В первый раз его послушались; но, видя, в каком состоянии находятся люди сейчас, Бонтеку счел любое свое возражение излишним и воздержался от какого-либо замечания.
Он только постарался сделать пересадку как можно менее опасной.
В шлюпке было тридцать весел; их скрепили между собой и уложили, оперев оба края на банки таким образом, что получилась палуба, а шлюпка была достаточно глубокой, чтобы под этой крышей из весел можно было сидеть.
Команду моряков, состоявшую из семидесяти двух человек, разделили: тридцать шесть должны были находиться в укрытии, тридцать шесть - сверху.
Люди были мрачными и угрюмыми, и каждый раз, когда те, что были внизу, выходили на свет нести свою вахту, на их лицах можно было прочесть еще большее уныние и отчаяние, чем прежде.
Новая манна, не менее чудесная, чем первая, на этот раз не упала с неба, но вышла из воды.
Стая летучих рыб, преследуемых какой-то невидимой дорадой, поднялась над морем и упала в шлюпку.
Каждый сидящий в ней, как было и с чайками, поймал двух или трех.
В среднем эти рыбы были величиной с мерлана.
Рыб съели, как и чаек, сырыми.
Терпения людям хватило еще на два дня, но через два дня их вновь стал терзать голод.
Мрачное выражение, ненадолго покинувшее лица, появилось на них снова, чтобы затем уступить место отчаянию.
Одни жевали свинцовые пули, чтобы обмануть голод, другие кусали ядра фальконетов, чтобы освежить рот.
Наконец наиболее отчаявшиеся начали, несмотря на предостережения капитана, пить морскую воду.
Однако никто не заболел; несмотря на все тяготы и мучения, даже Бонтеку, пострадавший больше всех, чувствовал, что его раны зарубцовываются.
Но было очевидно, что надвигается самая страшная беда: с этими скученными в тесном пространстве семьюдесятью двумя людьми неизбежно должно произойти нечто ужасное.
Однажды вечером к Бонтеку приблизились двое.
Капитан сидел, закрыв лицо руками, но почувствовал, что перед ним остановились люди, несомненно желающие что-то сказать ему, и поднял голову.
Несколько минут они стояли, не произнося ни слова.
Пытаясь прочесть намерения этих людей, Бонтеку заглянул им в глаза.
Но вот один из двоих нарушил молчание и объявил капитану, что команда приняла решение съесть юнг.
- Несчастные! - вскричал Бонтеку.
- Мы голодны! - последовал ответ.
- Послушайте, - продолжал Бонтеку, невольно содрогнувшийся от этого страшного оправдания. - Послушайте: у вас остался еще один бочонок воды, этого достаточно для поддержания вашей жизни в течение трех дней. Дайте мне эти три дня: такую отсрочку предоставили когда-то Христофору Колумбу, и вы мне в ней не откажете.
Посовещавшись со своими товарищами, два матроса ответили, что дают ему эти три дня, но через три дня...
- Ах, если бы только мы были на берегу, - прибавил уходя один из двоих, - мы бы поели травы.
Бонтеку утер слезу.
Эти люди, приведя его в трепет, теперь вызвали у него слезы.
IV
ЗЕМЛЯ
На следующий день Бонтеку, желая немного подбодрить удрученных людей, попытался приобщить их к своей работе по счислению и показать им курс и широту; они безучастно качали головой, но оставались верными своему обещанию подождать три дня, прежде чем привести в исполнение свой ужасный план - съесть юнг.
На второй день, поскольку уже в течение шестидесяти часов люди поддерживали себя лишь водой, силы их оказались на исходе.
Большая часть команды не могла ни встать, ни держаться на ногах. Среди прочих - судовой приказчик Рол; он был так слаб, что уже не мог двигаться и лежал, вытянувшись на палубе, и лишь осмысленный взгляд его показывал, что этот человек принимает еще какое-то участие в происходящем.
Благодаря ниспосланному Провидением чуду капитан, по мере того как другие ослабевали, напротив, ощущал, как заживают его раны и силы вновь возвращаются к нему.
Он был единственным, кто черпал в собственной воле достаточно энергии, чтобы пройти с одного края шлюпки до другого.
Наступил второй день декабря - тринадцатый после бедствия.
К пяти часам вечера небо заволокло и упали первые капли; надвигающийся дождь обещал освежить людей и придать им немного сил.
Отвязав паруса от рей, их растянули на палубе, улеглись на них, и, когда дождь усилился, все напились вдоволь и вновь наполнили водой два маленьких бочонка.
