- Извините, я тороплюсь… Прощайте, гражданин! А, быть может, до свидания! - воскликнул странный попутчик, вскочил на лошадь и, пришпорив, исчез в темноте.
- Интересно, кто он такой? - размышлял капитан, удивленный неожиданной отвагой человека, до сих пор казавшегося трусливым и ничтожным.
Затем он вернулся к спутницам и повел их в дом к родителям. Потрясенный новым несчастьем, обрушившимся на его возлюбленную, Леон твердил про себя:
- Бедная Рене! Как я люблю ее!
ГЛАВА 3
Расправившись с кучером и кондуктором, бандиты взвалили на спины мешки и бросились в чащу. Убедившись, что погони нет, они вскоре выбрались из леса и не спеша зашагали по проселку. Хотя операция завершилась успешно, разбойники были мрачны, шли молча и понуро. Споткнувшись о кочку, один из них выругался с досады:
- Черт побери! Главарь придет в ярость, если узнает, что остались покойники!
- Каналья кучер! - отозвался другой.
- Мерзавец кондуктор! - добавил третий.
- Прикончили-таки двух наших, а беднягу Марабу продырявили.
- Однако и тяжеленько же тащить мертвецов, да еще подстреленного недотепу в придачу!
- Да ладно, не ворчите! Уже подходим к Гедревилю. Скоро прибудем на место, вот тогда и повеселимся в подвале у славного папаши Пиголе.
- Говори за себя… У меня душа не на месте, стоит только подумать, что Главарь…
- Брось! Рыжий опять не в настроении.
- Главарь-то бродит неизвестно где…
- Бродить-то он бродит где хочет, да все равно прекрасно знает, где мы и что делаем. Разве не он навел нас на этот дилижанс и сказал, что в нем повезут двадцать пять тысяч ливров? Это не человек, а сущий дьявол - все знает, все видит.
- Успокойся и делай как мы - напейся в стельку, когда вернемся. Доброе вино заставляет забыть все, даже бабу, если уж тебя угораздило последние мозги из-за нее потерять. Вижу, Дылда Мари голову тебе дурит. Но Рыжий…
- Слушай, Беспалый, хватит болтать!
- Не злись, вот мы и в Гедревиле… Вовремя поспели!
Человек тридцать грабителей шли по деревне открыто, у всех на виду, громко смеясь и разговаривая. Подойдя к стоявшей у самой околицы большой усадьбе, обнесенной высоким сплошным забором, они по-особому постучали в ворота. Обменявшись словами пароля, разбойники вошли на широкий двор, где сильно воняло падалью.
Уединенный дом, на который местные жители смотрели с отвращением и страхом, принадлежал Пьеру Руссо по прозвищу Пиголе, живодеру и одному из самых пронырливых "вещелюбов" (скупщиков краденого). В Гедревиле все знали, чем он занимается, но держали язык за зубами. Крестьяне прекрасно понимали, что ждет того, кто начнет болтать, - дом сгорит, хозяев поджарят на костре, а чтобы все осталось шито-крыто, папаша Пиголе, высокий зловещий старик с вечно красными глазками, запросто мог сжечь в своей топке вместе с остовом дохлой скотины и христианское тело, а потом пустить обгорелые останки на масло, шкварки и золу для удобрения.
Новая перекличка произошла у двери в погреб, скрытой за вязанками хвороста. За дверью двадцать пять ступенек вели в подвал, где сидели два человека, вооруженных саблями. Рядом на земле стоял фонарь, едва рассеивавший окружавший мрак.
- Скачу кроликом, щиплю травку.
- Хорошо, проходите!
Все указывало на то, что разбойники тщательно охраняли свое убежище.
