- Нет, травма! Самая настоящая травма: Она теперь сказывается на его психике. Мальчик рассеян, плохо спит, вспыльчив. Ты должен сходить к судебному все ему объяснить…
Шулейко хранил угрюмое молчание.
- Ну, пойми!. - умоляюще воскликнула сестра - Мальчику на следующий год в институт… - Перестань называть его мальчиком!..
- Хорошо. Подумай сам: куда он сможет поступить с судимостью? Хочешь, чтобы он попал в ПТУ?
- Сначала он пойдет в армию.
- Ты хочешь, чтобы его услали в Афганистан?! - ужаснулась сестра.
- Куда бы его ни послали, он должен стать человеком, - отрезал Алексей Сергеевич.
Судебно-медицинский эксперт, ровесник Шулейко, усталый, с мешками под глазами, нервно поигрывал блестящим никелированным молоточком.
- Я не обнаружил никаких следов черепно-мозговой травмы. Возможно, был ушиб. Но он никак не сказывается на психическом здоровье вашего сына, - втолковывал врач Алексею Сергеевичу. - Вадим Шулейко совершенно вменяем… Скажу вам честно: мне глубоко противна его выходка. Старый заслуженный скульптор подарил городу свои работы. В кои-то веки у нас придумали что-то оригинальное - Ретро-сад… Я дважды ходил туда с женой… Замечательно! Духовой оркестр играет старинные вальсы, фокстроты. Кинозал повторного фильма… Парусник-ресторан, в меню - старинные блюда… И вдруг такое хулиганство! Даже не хулиганство, а настоящий вандализм!
- Я согласен с вами, Леонид Леонидович… - тяжело вздохнул Шулейко. - Но вы не хуже меня знаете, что у каждого общественного, как и у антиобщественного явления, есть свои глубинные корни… Вы "Покаяние" смотрели?
- Нет. Еще не успел.
- Жаль. Прекрасный фильм. Может быть, вам после него стали бы яснее мотивы поведения Вадима?
- Какие там, к черту, мотивы! - вспылил эксперт. - Там один мотив - рок! Рок-музыка. Вадим и его компания - самые настоящие рокоманы. Наслушались, обалдели и пошли крушить… Хорошо еще, вместо людей им попались статуи… Я скажу вам, как врач… Впрочем, вы и сами биолог… Уж вы-то меня должны понять. Этот "кайф", который ловит молодежь от тяжелого рока, связан с образованием в крови эндофинов - морфиноподобных веществ удовольствия. Таким образом, рок оказывает не только психологическое, но и биохимическое воздействие на человека. Как алкоголь, как героин… С юридической точки зрения неважно, отчего эти парни пришли в раж - от стакана водки, укола иглой или от рок-балдения. Важны последствия этого экстатического состояния. Вы любите рок?
- Нет. Для меня рок - это не музыка. Музыка, как любой вид искусства, призвана возвышать, облагораживать, очищать. Машинные же ритмы рока отупляют, низводят до уровня роботов… Нет, нет… Это не музыка.
- Странно, что вы не сумели втолковать все это своему сыну!
- Тут нет ничего странного! Уверен, что и Вадиму, и его друзьям "тяжелый металл" чего-чего, а уж эстетического удовольствия не доставляет. Просто они бравируют тем, что слушают иную музыку, чем мы, носят иную одежду, чем мы, и даже говорить стараются не так, как мы…
- За что же это мы так провинились перед ними?
- Думаю, что каждое старшее поколение виновно перед теми, кого оно вводит в этот весьма несовершенный мир, а степень его несовершенства возрастает век от века, теперь же, наверное, и год от года…
- По вашей логике, восемнадцатый век во сто раз совершеннее нашего времени?!
- Я не связываю совершенство века лишь со скоростью удовлетворения наших потребностей. Степень несовершенства мира растет вместе с прогрессом орудий смерти, оружия массового уничтожения. Для вас, врача, как и для меня, биолога, это должно быть очевидным.
- Ну что ж… Допустим.
- Так вот, молодежь и не может нам простить того, что мы вызвали ее к жизни в такой мир, где эта жизнь в любой день, в любой час может прерваться… И это чувство тревоги, несовершенства, обиды, естественно, переносится на нас - старших, которые, как им кажется, придумали этот мир и управляют им совершенно по-идиотски. Им невдомек, что мы сами его получили в наследство таким. А раз ничего не успели в нем исправить, перестроить, то мы и виноваты. Но ведь мы действительно перед ними виноваты! Подумайте: их наследство, которое они получат от нас, куда тяжелее того, что мы приняли от отцов, - бинарные газы, "звездные войны", СПИД, наркотики, Чернобыль…
- Простите меня, но вы рассуждаете, как пятнадцатилетний подросток.
