На перекрестке Большой Бронной и Тверской у газетной витрины стояла кучка людей. Человек в каракулевой шапке "пирожком", в пенсне громко читал:
"Париж, Лондон, София, Берлин, Нью-Йорк, Вена, Рим, Константинополь, Христиания, Стокгольм, Гельсингфорс, Копенгаген, Токио, Пекин, Женева, Цюрих, Мадрид, Лиссабон, Брюссель, Белград. Всем совдепам. Всем, всем, всем. Правительство Федеративной Советской Республики - Совет народных комиссаров и высший орган власти в стране Центральный Исполнительный Комитет Советов рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов прибыли в Москву.
Адрес для сношений: Москва, Кремль, Совнарком или ЦИК Совдепов…"
Как-то по-особенному звучно, то ли радуясь, то ли с насмешкой, прочел подпись:
"Управляющий делами Совета народных комиссаров Вл. Бонч-Бруевич. Москва 12 марта 1918 года".
Спрятал пенсне и отошел.
Подбежал парень в желтом дубленом полушубке. От него сильно пахло карболкой, не иначе только что с вокзала.
- Новый декрет? Про что? Или про оружие - сдавать в три дня, а то из твоего же по тебе…
Бородатый солдат с белым отекшим лицом, с забинтованной шеей прикрикнул:
- Перестань молоть! Столицу в Москву перенесли.
- Ясно! Прикатили большевички в белокаменную! Значит, не сегодня-завтра Петроград отдадут.
- Поаккуратнее выражайся, - обрезал солдат. - И насчет большевичков не бренчи… Я сам большевик! А кому это, по-твоему, Петроград отдадут? Ну? Давай высказывайся…
Парень отбежал на почтительное расстояние, крикнул:
- Известно кому! Кому твой Ленин все отдать хочет? Немцам!
Солдат засмеялся, обнажив желтые, прокуренные зубы, послал парню вдогонку:
- Дурак ты, а еще фельдшер! Навонял карболкой на всю улицу, как обозная лошадь…
"БОЮСЬ, НЕ ХВАТИТ ВЫДЕРЖКИ"
- Что с тобой сегодня? - спросил Мальгин, - посмотрев на Андрея. - Где твой купец-молодец?
- Я не буду его допрашивать, - неожиданно ответил Мартынов. - Не могу.
Андрей рассказал о своей первой встрече с Артемьевым.
Мальгин выслушал и ушел, ничего не сказав. Вернулся он быстро, минут через пять.
- Зайди к Петерсу…
В кабинете Петерса, кроме него, в кресле, стоящем в углу, сидел человек с большой темной бородой и густыми, лохматыми бровями.
- Садитесь, Мартынов, - сказал Петерс. - Почему вы отказались вести дело спекулянта Артемьева?
Андрей молчал, не зная, как начать свое объяснение. Петерс помог ему:
- Он ваш знакомый?
- Хорош знакомый! - вырвалось у Андрея. И он рассказал все, не забыл упомянуть про портсигар профессора Пухова. Закончил он фразой, которая, как казалось Андрею, объясняла все самое главное: - Боюсь, не хватит выдержки…
- Что вы на это скажете, Александрович? - спросил у бородатого Петерс.
Тот неопределенно пожал плечами.
- Вы правы, Мартынов, - снова заговорил Петерс. - Сотрудники ВЧК должны, обязаны быть беспристрастными. Человек, лишенный свободы, не может защищаться, а если следователь в дополнение ко всему испытывает к подследственному личную неприязнь - добра не жди…
- Добра? - спросил Александрович. - Разве нас послали сюда творить добро?
- Я оговорился, - сухо заметил Петерс. - Я имел в виду справедливость… Вы свободны, Мартынов.
В коридоре Андрея догнал Александрович:
- Зайди ко мне.
Александрович внимательно расспросил Мартынова об Артемьеве.
- Где ценности, обнаруженные у него?
- В моем письменном столе.
- Почему не сдали в отдел хранения?
- У кладовщика не оказалось квитанций, и он не принял.
- Хорошо. Идите. Дело и ценности передадите сотруднику Филатову. Он сейчас к вам зайдет… Портсигар профессора Пухова товарищ Петерс просил вас отдать секретарю Дзержинского.
