- Вы говорите папаше Куртену: "Папаша Куртен, вы заблуждаетесь насчет ваших прав, вы не вправе задерживать собак маркиза де Суде ни как мэр, ни как землевладелец; вы имеете право на возмещение убытков, но об этом возмещении можно договориться полюбовно". А на это папаша Куртен вам отвечает: "О! Когда имеешь дело с вами, господин Мишель, всякие подсчеты ни к чему, все мы знаем вашу щедрость". А вы на это говорите: "Куртен, собак ты отдашь мне, а остальное уж мое дело". Я отвечаю: "Вот вам собаки, господин Мишель. Что до возмещения убытков, то тут, ей-Богу, дело можно уладить одним-двумя золотыми, никто не требует смерти грешника". И тогда, знаете ли, вы пишете записочку маркизу. Вы нашли собак и отсылаете маркизу, думая, что он о них беспокоится; по вашему приказу Рыжик или Ласка отведут их в замок. Тут уж ему нельзя будет не поблагодарить вас и не пригласить к себе… А может, даже для верности вам бы надо отвести их самолично.
- Хорошо, хорошо, Куртен, - сказал молодой барон, - отдай мне собак, я отошлю их маркизу, но не затем, чтобы он пригласил меня в замок. - Ты не прав в своих предположениях, - а потому, что с соседями надо жить в дружбе.
- Ну, тогда будем считать, что я ничего не говорил… Но все равно, барышни Суде - прехорошенькие девушки! А что касается возмещения убытков…
- Ах, верно, - улыбаясь, сказал молодой барон, - это более чем справедливо, вот тебе за ущерб, причиненный собаками, которые забежали на мою землю и съели половину зайца, убитого Бертой.
И он отдал арендатору все, что было у него в кошельке, то есть три или четыре луидора.
Его счастье, что там было так мало: окрыленный надеждой проникнуть в замок Суде, он отдал бы Куртену вдесятеро больше, окажись у него в кармане больше денег.
Куртен бросил оценивающий взгляд на несколько луидоров, полученных в возмещение убытков, и, передав поводок молодому человеку, удалился.
Но, отойдя на несколько шагов, он повернул назад.
- А все же, господин Мишель, - сказал он, снова приблизившись к хозяину, - не надо вам водить дружбу с этими людьми. Запомните, что я вам рассказал о господах из Торфу и Монтегю: и двух недель не пройдет, как поднимется большой шум, господин Мишель, это я вам говорю.
И на этот раз Куртен удалился окончательно, напевая "Парижанку" - к словам и мелодии ее он питал особое расположение.
Молодой человек остался один с двумя собаками.
X
ВСЕ СКЛАДЫВАЕТСЯ НЕ СОВСЕМ ТАК, КАК МЕЧТАЛ БАРОН МИШЕЛЬ
Сначала наш влюбленный собирался последовать первому совету Куртена, то есть отправить собак маркизу с Рыжиком или Лаской - слугами, работавшими на ферме и в замке; своими прозвищами, под которыми Куртен представил их нашим читателям, первый их них был обязан слишком яркому цвету шевелюры, а второй - сходством лица с мордочкой зверька, героя одной из самых очаровательных басен Лафонтена.
Однако поразмыслив, молодой человек решил, что в этом случае маркиз де Суде может ограничиться письменным изъявлением благодарности без всякого приглашения.
Если бы, на его несчастье, маркиз поступил именно так, возможность попасть в замок была бы упущена; пришлось бы ждать другого случая, а он выпадает не каждый день.
Если же, напротив, молодой человек отвел бы собак сам, его непременно пригласили бы: коль скоро ваш сосед был настолько любезен, что прошагал шесть или семь километров и лично сам доставил вам собак, которых вы считали пропавшими и которыми вы дорожите, его нельзя отпустить просто так, не пригласив передохнуть или даже, если время позднее, переночевать в замке.
Мишель достал часы: они показывали начало седьмого.
