Здесь мы летели уже среди облаков. Потом машина поднялась еще выше, за облака. Внизу теперь была не бесконечная снежная пустыня, а густой, как пена, клубящийся пар. Когда слой этот отделил нас от земли, я вспомнил, что Аляска богата таким сокровищем, которое охраняется еще ревностней, чем золото. Это сокровище - уран. Из овеянного романтикой прошлого меня швырнуло вдруг в прозаическое настоящее. Уран, атомная война, шпионаж. И мне представилась сейчас возможность продолжить терзать себя мыслями о собственной судьбе.
Мы сделали посадку в маленьком городке Энгрих, Лагерь по подготовке лыжников был расположен в близлежащем Форт-Ричардсоне.
Первый день нашего здесь пребывания был отведен для отдыха, второй - для получения снаряжения. Любой полярный охотник мог бы позавидовать нашему образцовому снаряжению, теплой и практичной одежде. На третий день началось обучение. Нас разделили на группы. Надо сказать, что курсантов было довольно много, больше даже, чем было предусмотрено. В связи с этим ощущалась нехватка в тренерах.
Нам показали, как крепить лыжи. Как пользоваться палками. Как выполнять повороты. Все это мы изучали, правда, на лыжах, но топчась на одном месте.
Я чем-то привлек внимание моего инструктора. Он оглядывал меня со всех сторон, наблюдая за моими движениями.
- Как вас там? - крикнул он мне.
- Капрал Мадяр! - откликнулся я.
Я забыл сообщить вам, что меня снова повысили в чине.
"Вы убедитесь со временем, что отныне во всем, что бы с вами ни произошло, - вспоминал я слова мистера Робинсона, - будет наша рука. Вы уже наш, хотя и отправляетесь на Аляску в качестве солдата военной полиции. Это для вас, естественно, материальный ущерб. Но он будет компенсирован вашим повышением. Вы удовлетворены?"
Я сказал "да". Хотя сомневался в этом, как и во всем прочем.
Тем больше обрадовался я, когда его слова сбылись, так как одна реальность придвинула ко мне на расстояние правдоподобия и все остальное.
По прибытии моем в Форт-Ричардсон писарь отозвал меня в сторону:
- Послушай, приятель, я тебе скажу кое-что, только ты помалкивай, а то меня по головке не погладят за то, что проболтался…
- О чем это ты? - насторожился я.
Он тряхнул передо мной листом бумаги.
- Вместе с тобой прибыло сюда и твое повышение. С завтрашнего дня ты станешь E-4, капралом. Ну, пошли, поставь мне по этому случаю стаканчик джина в каптерке…
- Капрал Маджар? Маджар… Мадяр… - пробовал на язык мою фамилию инструктор. - Вы венгр?
- Так точно!
- Вы уже имели дело с лыжами, не правда ли?
- Так точно! Я из горной местности.
Он указал на одиноко стоявшую сосну на противоположном холме:
- Вперед! Обогните дерево!
Шопрон окружали живописные отроги Альп, они словно обнимали его, как возлюбленную. Было бы смешно не выучиться там ходить на лыжах, не полюбить этот вид спорта. Но с тех пор, как судьба вырвала меня из дома, мне все время приходилось жить в южных местах. Представляете ли вы себе тоску по заснеженным просторам? Как может недоставать душистого первопутка в душном, изнурительном походе по горячим пескам? Когда я огибал указанное дерево, во все стороны полетели молочные брызги. Вокруг меня взметнулся снег.
Я понесся вниз, и не как-нибудь, а с поворотами, словно преодолевая невидимые препятствия, затем по инерции поднялся к своей группе.
- Браво! - похвалил меня инструктор.
Он тут же разбил нашу группу на две части, одну из которых отдал под мое руководство. На другой день меня официально сделали инструктором.
Эти курсы не только принесли мне успех, но и много радости. Моим сокурсникам, вероятно, тоже, но я лично как бы слился воедино с природой, которая со сказочной щедростью нагромоздила здесь свои сокровища.
