Неподалеку от дома протекала небольшая речка, несшая свои воды в Рио-Негро. Берег ее был изрезан острыми и глубокими расселинами, тем не менее, судя по колеям, пересекавшим реку, через нее можно было рискнуть переправиться. Вскоре я имел возможность увидеть, как происходит переправа. Едва мы решили тронуться в путь, как с той стороны, откуда мы прибыли, донесся неистовый шум. Я завернул за угол дома и увидел, как бешеным галопом приближается один из тех дилижансов, о которых я говорил.
Кучер и трое всадников, словно обезумев, подхлестывали лошадей, напрягавших все свои силы, чтобы волочить тяжелую колымагу. Я был уверен, что экипаж в любую минуту может перевернуться, ведь он продвигался вперед слишком резкими рывками. Всадники ревели как помешанные. Изнутри экипажа и с верхней его площадки доносились пронзительные умоляющие голоса. То были голоса пассажиров, просивших ехать помедленнее или желавших высадиться здесь, возле станции. Напрасно! Безумная кавалькада миновала нас и устремилась к реке; дилижанс скатился с крутого обрыва, скользнул сквозь взметнувшуюся стену воды и выбрался на противоположный берег. Лошади от изнеможения чуть не валились на брюхо. У меня голова кругом пошла. Лучше скакать на самой захудалой кляче, чем мчаться и трястись в подобной повозке!
Тем временем и мы тронулись в путь. Нам пришлось проехать по воде, доходившей мне выше щиколоток. Когда мы оказались на той стороне, моим спутникам, йербатеро, вздумалось догнать дилижанс. Поэтому мы поскакали галопом. Когда мы приблизились к нему и всадники, сопровождавшие наш экипаж, поняли наш замысел, началась сумасшедшая гонка. Поднялся такой рев, словно под нами разверзся ад. На бедных лошадей посыпался град ударов. Экипаж буквально швыряло. Он клонился то вправо, то влево, казалось, что он передвигается по степи громадными прыжками.
Все, кто окружали экипаж и находились внутри его, выли, орали и ревели, одни поступали так от страха, другие - в упоении гонкой. Мои йербатеро тоже принялись кричать. С таким ревом, наверное, друг на друга набрасываются стаи пум или ягуаров.
Моя лошадь тоже заволновалась, но я удержал ее. Я окликнул моих спутников, призывая их остановиться. Но все было напрасно. Они так отделывали шпорами своих лошадей, что те от боли мчались вперед как полоумные.
Местность была довольно ровной. Но если бы повозка наткнулась на какое-то препятствие, то можно было ставить сто к одному, что она непременно перевернулась бы. И тут возникло непредвиденное препятствие! Это был ручей - хотя и не широкий, но изрезанный глубокими расселинами.
Пеоны заметили подстерегавшую их опасность, но они не хотели, чтобы мы их догнали. Экипаж никуда не свернул. Лошади прыгнули в воду, и дилижанс резко накренился вправо. Три пассажира, сидевшие наверху, с испуганными воплями распростерли руки. Лошади побежали по воде. Напрягаясь изо всех сил, выбрались на другой берег - дилижанс накренился влево. Взобравшись на берег, лошади, подхлестываемые пеоном, понеслись с удвоенной силой. Дилижанс резко дернулся - он снова накренился вправо; второй рывок - подпрыгнул и плюхнулся на правую сторону. Еще некоторое время лошади волокли его вперед. Трое пассажиров сверху свалились с повозки и лежали неподвижно. Их жизни угрожала опасность: лошади моих спутников могли искалечить их, ведь мы следовали вплотную за дилижансом.
Но и сам дилижанс лежал на земле. Майораль и двое пассажиров очутились сбоку от него. Лошадь форейтора пала, одна из двух бежавших за ней лошадей - тоже. Большинство лассо лопнули. (Упряжь в этих краях очень ненадежная. Она состоит всего из одного ремня, пропущенного под животом лошади. К ремню крепится лассо, другим концом оно привязывается к экипажу. Так лошади и тянут экипаж. Если одно из животных падает, то, чтобы избавиться от него, снимают ремень и лассо.)