Капитан тем временем находился у румпеля. Все более доверяя своему счислению, он был убежден, что шлюпка приближается к берегу, поэтому упрямо оставался на своем посту, ожидая, когда дождь прекратится и на горизонте появится какой-нибудь просвет. Но дождь продолжал лить, капитан все сильнее замерзал, и ему пришлось позвать старшего матроса и поставить его вместо себя, предписав ему быть предельно бдительным.
Затем он лег среди моряков и постепенно немного согрелся.
Старший матрос пробыл у румпеля едва ли четверть часа, и, когда дождь перестал и погода прояснилась, все увидели, как он внезапно резко вскочил, приставил руку козырьком к глазам, а затем услышали, как он оглушительно дважды прокричал:
- Земля! Земля!
От этого крика все вздрогнули; даже самые слабые нашли в себе силы подняться на ноги и сразу бросились к носу шлюпки, так что чуть было не перевернули ее.
Перед ними действительно была земля.
Радостные вопли, выражения благодарности, крики счастья вырвались из каждой груди; любовь к жизни проявилась в каждом из них во всей своей силе, и все повторяли: "Земля! Земля!" - будто в самом этом слове уже заключалось реальное облегчение их страданий.
Но, приблизившись к берегу, они увидели, что море бьется о него с такой силой, что решено было, как ни спешили они ступить на сушу, поискать более надежную якорную стоянку.
Страшная опасность, которую они избежали, видимо, заставляла всех этих людей больше, чем когда-либо прежде, держаться за жизнь.
Поэтому они с удивительной покорностью выслушали замечания капитана.
Терпеливо двигаясь вдоль берега, через час они заметили бухту, направились к ней, без труда бросили там сохранившийся у них небольшой якорь и при помощи его пришвартовались.
Все устремились на сушу, такую долгожданную и столь желанную; затем, пока капитан, опустившись на колени, от своего имени и от имени остальных благодарил Бога, команда принялась в меру своих сил обыскивать остров, чтобы найти что-нибудь, чем можно было бы утолить голод.
Остров был совершенно необитаем, а единственными плодами, произраставшими на нем, причем в несметном количестве, были кокосы.
Но и это было большой радостью.
Жидкость, окружающая ядро ореха и называемая кокосовым молоком, приятна на вкус; каждый сбил столько кокосов, сколько хотел, съел мякоть более спелых плодов и выпил молоко менее зрелых.
Но, употребив чрезмерное количество этой жидкости, вся команда не замедлила ощутить такие жестокие рези, что капитан подумал, не напали ли его люди и он на какую-то ядовитую разновидность кокосовой пальмы и отравились.
Боли были до того сильными, что несчастные добивались некоторого облегчения, лишь зарывшись по шею в раскаленный песок.
После пятнадцатичасовых мучений боли стали стихать и понемногу совсем прошли.
Шлюпку нагрузили кокосами и, удостоверившись, что остров в самом деле необитаем, к четырем часам пополудни приготовились к отплытию.
На следующий день они увидели Суматру. Несмотря на несовершенство своих приборов, Бонтеку не ошибся.
Пристать к берегу было нелегко: вдоль него тянулись подводные скалы.
Шлюпка много часов подряд шла вдоль этого берега.
Наконец четверо добровольцев, отличные пловцы, вызвались добраться до берега и, обследовав сушу, найти какое-нибудь место, где можно причалить.
Предложение было принято; матросы разделись, оставив на себе только нижние штаны, и поплыли бок о бок, чтобы в случае необходимости помогать друг другу.
Шлюпка же приостановилась, не продвигаясь вперед во все то время, пока они преодолевали полосу подводных скал, и держась как можно ближе к ним.
Смельчаки добрались до берега, выдержав страшную схватку с волнами, но без серьезных происшествий.
Оказавшись на земле, они пошли вдоль берегового откоса, а тем временем шлюпка двигалась вблизи острова.
Наконец, дойдя до берегового склона какой-то реки, матросы сделали знак, что обнаружили нечто новое.
Прижавшись ближе к берегу, шлюпка подошла к устью реки.
Перед входом в него простиралась своего рода запруда, на которую море набрасывалось с большей яростью, чем в прочих местах, уже обследованных ими.
Капитан считал, что не стоит пытаться здесь пройти.
Но вся команда придерживалась противоположного мнения.
Так что Бонтеку оставалось лишь взять на себя управление шлюпкой и маневрировать, по возможности сопротивляясь силе волн.
Для этого он с каждого борта поместил двух человек с веслами наготове, а сам взялся за румпель, чтобы идти прямо наперерез волнам.
Приняв эти меры предосторожности, матросы бросились вперед будто в атаку.
Первая волна, вставшая на их пути, до половины наполнила шлюпку водой; но люди были готовы к этому и, как смогли, вычерпали воду своими шляпами и башмаками.