Через час посыльный известил - председатель ВЧК Дзержинский собирает всех оперативных сотрудников.
Небольшой кабинет Феликса Эдмундовича заполнили чекисты. Стульев для всех не хватило, некоторые устроились на подоконниках.
За столом Дзержинского сидел Александрович и сосредоточенно чинил карандаш.
Дзержинский стоял, прислонившись к стене, рядом с большой картой Русской империи, утыканной маленькими разноцветными флажками.
- Доложите, Петерс, - приказал Дзержинский. - А вы, Доронин, подойдите ближе.
Все посмотрели на сотрудника Доронина, приехавшего в Москву вместе с другими из Петрограда. Доронин, бледный, исподлобья зло посмотрел на Петерса и встал около стола.
- Три дня назад товарища Доронина, - начал Петерс, - послали к бывшему полковнику царской армии Ястребову. Ястребов приехал из Ростова-на-Дону с поручением от генерала Корнилова… Не буду рассказывать всех подробностей, скажу только одно: полковник Ястребов наш враг. Остановился он у своей родственницы Полухиной, в квартире семь дома девятнадцать на Лесной улице. Полухина ничего о враждебной деятельности Ястребова не знала и приняла его у себя как мужа своей сестры.
- Ближе к делу, товарищ Петерс, - перебил Александрович.
- Это все имеет прямое отношение к делу, товарищ Александрович, - спокойно ответил Петерс. - Надо, чтобы товарищи поняли все. Доронин, ввалившись в квартиру Полухиной, первым делом обругал хозяйку…
- Я только сказал…
- Помолчите, Доронин, - перебил Дзержинский.
- Доронин не предъявил ордера на обыск и арест, не показал своего мандата, а с ходу приказал хозяйке сидеть не двигаясь, назвал старой барыней на вате, а ее дочь, пытавшуюся что-то сказать, послал к черту… Обыск произвел грубо, раскидал по квартире все вещи, разбил какие-то фарфоровые безделушки, затоптал ковер… Понятых пригласил только после требования Ястребова. Уходя от Полухиной, Доронин не извинился, а когда она заметила, что он груб, пригрозил: "А ты бы, барыня, помолчала бы, пока я тебя с собой не захватил!"
- Вранье! Не было этого.
Дзержинский кашлянул, и Доронин замолчал.
- Вранья тут нет. Все подтвердили понятые… Но самый страшный проступок Доронин допустил, допрашивая Ястребова. Он несколько раз угрожал ему оружием и кричал: "Сознавайся, сволочь, пока я тебя не пристукнул!" Узнав обо всем этом, я отстранил Доронина от ведения дела… У меня все.
Доронин умоляюще посмотрел на Дзержинского.
- Разрешите, Феликс Эдмундович?
- Мы вас слушаем. Предупреждаю - только правду!
- Петерс доложил правильно… Но он забыл добавить, что Ястребов и его мамзель чуть в лицо мне не плевали… Обзывали по-всякому… Оправдываться я не буду, ни к чему… Покрывать буржуазию, конечно, можете…
- Все? - спросил Дзержинский.
- Пока все.
Все хмуро молчали, только Александрович чинил карандаш, как будто все происходящее к нему не имело никакого отношения.
- Сегодня наш молодой сотрудник, - заговорил Дзержинский, - фамилию его я называть не буду, дело не в фамилии… Наш новый сотрудник отказался вести дело крупного спекулянта… Не вам объяснять, как сейчас трудно в Москве с хлебом. Вчера, чтобы выдать каждому взрослому по четверть фунта, а детям по трети фунта, надо было иметь двадцать один вагон муки, а поступило восемнадцать вагонов и один вагон пшена… Завтра служащие, в том числе и все мы, не получим ни крошки - все пойдет только рабочим и детям… И вот в такой момент преступники хотели вывезти из Москвы хлеба столько, что им можно накормить сотни людей… Обнаружены подпольные продовольственные склады, найдено много золота…
Новичок отказался вести дело потому, что много лет назад, когда он был еще мальчиком, главный обвиняемый жестоко, ни за что ни про что избил его… Наш сотрудник, узнав в обвиняемом этого человека, решил, что не имеет права… - Голос Дзержинского зазвенел. - Вы слышите, товарищи? Не имеет права вести это дело. Он сказал: "Боюсь, у меня не хватит выдержки!" Он поступил правильно! Чекист не имеет права быть лично пристрастным… Я не хочу говорить о поступке Доронина… Очевидно, мы ошиблись, пригласив его на работу в ВЧК. Мы эту ошибку исправим… Оружие у вас с собой. Доронин?
