Маркиз де Суде разделял мнение последних; однако им возражали, доказывая, что за прибрежной полосой установлено особое наблюдение и невозможно без пропуска проникнуть в морской порт, каким бы незначительным он ни был.
Малыш Пьер положил конец спорам, заявив, что принял решение направиться в Нант и войти туда среди белого дня в платье крестьянки.
От внимания Малыша Пьера не ускользнуло, как изменилась Мари и какой у нее удрученный вид. Так же как и маркиз де Суде, он подумал, что виной тому тяготы того образа жизни, который она с некоторых пор вела; рассудив, что с отцом девушка по-прежнему будет подвергаться опасности, он предложил маркизу де Суде позволить дочери сопровождать его, Малыша Пьера.
Маркиз с благодарностью согласился.
Мари в душе не очень-то была рада этому, ибо беспокоилась, сможет ли она в большом городе узнать что-нибудь о судьбе Берты и Мишеля; с возраставшей с каждой минутой тревогой она ждала весточки о них. Но, с другой стороны, она не могла отказаться, и ей пришлось уступить.
На следующий день, а это была суббота и базарный день, Малыш Пьер и Мари, переодевшись крестьянками, вышли из дома в шесть часов утра.
Им предстояло преодолеть три с половиной льё.
Не прошло и получаса, как грубые крестьянские башмаки, а особенно шерстяные чулки, непривычные для Малыша Пьера, натерли ему ноги; он прошел еще немного, однако, рассудив, что в такой обуви ему не дойти, сел на обочину, снял чулки и башмаки, сунул их в огромные карманы и пошел босиком.
Через некоторое время, когда мимо них прошли крестьянки, он подумал, что нежная кожа и аристократическая белизна ступней могли его выдать; он подошел к обочине дороги, поднял ком земли и, вымазав ноги до черноты, продолжил путь.
Подойдя к Ле-Сориньеру, они увидели напротив стоявшего у дороги трактира двух жандармов, непринужденно разговаривавших с каким-то крестьянином, который сидел, как и они, верхом на лошади.
Малыш Пьер и Мари шли вместе с пятью или шестью крестьянками, и жандармы даже не взглянули в сторону женщин. Однако Мари, по привычке не спускавшей глаз со всех идущих навстречу прохожих в тревожной надежде, что она встретит знакомого, который, возможно, что-нибудь расскажет ей о Берте и Мишеле, показалось, будто крестьянин разглядывал ее с пристальным вниманием.
Спустя некоторое время она оглянулась и увидела, что он, попрощавшись с жандармами, хлестнул свою лошадь, чтобы нагнать женщин.
- Будьте осторожны! - предупредила она незаметно Малыша Пьера. - Вот человек, которого я не знаю, но он обратил на меня внимание и теперь нас преследует; отойдите от меня и сделайте вид, что вы меня не знаете.
- Хорошо, Мари, а если он с вами заговорит?
- Не волнуйтесь: я найду, что ответить.
- Если нам придется расстаться, знаете ли вы, где мы должны встретиться?
- Конечно, но прекратим разговор… Он уже рядом.
В самом деле, позади послышался топот копыт.
Как бы непреднамеренно Мари замедлила шаг и оказалась позади попутчиц.
Она невольно вздрогнула, когда услышала голос обратившегося к ней с вопросом мужчины.
- Итак, милая девушка, мы направляемся в Нант? - спросил крестьянин, придерживая лошадь и продолжая разглядывать Мари с нескрываемым любопытством.
Девушка решила ответить так же игриво.
- А что, разве вы не видите? - сказала она.
- Хотите, я вас провожу? - спросил всадник.
- Спасибо, спасибо, - ответила Мари, стараясь подражать говору вандейских крестьянок, - я уж лучше пойду со своими подругами.
- Со своими? Уж не хотите ли вы, чтобы я поверил, будто молодки, которые идут впереди, из вашей деревни?
- Какая вам разница, с одной деревни или нет? - сказала Мари, избегая отвечать на коварный вопрос.
Мужчина, казалось, и не заметил, что она насторожилась.
- Послушайте, у меня к вам есть предложение, - заметил он.
- Какое?
- Садитесь на лошадь позади меня.
- А! Вот это да! - ответила Мари. - Что будут говорить в округе, если узнают, что такую бедную девушку, как я, подвозил мужчина, весьма похожий на господина?
- Да, видно, вы не привыкли к благородному обществу!
- Что вы имеете в виду? - спросила Мари, почувствовав какой-то подвох.
