* * *
Лейла была без сознания. От ее бледно-серого лица веяло болью невыносимого страдания. Я посмотрел на Бабека, желая услышать опровержение ударившей в мозг догадки. Но тот мелко и быстро закивал головой.
- Резвон ее взял, - сказал он дрожащим голосом.
- Я слышать, как она кричит, я стрелять в него. Потом я ее вязал, - она убивать себе хотел. Два часа лежит, но живой. Не развязывай совсем - пусть к себе придет. Мусульманский женщина после такой беда жить не может, - сам себя убивает.
Я аккуратно примостил голову Лейлы на колени, пригладил ее растрепавшиеся волосы. Она была холодна как камень. Бабек, прочитав мои мысли, сбегал в палатку за стеганым одеялом и занялся разведением костра. Я бережно укутал Лейлу до подбородка и задумался.
"Несколько часов назад на этом красном, дырявом одеяле Резвон насиловал Лейлу… Сейчас он мертв. А Лейла… Нет, я не отпущу ее с ним! Главное - успокоиться. И правильно себя повести. Если я хоть как-то покажу ей, что я, как и она, убит горем, то - конец.
Надо дать ей понять, что все плохое прошло, а все хорошее осталось…
Если я остался прежним, значит, все между нами осталось прежним. И я с утроенной нежностью буду целовать ее губы, бедра и всё остальное!"
- Она будет живой, не бойся, - подойдя к нам, прервал мои мысли Бабек.
- Что тут случилось? Расскажи всю правду!
- Что рассказывать? Резвон, когда сель нам дорога закрывал, приказал мне идти за вам, узнавать все и потом твой жена брать и назад идти. Он хитрый, не верил, что просто рыбалка идете. Откажусь, плохо мой семья будет. Он весь мой родственник в Душанбе знает, где мой жена живет знает… Ну, я пошел. Когда сюда попал, я все узнал, потом я взял твой жена и ушел назад Сардай-Миона. Я ее сильно не обижал, не бойся. В Хатганагуле Резвон встречал. Еще с ним мама и тетя Лейлы был.
- Так они здесь!!? - вскричал я. - Мне они снились! Я им руки отрубил! Я не дам им даже прикоснуться к Лейле!
- Зидесь, зидесь! - ответил Бабек, с интересом слушая мои речи.
- В палатка сидят. Не кричи только. Смотри, Лейла спит.
- Они опять ступили на тропу войны!!! - прошептал я, укачивая девушку.
- Зачем ты их в палатку посадил?
- Я знать, что ты их увидишь, - злой будешь. Они мне все рассказал про твой иранский жизнь!
Нет, Бабек, не всё! Фатима хотела, чтобы я стал её мужем. А я полюбил Лейлу! Ладно, дальше рассказывай! Кто еще с ними был?
- Еще шесть человек был. Два - уже мертвый, на перевале умирал. Они вертолет видел. Он низко вокруг летал. Как в Гускеф. Они в его автоматный залп дали и вертолет падал прямо в них и савсем убивал.
- Да ты что!!? Какой вертолет был?
- Маленкий, не болшой. Взрывался савсем и гарел.
- И кто в нем был?
- Три человек. Один черный был, савсем гарел. В лоб его кокарда был. Летчик, наверна. Другой таджик белый короткий рубашка был, голова тоже горел, два нога нет, сначала живой был, потом умирал… Русский еще был, белый волоса чуть - чуть остался…
- Ну и дела! Всё это хорошо, Бабек, но противовоздушный бой на нас повесят!
- Не повесят. Резвон там горелый бумага находил. Полетный документ. Там был написан, вертолет савсем другой сторона летает, Барзанги-Калон.
- Все равно машину найдут. С воздуха.
- Э!!! Зачем боишься? Это долго не будет. Месяц, наверно, пройдет. Мы Душанбе уже сидим.
- Может быть, ты и прав. Валяй дальше. Если ты мне скажешь, что у тебя в палатке рота марсиан сидит, с портативным, аффинажным заводиком, я поверю сразу… без вопросов и улыбок!
- Никакой завод и марсиан палатка нет. Один Фатима и Фарида там.
- Жаль. Ну, потом вы лагерь здесь поставили и пошли нас мочить. Дальше что?
- Ночью, когда от ваш лагерь и штольня пришли. Резвон злой был. Он с пропавший афганец штольня ходил, немного дробь ему жопа попадал. Меня ругал, - зачем стрелял, не резал. Я нарошно в скала стрелял, - вас предупреждать хотел.
- Нарочно скала стрелял? Да ты чуть Сергея не убил, - бедро ему насквозь прострелил!
