- Семерка и десятка, - заметил Эдуар.
- Десятка - это хорошо.
- Семерка выиграла, - объявил банкомет.
- Ты удваиваешь?
- Да.
- Ставлю семь франков, - промолвила Мари.
- Пятьдесят су, - произнесла Клемане.
- Остается пятьдесят сантимов, ты поставишь их, Анри?
- Нет.
- Да уж, от этого занятия тебе разорение не грозит: ты ставишь всегда, когда в банке ничего не остается, и ничего не ставишь, когда там есть остаток.
- Дама плохая, - объяснил Анри, - она уже четыре раза выходила.
Опершись белыми ручками на стол, обе молодые женщины, улыбаясь, внимательно следили за падающими одна за другой картами, но, видя, что они не приносят им выигрыша, принялись их бранить.
Игра в компании с женщинами имеет ту прелесть, что в ходе нее можно любоваться самыми разными выражениями их лиц, от неподдельной печали до безумной радости, в зависимости от того, к чему идет дело - к проигрышу или выигрышу. Женщины ведь, в противоположность нам, не дают себе труда скрывать свои чувства.
- Дама выиграла! - объявила Югеманс. - Черт бы побрал этого короля!
- В банке двадцать франков, - сообщил Эдуар.
- Ставлю десять, - решила Мари.
- Я... ничего, - проговорила Клемане, подсчитывая деньги, лежавшие перед ней. - Впрочем, не поставить ли мне сто су?
- Я - остальное, - с покорным видом заявил Анри.
- Две восьмерки! - сообщил Эдуар.
- Я буду должна тебе десять франков, - сказала ему Мари.
- Я бы предпочел, чтобы кто-нибудь другой был мне должен только пять, и я бы тогда выиграл еще сто су.
- Я тоже больше не плачу, ведь он уже третий раз сдает, - сказала Клемане, - но ставлю десять франков.
- И я десять.
- А я пять.
- Пять.
- Десять.
Талия окончилась. Эдуар раскрыл карты.
- Два валета! - рассмеялся он.
- Негодный Галюше! - одновременно воскликнули обе женщины.
- Итак, я должна тебе двадцать франков, - подытожила Мари.
- Продаю этот долг за тридцать су, - предложил Эдуар.
Никто не ответил.
- Ничего себе доверие! - прошептал Анри.
- Послушайте, вот мои десять франков, я больше не играю, - надула розовые губки Клемане.
- Я сдаю, - сказал Эдуар и, обращаясь к Мари, у которой не было больше денег, добавил: - Послушай, Мари, ты мне должна двадцать франков, вот сорок, и ты мне больше не должна ничего.
- Сколько было в банке? - спросила Клемане у Эдуара.
- Восемьдесят франков.
- Предлагаю ту же сумму.
В эту минуту в дверь позвонили.
- Тсс, - прошептала Мари.
Было слышно, как дверь открылась и начался разговор между тем, кто пришел, и тем, кто открыл; потом дверь затворилась с шумом, обычно свидетельствующим о том, что пришедший остался снаружи.
Вошла женщина, напоминавшая горничную, и вручила Мари визитную карточку. Прочитав имя, Мари с улыбкой передала ее Эдуару; он передал ее Клемане, а та - соседу, так что карточка обошла весь стол, вызвав всеобщий смех.
- Что вы ответили? - спросила Мари у Жозефины.
- Что хозяйка поехала к сестре в Отёй.
- Голосую за то, чтобы дать Жозефине луидор, - сказал один из игроков.
- Обе палаты за.
Луидор был передан Жозефине.
- Теперь, когда гость отчалил, полный вперед! - воскликнула Клемане. - Восемьдесят франков!
- Двадцать, - отозвался Эдуар.
- Десять, - заявила Мари.
- Пятнадцать.
- Пять.
- Остаток.
Клемане минуту колебалась: ее мучила мысль, что она может потерять восемьдесят франков. Прикинув, нет ли возможности сплутовать, и увидев, что глаза всех устремлены на карты, она все же решилась и выложила даму и валета.
- Плачу половину и выхожу из игры.
Дама выпадала уже пять раз.
- Отказываемся.
- О! Браво! Галюше!
- И снова да-ма, - принялась напевать Клемане. - Я продолжаю, ставлю восемьдесят франков: мне везет.
- Извини, но ты должна передать талию, ты сдаешь последний раз.
- Верно. В таком случае, мои ангелочки, я выхожу из игры.
- Ну вот! Опять Клемане в выигрыше.
- Да посмотри! Я выиграла всего лишь пятьдесят франков.
- Я их у тебя беру, - сказала Мари.
Клемане соединила мизинец одной руки с большим пальцем другой и, приставив свободный большой палец к носу, пошевелила руками - получился знакомый всем жест.
