Доктор поспешил к своей двуколке и принес оттуда бутылку сельтерской воды и мешочек сухой горчицы.
- Возьмите это, - сказал он молодому человеку, протягивая ему бутылку, - откупорьте и давайте больному по полстакана через каждые десять минут.
Затем он передал мешочек с горчицей Розине.
- Разведи это в кипятке, - приказал он, - мы будем делать твоему отцу примочки к ногам.
Больной снова впал в состояние полной безучастности, когда Берте удалось успокоить его, лишь пообещав послать вместо него Жана Уллье.
Доктор взглянул на Тенги и, сделав вывод, что больного по его состоянию можно было оставить на попечение молодого барона, быстро подошел к Берте.
- Послушайте, мадемуазель де Суде, - сказал он ей, - раз мы поняли, что мы единомышленники, то скажите же мне, что вам известно.
- Мне известно, что Мадам села на корабль в Массе двадцать первого апреля и должна была прибыть в Марсель двадцать девятого или тридцатого апреля. Сегодня шестое мая; значит, Мадам должна была уже высадиться и Юг должен быть уже охвачен восстанием.
- Это все, что вам известно? - спросил доктор.
- Да, все, - ответила Берта.
- Вы не читали вечерних газет за третье число?
Берта улыбнулась.
- Мыв замке Суде не получаем газет, - ответила она.
- Ну так знайте, - сказал доктор, - все пропало!
- Как все пропало?
- Мадам потерпела неудачу.
- О Боже, что вы сказали!
- Чистую правду. После благополучной переправы на "Карло Альберто" Мадам высадилась на берег в нескольких льё от Марселя. Ожидавший там проводник отвел ее в уединенный дом, окруженный лесом и скалами. Мадам сопровождали всего шесть человек.
- Я слушаю, слушаю.
- Одного из них она тотчас послала в Марсель сообщить руководителю заговора о том, что она высадилась и теперь ждет исполнения обещаний, которые ей дали, прежде чем она решила отправиться во Францию.
- А потом?
- Посланец вернулся вечером с запиской: принцессу поздравляли с благополучным прибытием и извещали, что Марсель завтра восстанет.
- И что же?
- На следующий день действительно началось вооруженное восстание, но Марсель не принял в нем никакого участия, и дело кончилось разгромом.
- А Мадам?
- Никто не знает, где она сейчас. Есть надежда, что она снова взошла на борт "Карло Альберто".
- Трусы! - прошептала Берта. - О! Я всего лишь женщина, но если бы Мадам прибыла в Вандею, то, клянусь Богом, я бы могла показать пример некоторым мужчинам! Прощайте, доктор, и спасибо вам!
- Вы нас покидаете?
- Необходимо, чтобы о том, что вы рассказали, узнал мой отец. Сегодня вечером состоялось собрание в замке Монтегю. Я возвращаюсь в Суде. Моего бедного больного можно поручить вам, не правда ли? Оставьте здесь письменные распоряжения. Если не произойдет ничего неожиданного, я или моя сестра завтра ночью будем ухаживать за ним.
- Хотите поехать в моей двуколке? Я вернусь пешком, а экипаж вы мне пришлете завтра с Жаном Уллье или с кем-нибудь другим.
- Благодарю вас, но я не знаю, где будет завтра Жан Уллье. К тому же, мне лучше пройтись. Здесь немного душно, прогулка только пойдет мне на пользу.
Берта крепко, по-мужски пожала руку доктору, набросила на плечи накидку и вышла.
Но за порогом она встретилась с Мишелем: он не слышал ее беседы с доктором, однако ни на секунду не терял девушку из виду и, поняв, что она собирается выйти, опередил ее и ожидал у двери.
- Ах, мадемуазель, - сказал Мишель. - Что же такое происходит и что вы узнали?
- Ничего, - ответила Берта.
- О! Ничего!.. Если бы вы ничего не узнали, вы не ушли бы вот так, не вспомнив обо мне, не простившись со мной, не кивнув мне на прощание.