- Сергей пападал? Жалка, ругать меня будет… Ракашет, наверно. Я в сторона стрелял.
- Рикошетом пуля так не ранит, не ври! Странный ты человек - сначала их привел, потом нас предупредил. А вечером, после чая, всех дружков перестрелял.
- Зачем странный? Если другой был, - давно ворона и шакал дикий меня мертвый кушал. Это вы странный, - сюда пришел, наш золото брал, люди убивал! А меня наш мулла спасибо за Резвон и его шайка будет говорить. Уважать будет!
- Да ты, братец мой, стратег и тактик! Давай, рассказывай, что дальше было!
- Дальше он говорил, что утром ловит вас будет. Лейла хорошая наживка! Потом Лейла брал, палатка шел. Фатима, мама ее, и тетя руки его хватал. Он сказал мне привязать их. Что буду делать? Привязал, за палатка положил… Потом Лейла кричать сильно стал, меня звал. Я ее уважал, хороший она девочка и палатка пошел. Другой человек не пускал. Я злой стал, автомат брал, его стрелял. Резвон палатка выскочил, - я его стрелял. Вовчик сзади меня толкал, - я его тоже стрелял. Палатка потом зашел, - Лейла угол лежит, голый совсем, ничего говорить не может, ходить не может. Меня увидел - из палатка побежал, в речка с обрыв падал. Я ее ловил, она кусался, царапался, убежать опять хотел. Я ее одевал, очень красивый девочка, вязал, на одеяло ложил. Чай крепкий, сладкий через ложка давал. Я знал, кто- нибудь придет, потом тебя видел, рука махал…
- Ты говорил, кроме тебя и Резвона еще четыре человека было. Где четвертый?
- Он меня стрелял, но плохо. Потом убежал. Я в него попал, наверно. Вниз убежал Если в Нагз первый попадет, - плохо мне будет! У него родственник много, злой будут, никакой мулла не помогает!
- Времени на размышления у меня не было. "Ночь длинных ножей" - иначе не назовёшь то, что сделал Бабек…
- Спасибо! Ты молодец! Всё сделал правильно! Ты иди сейчас за четвертым! Если он в Дехиколон убежал и людей сюда поведет - не пускай их. Впрочем, в кишлаке все равно слышали пальбу и прибегут посмотреть. До вечера не пускай никого сюда. Скажи им, что из города плохие люди пришли, всех убивают, а тот, сбежавший - один из них. Слушай, а если ты опять от нас убежишь? К местным?
- Не убегу, наверно. Их много, на всех золота мало будет. Но если плохо будет - убегу, может быть. Зачем умирать? Я долго жить хочу. Жить хорошо, Руслан. Ладно, я пойду тот человек искать… Савсем не могу больше Лейла твой смотреть. Такой белый!
- Иди, иди! Только, сначала подбери за собой. Возьми женщин и закопайте тела бандитов вон там, в углу полянки, под скалой. Вечером, если мы не придем, найдешь нас на штольне. И не смотри на Лейлу такими жалостливыми глазами, не береди душу!
Бабек пошел в палатку, развязал женщин и приказал им оттащить трупы Резвона и его подручных в дальний угол полянки. Когда сестры тащили мимо меня Резвона, я оглянулся и посмотрел на него. Он был светел лицом и казался вполне довольным.
- Резвон мне говорил, что он сабля нарошно тебе на стена оставлял, - сказал Бабек. заметив мой пристальный взгляд на покойного.
"Я, - говорил, - режиссер!"
- И мне об этом же говорил… - устало сказал я.
- Он слишком был уверен в себе и не допускал мысли о провале своего кровавого "спектакля"!
Яму копать они не стали. Просто заложили трупы камнями, воткнули в продолговатые холмики палки, с привязанными к ним, лоскутами белой ткани. Оглядев плоды своего труда, Бабек помолился вместе с женщинами, засунул за пазуху пару лепешек и ушел.
* * *
Я проводил его взглядом, а когда посмотрел на Лейлу, увидел, что она пришла в себя и, не мигая, смотрит мне в грудь сквозь длинные свои ресницы
В её глазах я прочитал ужас, смешенный с отвращением к себе. Я хотел поцеловать её в губы, но она, резко и истерично задергав головой, отвернулась. По её щекам катились слезы…
- Я люблю тебя, I lоvе уои… Все будет хорошо, вот увидишь, - шептал я ей.