В Энгрих мы ездили редко. Жизнь в городе была настолько дорогая, что здешние торговцы не прочь были бы и воздух продавать. В другом месте, в любой другой точке земного шара, мы могли бы считать себя состоятельными людьми - я, например, получал 140 долларов жалованья в месяц, - но здесь, в этом захолустье, любой рабочий зарабатывал больше нас; да это и не удивительно: тот, кто сюда приехал работать, заслуживал такую плату.
Так что городским развлечениям я предпочитал лесные. Мои сокурсники часто ходили на охоту. Наше начальство поощряло этот вид спорта: неплохо, если солдат упражняется в стрельбе. Меня же бессмысленные убийства не прельщали, я любил уединение и выискивал отдаленные уголки, где мог в тишине любоваться природой.
В одну из таких прогулок я набрел в долине на ручей. Мороз был сильный, на ветвях деревьев толстым слоем лежал снег, но по берегам ручья ледяное кружево то и дело рвалось. Еще будучи агрономом, я привык чутко следить за всякими проявлениями жизни природы. И вот теперь мне бросилось в глаза, что русло ручья намного шире, чем струя журчащей на самом дне его воды. Мне захотелось узнать причину такого явления.
Я пошел реденьким лесом по пути, который указывало мне извилистое русло. По мере того как я продвигался вперед, все явственней слышался гул будто стремительно падающего с высоты водяного потока. Я прошел около полумили, когда неожиданное зрелище заставило меня остановиться. Лес внезапно оборвался, и я стоял теперь на берегу пруда. Прямо передо мной, у крайнего дерева, ручей был перегорожен плотиной, образуя искусственный водоем длиной примерно метров в восемьдесят.
Я внимательно разглядел плотину: ведь мне впервые в жизни приходилось видеть, на что способны бобры. Из воды торчали острые концы толстых кольев. Их концы будто топором заострил плотник. Эти колья аккуратно оплетались тонкими ветками, образуя плетень. Такие плетни я видел на родине вокруг старинных садов; ил, земля и прочие наносы утолщали плотину, она уже раздалась метра на три. Передо мной было дело рук настоящих мастеров. Строительный материал брался тут же - вокруг пруда широкая полоса леса площадью двадцать пять - тридцать гектаров была "спилена" зубастыми "строителями", из-под снега торчали лишь пеньки.
Я не мог устоять перед искушением и в следующую же свою прогулку снова разыскал это место. На сей раз я повредил плотину. Гул воды сразу усилился, ручей стал полноводнее. Ясно было: плотина в скором времени начнет разрушаться.
Я спрятался неподалеку за деревьями. Прислонившись спиной к толстому стволу, в бинокль стал наблюдать за бобрами.
И чуть было не поплатился за это жизнью.
Починка плотины прилежными бобрами оказалась делом шумным. Но в то же время это было необычайно интересное зрелище, оно полностью захватило меня. На мое счастье, я все же услыхал хруст ветвей за своей спиной.
Стыдно признаться, но от страха я не мог шевельнуться.
Ко мне медленно, вперевалку приближался огромный гризли. Медведь шел прямо на меня. Его шерсть с металлическим отливом местами серебрили еще сонные лучи весеннего солнца. По всему было заметно, что он не в духе, более того - обозлен, видно, ему раньше времени пришлось вылезти из уютной зимней берлоги.
Все свое внимание я сосредоточил теперь на опасном звере, о бешеном нраве которого мне не раз приходилось слышать.
Я осторожно сменил в автомате обычную пулю на разрывную. Волнуясь, я, наверное, слишком нервозно задвинул затвор, и он громко щелкнул.
Гризли встрепенулся и поднялся на задние лапы. Он был куда выше меня и вообще казался устрашающе сильным! Уши он прижал к затылку, из пасти его капала зеленоватая слизь.
Я не стал дожидаться, пока медведь что-нибудь предпримет. Возможно, вы сочтете меня трусом, но среди дикой природы Аляски оказаться один на один с таким чудовищем… Я не мог рисковать своей шкурой.