Миновав подвал, бандиты остановились перед второй Дверью, сколоченной из тяжелых дубовых досок, обитой толстым листовым железом и снабженной множеством крепких засовов, задвижек и замков. Возглавлявший шествие Рыжий из Оно пропустил вперед товарищей. Лейтенант, замещавший Фэнфэна в его отсутствие, и остальные головорезы вошли в огромное подземелье, конец которого терялся во тьме. Та часть, где сидели люди, была ярко освещена множеством свечей. Здесь стоял большой стол, за которым сидели несколько человек, перед ними высилась гора мяса. Бандиты набивали рот и хлебали вино из огромных кружек, чавкая, как свиньи у корыта, и отрываясь от еды лишь затем, чтобы во всю глотку прореветь куплет-другой воровской песенки, как нельзя лучше подходившей к случаю:
В нашей славной сараюхе
Нам не брат и сатана!
Хлеба есть у нас краюхи,
Вдоволь пива и вина!
Видно, песня пришлась по душе толпе, ревущей, как черти в аду, и припев затянули хором - мужчины сипели пропитыми голосами, женщины визжали, мелюзга пищала:
Нам самим, ребята, не пашется, не сеется:
Волею-неволей с нами все тут делятся!
- Давайте-давайте, - злобно проворчал Рыжий из Оно, все еще пребывавший в дурном настроении, - пойте, веселитесь, пока я не рассказал вам о том, как щедры оказались чертовы пентюхи из дилижанса. Да уж, они и впрямь ничего не пожалели - ни денег, ни пуль: одна угодила в голову Митуфлену, другая - в грудь Сен-Перу. Оба откинули копыта, а Марабу ревет как осел.
Вслед за словами бандита, на все лады корившего собратьев, под сводами подземелья раздался жуткий прерывистый рев, словно где-то рядом галопом промчался осел, брыкаясь и кусая всех подряд. Затем раздался грохот падающей посуды. Заслышав этот шум, собравшиеся разразились хохотом, а Рыжий из Оно, тяжело вздохнув, сердито крикнул:
- Батист! Где Батист Хирург, черт его подери?
- Чего тебе надо от Батиста? - спросил мужчина лет тридцати пяти с тонкими чертами лица и умными черными глазами, затуманенными алкоголем.
- Ты что, не слышал, чертов мясник? Там падаль принесли!
- Дохлую или живую?
- И дохлых, и недобитых.
- Покойнички пусть отправляются к праотцам, а недобитков пусть пользует Пиголе. Сегодня не я провожаю клиентов в ад… я сегодня пью!
- Смотри, Батист! Ты наш лекарь, а Марабу тяжело ранен, ему нужна помощь.
- Сядь и не дергайся. А то ты меня… озлобляешь. Ты меня гоняешь, потому что я хочу приударить за Дылдой Мари, а ты тоже за ней ухлестываешь. Да только она плевать на тебя хотела…
Помощник Фэнфэна покраснел, потом побледнел и, бросив на хирурга взгляд, исполненный ненависти, схватил бутылку и одним махом выпил ее содержимое. Грохнув пустую бутылку о столб, поддерживавший свод, он обратился к Пиголе:
- Там четыре тюка, в них двадцать пять тысяч ливров. Запри их в сейф! И знай, с этой минуты ты за них отвечаешь. Я отчитался и складываю с себя обязанности лейтенанта. Теперь я простой разбойник и хочу повеселиться! Да здравствует веселье!
Вся банда была в сборе. Зловещее собрание предавалось диким забавам, как две капли воды похожим на развлечения в лесу Ла-Мюэт. В огромном подземелье со сводчатым, как в склепе, потолком началась бешеная оргия. Шум ее разносился далеко под полями Боса, гул ее слышался и в темных подземных коридорах, и в глубинных пещерах, и в тупиковых ходах. Подземелье под домом Пиголе - неприступное, известное лишь посвященным пристанище, где скрывались и бесследно исчезали бандиты из шайки Фэнфэна, обводя вокруг пальца преследователей. Здесь они процветали, катаясь словно сыр в масле. Мужчины, женщины, дети, словом все обитатели подземелья, жили общей жизнью - постоянно пьянствуя, они предавались обжорству, веселились днем и ночью, короче говоря, проводили жизнь в бесконечном чудовищном кутеже.
Когда вино заканчивалось и все песни были спеты, когда разбойники успевали проспаться и в календаре иссякали праздники языческих святых, дорогих сердцу Батиста Хирурга, человека тонкого и весьма образованного, тогда затуманенные алкоголем умы, удовлетворив сиюминутные потребности, принимались изобретать новые развлечения.