- Тебе плохо, но я постараюсь. Пройдет совсем немного времени, и ты забудешь обо всем! Кроме меня! Ты полежи здесь немного! Я сейчас…
К счастью, и на этой полянке нашлась кумархская рудостойка . То ли местные чабаны ее сюда притащили, то ли - люди Резвона, но костер было чем раскочегарить. Под палаткой я нашел топорик и начал рубить дрова. Когда я разогнулся, то сразу же уперся глазами в черные, зловещие фигуры двух женщин. Меня охватил приступ ярости, я замахал топором, и стал кричать им срывающимся голосом, чтобы ушли с глаз долой.
С тех пор, как мы с Лейлой покинули Иран, я не воспринимал этих двух фурий, как некую реальность. Все в них было мне непонятно.
"Зачем они здесь? - думал я, провожая их взглядом. - Зачем они преследуют нас? Чего хотят? Наверное, им до чертиков надоела родная пустыня… Или Фатима - просто больная, как и говорила Лейла… А почему я перестал бояться ее?
Она ведь сюда приехала по мою душу. А здесь автоматы на каждом углу валяются…"
Поглощенный этими сумбурными мыслями, я вырыл позади палатки, прямо под отвесной скалой, яму диаметром около полуметра, выложил ее плоским булыжником и развел на них огонь. Затем обложил костёр крупными камнями. В оцинкованне ведра и два больших алюминиевых чайника набрал воды и поставил греться.
К этому времени Лейла начала приходить в себя, и я с трудом влил ей в рот полкружки разведенного сгущенного молока. Но ее вырвало. Отерев ей шею и грудь байковым пробным мешочком, я перенес ее поближе к костру с тем, чтобы она могла наблюдать за мной, а я за ней. Краешком глаза я видел ее безжизненное лицо, пустые равнодушные глаза. Но в них отражалось пламя костра. Живое, озорное пламя, и это вселяло в меня надежду…
Дров было много, и очень скоро камни очага раскалились и начали потрескивать. Примерно через час я отодвинул их в сторону, собрал и выбросил угли и золу, а кострище засыпал принесенной с речки галькой. И поставил над ним снятую с прежнего места палатку. Скоро в ней стало тепло, как в бане.
После этих приготовлений я подошел к Лейле. В глазах ее что-то засветилось. Это было, - не умирающее ни при каких обстоятельствах, женское любопытство! Я взял ее на руки, перенес в палатку и поставил на согревшуюся гальку.
- Это, конечно, не твоя мраморная ванна в Захедане, но сгодится, - поцеловав ее в лоб, нежно сказал я.
Глаза Лейлы начали теплеть, тело ее стало податливо - упругим, и мне удалось почти без затруднений раздеть ее донага…
Она стояла передо мной беспомощная, словно младенец, смущённая моим восхищенным взором.
- Да, милая, да! Приговаривал я. - Ничего не случилось, ничего! Всё то, что есть между нами, все превращает в любовь! Прости, я сейчас. Я вышел из палатки, нашел Фатиму и бросил ей в руки изодранную одежду Лейлы и моток черных ниток с иголкой - они всегда были при мне в нагрудном кармане штормовки.
Вернувшись, я разделся до пояса, быстро выстирал в ведре нижнее белье Лейлы и положил его сушиться на горячие камни. Все это время Лейла удивленно наблюдала за мной.
- Не мужское это дело, стирать для любимой, да? - окончив непривычное занятие, спросил я. Затем, бормоча Лейле разные ласковые слова, я облил ее теплой водой, плеснув немного на камни. Облако пара окутало нас. Мне захотелось обнять свою возлюбленную, но я, укротив руки, но не глаза, начал омывать ее тело намыленным пробным мешочком.
"И в день седьмой, в какое-то мгновенье,
Она явилась из ночных огней!
Без всякого небесного знаменья,
Пальтишко было легкое на ней!"
Напевая, я намылив ее всю, потом посадил на корточки, и осторожно вымыл голову. Глаза Лейлы совсем потеплели и она, улучив момент, нежно прикоснулась влажными губами к моей, давно не бритой, щеке.
"Белый парус разлуки на мгновенье покажется
и исчезнет вдали как туман, как туман…"
Мурлыкал я, приступив к завершающей стадии омовения. Взяв Лейлу за хрупкие плечи, и возомнив себя Праксителем , я помог ей встать на ноги и медленно, струйка за струйкой вылил из чайников воду, смывая со своей Афродиты пену, играющую разноцветными огоньками…
- Чем же я вытирать тебя буду, радость моя? - спросил я ее в растерянности… - У меня нет ничего…
- Я высохну так, - сказала она, подойдя совсем близко, к еще горячим камням, - А голову высушу на солнце. Нам надо уходить отсюда! Не надо золота. Хватит убивать!