- Да.
- Положите на стол!
Доронин нехотя положил браунинг.
- А где казенный наган?
- Дома.
- Товарищ Капустин, сходите к Доронину домой и заберите у него наган. Вы уволены, Доронин! За дискредитацию ВЧК, за превышение власти.
Дзержинский ходил вдоль стенки. Секретарь ВЧК Ксенофонтов вслух читал написанную Феликсом Эдмундовичем инструкцию для производящих обыск и записку о вторжении в частные квартиры и содержании под стражей:
"Вторжение вооруженных людей на частную квартиру и лишение свободы повинных людей есть зло, к которому и в настоящее время необходимо еще прибегать, чтобы восторжествовало добро и правда. Но всегда надо помнить, что это зло, что нашей задачей, пользуясь злом, - искоренять необходимость прибегать к этому средству в будущем. А потому пусть все те, которым поручено произвести обыск, лишить человека свободы и держать его в тюрьме, относятся бережно к людям, арестуемым и обыскиваемым, пусть будут с ними гораздо вежливее, чем даже с близким человеком, помня, что лишенный свободы не может защищаться и что он в нашей власти. Каждый должен помнить, что он представитель власти и что всякий его окрик, грубость, нескромность, невежливость - пятно, которое ложится на эту власть… Оружие вынимается только в случае, если угрожает опасность. Обращение с арестованными и семьями их должно быть самое вежливое, никакие нравоучения и окрики недопустимы. Угрозы револьвером и вообще каким бы то ни было оружием недопустимы…"
Ксенофонтов закончил читать и положил листки на стол. Их тотчас же взял Александрович и стал делать карандашом пометки.
- Ваше мнение, товарищ? - спросил Дзержинский. - Кто желает добавить? Может, не все ясно?
- Все ясно!
- Правильно!
- Разрешите мне, товарищ Дзержинский, - попросил Александрович. - У вас сказано: "представитель власти". Это слишком общо. Власть, как известно, бывает разная, например, царская диктатура… Я предлагаю уточнить: "представитель Советской власти - рабочих и крестьян…" По-моему, так будет лучше.
- Вы правы, - сказал Дзержинский. - Это очень важно… Так и запишем. Спасибо, товарищ Александрович. У кого еще замечания?
- Позвольте мне?
- Давайте, товарищ Лацис…
- Все верно. И поправка товарища Александровича существенная. Но нет конца. Нагрубил человек, как Доронин, оружием размахался… Я предлагаю записать, что виновные немедленно удаляются из ВЧК и высылаются из Москвы. Короче: натворил - отвечай!
- Принимается, - согласился Дзержинский. - Кто еще хочет высказаться? Больше желающих нет? У меня несколько слов. Приказы и инструкции ВЧК, вообще говоря, обсуждению, тем паче голосованию не подлежат. Их надо просто выполнять. Но этот документ я хочу поставить на голосование. Кто за то, чтобы все это утвердить и свято выполнять?
Андрей заметил, как медленно, словно нехотя, поднял руку Филатов, но посмотрел на Александровича, недовольно нахмурившего густые брови, и вздернул руку выше всех.
- Спасибо, товарищи, - продолжал Дзержинский. - Прошу опустить руки. Кто против? Против нет. Возможно, кто-нибудь воздержался? Тоже нет. Следовательно, принято единогласно. Еще раз спасибо, товарищи. А теперь за работу. Мартынов, вы останьтесь. Передали дело Артемьева?
- Передал.
Дзержинский вынул из стола портсигар профессора Пухова.