- Если Клемане выходит из игры, мы больше не играем, - объявила Мари.
- Ну хорошо, ставлю двадцать франков, - передумала Клемане.
- Принимаю.
Вновь замелькали карты.
- Ты хорошо знаешь Ламбера? - спросил у Эдуара Анри.
- Да, того, кто изучал право.
- Он только что сдал на врача.
- А, вот кому я доверю лечить моего дядюшку!
- Я выиграла, - сообщила Мари, забирая двадцать франков Клемане.
- Ставлю тридцать франков, - сказала та, - с условием, что ты мне передашь талию... Решай скорее, мне нужно уходить.
- Согласна.
Клемане выложила семерку и девятку - девятка выиграла.
Более удрученную физиономию редко можно увидеть: лицо Клемане могло заставить плакать и турка.
- Ставлю мой остаток, - сказала она.
- Принимаю, - откликнулась Мари.
На третьей карте Мари выиграла.
Теперь лицо Клемане могло выжать слезу у ростовщика.
- Голосуем двадцать два су в пользу Клемане на кабриолет-милорд, - предложил Анри.
- Подите вы к черту! - бросила Клемане, надевая шляпку.
- Послушай, Клемане, - сказал ей Эдуар, - ставлю за тебя двадцать франков под честное слово, независимо от того, выиграю я или проиграю. А я проиграю, потому что тебе везет.
- Ладно.
Выиграв двадцать франков и забрав деньги, она накинула на себя шаль и исчезла с быстротой стрелы.
- Бедная Клемане! - сказал Эдуар.
- Брось! Вчера вечером у Жюльетты она выиграла восемнадцать луидоров.
Завязался разговор, потом все стали понемногу расходиться.
Эдуар и Анри уходили последними, и Мари согласилась отпустить их с условием, что они вернутся после обеда.
- Славная девушка эта Мари! - сказал Эдуар, спускаясь по лестнице.
- А где ты с ней познакомился?
- У бедняги Альфреда, который теперь в Африке.
- Она гораздо лучше, чем Клемане.
- Никакого сравнения.
Юноши удалялись, расточая похвалы молодой женщине, которая в эту минуту приникла к окну и, адресуя улыбку Анри, а взгляд Эдуару, провожала их до тех пор, пока оба не скрылись, повернув на бульвар.
После обеда Эдуар Дидье вернулся на улицу Вивьен один.
- Теперь, когда мы вдвоем, сударь, - слегка недовольным тоном потребовала Мари, - вы мне поведаете, что вы делали в последние два дня и отчего забыли дорогу сюда.
Эдуар улегся у ног своего красивого и строгого судьи и принялся разворачивать перед ним систему защиты, которая сделала бы честь опытнейшему адвокату.
Разбирательство длилось долго. Суд, поразмыслив и приняв во внимание любовь, которую он испытывал к обвиняемому, учел смягчающие обстоятельства и объявил его невиновным.
Вот чем в общих чертах были заполнены дни Эдуара, к тому времени, когда милое утреннее видение ненадолго погрузило его в сладостные мечты.
III
В МАСКЕ
Близился бальный сезон в Опере. Надо заметить, что на балах в Опере парижская публика более всего скучает, но вновь и вновь устремляется туда - уж и не знаю почему - с наибольшим удовольствием. Мари тоже с радостью ожидала наступления сезона, намереваясь не пропустить ни одного бала.
Впрочем, Мари была из тех умных женщин, которые, даже если на бал их сопровождает любовник, берут своего кавалера под руку лишь при входе, а очутившись в фойе, предоставляют ему свободу до той минуты, когда нужно ехать домой или идти ужинать.
На этот раз все происходило так, как это обычно бывает в первую субботу. Однако едва Мари оставила Эдуара, как он почувствовал, что кто-то взял его за руку.
Он обернулся.
- Ты никого не ждешь? - спросило его домино, которое совершенно невозможно было узнать, так оно было спрятано, укутано, укрыто в своей короткой мантии с капюшоном.
- Нет.
- Не хочешь ли дать мне руку?
- С удовольствием, - ответил Эдуар, сжимая тонкую аристократическую ручку и пытаясь по глазам распознать ту, что так просто к нему подошла.
- Напрасно стараешься, - сказало домино, - ты меня не знаешь.
- А ты меня знаешь?
- Прекрасно.
- Докажи.
- Нет ничего проще. Но, поскольку то, что я хочу сказать, интересно только тебе, не нужно, чтобы другие это слышали. Иди за мной.
Незнакомка стремительно пошла сквозь толпу и, дойдя до ложи, постучала в окошечко. Другое домино открыло дверь и вышло, оставив ее с Эдуаром наедине.
- А теперь ответь, - сказала незнакомка, - любишь ли ты Мари?
- Смотря как считать.