Тотчас же подкатила вторая волна.
Она была такой высокой и яростной, что захлестнутые водой матросы уже считали себя обреченными на гибель; и все же, несмотря ни на что, работа продолжалась: воду выливали за борт всеми возможными способами; это не помогло бы, окажись третий приступ таким же грозным, как два первых, но, к счастью, на этот раз вал миновал их, и, поскольку начался прилив, вода приподняла корму шлюпки, которой внезапно удалось преодолеть запруду.
Таким образом они оказались в реке.
Прежде всего они попробовали воду. Она была пресной!
Эта удача заставила бедняг в один миг забыть обо всех горестях и тяготах.
Все в один голос воскликнули: "На берег!"
Шлюпку направили к берегу, и через несколько секунд в ней не осталось ни одного человека.
Это было одно из тех мгновений счастья, какие ведомы лишь морякам.
Каждый принялся шарить в кустах, в гуще листвы деревьев, в траве, и в конце концов ими была обнаружена разновидность мелких бобов, похожих на те, что растут в Голландии.
Их попробовали: они имели тот же вкус и, вероятно, принадлежали к тому же семейству, что и голландские.
Перед тем местом, где высадились люди, в море выступала полоска земли - нечто вроде мыса.
Несколько человек, уставшие менее других, направились в ту сторону и через короткое время вернулись с табаком и с огнем.
Судя по этим находкам, на этот раз они попали на остров, населенный людьми, и к тому же жители его должны были находиться где-то неподалеку.
В шлюпке нашлось два топора. Двое матросов принялись валить деревья, и были разожжены три или четыре больших костра.
Матросы уселись вокруг них и стали курить табак и есть бобы.
Наступил вечер. Моряки все еще не знали, где они находятся, и не видели ни одного туземца.
Благоразумие требовало принять все возможные меры предосторожности.
Они обратились за советом к капитану.
Бонтеку распорядился удвоить количество костров и выставил на подходах к лагерю трех часовых.
Луна, находившаяся в последней четверти, бросала лишь слабый свет.
Все устроились как могли и, хотя положение их было неопределенным, заснули.
Каким был их сон до этого времени, в течение всех четырнадцати дней плавания после катастрофы, легко себе представить.
Около полуночи один из трех часовых чуть слышно оставил пост и, разбудив капитана, сообщил ему, что подходит большая группа островитян.
Капитан поднял своих людей.
К несчастью, они были очень плохо вооружены: лишь два топора, уже упомянутые нами, и заржавленная шпага - вот и все.
Этого было недостаточно, и Бонтеку приказал каждому взять горящую головню и атаковать островитян, как только они покажутся.
Идея капитана воодушевила всех: каждый, погрузив конец своего орудия в один из общих костров, спокойно ожидал сигнала и, как только он был дан, бросился на врага.
Можно себе представить, какое впечатление произвел вид этих семидесяти двух человек, выбегающих из мрака с громкими криками, размахивающих горящими рогатинами, от которых летели сразу пламя, дым и искры.
Островитяне не продержались ни одной минуты и не выпустили ни одной стрелы; они удирали со всех ног, отвечая воплями ужаса на победные крики матросов.
Достигнув леса, стоявшего перед ними словно стена, дикари углубились в него и скрылись с глаз.
Голландцы вернулись к кострам и остаток ночи провели в неослабевающей тревоге.
Капитан и Рол на всякий случай устроились в шлюпке, чтобы как можно быстрее спустить ее на воду, если туземцы вернутся.
На следующий день, едва только взошло солнце, все обратили взгляды к лесу.
Из него вышли три островитянина и двинулись вдоль берега.
Три голландских матроса вызвались пойти им навстречу.
Никогда еще при переговорах по важнейшим проблемам первая встреча полномочных представителей сторон не вызывала столь жгучего интереса у наблюдателей.
Ведь на ней решался вопрос, чему быть - миру или войне.
Эти три матроса, плававшие уже в индийских и китайских морях, знали несколько малайских слов и с их помощью надеялись объясниться.
Наконец местные жители и чужестранцы сошлись.
Первое, что хотели выяснить туземцы, из какой страны прибыли моряки.
Матросы поспешили ответить, что они голландцы, и представились несчастными купцами, чье судно погибло в огне; затем в свою очередь они спросили, нельзя ли путем обмена получить какую-нибудь еду, крайне им необходимую.
Тем временем островитяне, казавшиеся далеко не робкими, продолжали двигаться к лагерю; но, поскольку их было всего трое, им не препятствовали.
Однако осторожный капитан расстелил паруса поверх весел, образовывавших палубу, чтобы дикарям не удалось посмотреть, что находится в глубине шлюпки.