- У меня к вам поручение, Мартынов… Вас зовут Андрей? Я не ошибаюсь? Так вот, Андрей Михайлович, дело не обычное, я бы сказал щекотливое. Около профессора Пухова, а он крупный ученый, крутится господин из иностранной фирмы. Хочет, по всей вероятности, сманить Пухова в Америку. К сожалению, жизнь у нас как вы видите, мягко говоря, не особенно устроена, а не все люди способны претерпевать лишения. На днях к Владимиру Ильичу приедет делегация академиков, будем думать, как улучшить быт ученых, но пока ученым трудно. Иностранные фирмы это поняли. Они охотятся за многими, в том числе и за Пуховым… Профессор не от хорошей жизни выменял этот портсигар на пуд муки - видно, голод берет за горло. Пригласите профессора, выясните, в чем он остро нуждается, чем ему можно помочь. Верните ему портсигар. Вы меня поняли?
- Понял, Феликс Эдмундович. Узнать, в чем нуждается, чем можно помочь. Вернуть портсигар.
- А потом я к вам зайду - познакомиться с Пуховым. А теперь иди, празднуй день рождения.
У Андрея вырвалось:
- Кто вам сказал, Феликс Эдмундович?
- Сам догадался, - отшутился Дзержинский. - Посмотрел на тебя и сразу понял, - человеку стукнуло двадцать.
Домой Андрей попал не скоро. Сначала к нему зашел Филатов.
- Подпиши акт на ценности…
Андрей, не читая, подписал. Филатов похвалил его за быстроту и уходя, как бы невзначай, поинтересовался:
- О чем с тобой говорил Дзержинский?
- О деле, - коротко ответил Андрей.
- Секрет, значит, - пошутил Филатов. - Молодец! Правильно себя держишь! А ты ему, видно, понравился… Будь здоров!
Вошел Мальгин и приказал Андрею:
- Лети на Петровку, в Солодовниковский пассаж. Там заваруха!
Два дня назад во всех магазинах Центрального рабочего кооператива вывесили объявление о том, что по пятому купону продовольственной карточки для взрослых будут выдавать по полфунта солонины, по второму купону - по четверть фунта постного масла и по второму купону детской карточки - по два яйца.
Первый день торговля шла нормально. Правда, в некоторых магазинах покупатели подняли спор - надо ли включать в мясную норму кости. К полудню Московский городской продовольственный комитет разъяснил, что кости в норму не входят, и их можно продавать дополнительно многосемейным.
Шестнадцатого марта около четырех часов дня продажу пришлось прекратить - обещанные железнодорожниками вагоны с солониной и яйцами застряли на каком-то полустанке.
В Солодовниковском пассаже запасы солонины кончились еще раньше, около часу дня. Разъяренные бесплодным стоянием в очереди, женщины ворвались в магазин и начали обыск, через люк спустились в подвал и обнаружили пять бочек с солониной, две свежих туши и полтора десятка ящиков яиц.
Продавцы успели убежать через черный ход, а заведующий, избитый до крови, с трудом вырвался и закрылся в конторке.
Три женщины надели фартуки и встали за прилавок, одна, как заправская кассирша, быстро вырезала на карточках купоны и получала деньги.
Заведующий, услышав, что в магазине появился сотрудник ВЧК, высунул всю в синяках и кровоподтеках физиономию. В него немедленно полетела большая кость.
- Товарищи! - сказал Андрей. - Не надо нарушать революционный порядок.
- Поздно явился, парень, - крикнула одна из "продавщиц". - Мы тут сами порядок навели.
- Выходите, - приказал Андрей заведующему.
- Не выйду! Пока эти змеи не уйдут.
- Мало тебя били! - крикнула кассирша, ловко орудуя маленькими ножницами. - Если мы змеи, то ты кабан… Не бойся, больше не тронем.
После долгих переговоров заведующий, наконец, осмелел и выполз из укрытия. Он на самом деле напоминал кабана. На короткой, жирной шее сидела приплюснутая с боков голова. Маленькие глазки злобно горели.
- Придется вам пойти со мной, - сказал Андрей.
- А как же товар? - испуганно спросил заведующий. - Я же за него отвечаю. И за кассу…
- Не беспокойся, - деловито посоветовала кассирша. - Мы акт составим, все перечислим. И это учтем…
Она вытащила из-под прилавка сумку и раскрыла ее. Сумка была полна денег.