Через две недели я окончил курсы. Мне вручили свидетельство с отличием и приказ немедленно возвратиться в свою часть.
Я явился на место. Меня демобилизовали. Вся моя гражданская одежда, оставленная мною в Форт-Джэксоне, дожидалась меня, отглаженная и приведенная в наилучший вид.
- Теперь вы перейдете в ведение Си-Ай-Си, - сказал мой прежний командир. - Мне жаль терять вас, но вместе с тем я должен признать, что вы правильно поступаете. Избранный вами путь опасней, но интересней. Там вы будете преуспевать. Ну, желаю удачи! - И он на прощание крепко пожал мне руку.
- Ну, орел, как дела? Слыхал о вашей расправе с гризли! - с веселым радушием встретил меня мистер Робинсон. - Ну-ка расскажите поподробнее!
Я рассказал ему все как было, ничего не приукрасив и не утаив. Признался даже, что струсил. Правда, у меня мелькнула мысль, как бы излишняя откровенность не повредила мне, и все же я решил и впредь говорить с ними начистоту.
"Пусть они даже презирают меня за трусость, но моя прямота и тут будет смягчающим обстоятельством", - пронеслось у меня в голове.
Мой расчет оказался точным. Более того, вместо ожидаемого порицания за то, что я предупредил нападение медведя и не испробовал свою силу в единоборстве с ним, меня вдруг похвалили:
Вы поступили правильно! - сказал, одобрительно кивнув, мистер Раттер, молча потягивавший до этого сигарету. - Вот вам случай, чтобы сделать для себя вполне определенный вывод!
- Вывод? - удивился я.
- Да! Никогда не ждите, пока на вас нападут! Вы при всех обстоятельствах должны опередить, ошеломить противника! Стреляйте и колите до того, как он опомнится! Тогда вы будете долго жить!
"Вот тебе на! Уж никак не думал, что меня погладят по головке за мой поспешный, фактически малодушный выстрел!"
Свою мысль, конечно, я не высказал, но мистер Раттер, видимо, и без того догадался, что происходит у меня в душе.
- Слушайте меня внимательно! - Он встал передо мной. - От чувства страха мы вас, разумеется, избавим. Речь не об этом. Вы должны запомнить раз и навсегда, что в нашем деле вопрос жить или не жить может решить тысячная доля секунды. Значит, убивайте без опасений, без зазрения совести, не задумываясь! Чтобы не убили вас!
Разговор этот происходил днем, но мысли мои то и дело возвращались к нему и поздним вечером. Я находил странным и никак не приемлемым лозунг моего покровителя, который должен был стать и девизом моей дальнейшей жизни.
Я получил пристанище в заветной части Форт-Брагга, за той оградой, где прежде могла витать лишь мая фантазия. С этого времени я по направлению военной разведки был зачислен в группу войск специального назначения. Мой оклад возрастал скачками. Если в военной полиции я получал 140 долларов, то теперь в мои руки - с надбавкой за опасную службу в особых частях, с командировочными - ежемесячно попадало 250 долларов. И это помимо полного и отличного содержания. Кроме того, поскольку в свободное от занятий время мы ходили в штатском, нам выдали единовременную сумму! в размере 300 долларов на пополнение гардероба.
Календарь показывал март 1959 года. Я чувствовал себя настоящим господином.
Постепенно я привык к тому, что меня перебрасывают с курсов на курсы. Должен сказать, что начиная с момента зачисления в группу войск специального назначения в течение полутора лет я только и делал, что впитывал в себя самые диковинные познания, причем теория подкреплялась далеко не безопасными опытами. Умение противостоять всевозможным испытаниям - вот что было главным предметом нашей учебной программы.
На очередных курсах меня обучали парашютному делу. По сути, это и было стержнем всей подготовки в группе войск специального назначения.
Тот, кто не овладеет мастерством парашютиста, пусть не надеется стать партизаном, - заявил нам генерал на первом же смотре.
Слова его подтвердились. К концу занятий из тысячи трехсот курсантов отсеялось свыше девятисот человек.