Мы уже говорили, кажется, что г-жа баронесса Мишель сохранила, а точнее, приобрела привычку обедать в четыре часа пополудни. В доме ее отца обедали в полдень.
Таким образом, у молодого барона было достаточно времени, чтобы сходить в замок, если бы он решился на это.
Но пойти в замок - значило принять трудное решение, а смелостью, как мы уже сообщали читателю, Мишель на обладал.
Четверть часа ушло на мучительные колебания. К счастью, в начале мая солнце заходит только в восемь часов вечера - следовательно, до наступления темноты оставалось еще полтора часа.
Впрочем, приличия позволяли явиться в замок и в девятом часу.
Но девушки ведь целый день были на охоте, устали, вдруг они рано лягут спать?
А молодой человек желал повидаться вовсе не с маркизом де Суде. Ради одного маркиза он бы не прошел шесть километров, тогда как для того, чтобы увидеться с Мари, мог бы, кажется, прошагать сотню льё!
Он решил не мешкая отправиться в путь.
Но тут молодой человек заметил, что он без шляпы.
Однако если бы он зашел домой за шляпой, то мог там натолкнуться на мать; начались бы расспросы: куда он идет, чьи это собаки?
Шляпа была ему ни к чему, отсутствие шляпы легко объяснить поспешностью: скажем, ее унесло ветром или же зацепило веткой, и она покатилась в овраг, а он из-за собак не смог ее подобрать.
Отсутствие шляпы грозило куда меньшими затруднениями, чем возможное объяснение с баронессой.
Поэтому молодой человек ушел без шляпы, ведя на поводке собак.
Не успел он пройти нескольких шагов, как стало ясно: чтобы добраться до замка Суде, ему не понадобится, как он рассчитывал, час с четвертью.
Как только собаки узнали дорогу, на которую свернул их вожатый, ему пришлось уже не тянуть их за собой, а удерживать.
Они учуяли псарню и натягивали веревку изо всех сил; если бы их впрягли в легкий экипаж, они домчали бы барона Мишеля за каких-нибудь полчаса.
Следуя за ними, молодой человек мог одолеть это расстояние за три четверти часа - надо было только бежать.
Поскольку нетерпеливое желание собак добраться до дома совпадало с его собственным, он не удерживал их.
Пробежав минут двадцать, они оказались в Машкульском лесу, через который вела самая короткая дорога, надо было только срезать угол на треть ширины леса.
В лес можно было войти, поднявшись на довольно крутой пригорок.
Молодой барон легко взбежал на него, однако, оказавшись на вершине, почувствовал, что ему надо отдышаться.
Собаки же такой потребности не ощущали.
Они не скрывали желания продолжить путь.
Барон воспротивился этому желанию, выгнувшись всем телом назад, в то время как они тянули его вперед.
Согласно одному из основных законов механики, две равные силы уравновешивают друг друга.
Молодой человек обладал недюжинной силой, и ему удалось сдержать собак.
Воспользовавшись остановкой, он достал платок и вытер лоб.
Пока он вытирал лоб и наслаждался прохладой, которую навевало ему дыхание вечера, ему показалось, что ветер донес издалека чей-то призывный крик.
Не он один услышал этот крик: ответом ему послужил долгий тоскливый вой, какой издают обычно потерявшиеся собаки.
И они с удвоенной силой начали рваться вперед.
Барон успел передохнуть, вытереть лоб, и теперь у него больше не было причин противиться желанию Позумента и Аллегро продолжить путь. Вместо того чтобы откинуться назад, он наклонился вперед и побежал.
Шагов через триста снова послышался призывный крик, на этот раз ближе, а следовательно, отчетливее первого.
Собаки ответили на него более долгим лаем и еще яростнее рванулись вперед.
Молодой человек догадался, что кто-то ищет собак и горлает их.
Мы просим наших читателей извинить нас за то, что вводим в письменную речь столь неакадемическое слово; но именно его употребляют наши крестьяне, чтобы издать тот особый крик, которым охотник зовет своих собак. Преимущество этого слова в том, что оно достаточно выразительно, а последняя и главная причина: я не знаю другого.