- Это мои, личные, - торопливо объяснил заведующий.
- Жалованье получил? - насмешливо крикнули из очереди. - Хорошо зарабатываешь?
- Ваша фамилия, гражданин?
- Филатов.
- Имя, отчество?
- Мефодий Спиридонович.
- Где проживаете?
- На Трубной.
Будь у заведующего любое другое имя - Кирилл, Афанасий, Никодим, - Андрей поступил бы, как подсказывали обстоятельства: отвел бы задержанного в комендатуру, позвонил в правление Центрального кооператива и попросил прислать другого заведующего.
Но совпадала не только фамилия - чекиста Филатова, помощника Александровича, звали Леонидом Мефодьевичем… Леонид Мефодьевич Филатов! Неужели совпадение?
- Дети есть? Сыновья?
- Конечно же! Конечно есть. Дочка, два сына, - Филатов подмигнул Андрею, - Леня…
- Пошли, гражданин Филатов!
Женщины прислушивались к разговору. Кассирша подозрительно посмотрела на Андрея.
- Молодой человек, разрешите ваши документы?
Андрей подал мандат. Кассирша внимательно посмотрела на него, особенно пристально разглядывала печать.
- Настоящий! Верно. Из ЧК. Извините, товарищ Мартынов. Я было подумала - не выручать ли этого кабана пришли.
- Пошли, гражданин Филатов!
- Как это - пошли? А кто магазин закроет? Кто выручку сдаст?
- Как ваша фамилия? - спросил Андрей у кассирши.
- Нефедова Анна Александровна… Живу напротив.
- Сделайте все, как надо, товарищ Нефедова. А я постараюсь, чтобы поскорее прислали нового работника.
- Сделаем! Не сомневайтесь. Все будет, как надо.
Утром отец и Фрунзе отдали Наде свои деньги и уговорили сходить на Сухаревку. Фрунзе, смеясь, доказывал:
- Там, как у Мюра и Мерелиза, - все, что хочешь. Дороговато, но все есть. Сахар семьдесят рублей фунт, пачка чая - двадцать пять.
Когда Андрей вечером пришел домой, на столе красовалась бутылка водки, аппетитно пахла обложенная кружочками лука селедка - Фрунзе, как командировочный получил ее в буфете Совнаркома.
Отец разлил водку в рюмки, подозрительно повел носом, но ничего не сказал. Фрунзе расправил усы, поднял рюмку и весело сказал:
- Живи, Андрюша, на страх врагам, не меньше ста лет… - И ткнул вилкой в кусочек селедки. - Люблю приготовить закуску пораньше, а то закашляюсь…
Выпили сразу, в один прием Фрунзе удивленно посмотрел в рюмку, понюхал и молча поставил на стол. Отец хмуро сказал:
- Жулики!
Вместо водки Наде подсунули на Сухаревке дистиллированную воду. Михаил Васильевич пошутил:
- Я-то думал, хвачу сейчас рюмочки три и запою свою любимую: "Уж ты сад, ты мой сад…" Ничего, Надюша, надо в любом положении искать пользу. Тот, кто тебя обманул, бережет наше здоровье. Он понимает, что алкоголь - это вред! Говорят, одна капля уносит день жизни… Стало быть, проживем дольше… Давайте чаевничать. Обожаю крепкий чай. Морковный, ей-богу, надоел…
Пока Надя готовила чай, Михаил Васильевич вспоминал:
- Отец мой говорил: слабый чай пить - это как немилую целовать…
А Надя плакала. Вместо настоящего чая в пачке оказался спитой, высушенный…
- Сухаревка! - подвел итог отец. - Не обманешь - не продашь.
- Ладно, - сказала Надя, - ешьте лепешки из картошки. Она немножко подморожена, поэтому лепешки сладкие. Зато горячие…
На улице послышалась пальба, крики. Фрунзе приподнял занавеску.
- Анархисты опять шумят! Сегодня пытались особняк на Пречистенке занять. Мало у них особняков. Куда ни посмотришь, везде черные знамена.