Жак из Питивье, Наставник Мелюзги, обучал своих подопечных опустошать карманы сограждан. Кроме сей науки, начинающие мошенники изучали воровское наречие, образный язык бродяг и уголовников. Также они получали практические уроки "подпаливания" и "поджаривания", а старейшие члены банды, вроде папаши Элуи, рассказывали подрастающей смене древние предания о деяниях разбойников.
Подававшая большие надежды мелюзга упражнялась во всевозможных выходках, изобретая все новые приемы. Жан из Арпажона, парнишка двенадцати лет, напившись допьяна вместе с Черной Редиской, маленьким плутоватым парижанином, огненноволосым Рыжиком из Анжервиля и еще одним приятелем постарше, носившим заслуженную кличку Душегуб, придумали затащить в подземелье ослицу папаши Пиголе. Ослица эта, известная на шесть лье в округе, являла собой изнуренное, завшивевшее, злобное и упрямое животное, откликавшееся на имя Розали. Юные сорванцы спустили ее в подземелье хвостом вперед, а затем, накормив до отвала сахаром, влили ей в глотку целую миску горячего вина.
Опьянев в мгновение ока, гнусная скотина принялась с ревом носиться по подземелью, сшибая столы, скамейки, топча разлегшиеся на соломе парочки и круша посуду. Изловчившись, шутники натянули ей на голову белый чепец и нацепили юбку, отчего ослица стала спотыкаться на каждом шагу. Увидев свою скотину в таком наряде, пьяный папаша Пиголе заявил, что она похожа на его женушку, мамашу Пиголе, только во много раз красивее. И прибавил:
- Берегитесь, черти! Эти твари всегда жрут, лягаются и кусаются, но когда выпьют, то в них словно сам дьявол вселяется!
Слова его были встречены громовым хохотом.
Тем временем целая толпа плотным кольцом окружила стол. Время от времени оттуда доносились ругательства, восторженные возгласы и изумленные восклицания. Посреди толпы восседал разбойник, который ел и пил на глазах своих собратьев. Ну и брюхо! Что за глотка! Парень, напоминавший живые мощи, уже несколько часов подряд, без перерыва, ел и пил, перемалывая пищу крепкими, как сталь, челюстями. Бандита звали Сан-Арто, и всем было известно, что у него луженый желудок. Он мог двенадцать часов просидеть за столом, не прекращая жевать. Ну и способности!
Сан-Арто не сравнялось и двадцати лет, однако нельзя было без ужаса вспомнить, сколько всего он сожрал с того дня, когда Жак из Питивье подобрал его на дымящихся развалинах дома. У мальчишки обуглились ступни, а когда раны зажили, пальцы, обожженные до кости, срослись, и теперь одна нога Сан-Арто напоминала копыто, что ничуть не мешало ему быть неутомимым ходоком.
Рядом с обжорой сидел его приятель, Четыре Су. Он вел счет, делая ножом зарубки на столе.
- Сорок семь! - объявил Четыре Су.
Сан-Арто схватил копченую селедку, оторвал голову, запихнул в рот, одним движением перекусил рыбину пополам и принялся жевать, обильно запивая вином. Добравшись до хвоста, он проглотил и его и снова выпил.
- Сорок восемь! - произнес Четыре Су.
- Так он и до полсотни дойдет, - высказал свое мнение Батист Хирург, с профессиональным любопытством наблюдавший за чудовищной трапезой.
- Сорок девять! - бесстрастно сообщил Четыре Су.
- И как все это в него лезет?! Чертова прорва, да он готов все сырьем сожрать! - восхищенно воскликнул Большой Драгун, который, несмотря на свой чудовищный аппетит, не мог соперничать с Сан-Арто.
- Пятьдесят!
- Вот видишь, Драгун, - произнес Сан-Арто, похлопывая себя по животу, - только теперь мое брюхо успокоилось.
- Пятьдесят копченых селедок… и сколько бутылок?