Поначалу нас ознакомили с костюмом парашютиста и устройством парашюта. Мы до тех пор осматривали, ощупывали детали, пока не запомнили назначение каждой из них.
- Не забывайте! Жизнь того, кто прыгает с высоты нескольких тысяч метров, зависит исключительно от парашюта!
Среди нас был еще один венгр, некий Ковач, заброшенный сюда судьбой откуда-то из окрестностей Папы. Собственно, случаи свел нас здесь уже как знакомых, я встречал его перед тем на судне "Генерал Хунд".
Как только у нас оказывалась свободная минутка, мы с Ковачем уединялись, чтобы снова и снова тормошить свои воспоминания о родине.
Послушай, Фери, ты в этой заварухе участвовал? - неожиданно спросил он меня в конце одного из
наших разговоров.
- В какой заварухе?
- Ну, в революции?
В И да и нет, - ответил я сначала неопределенно.
Но он показался мне раздраженным, взволнованным, и я поспешил ему рассказать все как было.
- Я должен был в Фертёде увидеть свою невесту, чтобы проститься с ней или взять ее с собой. Понимаешь, отец мой тогда только что вышел из тюрьмы и уже вместе с матерью дожидался меня в Вене. Я к ним и спешил. Как ты знаешь, в то время с поездами было трудно, я пробирался к Шопрону на "одиннадцатом номере", надеясь на случайную удачу. Такая удача подвернулась мне в виде крытого брезентом грузовика.
Догнав меня, машина затормозила. Тут я заметил, что кузов ее битком набит поющими юнцами в нарукавных повязках.
- Куда собрался, приятель? - окликнул меня один из них.
- Домой! В Шопрон!
- А откуда?
Сначала я хотел ответить вопросом: по какому такому праву вы вздумали меня расспрашивать, но вовремя осекся. Их много, да и времена не те, чтобы одинокий человек мог проявлять свой характер.
- Из Фертёда. Я агроном.
- Садись! Подвезем! - Говоривший протянул мне руку.
"Вот это здорово", - подумал я, ухватившись за протянутую руку и забираясь в кузов. Здесь были одни молодые лица.
- А вы кто такие? - заинтересовался я в свою очередь.
- Мы студенты! Национальная гвардия, не видишь! - Подсадивший меня приблизил нарукавную повязку к самому моему носу.
- Оружие везем и порох в Шопрон! Помогаем революции! - охотно сообщил он мне.
- Постой-ка! - встревожился другой студент. - Скажи, ты случайно не коммунист?!
- Пошел к черту! - отрезал я. - Мой отец только что вырвался из вацской тюрьмы.
Вокруг меня раздались приветственные возгласы.
- Давай к нам! Отомсти им! - обратился ко мне паренек с продолговатым лицом и высоким лбом. Сразу было видно - интеллигент.
Месть? Идея эта застряла у меня в голове, вызывая что-то вроде досады на мою пассивность. В самом деле, вот и возможность представляется! За отца! За непосильные тяготы, которые легли на плечи матери! За покалеченные годы моего детства!
Наверное, у меня на физиономии появилось выражение решимости, так как кто-то сунул мне в руки автомат.
- На! Держи! Оружие теперь в наших руках.
Сборище юнцов гудело, как потревоженный улей. Но я молчал.
"Надо бы, конечно, отомстить! - подстрекало меня что-то изнутри. - Только кому? Вот вопрос! Ведь те, кто ненароком могут попасть мне под горячую руку, не виноваты же в том, что произошло в нашей жизни".
- Сначала мне надо побывать дома! - наконец проговорил я, ожидая возражений. Но никто мне ничего не сказал. Очевидно, мое желание показалось всем естественным.
- Прощай, друг по оружию! - крикнули мне вслед, когда на площади Кёфараго, постучав в окошко к водителю, я соскочил с машины. - Захочешь, найдешь нас в здании совета! - И машина помчалась дальше.
Я направился к дому, но вдруг заметил, что оружие осталось у меня в руках. Как быть теперь?