- Я хочу сказать, что для жандармов вы вполне могли сойти за крестьянку, но только не для меня: вы вовсе не та, за кого себя выдаете, мадемуазель Мари де Суде.
- Если вы не имеете недобрых намерений по отношению ко мне, тогда почему же так громко произносите мое имя? - спросила девушка, останавливаясь.
- Ну и что? - сказал мужчина. - А что тут плохого?
- Вас могли услышать эти женщины, а раз вы видите меня в такой одежде, значит, так надо для моей безопасности.
- О! - подмигнул ей мужчина с самым благодушным видом. - Женщины, которым, по вашим словам, вы не доверяете, кое о чем догадываются.
- Нет, уверяю вас.
- По крайней мере, одна из них…
Мари невольно вздрогнула, однако, взяв себя в руки, произнесла:
- Ни одна из них… Но почему, скажите, вы мне задаете такие вопросы?
- Если с вами действительно никого нет, как вы утверждаете, я вас попрошу немного задержаться.
- Меня?
- Да.
- С какой стати?
- Чтобы избавить меня от лишней поездки, ведь мне пришлось бы завтра отправиться в нее, если бы я не встретил вас сегодня.
- Почему вы должны были ехать завтра?
- Мне надо было бы вас найти!
- Вы хотели бы меня найти?
- Как вы понимаете, не по собственному почину.
- От кого же у вас было такое поручение?
- От тех, кто вас любит.
И, понизив голос, он произнес:
- От мадемуазель Берты и господина Мишеля.
- Берта? Мишель?
- Да.
- Так, значит, он жив? - воскликнула Мари. - О, говорите же! Умоляю вас, скажите, что с ними?
Словно ожидая смертного приговора, Мари произнесла эти слова с такой безумной тревогой в голосе и так переменилась в лице, что на губах Куртена, с любопытством наблюдавшего за девушкой, появилась дьявольская улыбка.
Находя удовольствие в созерцании мук девушки, он не торопился с ответом.
- О нет, нет, успокойтесь, - наконец произнес он. - Он выздоровеет!
- Так, значит, он ранен? - торопливо спросила Мари.
- Как? Разве вы не знаете?
- О! Боже мой! Боже мой! Ранен! - воскликнула Мари, и ее глаза наполнились слезами.
От Куртена невозможно было ничего скрыть. Он обо всем догадался.
- Ба! - воскликнул он. - Его рана не такая опасная, чтобы долго залеживаться в постели. До свадьбы заживет!
Мари невольно побледнела.
Слова Куртена напомнили ей о том, что она до сих пор не удосужилась спросить о сестре.
- А что с Бертой, вы мне ничего про нее не сказали?
- О! Ваша сестра! Она умеет за себя постоять! Когда она подцепит мужа, то сможет сказать, что ловко приобрела состояние.
- Она не больна? Она не ранена?
- У нее только легкий жар.
- Бедная Берта!
- Она слишком много взяла на себя: не всякий бы мужчина выдержал испытания, которые ей пришлось пережить.
- Боже мой, - взволновалась Мари, - они больны и за ними некому ухаживать!
- О нет, они ухаживают друг за другом. Вы бы только взглянули, как ваша сестра, несмотря на свою болезнь, его лелеет! Правду говорят, что еще можно встретить мужчин, которым везет. Вот и господину Мишелю его суженая оказывает такую помощь, на какую не всякая мать способна… Ах! Если он не ответит ей самой пылкой любовью, это будет с его стороны черной неблагодарностью!
При этих словах Мари снова почувствовала себя несчастной.
Заметив смущение девушки, всадник злорадно улыбнулся.
- Но, - сказал он, - хотите узнать об одной вещи, о которой, как мне показалось, я догадался?
- О какой?
- Что господин барон предпочитает пепельные локоны самым сверкающим черным волосам.
- Что вы хотите этим сказать? - спросила дрогнувшим голосом Мари.
- Если надо, могу объяснить; я думаю, что это не будет для вас большой новостью: господин Мишель любит только вас, и, если Берта - имя той, на которой он должен жениться, сердце его принадлежит Мари.
- О сударь, - воскликнула Мари, - вы все выдумали, барон де ла Ложери никогда ничего подобного не мог вам сказать!
- Нет, но я сам обо всем догадался, ведь я отношусь к господину барону лучше, чем к близкому родственнику, и мое самое горячее желание - видеть бедного цыпленочка счастливым, и потому, когда ваша сестра вчера меня попросила сообщить вам о них, я дал себе слово обязательно сказать вам все, что думаю по этому поводу.