- Шестнадцать! И восемь фунтов свежеиспеченного хлеба! А теперь хорошо бы перекусить чем-нибудь полегче. К примеру, парой дюжин крутых яиц или корзиной винограда.
Разговор продолжался в том же духе.
Воспользовавшись отсутствием Батиста Хирурга, Рыжий из Оно начал приставать к Дылде Мари. Красавица ответила на его ухаживания звонкой пощечиной.
- Лучше не лезь ко мне.
- Но почему? Я ничем не хуже других.
- Возможно. Но мне ты не нравишься.
- Выходит, я один тебе не по нраву.
- Я от тебя, кроме наглости, ничего не вижу.
- Так бы и сказала! Вот, держи ожерелье - оно из чистого жемчуга. Ну что, нравится?
- Ничего… Где ты его свистнул?
- Третьего дня у бывшего маркиза де Буана. Того восьмидесятилетнего старикашки, которого мы укокошили… Я ж тебе говорил!
- Ты командовал налетом?
- Да. Самолично подпалил маркиза, а потом и пристукнул его.
- А сегодня вечером, когда брали карету, ты снова был командиром?
- Да.
- Так, значит, и ты на что-то годишься?
- В любую минуту можешь в этом убедиться.
- Что ж, посмотрим!.. Ты подарил мне дорогое ожерелье, но этого мало.
- Чего ты еще хочешь?
- У меня свои причуды.
- Говори!
- Я хочу сама, собственными руками, перерезать горло мужчине. Если ты поможешь мне исполнить этот каприз, я готова ради тебя пойти на всякие глупости.
- Нет ничего проще! Свернуть шею какому-нибудь пентюху - да это раз плюнуть! Клянусь и обещаю, не пройдет и недели… поцелуй меня!
Страшный диалог влюбленного с предметом его страсти мог бы длиться бесконечно, ибо Дылда Мари, до сих пор державшая себя с Рыжим весьма надменно, похоже, сменила гнев на милость. Но тут бандитский праздник был прерван самым неожиданным образом.
В момент, когда шум под сводами просторного подземелья достиг апогея, в глубине, у самой двери, закрытой на огромный железный засов, раздались два выстрела. Пули со свистом пронеслись сквозь веселящуюся толпу оборванцев и только чудом никого не задели. Одна из них срезала кончик уха Розали, ослицы мэтра Пиголе, и пьяное животное в ярости принялось лягаться и скакать, сея вокруг невообразимый хаос. Решив, что на них напали, бандиты бросились к висевшему на стенах оружию - пикам, вилам, саблям, пистолетам и карабинам, как вдруг раздался насмешливый, с металлическими нотками голос, пригвоздивший бандитов к полу:
- Здравствуйте, разбойнички! Вот уж правда, стража у вас лучше некуда! Черт побери, одного капрала с четырьмя жандармами за глаза хватит, чтобы перехватать вас, как кур!
- Главарь!.. Главарь!.. - дрожа от страха, закричали поджигатели, с которых тотчас слетел весь хмель.
ГЛАВА 4
Нетрудно представить, какой переполох произвело в столице крохотного кантона известие об ограблении дилижанса и сопутствовавших ему драматических событиях. Хотя новость пришла в городок глубокой ночью, она молниеносно распространилась среди жителей, и вскоре все уже были на ногах. На постоялый двор прибыли жандармы, мэр, секретарь суда, мировой судья и врач, словом, все те, кому надлежало собрать показания, записать их и провести расследование.
В ожидании медицинского заключения трупы кучера и кондуктора были извлечены из дилижанса и уложены на кровати. Служители правосудия стали искать свидетелей преступления, но нашли лишь капитана Бувара, не считая, разумеется, графини де Ружмон, ее дочери и племянницы, разместившихся в доме мирового судьи, где им был оказан теплый и сердечный прием. Трое других очевидцев, чьи показания были так необходимы, исчезли - Матиас Лесерф умчался верхом, а щеголь и человек в каррике буквально растворились в воздухе.