Еще через полкилометра в третий раз послышались те же звуки: зов человека, вышедшего на поиски, и ответ животных, которых он искал.
На этот раз Позумент и Аллегро рванулись с такой силой, что их вожатый, пытаясь угнаться за ними, был вынужден убыстрить шаг, с мелкой рыси он перешел на крупную, а с крупной - на галоп.
Минут пять он выдерживал этот бег, как вдруг на опушке леса показался какой-то человек, одним прыжком перепрыгнул через канаву и сразу очутился посреди дороги, преградив путь молодому барону.
Это был Жан Уллье.
- Вот те на! - сказал он. - Стало быть, господин любезник, вы не только отвлекаете моих собак от волка, на которого я охочусь, и пускаете их по следу зайца, на которого охотитесь сами, вы еще даете себе труд вести их на поводке.
- Сударь, - произнес молодой человек, еле переводя дух, - сударь, если я веду этих собак на поводке, то для того лишь, чтобы иметь честь лично отдать их господину маркизу де Суде.
- Ага! Вот так, без шляпы, без лишних церемоний? Не трудитесь! Теперь, когда мы с вами встретились, я могу отвести их сам.
И, прежде чем г-н Мишель успел помешать ему или даже разгадать его намерения, Жан Уллье вырвал у него из рук веревку и набросил ее собакам на шею, как набрасывают повод на шею лошади.
Почувствовав свободу, собаки опрометью понеслись по направлению к замку, а за ними, почти не отставая, побежал Жан Уллье, щелкая хлыстом и покрикивая:
- На псарню, негодники, на псарню!
Все это произошло так быстро, что собаки и Жан Уллье были уже в километре от барона, а барон не успел еще прийти в себя.
Убитый горем, он так и остался стоять посреди дороги.
Минут десять он простоял, раскрыв рот и не сводя глаз с поворота, куда скрылись Жан Уллье и собаки, как вдруг в двух шагах от него раздался нежный и ласковый девичий голос:
- Боже праведный! Господин барон, что вы делаете здесь, на дороге, в такой час, с непокрытой головой?
Молодой человек весьма затруднился бы ответить, что он делал: он мысленно провожал свои надежды, улетавшие к замку Суде, но не осмеливался последовать за ними.
Он обернулся, чтобы увидеть, кто заговорил с ним.
И узнал свою молочную сестру, дочь арендатора Тенги.
- Ах, это ты, Розина, - сказал он. - А сама ты сейчас откуда?
- Увы, господин барон, - ответила девушка, едва сдерживая слезы, - я иду из замка Ла-Ложери, где госпожа баронесса приняла меня очень плохо.
- Как это так, Розина? Ты же знаешь, матушка тебя любит и оказывает тебе покровительство.
- В обычные времена - да, но не сегодня.
- Что значит "не сегодня"?
- Истинная правда! Всего час назад, никак не больше, она велела выставить меня за дверь.
- Почему же ты не попросилась ко мне?
- Я попросилась, господин барон, а мне ответили, что вас нет.
- Как?! Меня не было в замке? Да я только что оттуда, дитя мое! Как бы ты быстро ни бежала, тебе не опередить меня, за это уж я ручаюсь!
- Ах! Быть может, так оно и есть, господин барон: видите ли, когда ваша досточтимая матушка прогнала меня, мне пришло в голову пойти к Волчицам, но я решилась на это не сразу.
- А что ты собираешься просить у Волчиц?
Произнести это слово Мишелю стоило немалых усилий.
- То же самое, за чем приходила к госпоже баронессе: помощи моему бедному отцу, он очень болен.
- Болен чем?
- Лихорадкой - он схватил ее на болотах.
- Лихорадкой? - переспросил Мишель. - Какой, злокачественной, перемежающейся или тифозной?
- Не знаю, господин барон.
- А что сказал доктор?