Мы остановились возле несчастной колымаги. Здесь творилось черт знает что. Лошади и пеоны катались по земле, последние громко причитали или выкрикивали проклятия. Еще хуже были дела у тех, кто находился внутри "общественного экипажа". Во всю мощь своих легких они звали на помощь. Особенно выделялся один голос.
- Моя шляпка, моя шляпка! - безостановочно вопила женщина.
- К черту вас с вашей шляпкой! - прорычал ей в ответ мужской голос. - Не топочите по моему лицу!
- Я ранен! Мне надо выйти вон! - кричал другой.
Я спрыгнул с лошади и, приложив силу, распахнул дверцу, которую от удара заклинило, осколки разбитого стекла обрушились внутрь.
Сперва показался мужчина, у которого, по-видимому, была повреждена рука. Я помог ему. Потом вылетел маленький, тщедушный человечек, вслед за ним появился третий пассажир, оказавшийся настолько тучным, что вытащить его на свет божий я смог лишь с помощью Монтесо.
- Боже мой, моя шляпка, моя шляпка! - Этот крик все еще доносился изнутри экипажа. - Не наступите, не наступите, сеньор! Вы пораните меня и повредите мою прекрасную шляпку!
- Что мне за дело до вашей шляпки! Выпустите меня!
Пассажир, выпаливший эти гневные фразы, медленно выполз. Затем появились две женские ручки и наконец головка стонущей дамы. Из дверного проема высилась ее тощая долговязая фигура.
- Моя шляпка, моя шляпка! - все еще причитала она, словно речь шла об утрате любимого члена семьи. Голос ее поневоле раздирал душу. Лицо дамы кровоточило, от полученных ударов, пинков и ранений пострадала также ее одежда.
- Сперва выберитесь оттуда, сеньора! - промолвил я. - Ваша шляпка наверняка тоже будет спасена.
- О, сеньор, она совсем новая, это последняя парижская модель. Я только вчера купила ее в Монтевидео.
- Пожалуйста, забудьте на время о шляпке, вначале вам надо спастись самой. Я вам помогу, если позволите.
Я запрыгнул на старый рыдван, схватил ее за талию, поднял и опустил на землю. Дама оказалась весьма высокой, даже выше меня. Едва она коснулась земли, как немедленно, наклонившись над дверным проемом, снова погрузилась в недра кареты. Наконец она извлекла оттуда некий бесформенный предмет, который на мгновение задержала перед собой, чтобы рассмотреть, а затем с ужасом выпустила из рук.
- О, какое горе, какая беда! - воскликнула она и всплеснула руками. - Шляпная картонка полностью раздавлена; как же теперь выглядит шляпка!
Ее охватило страшное волнение. Тревога за бесценный головной убор заставляла ее позабыть о собственной участи. Но не только эти ее стенания доносились ко мне. Всяк имеющий уста да возопил. Одни, проклиная судьбу, осматривали свои члены, другие что было мочи осыпали ругательствами майораля и пеонов; последние же опять затеяли перебранку между собой, поскольку каждый сваливал вину за несчастье на другого. Пассажиры грозились подать жалобы и иски и потребовать возмещение ущерба и оплаты лечения. Впрочем, слуги, правившие экипажем и лошадьми, отвергали упреки, утверждая, что сами же пассажиры своими пустыми беспричинными криками перепугали лошадей и те понесли. Вот-вот разразилась бы порядочная потасовка, если бы йербатеро не постарались развести спорившие лагери.
Пока что еще никому не пришло в голову подумать о главном предмете беспокойства, то есть о дилижансе. Я осмотрел его и обнаружил, что оба колеса с правой стороны повозки, на которых она как раз и лежала, были сломаны, причем одно разлетелось на куски.