- Не понимаю.
- Если как подругу, то очень люблю, если как любовницу, то - в меру, головы не теряю.
- А Луизу ты любишь?
- Меньше, чем я думал, но, больше, быть может, чем думаю теперь, - с улыбкой ответил Эдуар.
- А в какие дни тебе бывает грустно?
- На следующий день после маскарада. Завтра, например, будет грустно.
- Отчего же?
- Оттого, что я смотрел на тебя слишком много, а видел слишком мало.
- Сегодня ты большего не увидишь. Смирись. В утешение тебе скажу, что я молода и красива.
- От этого мне будет еще грустнее завтра.
- А что нужно, чтобы развеселить тебя?
- Нужно увидеть тебя снова или, вернее, просто увидеть.
- Ты меня увидишь.
- Когда?
- Завтра.
- Где?
- Не все ли тебе равно где, если ты меня увидишь?
- А послезавтра я снова тебя увижу?
- Возможно.
- И я тебя узнаю?
- Нет.
- Но кто же ты?
- Кто я? Женщина, которая никогда не говорила с тобой и которая хочет тебя узнать. А теперь прощай!
- Ты уходишь?
- Да.
- Почему?
- Так нужно.
- У тебя есть муж? - спросил Эдуар, зная, что такое предположение всегда лестно для женщины в маскараде.
- Нет.
- Мы уйдем вместе?
- Дитя!
- Почему же дитя?
- Потому что это невозможно.
- Но почему невозможно?
- Потому, что я еще недостаточно люблю тебя, и потому, что я, быть может, уже слишком тебя люблю.
- Ты говоришь, как сфинкс.
- Постарайся отвечать, как Эдип.
- Ты остроумна?
- Иногда.
- А сердце у тебя есть?
- Всегда.
- Ты знаешь, что я последую за тобой?
- А ты знаешь, что я запрещаю тебе делать это?
- Но по какому праву?
- По праву, которым обладают все женщины, имеющие дело с порядочными мужчинами.
- Тогда прощай!
- До свидания, невнимательный!
Эдуар поцеловал руку незнакомки, и та, открыв дверь ложи, скрылась в толпе.
Оставшись один, Эдуар принялся искать Мари и вскоре нашел ее. До конца вечера он был если и не печален, то, по меньшей мере, крайне заинтригован.
На следующий день он шагу не мог ступить без того, чтобы не озираться по сторонам, не смотреть, не вглядываться вопросительно в каждое лицо, в каждые глаза. Однако он не обнаружил ни малейшей приметы, которая позволила бы ему распознать домино. К вечеру он впал в полное отчаяние.
Когда он вернулся к себе, консьерж вручил ему письмо, написанное мелким красивым почерком. Вот что в нем говорилось:
"Ты словно человек из Евангелия: имеешь глаза, да не видишь. Если бы, прогуливаясь, ты смотрел не вперед и назад, а вверх, то увидел бы меня.
Счастье падает с неба - туда и нужно устремлять свой взгляд... Еще один день потерян. Тем хуже для тебя!
До субботы.
Ни слова обо всем этом, иначе ты меня больше не увидишь. Спокойной ночи!"
Эдуар хлопал себя по голове, почесывал кончик носа, допытывался у консьержа, целый час стоял, глядя на горящую свечу и перечитывая письмо, но, так ничего и не разгадав, решил лечь спать.
Между тем Эдуар стал таким недоверчивым и сдержанным, что не осмеливался рассказать о своем приключении друзьям; он опасался розыгрыша, и всякий раз, когда ему говорили хоть слово, имеющее отношение к балу в Опере, непременно думал, что кто-то хочет выставить его, как говорится, на посмешище. Ближайшей субботы он ждал с некоторым нетерпением, которое его самолюбие именовало любопытством.
Впрочем, до этого времени он не очень-то верил маскарадным интригам, считая, что они бывают только в романах, а не в жизни. Собственные его похождения, всегда заканчивавшиеся в тот же день ужином, убедили его в том, что это единственно вероятная развязка. И все же в тоне, облике, остроумии его домино было что-то настолько исключительное, в приказе не следовать за ней - столько достоинства, а в полученном письме - столько таинственности, что Эдуар терялся в догадках, словно Тесей - в подземных ходах, и ему стоило большого труда дождаться субботы, не показывая письма никому из своих приятелей, чтобы с помощью кого-нибудь из них если не разъяснить ситуацию, то хотя бы обсудить ее правдоподобие.
Вожделенная суббота наступила. Эдуар целый день провел с Мари, все раздумывавшей, ехать ли ей на бал, и в конце концов решившей остаться дома. В этом отказе он усмотрел подтверждение своих опасений, что против него существует заговор; со всей осторожностью, на какую он только был способен, Эдуар наблюдал за молодой женщиной, но, как ни приглядывался, ничего не прочел на ее лице, разве только то, что она была утомлена и, поскольку не очень развлекалась на предыдущем балу, боялась, что вовсе загрустит на нынешнем.