- А зачем мне с вами прощаться, если вы меня проводите домой? Мы успеем проститься у ворот замка Суде…
- Как! Вы разрешаете?..
- Что? Проводить меня? Но, сударь, после всего, что вы сделали ради меня этой ночью, это ваше право… если только вы не слишком устали, разумеется.
- Я слишком устал, чтобы проводить вас, мадемуазель? Но с вами или с мадемуазель Мари я пошел бы на край света! Слишком устал? О! Никогда в жизни!
Берта улыбнулась. Затем, искоса взглянув на молодого человека, прошептала:
- Как жаль, что он не из наших!
Но, улыбнувшись, добавила про себя:
"Ба! Из человека с таким характером можно вылепить кого угодно".
- Мне кажется, вы разговариваете со мной, - сказал Мишель, - однако я не слышу, что вы мне говорите.
- Это оттого, что я разговариваю с вами тихо-тихо.
- Почему же вы разговариваете со мной тихо-тихо?
- А вот почему: то, что я вам говорю, нельзя произносить во весь голос, по крайней мере сейчас.
- А позже? - спросил молодой человек.
- О! Позже, может быть.
Губы молодого человека шевельнулись, но он не издал ни единого звука.
- Можно узнать, что означает ваша пантомима? - спросила Берта.
- Что я тоже говорю с вами тихо-тихо. Но, в отличие от вас, я бы произнес это во весь голос и прямо сейчас, если б только посмел…
- Я не такая, как другие женщины, - сказала Берта с почти пренебрежительной улыбкой, - то, что при мне говорят тихо, можно произносить и во весь голос.
- Ну так вот: я тихо-тихо говорил вам, что испытываю глубокое сожаление, наблюдая, как вы, не глядя, идете навстречу несомненной опасности… столько же несомненной, сколько и ненужной.
- Какую опасность вы имеете в виду, дорогой сосед? - чуть насмешливым тоном спросила Берта.
- Ту, о которой вам только что сообщил доктор Роже. В Вандее скоро будет восстание.
- Неужели?
- Надеюсь, вы не станете это отрицать?
- Я? А зачем мне отрицать это?
- Ваш отец и вы будете в нем участвовать.
- Вы забываете о моей сестре, - смеясь, сказала Берта.
- О нет! Я ни о ком не забываю, - со вздохом возразил Мишель.
- Так что же из этого?
- Так позвольте мне, как близкому, преданному другу, сказать вам… что вы совершаете ошибку.
- Почему же я совершаю ошибку, мой близкий, преданный друг? - спросила Берта с легкой насмешливостью в голосе, от которой она не могла полностью избавиться.
- Потому что сейчас, в тысяча восемьсот тридцать втором году, Вандея уже не та, что была в тысяча семьсот девяносто третьем, или, вернее, потому что Вандеи больше нет.
- Тем хуже для Вандеи! Но, к счастью, здесь еще существует благородное сословие, господин Мишель; и есть одна истина, которая пока еще вам неведома, но через пять или шесть поколений она станет очевидна вашим потомкам: положение обязывает.
Молодой человек встрепенулся.
- А теперь, - сказала Берта, - прошу вас, переменим тему нашего разговора: на такие вопросы я больше отвечать не буду, поскольку, как сказал бедный Тенги, вы не из наших, господин Мишель.
- Но о чем же мне тогда говорить с вами? - спросил молодой человек; он совсем пал духом, видя, как сурова с ним Берта.
- О чем вам говорить со мной? Да обо всем на свете! Сегодня такая дивная ночь - говорите о ночи; ярко светит луна - говорите о луне; в небе сверкают звезды - говорите о звездах; небо безоблачно - говорите о небе.
И девушка, подняв голову, устремила неотрывный взгляд на прозрачный небосвод.