- Сударь, вы заблуждаетесь, - стояла на своем Мари, - господин Мишель вовсе не думает обо мне. Он жених моей сестры и, поверьте мне, любит ее без памяти.
- Мадемуазель Мари, вы напрасно мне не доверяете. Вы знаете, кто я? Меня зовут Куртен, я главный арендатор у господина Мишеля. Скажу вам больше: я его доверенное лицо…
- Господин Куртен, вы меня многим обяжете, - прервала его речь Мари, - если согласитесь…
- На что?
- Переменить тему разговора.
- Согласен, но, с вашего позволения, я повторяю мое предложение: садитесь на лошадь позади меня, ведь тогда дорога вам не покажется столь трудной. Я не ошибся, предположив, что вы направляетесь в Нант?
- Да, - ответила Мари, и, хотя Куртен не внушал ей доверия, она не посчитала нужным скрывать от человека, назвавшегося доверенным лицом г-на де ла Ложери, цель своего путешествия.
- Хорошо, - сказал Куртен, - я тоже еду в ту сторону, так что составлю вам компанию, если только… Если только вы направляетесь в Нант для выполнения какого-нибудь поручения, я бы охотно выполнил его и освободил бы вас от утомительных хлопот.
Несмотря на привычку говорить только правду, Мари пришлось солгать, ибо никто не должен был знать, почему она направлялась в Нант.
- Нет, вы мне ничем не можете помочь. Я иду к отцу: он скрывается в Нанте.
- А! - недоверчиво произнес Куртен. - Смотри-ка, господин маркиз скрывается в Нанте! Здорово придумано, нечего сказать, а те, кто отправился на его поиски, говорили, что перевернут весь замок и не оставят камня на камне.
- Откуда вы все это знаете? - спросила Мари.
Куртен тут же спохватился, ибо дал понять, что ему известны намерения жандармов, и поспешил исправить оплошность.
- Боже мой, - сказал он, - именно для того, чтобы просить вас не возвращаться в замок, и направила меня к вам ваша сестра.
- Ну вот, вы теперь видите, - сказала Мари, - ни мой отец, ни я не вернемся в Суде.
- Ах, да, я совсем забыл, - заметил Куртен таким тоном, будто эта мысль нечаянно пришла ему в голову, - а если ваша сестра и господин де ла Ложери захотят написать вам, не понадобится ли им ваш адрес?
- Я его и сама еще не знаю, - ответила Мари. - У моста Руссо меня должен встретить человек, который проводит меня до дома, где скрывается отец. Когда я увижу отца, я тут же напишу сестре.
- Прекрасно, если вам захочется что-нибудь передать вашим близким или если господин барон и ваша сестра надумают отправиться к вам и им понадобится проводник, обращайтесь ко мне.
И, многозначительно улыбнувшись, он произнес:
- О! Могу поспорить, что мне не раз придется ездить по поручению господина Мишеля.
- Опять! - воскликнула Мари.
- Ах, простите, я не знал, что вы так сильно рассердитесь.
- Да, ибо ваши намеки оскорбительны и для вашего хозяина, и для меня.
- Ба! - заметил Куртен. - Это всего лишь слова! У господина барона такое огромное состояние, что я не знаю ни одной девицы на выданье на десять льё вокруг, какой бы богатой наследницей она ни была, которая отказалась бы от такого завидного жениха. Мадемуазель Мари, - продолжил арендатор, считая, что все разделяют его преклонение перед деньгами, - стоит вам сказать одно лишь слово, и я ручаюсь, что это состояние станет вашим.
- Метр Куртен, - сказала Мари, бросив на фермера такой взгляд, который не оставлял сомнений об ее отношении к собеседнику, - я не сержусь на вас потому, что помню о вашей привязанности к господину де ла Ложери. Еще раз прошу, не говорите мне такого.
Куртен был невысокого мнения о добродетели Мари и не ожидал такой щепетильности от девушки, пользовавшейся репутацией волчицы. Его удивление возросло еще больше, когда он без труда заметил, что девушка отвечала взаимностью на любовь, которую пронизывающий взгляд арендатора разглядел в самом сокровенном уголке сердца барона де ла Ложери.
Какое-то время он был обескуражен ответом, какой вовсе не ожидал услышать.
Куртен рассудил, что своим нетерпением он может все испортить, и решил: пусть рыбка сама заходит в сети, а ему останется только ее вытянуть.