Когда я сообщил об этом, утихший было шум поднялся с новой силой, но на это майораль заявил, что нечего пока и думать о продолжении путешествия. Он хотел попробовать связать обломки колеса с помощью лассо. Если бы это ему и удалось, то заняло бы много времени. Оставшийся же путь пришлось бы проделать шагом.
Когда дама, все еще стоявшая над распростертым у ее ног шляпным футляром, поняла смысл сказанного, то воскликнула:
- Ах, какая беда! Какая жалость! Ждать долгие часы! А потом плестись шагом! Не могу я на это согласиться!
Она подошла к майоралю, приняла очень воинственную позу и закричала на покрасневшего от смущения человека:
- Сеньор, на каком основании вы утверждаете, что нам не удастся сейчас же отправиться в путь?
- К сожалению, ничего уже не сделаешь. Нам надо попытаться потихоньку добраться до Санта-Лусии. Может быть, там мы найдем повозку.
- Может быть! Сеньор, на ваше "может быть" я не могу полагаться! Я вам строжайше приказываю непременно найти повозку и тотчас пуститься в путь!
- Это невозможно. Неужели вы сами не видите это?
- Ничего я не вижу! Нет ничего невозможного! Вам известно, кто я такая, сеньор?
- Я льщу себя надеждой, что имел удовольствие видеть вас, но точно ответить на ваш вопрос я не могу.
- Я сестра алькальда Сан-Хосе, зовут меня сеньора Риксио, и я - супруга торговца и коммерсанта, носящего то же имя. Вы все поняли?
Он молча утвердительно склонил голову.
- И мне, - продолжила она, - непременно надо как можно быстрее попасть домой. Сегодня у меня званый вечер, собирается грандиозная вечеринка, тертулья, куда приглашены самые знатные люди города. Я не могу отказаться от своих обязанностей и заставить гостей ждать. Я королева общества Сан-Хосе и не могу скомпрометировать себя отсутствием на тертулье, на которую сама же и раздавала приглашения. Вы обязаны принять во внимание мое положение и мигом отправиться в путь!
"Королева общества Сан-Хосе" произнесла это таким тоном, который в других обстоятельствах был бы уместен скорее для того, чтобы пресечь любую попытку возражения. Другие пассажиры, из которых никто, по счастью, серьезно не пострадал, тихо обступили их. Все понимали, что самое лучшее для них молчать, поскольку эта энергичная дама взялась за дело со всем своим пылом. Но майораль, покачав головой, показал на повозку и остался при своем мнении:
- В самом деле, совершенно невозможно исполнить ваше желание. Вы так же, как и все мы, должны покориться неизбежному!
- Не убаюкивайте меня! Я специально поехала в Монтевидео, чтобы купить шляпку новейшего парижского фасона, и мне непременно надо домой, чтобы ее… О Господи! - замерла она. - Она лежит на земле! Что с ней? В каком она состоянии! Ваш дилижанс совсем меня не интересует, пусть он хоть вдребезги разлетится, но моя шляпка, моя шляпка! Я заплатила за нее бешеные деньги, а она теперь вся вымазана, и вдобавок я опоздаю на тертулью!
Она поспешила к тому месту, где лежала шляпка. Я поднял коробку, чтобы подать ей. Никогда еще я не видел женщины, охваченной столь безутешной скорбью. Ее сетования, казалось бы, должны были вызвать у меня смех, но почему-то пробудили сочувствие. Напрасно она старалась открыть изувеченную коробку. Наконец она бросила ее наземь и крикнула гневно:
- Я даже не могу достать шляпку! На нее наступили. Испорчена великолепная весенняя модель. Кто мне ее заменит? Вообще, кто возместит мне ущерб, если я опоздаю на тертулью? Я велю своему братцу арестовать всю эту компанию!
Я снова поднял отброшенную картонку, осмотрел ее и, стараясь вложить в свои слова интонацию утешения, сказал:
- Может быть, удастся возместить ущерб, сеньора!
- Невозможно! Вы же видите, что вещь раздавили! Коробку нельзя даже открыть!