Мишель глубоко вздохнул и, не проронив ни слова, зашагал рядом с нею. Что мог сказать ей он, городской, книжный человек перед лицом величественной природы, которая была ее стихией? Разве был он, подобно Берте, с самого детства приобщен ко всем чудесам Творения? Разве видел, подобно ей, все оттенки разгоравшейся зари и заходившего солнца? Мог ли он, подобно ей, распознавать таинственные звуки ночи? Когда жаворонок возвещал о пробуждении природы, разве понимал он, о чем говорит жаворонок? Когда в сумерках разливалась трель соловья, наполняя весь мир гармонией, разве понимал он, о чем говорит соловей? Нет, он знал ученые премудрости, о чем не ведала Берта; но девушке были известны премудрости природы, чего не знал Мишель.
О! Если бы девушка заговорила, с каким благоговением он бы ее слушал!
Но, на его беду, Берта молчала; ее переполняли мысли, которые исходят из сердца и находят выход не в звуках и словах, а во взглядах и вздохах.
А молодой человек погрузился в мечты.
Ему представилось, что он шел вдвоем не с суровой и резкой Бертой, а прогуливался с нежной Мари; вместо этого одиночества, в котором Берта черпала силу, рядом шла Мари, и, постепенно слабея, опиралась на его руку…
О! Вот когда бы слова у него полились потоком! Вот когда бы он мог столько всего сказать о ночи, о луне, о звездах и о небе!
С Мари он был бы наставником и повелителем.
С Бертой он был учеником и рабом.
Около четверти часа молодые люди шли молча, как вдруг Берта остановилась и знаком приказала Мишелю последовать ее примеру.
Молодой человек выполнил ее приказ: с Бертой его уделом было повиновение.
- Слышите? - спросила Берта.
- Нет, - произнес Мишель, покачав головой.
- А я слышу, - насторожившись, с загоревшимся взором прошептала девушка.
И она снова внимательно прислушалась.
- Но что же вы слышите?
- Это скачет моя лошадь и лошадь Мари; меня кто-то ищет. Есть какие-то новости.
Она вновь напрягла слух:
- Это Мари меня ищет.
- Как вы это определили? - спросил молодой человек.
- По бегу лошадей. Прошу вас, ускорим шаг.
Стук копыт быстро приближался, и минут через пять в темноте они различили какие-то фигуры.
Это были две лошади и женщина: сидя верхом на одной лошади, женщина держала другую за уздечку.
- Я же говорила вам, что это моя сестра, - произнесла Берта.
В самом деле, молодой человек узнал Мари не столько по фигуре девушки, появившейся из темноты, сколько по частым ударам своего сердца.
Мари тоже узнала Мишеля - об этом нетрудно было догадаться по удивлению, написанному на ее лице.
Было очевидно, что она рассчитывала застать сестру одну или с Розиной, но никак не в обществе молодого барона.
Мишель заметил, что девушка никак не ожидала его увидеть здесь, и сделал шаг вперед.
- Мадемуазель, - обратился он к Мари, - я встретил вашу сестру, когда она направлялась к больному Тенги, и, чтобы ей не ходить одной, проводил ее.
- И отлично сделали, сударь, - ответила Мари.
- Нет, ты не понимаешь, - со смехом возразила Берта, - ему кажется, что он должен извиниться за меня или, быть может, за себя. Придется простить бедного мальчика. Он получит изрядную нахлобучку от матери!
Затем она оперлась на седло Мари.
- В чем дело, блондинка? - спросила она.
- Дело в том, что марсельский мятеж провалился.
- Я знаю. Мадам уплыла на корабле.
- А вот и неправда!
- Как? Неправда?
- Мадам заявила, что раз уж она приехала во Францию, то больше ее не покинет.
- Ты не ошибаешься?
- Нет; сейчас она направляется в Вандею, если уже не прибыла туда.
- Откуда вам это стало известно?
- Из письма, доставленного в замок Монтегю сегодня вечером во время собрания, когда все уже предавались отчаянию.
- Храбрая душа! - восторженно воскликнула Берта.
- Поэтому отец понесся оттуда во весь опор, а вернувшись и узнав, где ты, приказал мне взять лошадей и поехать за тобой.
- Вот и я! - воскликнула Берта.
И она вставила ногу в стремя.
- Ты что же, не простишься со своим бедным рыцарем? - спросила Мари.