Незнакомец из Эгрефёя предположил, что предводители легитимистского восстания попытаются укрыться в Нанте. Маркиз де Суде - по крайней мере Куртен так думал - уже находился в городе. Туда же направлялась Мари. Малыш Пьер, по всей видимости, тоже окажется в городе. Любовь Мишеля к девушке станет нитью Ариадны, которая приведет к ее тайному убежищу, и оно несомненно будет тем местом, где укроется Малыш Пьер, что и стремился узнать метр Куртен; он рассудил, что, если он будет и дальше навязываться в провожатые Мари, это вызовет у нее подозрения, и, несмотря на огромное желание довести начатое им дело до конца еще сегодня, принял благоразумное решение - не торопить события и соблюдать осторожность; более того, он решил представить Мари некоторые доказательства своей благонадежности, чтобы у нее не оставалось сомнений на его счет.
- Ах, - воскликнул он, - вы пренебрегаете моей лошадью! Но если бы вы знали, как мне тяжело видеть, что ваши прекрасные ножки ступают на острые камни!
- Да, ничего другого мне не остается делать, - сказала Мари, - я не буду привлекать внимание, если пойду пешком, а не поеду на лошади позади вас. К тому же я хочу попросить вас, если можно, отъехать от меня на несколько шагов. Все, что может привлечь ко мне внимание, меня пугает. Не надо за мной ехать, не мешайте мне догнать крестьянок, ушедших вперед уже на четверть льё. Вот среди них я чувствую себя в относительной безопасности.
- Вы правы, - заметил Куртен, - тем более что нас нагоняют жандармы.
Мари хотела было уйти.
Двое жандармов действительно следовали за ними в трехстах шагах.
- О! Не бойтесь, - продолжал Куртен. - Я их остановлю у кабачка. Идите спокойно. Но скажите сначала, что мне передать вашей сестре?
- Передайте ей, что я только и думаю, только и молюсь о ее счастье.
- И это все, что вы хотите мне сказать? - спросил Куртен.
Девушка нерешительно посмотрела на арендатора. Однако лицо Куртена, которое выдавало все его тайные мысли, не внушало ей доверия. Опустив голову, она произнесла:
- Да, это все!
От Куртена между тем не ускользнуло, что Мари, хотя и не произнесла вслух имя Мишеля, не переставала думать о нем.
Арендатор остановился.
А Мари, ускорив шаг, поспешила догнать крестьянок, которые, как мы уже сказали, ушли вперед, пока девушка беседовала с Куртеном. Поравнявшись с ними, она пересказала Малышу Пьеру весь свой разговор с догнавшим ее арендатором, не упоминая, разумеется, о том, что имело отношение к молодому барону де ла Ложери.
Малыш Пьер посчитал необходимым проявить осторожность и не привлекать внимание этого человека, чье имя смутно напоминало ему о чем-то дурном.
Он шел вместе с Мари, немного отстав от ее спутниц, не спуская глаз с арендатора, который, как и обещал, остановил жандармов у двери кабачка, и с крестьянок, продолжавших свой путь; когда женщины скрылись за пригорком, беглянки поспешили к лесу, находившемуся в ста шагах от дороги, и с опушки его они могли проследить за теми, кто шел за ними.
Спустя четверть часа они увидели Куртена, погонявшего изо всех сил свою лошаденку. На их беду, мэр Ла-Ложери проехал слишком далеко от того места, где они спрятались, и Малыш Пьер не смог удостовериться в том, что случайный гость в доме Паскаля Пико, человек, обрезавший подпругу лошади Мишеля, и крестьянин, задававший вопросы Мари, были одним и тем же лицом.
Когда Куртен исчез из вида, Малыш Пьер и его спутница снова вышли к дороге, которая вела в Нант. По мере того как они приближались к городу, где Малышу Пьеру обещали найти надежное убежище, их страхи улетучивались. Малыш Пьер постепенно привык к своему платью, и крестьяне, мимо которых они проходили, не замечали в невысокой женщине, бодро шагавшей по дороге, ничего, что отличало бы ее от подруг в такой же одежде.
А это было уже немало, если они смогли ввести в заблуждение сельских жителей, чья интуиция если не равна, то, во всяком случае, не меньше развита, чем у военных.
Наконец они подошли к Нанту.
Малыш Пьер, перед тем как войти в город, надел чулки и башмаки.
Однако Мари никак не могла избавиться от чувства тревоги: она опасалась, что Куртен, не нагнав их, решит подождать, поэтому, вместо того чтобы войти в город через мост Руссо, беглянки сели в лодку, которая перевезла их на другой берег Луары.
Когда они находились напротив Буффе, кто-то схватил Малыша Пьера за плечо.
Вздрогнув, он обернулся.