов запрещена. Каждый, кто будет пытаться вести коммунистическую пропаганду или же способствовать ее распространению, объявляется врагом Германии. Виновные будут караться смертной казнью, которая выносится по приговору немецкого военного трибунала. Каждый, кто подберет вражескую листовку, обязан немедленно сдать ее немецким военным властям. При повторном задержании с такой листовкой виновный подвергается наказанию вплоть до пятнадцати лет принудительных работ".
"И все же, несмотря ни на что, они занимаются коммунистической пропагандой, - думал Генгенбах. - А для кого, в чьих интересах? В интересах распущенной партии? А что, собственно, значит - распущенной? Где-нибудь существует ее руководство? Или делают это ради идеи? Ради интересов их класса? Ради французской революции? Ради победы коммунизма во всем мире? Рейно только что высказался достаточно ясно. Во всяком случае ради интересов Франции". Вслух же он сказал:
- Было бы интересно выслушать мнение и противоположной стороны.
- "Интересно" вы говорите? - В голосе Рейно звучала горечь.
- Вы ждете от нас большего?
- Можно себе представить, что рано или поздно будет открыт второй фронт, и тогда придется с ним считаться. - Дюваль посмотрел на жаркое полуденное небо.
- Западные державы до сих пор и пальцем не пошевелили ради интересов Франции. Генерал де Голль до поры до времени ограничивается лишь разговорами о смелости и выдержке, - сказал Генгенбах.
- Не забывайте о том, что на свете существует антигитлеровская коалиция, - заметил Рейно.
Генгенбах с Тилем переглянулись.
- Антигитлеровская коалиция? В первый раз слышу. Вы имеете в виду военный договор, заключенный русскими с западными державами? - спросил Генгенбах.
- Насколько мне известно, в эту коалицию входят с января сорок второго года двадцать шесть государств с самыми различными политическими системами.
- Какова же их цель? - не выдержал Тиль.
- Цель их ясна: все насущные политические и военные вопросы решать сообща.
- Значит, поставить Германию на колени? - проговорил лейтенант.
- Отбить нападение фашистских полчищ, разгромить их полностью, так как ось Берлин - Рим - Токио угрожает свободе многих народов.
- Не можете же вы, Рейно, всерьез думать, - заговорил Генгенбах, - что полярно противоположные политические интересы Кремля и Белого дома можно привести к общему знаменателю?
- А почему бы и нет? Иначе им не удастся направить свои военные усилия на достижение общей цели в этой войне, - ответил Дюваль.
Оба немца чувствовали, как плохо они разбираются в политике.
Макс Рейно и Пьер Дюваль, со своей стороны, были твердо убеждены в том, что именно социализм является той самой силой, которая способна избавить человечество от войн в будущем и в состоянии помочь каждому отдельному человеку стать счастливым. Оба они обладали довольно солидными теоретическими знаниями и хорошо разбирались в международной обстановке.
Как американские, так и английские империалисты были заинтересованы в антигитлеровской коалиции, так как и те и другие в равной мере стремились разбить фашистскую военную машину, с тем чтобы устранить с мирового рынка германских и японских конкурентов.
Советский Союз заинтересован в этой коалиции потому, что фашистская Германия угрожала существованию не только народов Советского Союза, но и многих других стран. Создание антигитлеровской коалиции отвечало ленинским принципам мирного сосуществования государств, выступающих против войны. И вот теперь западным союзникам русских предстояло выполнить свои союзнические обязательства…