- Совершенно верно! Я привел вам аргументы своего сына. Три года назад он швырнул камень в лобовое стекло грузовика, за которым торчал портрет Сталина… Знаете, из старых "Огоньков" вырезают и наклеивают на стеклах. Почему-то это модно среди чистильщиков обуви и грузовых шоферов… Так вот у нас был серьезный разговор с сыном. Я понял, что все положительные деяния Сталина растворились для молодежи в понятии "массовые репрессии". Чем дальше от 37-го, тем труднее все это понять и объяснить… Вадим мне сказал: папа, пока не наказаны те, кто творил беззакония, не может быть и речи о социальной справедливости в нашей стране!
- Но швырянием камней в стекла грузовика и приемами карате социальную справедливость не установишь!..
- Я согласен. А вот для пятнадцатилетних мир - без полутонов.
- Что они знают о тонах и полутонах?! - вскричал Леонид Леонидович. - Когда мне было пятнадцать лет, у меня были арестованы отец и мама - по "делу врачей". Я же не пошел бить стекла и крушить монументы?!
- А зря. Я бы пошел, - тихо сказал Шулейко.
- Ну, в таком случае нам говорить не о чем. И сын ваш - яблоко от яблони.
Шулейко постучал в дверь с табличкой "Следователь" и, не дожидаясь разрешения войти, переступил порог. За канцелярским столом писала что-то молодая женщина в милицейской тужурке. Красивые пышные волосы падали на лейтенантские погончики.
- Можно? - робко осведомился Шулейко.
- Давайте вашу повестку, потребовала женщина, не поднимая головы.
- Простите, я без повестки… Следователь подняла глаза от бумаг.
- Я отец Вадима Шулейко. Мне сказали, вы ведете его дело…
- Извините, я не могу уделить вам времени. Я вас не вызывала. Ко мне сейчас придет свидетель. Мне надо подготовиться… Извините.
- Но как же так? Я же его отец… Я тоже свидетель, если хотите… Я могу рассказать вам о нем гораздо больше, чем любой свидетель.
- И все-таки вам лучше обратиться к адвокату. Для него ваша характеристика сына будет во сто крат важнее…
- А для вас? Вы же должны знать личность своего подсудимого… Нет, обвиняемого. Или как там у вас?
- Подследственного.
- Да-да, вот именно. Под-след-ствен-но-го…
- Хорошо. Что вы хотите сказать? Только коротко. В двух словах, пожалуйста.
- В двух не смогу… Я только что вернулся из экспедиции. Почти год не был дома. И вдруг такая новость…
- Почему новость? У вашего сына уже был привод в милицию.
- Да. Вы правы. Он разбил стекло машины с портретом Сталина.
- Это не меняет сути дела. Он совершил правонарушение, нанес материальный ущерб…
- Материальный ущерб возмещен.
- Не все можно возместить деньгами…
- Согласен… Вы знаете, я вас немножко боюсь… когда не имел дел с милицией, кроме прописки… Но не могу сказать вам самое главное… Вот шел сюда, было ясно. По крайней мере знал с чего начать.
- Выпейте воды.
- Спасибо… Скажите, что ему грозит?
- В драке пострадал сотрудник милиции. Я должна выяснить, кто его ударил. Если это ваш сын, то его ждут исправительно-трудовые работы…
- Простите, как вас зовут?
- Оксана Петровна.
- Оксана Петровна, наверное, у вас есть дети?
- Нет. Но это к делу не относится.
- Да-да… Конечно… Я вижу, мое время вышло. Не буду вас отвлекать. Не буду давить вам на психику. Следователь должен работать непредвзято… Наверно, мне в самом деле надо поговорить с адвокатом…
- Хотите поговорить с сыном?
- Да, конечно! Если это возможно.
Комната свиданий следственного изолятора. Решетки на окнах. За столом двое: юнец лет семнадцати и Алексей Сергеевич.
- Скажи, зачем ты это сделал? - с тяжелым вздохом спросил Шулейко.
Сын смотрел прямо и жестко, он не прятал глаз.