- Напротив.
И Берта протянула руку молодому человеку, а он медленно с грустным видом приблизился к ней.
- Ах, мадемуазель Берта, - едва слышно произнес он, пожимая ей руку, - как я несчастен!
- Отчего вы несчастны?
- Оттого, что я не один из ваших, как вы только что выразились.
- А кто вам мешает стать им? - спросила Мари, в свою очередь протягивая ему руку.
Молодой человек схватил эту руку и поцеловал ее с двойным жаром: любви и признательности.
- О да, да, да! - сказал он тихо, чтобы его могла расслышать только Мари. - Ради вас и вместе с вами!
Но рука Мари вырвалась из рук молодого человека из-за резкого движения лошади.
Берта, пришпорив своего коня каблуком, хлестнула прутом по крупу лошади своей сестры.
Всадницы взяли с места галопом и, словно тени, исчезли в темноте.
Молодой человек остался одиноко стоять посреди дороги.
- Прощайте! - крикнула Берта.
- До свидания! - крикнула Мари.
- О да, да! - ответил он, протягивая руки к двум уносящимся силуэтам. - До свидании, до свидания!
Девушки продолжали путь, не произнося ни слова.
И только когда они уже были у ворот замка, Берта сказала:
- Мари, ты будешь смеяться надо мной.
- Отчего же? - спросила Мари, невольно вздрогнув.
- Я люблю его, - сказала Берта.
Из груди Мари едва не вырвался горестный крик.
Но у нее хватило сил сдержать его.
"А я крикнула ему "До свидания", - подумала она. - Дай Бог, чтобы мы больше не свиделись".
XIII
КУЗИНА, ЖИВУЩАЯ ЗА ПЯТЬДЕСЯТ ЛЬЁ
На следующий день после описанных нами событий, то есть 7 мая 1832 года, в замок Вуйе съехалось множество гостей.
Они собрались отпраздновать день рождения графини де Вуйе, которой исполнилось двадцать четыре года.
За стол, сервированный на двадцать пять или двадцать шесть персон, сели префект департамента Вьенна, мэр Шательро и близкие родственники г-жи де Вуйе.
Когда доедали суп, один из слуг, наклонившись к графу де Вуйе, сказал ему на ухо несколько слов.
Граф велел слуге дважды повторить сказанное.
Затем он обратился к присутствовавшим.
- Прошу прощения, - сказал он, - но у ворот ждет какая-то дама, она приехала на почтовых и, по-видимому, не желает говорить ни с кем другим, кроме меня. Вы разрешите мне отлучиться на несколько минут, чтобы узнать, что же она хочет от меня?
Возражений не последовало; вот только во взгляде, которым графиня де Вуйе проводила мужа до дверей, сквозило легкое беспокойство.
Граф поспешил к воротам и, в самом деле, увидел стоявший там экипаж.
В нем находились двое: мужчина и женщина.
На козлах рядом с кучером сидел лакей в небесно-голубой с серебряными галунами ливрее.
Увидев графа де Вуйе, которого он, по-видимому, ждал с нетерпением, лакей легко соскочил на землю.
- Да шевелись же ты, тихоход! - крикнул он, считая, что граф может его слышать.
Граф де Вуйе замер в недоумении, и даже больше чем в недоумении, - в изумлении.
Какой-то лакей посмел обратиться к нему так непочтительно?
Он подошел поближе, чтобы устроить головомойку нахалу.
И вдруг он расхохотался.
- Как, это ты, де Люссак? - спросил он.
- Разумеется, это я.
- Что означает этот маскарад?
Мнимый лакей открыл дверцу кареты и подал руку сидевшей в ней даме, чтобы помочь ей выйти.
- Дорогой граф, - сказал он, - имею честь представить тебе ее высочество герцогиню Беррийскую.
Затем, обратившись к герцогине, он произнес:
- Герцогиня, имею честь представить вам одного из моих лучших друзей и одного из самых верных ваших слуг, графа де Вуйе.
Граф отступил на два шага.