Двух последних искали по всему городу, но совершенно безуспешно. Поначалу среди всеобщего волнения их исчезновение прошло незамеченным, так как жители Базош-ле-Гальранда беспокоились в первую очередь о собственной безопасности и переживали приступ панического страха. По прошествии некоторого времени стало казаться, что свидетели происшествия бежали, и, как мы сейчас увидим, так оно и было.
Щеголь, спрыгнув с подножки дилижанса, не стал заходить на постоялый двор, а быстро зашагал по дороге, разделявшей Базош на две части и сворачивавшей налево, к деревушке Донвиль. Не замедляя хода, что свидетельствовало о прекрасном знании местности, молодой человек сразу же направился к дому, окруженному добротным забором, и три раза стукнул в низкие ворота, каждый раз выдерживая паузу. Подождав немного, он снова трижды постучал тростью.
- Кто там, и чего вам надобно? - раздался мужской голос.
- Скачу кроликом да щиплю травку, - внятно ответил щеголь. От его картавости не осталось и следа.
- Сейчас открою.
- Можете не впускать. Мне нужна лошадь.
- У меня есть кобылка, только к ней нет седла.
- Постели ей на спину коврик или свернутый вчетверо мешок и привяжи ремнем. Я тороплюсь, поворачивайся! Завтра заберешь свою клячу у Пиголе.
Крестьянин бросился исполнять приказание. Щеголь тем временем стоял у забора. Внезапно до него донеслись шаги припозднившегося прохожего. Отойдя в тень, щеголь поудобнее перехватил увесистую трость, которую вполне можно было назвать дубинкой, и стал поджидать неизвестного. Шаги приближались.
- Кто идет? - вполголоса спросил франт.
- Скачу кроликом да щиплю травку, - ответил прохожий. Это был человек в каррике.
- Толстяк Нормандец?
- Я!
- Что в городе?
- Носятся словно ошпаренные.
- Так я и думал. Олухи!
Ворота отворились, и в темноте послышался стук копыт - хозяин вывел обещанную лошадь. Одним прыжком щеголь вскочил на нее и сказал крестьянину:
- Будь осторожен! Держи глаза открытыми, а в случае чего зарывайся поглубже… "дождь идет" (стало опасно)! А ты, Толстяк Нормандец, следуй за мной.
Спустя полчаса всадник и его пеший попутчик уже прибыли в Гедревиль, куда вела такая скверная дорога, что можно было только диву даваться, как им удалось так быстро добраться до места.
Остановившись у дома Пиголе, щеголь, не желая пачкаться в грязи, которая затопила все вокруг владения живодера, и не слезая с коня, громко постучал в ворота тростью. Ответа не последовало. Он постучал еще раз. Тишина.
- Мерзавцы, наверняка празднуют, - вполголоса произнес всадник. - Что ж, посмотрим, какова у них охрана. Толстяк Нормандец, присмотри за лошадью.
С этими словами щеголь подъехал вплотную к изгороди, осторожно встал на спину коня, схватился за край стены и, подтянувшись на руках словно опытный гимнаст, перемахнул на другую сторону и спрыгнул. Огромный двор, пропахший падалью, был пуст.
- Ни одной собаки! - выругался щеголь.
Утопая в жирной грязи, что отнюдь не улучшило его настроения, молодой человек подошел к двери, ведущей в погреб, и увидел, что она закрыта только на щеколду. Пинком распахнув эту дверь, он спустился в подвал и остановился перед следующей.
Ни одного караульного, ни единого часового, никто не спросил пароля! Тяжелую дубовую дверь с многочисленными засовами и запорами можно было открыть, толкнув плечом. Щеголь вошел в подземелье и остановился на пороге.
Вакханалия была в самом разгаре - никто не заметил, никто не услышал, как он вошел, никто даже не заподозрил его присутствия! Двадцати вооруженных людей вполне хватило бы, чтобы захватить разбойничье гнездо и перестрелять укрывшихся здесь негодяев.
В приступе холодного бешенства щеголь вытащил пистолеты, зарядил их, выстрелил наугад и крикнул:
- Здравствуйте, разбойнички!
Со всех сторон раздался испуганный вопль:
- Главарь!.. Это Главарь!