- Понимаешь, папа… Мы уничтожили пошлость… То, что они выставили под маркой "ретро", - это пережитки эпохи культа. Это не имеет право на существование.
Алексей Сергеевич вспылил:
- Кто тебе дал право это решать, щенок?!
- А по-моему, это мое естественное право - решать, что такое хорошо и что такое плохо, - спокойно возразил Вадим. - И потом, если я щенок, то кто тогда ты, отец щенка?
- Ладно, оставь это… Тебе не понравились эти скульптуры. Пусть так. Но ведь тебя с дружками никто не звал в этот парк. Он создан для людей иного поколения, рассчитан на их восприятие, на их вкусы, на их память…
- Да мы бы и не пошли туда… Что там делать? Просто у тамошнего причала стоит эта плавдискотека "Фрегат". Там выступает всемирно известная рок-группа "Иерихон", суперметалл… Ну, да тебе все равно… Понимаешь… Ну, как тебе объяснить… Там сверхсовременность, ритмы будущего, и вдруг выходишь и вляпываешься в эту махровую пошлость… Девушка с веслом, юноша с ракеткой… Обидно стало за город. Если хочешь - за Отечество… Вспышка такая была… У нас все каратисты… "Кия!"… Мы ведь не кувалдами били. Ладонями вот, ногами…
- Ты был трезв?
- Да. Мы все были трезвы. Пили безалкогольные коктейли типа "Слеза комсомолки" и "Радость старца"… Там сейчас ничего другого нет… Правда, от музыки прибалдели. Видимо, разрядка нужна была.
- Что ж, хорошо разрядились, мальчики… Скажи мне честно: ты ударил милиционера?
- Нет.
- Слава Богу! Камень с сердца…
- Но они-то думают, что я…
- Ничего, разберутся… Раз не ты, уже легче. Я тебе верю. Это главное. А кто его ударил?
- Не видел. Темно было. Знаю только, что не Лешка. Он пацан еще… Он со мной рядом был. Все побежали… Ну а мы не спешили. Вот нас и зацапали.
- Дурень стоеросовый! Оболдуй! Зацапали, не спешили! - Будешь ругаться, попрошу, чтоб меня увели в камеру.
- Ладно, я тебе дома все скажу… Дома, слышишь?! Я думаю, ты скоро вернешься. Ну а теперь дай обниму. Хоть бы с приездом поздравил, черт…
Они обнялись.
- С приездом, папа!
Шулейко встретил Оксану Петровну, заметно повеселев.
- Это не он! - радостно сообщил Алексей Сергеевич. - Я ему верю… Рано или поздно это выяснится. Вы сами в этом убедитесь!
- Посмотрим, посмотрим… Не все так просто, как вам кажется.
- Но я-то знаю точно! Теперь дело времени.
- Дело времени и доказательств.
- Будут, будут доказательства! Все. Ухожу. Не смею больше мешать. Спасибо вам!
Шулейко заглянул в дорожную сумку, извлек оттуда раковину-крылорог.
- Вот из тропических морей. Сам достал. Пожалуйста, возьмите на память. - Ради Бога, заберите обратно!
- Почему?!
- Во-первых, это может быть расценено как попытка подкупа должностного лица. Во-вторых…
Тут Оксана Петровна впервые за весь разговор улыбнулась.
- Во-вторых, я страшно боюсь всякой морской нечисти - медузы, улитки, ракушки… Это не по мне. Уберите!
- Хорошо. Я подарю ее вам, когда Вадим вернется домой.
Шулейко положил раковину в сумку и наткнулся на пакет с дневником Михайлова.
- Вот еще какое дело! - достал он дневник. - Посоветуйте, кто сможет разъединить листы слипшегося дневника? Это очень интересный человеческий документ. Я смог прочитать только половину…
И Шулейко рассказал историю находки.
Оксана Петровна осторожно взяла находку в руки.
- Можете оставить его мне. Я покажу нашим криминалистам.
Эй, на "Сирене"!
Севастопольский арестный дом. В комнате свиданий обритый наголо Михайлов пытался объяснить Надежде Георгиевне, что, собственно, произошло.
- Этого никто не мог предвидеть… Понимаешь, отец Досифей попал в зону фокуса иероизлучения… Никто даже не мог предположить, что это смертельно. Так совпало. Очень сильный шторм. Шел мощный иерозвук, и он остановил его сердце, как останавливают маятник часов… Моей вины здесь нет. Дмитрий тебе все объяснит!