- Ну и что же ты придумал? - В глазах у Ковача вспыхнул какой-то странный огонек. Наклонившись вперед, он напряженно ждал моего ответа.
"Вот тебе на, уж не болен ли мой собеседник?"
Я украдкой, чтобы он не заметил, поглядывал в его сторону.
"С каким болезненным интересом ворошит он прошлое, дела пятьдесят шестого", - подумал я. До сих пор, сам не знаю, как мне это удавалось, но я обходил разговоры о своем прошлом в роли "освободителя". Хвастать несодеянными подвигами, хоть они и были бы здесь оценены по достоинству, я не пожелал. Поэтому держался так, будто мне просто не удалось включиться в борьбу. Открываться я никому не собирался. Разве помогло бы моей карьере, если бы здесь узнали, что я был в стороне от событий?..
- Что я придумал? Отдал ружье первому попавшемуся гвардейцу. Сказал ему, что собираюсь за границу и пусть, мол, он пользуется им на здоровье.
Ковач задумался, видно было, что он чем-то очень озабочен.
- Знаешь, дружище, скажу тебе по совести, кое-что мне здесь не нравится. Не хочу я тут оставаться! - выпалил он наконец то, что, наверное, долго мучило его и искало выхода.
"Что ответить ему?" - задумался в свою очередь я.
- В таком случае, - спросил я его в упор, - почему ты не обратишься к начальству? Не попросишь перевести тебя?
Ковач покачал головой.
- Я уже пытался, все напрасно! - И он безнадежно махнул рукой.
- Зря ты так думаешь! Принуждать тебя никто не станет!
Он посмотрел мне в глаза. Узкая полоска его губ насмешливо скривилась.
- Какой ты наивный! - И, придвинувшись ко мне вплотную, он продолжал совсем тихо: - Дома я работал па папском аэродроме. У русских. Потому и не отпустят!
- Но ведь здесь никого силой не держат! - настаивал я.
- Я солдат! - возразил он. - И иду, куда пошлют. Меня бросили сюда - и вот я здесь. И везет же мне, черт возьми. На занятиях у меня все идет гладко!
Этот же Ковач спросил как-то инструктора:
- Если жизнь зависит от парашюта, зачем в таком случае возиться с бесконечным числом пуговиц, пряжек, карманов?
Инструктор с неиссякаемым терпением принялся объяснять ему:
- Каждая мелочь имеет свое определенное назначение. Малейшее упущение в отношении этих деталей может повлечь за собой тяжелые последствия.
- А какие именно?
- Откажет, например, вытяжное кольцо - парашют не раскроется. Вы запутаетесь тогда в стропах и лишитесь возможности управлять спуском.
Мы целыми днями учились укладывать парашют, управлять им в воздухе, без повреждений приземляться. Но пока что это были только теоретические занятия, на которых мы украдкой позевывали.
Но положение совершенно изменилось, когда нас повели к огромным вышкам, выстроившимся в ряд на полигоне. Они напоминали гигантские лебедки, применяемые в современной технике на строительстве. Только могли подтягиваться еще выше и были крепче и внушительней, чем их мирные сестрицы.
Мы взобрались по лестницам на головокружительную высоту. Здесь на нас надели парашюты. По команде мы должны были выдернуть вытяжное кольцо.
Вначале меня страшила "пустота" и даже шелковый зонт не казался особенно надежным лифтом.
"Ну точно как в героическую эпоху первых полетов!" - подумал я, впервые дожидаясь своей очереди на вышке.
Я все старался вспомнить имя того героя, который из холста смастерил себе крылья, чтобы отвоевать у птиц воздушный океан.
- Восемьсот шестьдесят первый!
"Лилиенталь", - вспомнил я в то время, как меня опутывали ремнями.
Больше я ничего не успел подумать: в это время я камнем стал падать вниз.
Да, именно падать. Падал я, правда, не очень быстро, я словно парил, но мне лично казалось, что земля чересчур скоро приближается.
Наконец я почувствовал сильный удар в подошвы. Приземлился.