- Хватит-то, хватит, но выбираться надо всем вместе. Завтра утром уйдем в город!
Через полчаса мы уже поднимались к штольне. Перед нами семенили два трофейных ишака, нагруженные под завязку отличными продуктами и снаряжением, а сзади, о Господи, плелись мать и тётка моей ласточки!
Они несли по два автомата со снятыми рожками. Мы шли, не спеша, и Лейла тихо, сбивчиво, часто замолкая, рассказала мне о вчерашних событиях и о том, что она узнала от матери.
Когда мы пошли к штольне, Бабек наставил на нее автомат, и приказал идти вперед. Дойдя до верховьев Хаттанунги, они встретили отряд Резвона, только что похоронившего двух воинов. Своим донесением Бабек изрядно поднял настроение головорезам, воодушевленным неожиданным и полным успехом своей противовоздушной операции.
После недолгого раздумья Резвон решил дождаться ночи и вырезать наш отряд. Добравшись до верховьев Уч-Кадо и оставив там теток и двух бандитов стеречь пленницу, он с Бабеком и двумя подручными пошел к нашему лагерю. Вернулись они злые, особенно Резвон. Сзади, в бедре у него была рана. При свете китайского фонарика он, с помощью Фатимы выковырял перочинным ножом несколько дробин и потребовал к себе Лейлу. Фатима привела свою дочь в палатку и удалилась. Оставшись наедине с девушкой, Резвон предложил ей руку и сердце, а когда она отказалась, набросился на нее.
Лейла начала кричать, ударила его по лицу. Насильник рассвирепел и сильным ударом в пах бросил ее на пол, сорвал одежду…
- Ладно, ладно, не надо об этом. Ничего этого не было. Бабек мне сказал, что мать с тёткой вступились за тебя. Врал, значит! Зачем? Выгородить, что ли хотел? Ну - ну, Бабек! Добрая душа! А как твоя мать здесь очутилась?
- Я люблю тебя! - тихо сказала Лейла.
- Давай сядем, я устала!
Мы сели на теплый, согретый солнцем камень, обнялись, и она рассказала о приключениях своей матери:
"После возвращения из Мешхеда, Фатима объявила властям о похищении мною ее дочери. О моем исчезновении и возможной связи с контрабандой наркотиками они сразу же сообщили в Российское представительство. Мое дело было передано уголовной полиции, та провела расследование. Стрелочником оказался Шахрияр, но родственники, в том числе и Фатима, выручили его, - все как один заявив, что в Мешхед он был взят мною, как и Лейла, в качестве заложника. И всю дорогу, в том числе и на КПП, на котором нас задержали ночью, я угрожал им гранатой. Шахрияр же сказал следователю, что сейчас я, наверное, нахожусь в Москве.
Оставшись ни с чем, Фатима совсем взбесилась, и предприняла немыслимую авантюру!
Достала себе и своей сестре разрешение на поездку в Россию по семейным обстоятельствам. Доверить поиск сбежавшей парочки компетентным российским органам она не могла. Удавкин дал ей все мои адреса, в том числе - и Веры. Приехав в Россию, "поседевшая от горя мать", сразу же бросилась к моей бывшей жене, но "концов" не нашла. Моя же мать, каким то чутьём сразу определила, какие проблемы терзают Фатиму, и сразу же пообещала близко познакомить ее со своим свирепым зятем - кавказцем.
В Иране хорошо знают необузданность бывших советских подданных, и Фатиме ничего не оставалось, как обратится в свое посольство.
Дипломаты поехали на Петровку и выяснили, что в России и СНГ я не значусь и, вообще, формально нахожусь в Исламской республике Иран. И тут ей пришла мысль о возможном нашем нахождении в Таджикистане.
Она прилетела в Душанбе первым же самолетом, предварительно позвонив в Тегеран и узнав от Удавкина имена моих тамошних друзей, знакомых и номера их телефонов. В Таджикской столице случилось персональное для Фатимы чудо. В иранском представительстве она наткнулась на человека, основной обязанностью которого было слоняться по улицам города и всё видеть, слышать, запоминать. Этот
"Шерлок Холмс" рассказал ей, что неделю назад он видел на Путовском базаре девушку в родном иранскому сердцу наряде и пошел за ней. У мясных рядов - Аллах свидетель, он услышал ее фарси, и понял, что его внимание привлекла иранка. От базара до Лешкиного жилища - двадцать пять минут ходьбы, и он проводил ее, оставшись незамеченным.