- Герцогиня Беррийская! - в изумлении воскликнул он.
- Да, она, сударь, - ответила герцогиня.
- Разве ты не счастлив, не горд принимать у себя ее королевское высочество? - спросил де Люссак.
- Так счастлив и так горд, как только может быть настоящий роялист, но…
- Как это? Есть какое-то "но"? - спросила герцогиня.
- Но сегодня день рождения моей жены и у меня за столом - двадцать пять человек!
- Ну что ж, сударь, раз существует французская поговорка: "Если есть место для двух, найдется место и третьему", то дадим ей более широкое толкование: "Если есть место для двадцати пяти, найдется место для двадцати восьми"; предупреждаю, барон де Люссак, хотя в настоящую минуту и выполняет роль лакея, рассчитывает поужинать со всеми, поскольку умирает с голоду.
- О! Не беспокойся, я сниму ливрею, - вставил барон.
Граф де Вуйе схватился за голову, готовый рвать на себе волосы.
- Как же быть? Как же быть? - восклицал он.
- Полноте, - сказала герцогиня, - давайте рассуждать здраво.
- О да, рассудим здраво, - ответил граф. - Ваше предложение как нельзя кстати! Я схожу с ума.
- И похоже, не от радости, - заметила герцогиня.
- От ужаса, мадам!
- О! Вы преувеличиваете трудность положения.
- Но поймите же, мадам, у меня за столом префект Вьенна и мэр Шательро!
- Что ж, представьте меня им.
- В качестве кого, Боже милостивый?
- В качестве вашей кузины. Есть же у вас кузина, живущая в пятидесяти льё отсюда?
- Что за мысль, мадам!
- Ну же, ну!
- Да, в Тулузе у меня есть кузина - госпожа де ла Мир.
- Вот и отлично! Я буду госпожой де ла Мир.
Затем она обернулась и подала руку старику лет шестидесяти - шестидесяти шести; ожидая окончания их разговора, он не выходил из кареты.
- Сюда, господин де ла Мир, сюда! - сказала она. - Мы устроили сюрприз нашему кузену: прибыли как раз ко дню рождения его жены. Идемте же, кузен, - добавила герцогиня, спускаясь с коляски.
И она весело взяла графа де Вуйе под руку.
- Идемте, - ответил г-н де Вуйе, решив участвовать в отчаянном предприятии, которому герцогиня положила такое веселое начало. - Идемте!
- А как же я? - крикнул барон де Люссак (он влез в коляску, превращенную им в гардеробную, и снимал там небесно-голубую ливрею, облачаясь в черный редингот). - Про меня, случайно, не забыли?
- Но ты-то кем у нас будешь? - спросил г-н де Вуйе.
- Черт возьми! Я буду бароном де Люссаком и, если мадам не возражает, кузеном твоей кузины.
- Полегче, полегче, господин барон! - заметил старик, сопровождавший герцогиню. - Мне кажется, что вы позволяете себе слишком много вольностей.
- Ба! Мы тут среди полей, - сказала герцогиня.
- В полевых условиях, вы хотели сказать! - подхватил де Люссак.
И, закончив переодевание, в свою очередь, он воскликнул:
- Идемте!
Граф де Вуйе, выйдя вперед, храбро направился в столовую.
Необъяснимо долгое отсутствие графа удивило гостей и встревожило хозяйку.
Поэтому, когда дверь столовой вновь открылась, все взгляды обратились на вошедших.
Но сколь ни трудна была роль, какую им предстояло сыграть, актеры ничуть не растерялись.
- Дорогая, - обратился граф к жене, - я рассказывал тебе об одной моей кузине, живущей в окрестности Тулузы.
- Госпоже де ла Мир? - быстро подхватила графиня.
- Вот именно, госпоже де ла Мир. Так вот, направляясь в Нант, она не могла проехать мимо нашего замка, не познакомившись с тобой: по воле случая она прибыла в день твоего рождения; надеюсь, что это принесет ей счастье.
- Дорогая кузина! - воскликнула герцогиня, раскрывая объятия графине де Вуйе.