- Могу я попробовать сделать это?
- Пожалуйста, будьте так любезны! Быть может, вам это удастся лучше, чем мне.
Разумеется, мне удалось это лучше, но пришлось немало повозиться. Сперва я выгнул ребра коробки, а затем уж достал оттуда саму "весеннюю модель". И мое сердце дрогнуло от жалости при виде шляпки. Она была очень высокой, а от удара сплющилась. Сеньора всплеснула руками и запричитала:
- Ужасно! Такой шедевр испорчен! Я содрогаюсь от ужаса! Такого несчастья не доводилось еще пережить никому, никому!
Я исследовал шляпку. Она состояла из тончайшего проволочного каркаса, обтянутого пряжей. Дно ее обволакивала тонкая черная вуаль, а украшениями служили шелковый бант, пара пышных розеток и белое страусиное перо. Конечно, все это пребывало в крайне плачевном состоянии. Но сама дама выглядела еще печальнее.
- Успокойтесь, сеньора! - утешал я ее. - Быть может, руины сии удастся еще восстановить. Каркас, пожалуй, снова можно выгнуть, а перо - распушить и выпрямить.
- Вы так думаете? - спросила она голосом, преисполненным надежды.
- Да, несомненно. Бант, конечно, надо будет снять и заново накрахмалить, для этого понадобятся лишь утюг и пшеничный крахмал; розеткам, пожалуй, тоже можно придать их прежнее обличье.
Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами.
- Вы немного разбираетесь в этих вещах, сеньор, да? - спросила она. - Вы случайно не художник?
- Нет, сеньора, - улыбнулся я.
- А может, шляпный мастер?
- Тоже нет. Но моя сестра всегда украшает шляпки сама, и я часто с интересом наблюдал за ее работой. Я подмечал для себя все ее приемы и могу утверждать, что вашу шляпку я, в общем-то, берусь возродить.
- Ваши слова возвращают меня к жизни. А вы не могли бы начать ее ремонт прямо сейчас?
- С большим бы удовольствием, сеньора. Но здесь, посреди степи, это не так легко сделать.
- А мы и не будем здесь задерживаться. Куда вы едете?
- Мы направляемся в Сан-Хосе, где собираемся провести следующую ночь.
- Тогда нам просто повезло, что мы встретились. Вы почините мне шляпку до того, как начнется тертулья. Вы согласны? Согласны стать моим спасителем?
Она взяла мою руку в свои ладони.
- Я в вашем распоряжении, насколько это в моих силах. Но как же вы собираетесь к вечеру попасть в Сан-Хосе? Оба колеса дилижанса разбиты так, что связать их не представляется возможным. Дилижанс придется буксировать.
- Тогда я, конечно, пропала! На карту поставлена моя репутация. То есть теперь она рухнула!
- Гм! Если бы вы умели ездить верхом, сеньора!
- А я умею. В нашей стране любая дама умеет ездить верхом! Знайте же, что я родилась в Матаре на Рио-Саладо, в том краю, где женщины ездят верхом вовсе без седла или на одной лошади с мужем, усевшись у него за спиной.
- А сейчас вы сможете ехать верхом?
- Да. Я даже ребенком садилась за спину к отцу и вместе с ним подолгу скакала во весь опор.
- Ну, тогда на вашем пути нет никаких препятствий. Сеньор Монтесо!
Йербатеро, которого я окликнул, стоял возле одного из пассажиров, беседуя с ним. Он подошел, и я попросил его уступить даме лошадь, которая оставалась у нас свободной.
- Почему вы не сказали об этом раньше? - ответил он. - Я только что продал лошадь вон тому сеньору, с которым только что разговаривал. Он понял, что на этом дилижансе ехать уже не придется. Он пересчитал всех наших лошадей и, заметив, что одна из них лишняя, спросил, не хотим ли мы ее продать. Из-за ее петушьего шага я был рад отделаться от нее.