Эта предосторожность обеспокоила туземцев; они простодушно спросили, есть ли у потерпевших крушение какое-нибудь оружие.
Бонтеку ответил, что, к счастью, каждый матрос смог спасти свой мушкет, порох и пули.
И, показав на часть шлюпки, покрытую парусами, он добавил:
- Оружие находится там.
Туземцам очень хотелось приподнять паруса, но они не осмелились.
Видя, что им не удастся удовлетворить свое любопытство на этот счет, трое островитян простились с голландцами, сообщив им, что принесут риса и кур.
Порывшись во всех карманах, матросы с большим трудом собрали восемьдесят реалов.
Через три четверти часа островитяне вернулись с вареными курами и вареным рисом.
Им дали денег из общего кошелька, и они, казалось, были довольны оплатой.
После этого капитан призвал своих людей принять самый безмятежный вид, какой только возможно, и спокойно есть.
Трое островитян присутствовали при обеде гостей.
Голландцы попытались задать островитянам несколько вопросов, чтобы выяснить, где они находятся.
Они в самом деле оказались на Суматре, как и предполагал капитан.
На вопрос о расположении Явы туземцы взмахом руки указали направление.
Итак, моряки более или менее верно определили свое местонахождение.
Единственное, чего теперь не хватало команде, была провизия, причем в количестве, достаточном для восстановления утраченных сил.
Капитан решил пойти на риск, чтобы ее раздобыть.
Для этого надо было всего лишь подняться по реке и добраться до видневшейся вдалеке деревушки.
Капитан собрал все оставшиеся деньги и с четырьмя матросами сел в маленькую пирогу.
Оказавшись в деревне, он без труда получил провизию, которую тотчас же отправил своим людям, с тем чтобы Рол распределил еду поровну.
Что касается его самого, он остался в деревне, решив отдохнуть там и поесть.
Затем, покончив с едой и не обращая внимания на островитян, не спускавших с него глаз ни на минуту, пока он ел, капитан купил буйвола и приготовился увести его с собой.
Но животное было таким диким, что преодолеть его сопротивление оказалось невозможным.
Тогда, поскольку день клонился к вечеру, четверо матросов предложили Бонтеку остаться в деревне до следующего утра, когда, говорили они, будет легче справиться с буйволом и отвести его в лагерь.
Бонтеку это совершенно не устраивало, но настаивать на их возвращении он не стал, объявив им только, что отправится в лагерь в тот же вечер, даже если ему придется вернуться одному.
Четыре матроса попросили капитана извинить их: сославшись на усталость, они хотели бы воспользоваться только что полученным разрешением остаться в деревне.
Так что капитан ушел один.
На берегу реки он обнаружил множество туземцев, столпившихся вокруг пироги, которая привезла его сюда.
Казалось, они оживленно спорили.
Капитан понял, что одни хотели его задержать, другие готовы были отпустить.
Минуты были решающими: малейшее колебание могло все погубить.
Бонтеку направился к туземцам, взял за руки первых попавшихся двоих, и подтолкнул их вперед с видом человека, имеющего на это право.
Островитяне повиновались, не выказывая открытого сопротивления, но все же с явной неохотой и угрожающе посматривая на Бонтеку; оказавшись в лодке, один из них уселся спереди, другой - сзади, и оба принялись грести.
У каждого за поясом был крис.
Поместившись в середине лодки, капитан внимательно следил за ними и надеялся взглядом удержать их на месте.
Примерно на третьей части пути тот, кто сидел на корме пироги, встал, подошел к Бонтеку и знаками объяснил ему, что он не станет грести, пока тот не даст ему денег.
Бонтеку достал из кармана мелкую монетку и протянул туземцу.
Островитянин взял ее, несколько мгновений разглядывал с недоверчивым видом, потом завернул в уголок тряпки, служившей ему поясом.
Затем он снова сел.
Тогда настала очередь того, кто находился на носу.
Снова разыгралась та же сцена.
Как и в случае с первым, Бонтеку достал монету того же достоинства и отдал ее второму гребцу.
Тот разглядывал ее еще дольше и еще более недоверчиво, чем его товарищ, переводя глаза то на деньги, то на человека и, очевидно, задаваясь следующим вопросом: "Должен ли я взять деньги? Должен ли я убить человека?"
Убить человека ему было так же легко, как взять деньги: он был вооружен, а Бонтеку безоружен.
Капитан ни на мгновение не спускал глаз с дикаря, читая все его мысли, и, хотя он выглядел совершенно невозмутимым, сердце его бешено колотилось.
Тем временем они продолжали спускаться по реке, причем быстро: их увлекал за собой отлив.