- Эх, господин Мишель, доктор живет в Паллюо; меньше чем за сто су он и с места не сдвинется, а мы не так богаты, чтобы платить сто су за визит доктора.
- И моя мать не дала тебе денег?
- Говорю вам, она даже видеть меня не пожелала! "Лихорадка! - воскликнула она. - Ее отец болен лихорадкой, а она пришла в замок? Гоните ее прочь!"
- Этого не может быть.
- Я сама слышала, господин барон, уж очень громко она кричала; и потом, меня ведь действительно выгнали.
- Постой, постой, - заволновался молодой человек, - сейчас я дам тебе денег.
И он сунул руку в карман.
Но, как мы помним, все, что у него было, он отдал Куртену.
- Боже! - воскликнул он. - Бедное мое дитя, у меня нет ни су! Вернемся вместе в замок, Розина, я дам тебе сколько нужно.
- О нет! - ответила девушка. - Туда я не вернусь ни за что на свете. Нет! Тем хуже, раз уж я решилась, пойду к Волчицам. Они сочувствуют чужому горю, они не выгонят бедную девушку, у которой отец при смерти и которая просит помощи.
- Но… - нерешительно возразил молодой человек. - Но ведь они, говорят, небогаты.
- Кто?
- Барышни Суде.
- О! Я не денег пойду у них просить… Они не милостыню подают: Господь свидетель, то, что они делают, гораздо лучше.
- Что же они делают?
- Они приходят туда, где люди болеют, и, если не могут вылечить больного, поддерживают умирающего и плачут вместе с теми, кто остался в живых.
- Да, - ответил молодой человек, - так они поступают при обычной болезни, но если это злокачественная лихорадка?..
- А разве они на это посмотрят? Разве добрые сердца разбирают, заразная эта хворь или нет? Видите, я сейчас иду к ним, верно?
- Да.
- Ну так вот, подождите здесь, через десять минут я вернусь с одной из сестер: она будет ухаживать за моим отцом. До встречи, господин Мишель. Ах! Никак не ожидала такого отношения от госпожи баронессы: выгнать точно воровку дочь вашей кормилицы!
И девушка удалилась, а молодой человек не нашелся, что ей ответить.
Но кое-что из сказанного девушки запало ему в душу.
Она сказала: "Подождите здесь, через десять минут я вернусь с одной из сестер".
Мишель твердо решил ждать; упустив один случай, он хотел воспользоваться другим.
А вдруг случится так, что вместе с Розиной придет Мари?
Но можно ли себе вообразить, чтобы восемнадцатилетняя девушка, дочь маркиза де Суде, вышла из дому в восемь часов вечера и отправилась за полтора льё ухаживать за бедным крестьянином, больным злокачественной лихорадкой?
Это было не то что неправдоподобно, это было просто немыслимо.
Розина наделяла сестер достоинствами, которых у них не было, подобно тому, как другие наделяли их пороками, которых у них не было.
Да и можно ли поверить, чтобы набожная баронесса Мишель, приписывавшая себе все добродетели, какие только были на свете, повела себя в таких обстоятельствах прямо противоположно тому, как поступили две девушки, осуждаемые всей округой?
А если все произойдет так, как предсказывала Розина, не будет ли это означать, что именно сестры Суде и есть подлинные христианки?
Но, разумеется, ни одна из них не придет.
Молодой человек уже повторил себе это в десятый раз за десять минут, когда из-за поворота дороги, за которым исчезла Розина, показались две женские фигуры.
В одной из них, несмотря на сгущавшиеся сумерки, он узнал Розину; но сопровождавшая ее особа была неузнаваема под длинной накидкой.
Барон Мишель был в таком смятении, а сердце так трепетало, что у него подкосились ноги, он не смог и шагу сделать навстречу двум девушкам и ждал, когда они подойдут ближе.
- Ну, господин барон, - гордо сказала Розина, - что я вам говорила?
- А что ты ему говорила? - спросила девушка в накидке.