- Это очень неприятно. Нельзя ли вернуть ее назад?
- Нет, ведь он мне уже заплатил. Взгляните сюда!
Он разжал руку и показал мне горстку бумажных талеров.
- Тогда я выкуплю у него лошадь, - сказала дама. - Если моих денег недостаточно, то я одолжу у вас, а тотчас после прибытия в Сан-Хосе верну вам долг.
- Я с удовольствием предоставлю вам мои средства, сеньора, - ответил я. - Пожалуйста, подойдите к тому человеку! Посмотрим, согласится ли он на это.
- Он не сможет отклонить подобную просьбу. Если он так поступит, то никакой он не кабальеро.
К сожалению, она ошиблась. Мужчина предпочел бы скорее отказаться от звания кабальеро, нежели неизвестно насколько задержаться в пустынной местности. Когда я объяснил это даме, та указала на мою лошадь и промолвила:
- Из всех ваших лошадей эта самая лучшая и самая крепкая. Кто ездит на ней?
- Я, сеньора.
- Как вы думаете, она сможет выдержать двух человек?
Я чуть не рассмеялся.
- Она достаточно сильна для этого, - ответил я как можно серьезнее.
- Тогда я могла бы сесть у вас за спиной. Я крепко прижмусь к вам, если вас это не смутит. Шляпку вы привяжете к седлу. На седле и на крупе лошади мы расстелем мой платок. Если вы согласитесь, то можете рассчитывать на мою величайшую благодарность.
- Я с большим удовольствием готов это сделать.
- Вас знают в Сан-Хосе, сеньор?
- Я никогда не был там. В этой стране я лишь со вчерашнего дня.
- И вы уже определили, где остановитесь?
- Конечно, на почтовой станции.
- Нет, вы не должны там останавливаться. На это я не могу согласиться. Вы обязаны направиться ко мне в гости. Я представлю вас моему брату, и вы непременно станете участником моей чудесной тертульи.
- Это невозможно, сеньора, ведь тогда мне бы понадобился костюм, которого у меня нет. Стало быть, придется мне отказаться от посещения рая, который вы так любезно мне предложили.
Лицо ее лучилось от удовольствия.
- Рай! - сказала она. - Ваши слова свидетельствуют, что вы поэт! Но врата рая не останутся для вас закрытыми. Вы можете появиться и в этом костюме. Я прощаю вас, вы вправе рассчитывать на самый любезный прием. Итак, мы едем?
- Конечно.
- А вы принимаете мое приглашение?
- Если я могу положиться на вашу снисходительность, то да.
- Вам ни к чему просить меня о снисходительности. Вы встретите у меня самых уважаемых людей и увидите первых красавиц города. Теперь я вдвойне радуюсь нынешней вечеринке. Мой сын тоже получил приглашение и прибудет из Мерседеса, где в настоящее время расквартирован его эскадрон. Он - капитан и служит под командованием Латорре, о котором вы, вероятно, уже слышали, хотя и прибыли сюда совсем недавно.
- Разумеется, слышал. Возможно, я смогу сообщить вашему сыну нечто очень важное. Вы когда-нибудь видели Латорре?
- Нет еще.
- Я так и думал! Господина капитана ожидает небольшой сюрприз. Но о нем позже. Вы позволите мне стать вашим лекарем? Ваше лицо, к несчастью, поранено осколками оконного стекла.
Я отвел даму к воде, чтобы носовым платком вытереть кровь с ее лица, а затем узкими полосками пластыря заклеил царапины на коже. Разумеется, это не украсило ее, но иначе поступить было нельзя.
Впрочем, судя по внешности, сеньора вовсе не принадлежала к числу ксантипп, то бишь сварливых женщин. Правда, она была худощавой и долговязой и только что пребывала в гневе. Однако теперь успокоилась и производила впечатление энергичной, но добродушной женщины. Прежде она, несомненно, была красавицей, а ее поведение доказывало, что она - хозяйка дома, который, по здешним понятиям, можно назвать утонченным.