Под тем предлогом, что у него назначена встреча с двумя приятелями, Эдуар в полночь покинул Мари.
Первое, что он сделал, явившись на бал, - заглянул в ту ложу, куда его приводили неделю назад.
Там никого не было.
Он отправился в фойе, но все же время от времени наведывался в благословенную ложу. Наконец, около часу ночи, он почувствовал, что чья-то рука тронула его за плечо, и услышал, как кто-то тихо сказал:
- Вас ждут.
- Где?
- Ложа номер двадцать.
- Благодарю.
Действительно, придя в двадцатую ложу, он нашел там свое субботнее домино.
У Эдуара заколотилось сердце.
- Точна ли я? - послышался голос, всю неделю звучавший у него в ушах.
- О да, вы словно кредитор.
- У вас всегда такие милые сравнения?
- А разве я не должен заплатить вам долг? Долг признательности за прелестное письмо, которое заставляет меня предаваться мечтам днем и не дает заснуть ночью!
- Вы все время собираетесь говорить такие пошлости?
- А вы всегда будете такой злюкой?
- Чем же я злюка?
- Вы обращаетесь ко мне на "вы"!
- Быть может, это шаг вперед.
- В таком случае вы слишком неторопливы.
- Оставим шутки, мне грустно.
- Что с вами? - спросил Эдуар тоном человека, обеспокоенного всерьез.
- Что со мной? - повторила незнакомка, глядя на него так пристально, словно хотела проникнуть в самую глубину его сердца и прочитать самые потаенные его мысли. - Со мной вот что: я боюсь вас полюбить.
- Такие слова с ума меня сведут. В чем же несчастье, если вы меня полюбите?
- Несчастье в том, что я не принадлежу к тем женщинам, которые много обещают, но ничего не дают, и еще в том, что, любя вас, я могу, мне думается, погубить себя.
"Ну вот! - подумал Эдуар. - Дело принимает обычный ход. Три франка на экипаж туда, шестьдесят франков ужин, три франка на обратную дорогу. Это мне обойдется в шестьдесят шесть франков".
- О чем вы думаете?
- Я думаю, - отвечал Эдуар, не удержавшись от улыбки, - что, с того времени как Ева в земном раю сказала подобную фразу Адаму, эти слова уже слишком часто повторяли, и пора придумать что-нибудь поновее.
- Прощайте!
- Вы уходите?
- Я вас ненавижу!
- Тогда присядьте.
- Послушайте, - сказало домино, - вы меня не знаете. Я из тех женщин, что способны отдать жизнь и душу любимому мужчине; они страстны в любви, но страшны в ненависти. Вас это пугает, не так ли?
- Нет, пугает только ненависть.
- Вы верите во что-нибудь?
- Во все... Неужели вы считаете, что в моем возрасте мужчина уже утрачивает всякую веру?
- Я полагаю, что в ваши годы ее еще не имеют.
- Отчего же?
- Оттого, что вы еще слишком мало страдали и уже слишком много любили.
- Вы заблуждаетесь, сударыня. Едва ли мы даже задумываемся над легковесными и доступными любовными утехами, на которые, казалось бы, растрачиваем душу; но однажды является женщина и с удивлением обнаруживает под пеплом сгоревших любовных страстей нетронутое сердце - точно Помпеи под пеплом Везувия.
- Да, нетронутое, но мертвое, - прошептала молодая женщина.
- В таком случае испытайте меня.
- Как бы вы поступили, если бы я вам сказала: нужно всем пожертвовать ради меня, оставить любовниц и легкие увлечения, всякий день рисковать жизнью за минуту свидания со мной, никогда не говорить ни лучшему другу, ни матери, ни самому Господу Богу о том, что я стану делать для вас, и в обмен на эту ежедневную опасность, на это постоянное молчание получить любовь, какой у вас никогда не было?
- Я бы согласился.
- А если бы я вам сказала еще такое: быть может, однажды я разлюблю вас. Тогда вам не останется места в моей жизни; вы не сможете бросить мне упрек, вы вообще не сможете высказать мне ни единого слова, но, если вы нарушите клятву или просто проболтаетесь... я убью вас!
- Я бы все равно согласился, - сказал Эдуар тоном одного из Горациев, клянущегося спасти Рим, а сам думал при этом: "Ей-Богу, занятно было бы найти такую женщину, уж я бы быстро сумел с ней справиться!"
- А теперь порвите мое письмо... Вот так, хорошо... Завтра вы узнаете мое имя.
- Кто мне его сообщит?
- Вы сами догадаетесь.
- Но как?