У Мишеля вырвался вздох: этот твердый и решительный голос принадлежал Берте.
- Я говорила ему, - ответила Розина, - что у вас со мной не поступят так, как в замке Ла-Ложери, и не прогонят.
- Но ты, наверное, не сказала мадемуазель де Суде, чем болен твой отец? - спросил Мишель.
- По всем признакам, - ответила Берта, - болезнь походит на тифозную горячку. Поэтому нельзя терять ни минуты: это как раз та болезнь, какую надо начать лечить вовремя. Пойдете с нами, господин Мишель?
- Но, мадемуазель, - сказал молодой человек, - ведь тифозная горячка - заразная болезнь.
- Одни это утверждают, другие отрицают, - невозмутимо ответила Берта.
- Но тифозная горячка смертельна! - не унимался Мишель.
- Да, во многих случаях. Но бывает, что больные выздоравливают.
Молодой человек притянул Берту к себе.
- И вы хотите подвергнуться такой опасности? - спросил он.
- Разумеется.
- Ради какого-то неизвестного, чужого вам человека?
- Пусть нам он чужой, - с подкупающей мягкостью ответила Берта, - но кому-то он приходится отцом, братом, мужем. В этом мире нет чужих, господин Мишель, и разве судьба этого несчастного вам безразлична?
- Это муж моей кормилицы, - пробормотал Мишель.
- Вот видите, - заметила Берта, - вы были не правы, назвав его чужим.
- Но ведь я предлагал Розине вернуться вместе со мной в замок, хотел дать ей денег, чтобы она пригласила врача.
- А ты отказалась и решила вместо этого обратиться к нам? - спросила Берта. - Спасибо, Розина.
Молодой человек был смущен. Ему приходилось много раз слышать о милосердии, но он никогда не видел, чтобы кто-то проявлял его. И вот оно вдруг явилось перед ним в облике Берты.
Он шел за девушками в задумчивости, поникнув головой.
- Если вы идете с нами, - сказала Берта, - то будьте так добры, господин Мишель, возьмите этот ящичек с лекарствами.
- Да, но господин барон с нами не пойдет, - сказала Розина. - Он знает, как госпожа баронесса боится любой заразы.
- Ошибаешься, Розина, - возразил молодой человек. - Я иду с вами.
И он взял ящичек, который протянула ему Берта.
Час спустя все трое подходили к хижине отца Розины.
XI
МУЖ КОРМИЛИЦЫ
Эта хижина стояла не в самой деревне, а несколько поодаль, на опушке, примерно на расстоянии ружейного выстрела. Она примыкала к рощице, куда выходила задняя дверь.
Папаша Тенги, как обычно называли отца Розины, был шуаном; в юности он участвовал в первой вандейской войне под началом знаменитых вождей: и Жолли, и де Куэтю, и Шаретта, и Ларошжаклена.
Он был женат и имел двоих детей. Старшим был сын, который, подчиняясь законам о рекрутском наборе, служил в это время в армии. Младшей была дочь Розина.
После рождения каждого из них жена Тенги - как делают обычно бедные крестьянки - кормила грудью еще одного новорожденного ребенка.
Молочным братом юного Тенги был последний отпрыск знатного дворянского рода из Мена; его звали Анри де Бонвиль, и вскоре он появится на страницах нашего повествования.
А молочным братом Розины был, как мы уже знаем, Мишель де ла Ложери, одно из главных действующих лиц нашей трагической истории.
Анри де Бонвиль был двумя годами старше Мишеля; прежде мальчики часто играли вдвоем у порога того дома, куда Мишелю предстояло теперь войти вслед за Розиной и Бертой.
Позднее они снова увиделись в Париже. Баронесса де ла Ложери всячески поощряла дружбу сына с молодым человеком, занимавшим благодаря своему имени и состоянию видное положение в западных провинциях.
Эти два младенца принесли в дом Тенги некоторый достаток. Но таков уж вандейский крестьянин - своего достатка он не показывает никогда.