- Я знаю, я знаю, ты не виноват! - кричала ему через барьер Надежда Георгиевна. - Дмитрий Николаевич хлопочет по начальству. Он все уладит. Все будет хорошо. Тебя непременно оправдают! Непременно! - Окончено свидание. Жандарм увел Михайлова в камеру. Его везли в вагоне под конвоем, его везли на извозчике, и под стук колес, и под цокот копыт в ушах Михайлова звучали слова высочайшего монаршего повеления: "По обстоятельствам военного времени и учитывая крайнюю нужду в специалистах подводного плавания, заменить каторжные работы бывшему старшему лейтенанту Михайлову отбыванием воинской повинности по усмотрению морского министра, а в случае первого боевого успеха, восстановить его во всех правах…"
На причале военной гавани Михайлова сопровождал офицер штаба, бывший его однокашник по Морскому корпусу, капитан 2-го ранга Эльбенау, худощавый рыжеусый остзеец с аксельбантом.
- Своим освобождением, Николь, ты обязан только тому, что за год боевых действий Подводная бригада не потопила ни одного судна. Это удручает. Но у тебя есть шанс отличиться. Правда, лодка старая, из резерва, и команда такая, что - чемоданы за борт и тушите свечи. Одним словом, каюк-компания. Но не падай духом. Чем смогу - помогу!
- У меня к тебе и к Штабу одна-единственная просьба. Пусть с дачи брата из Фороса пришлют мне мои приборы и установку. И еще - не в службу, а в дружбу: выпиши сюда Наденьку…
Темно-красные корпуса судоремонтного завода походили на тюремные равелины, которые только что покинул Михайлов. Бабы, стоя на шатких лесах, шкрябками обдирали ракушки с бортов поднятого на клети эсминца. Их лица были замотаны платками до глаз. Неприязненными взглядами провожали они фигуры офицеров в белоснежных фуражках и щеголеватых кителях.
У причальной стенки стояла ржавая подводная лодка. На корме полоскался андреевский флаг. В носу тускло отливали медные литеры славянской вязи: "Сирена".
- Эй, на "Сирене", - окликнул Михайлов вылезшего на палубу замызганного матроса. - Где у вас старший офицер?
- Так что третьего дня застрелимшись… - нехотя ответил матрос и тут же скрылся в люке. В руках он держал странный полосатый сверток. Старший лейтенант ловко пронырнул узкую стальную шахту и очутился в центральном посту. Здесь три полуголых матроса азартно резались в карты. Один из них, вислоусый крепыш, встал и заслонил широченной спиной товарищей по игре. Голая грудь его была изукрашена замысловатой японской татуировкой. Перебитый нос придавал ему вид свирепый и отчаянный.
- Кондуктор Деточка, - вальяжно представился крепыш. - Боцман этого парохода.
- Где офицеры?
- А хто хде. Ремонт…
- Почему картеж?! Кто этот голый? - кивнул Михайлов на матроса, прикрывавшего срам бескозыркой.
- О тот? - уточнил боцман. - Та проигравься на всю одежду… Нательный крест на кон поставил. Отыграться хочет. Нас, ваше благородие, тут как кутят в лукошко собрали. Мол, топить, так всех разом… Штрахвованные мы.
- Тебя за что?
- Та перекрыл кислород одному гаду, чтоб до чужих баб не лез…
- Тебя? - ткнул пальцем Михайлов в матроса, так и не выпустившего из рук карты.
- За дерзостные речи против начальства.
- Тебя? - старлейт перевел взгляд на проигравшегося.
- Юнкер флота Покровский, ваше благородие. Списан на "Сирену" за дуэльный поединок.
- Из студентов?
- Так точно. Петроградский политехнический.
- Очень хорошо. Оденьтесь. Ваш долг я выплачу из своего жалованья. Боцман, на моем корабле карты будут только штурманские. Увижу кого с колодой - вздерну на перископе!
Михайлов перелез в носовой отсек. Брови его поднялись к козырьку фуражки. На запасных торпедах лежал распе-ленутый младенец и верещал, дрыгая ножками.
- Эт-то что такое?
- Так что младенец мужеского полу, вашсокродь! - обескураженно развел руками длинный худой матрос, которого Михайлов уже видел на палубе. - Тут бабье с утра работало… Нашли вот в боцманской выгородке. Подкидыш, значит.
- Чей грех? - поинтересовался командир, стараясь быть спокойным.
Матросы захмыкали, пряча глаза.
- Царя морского, - один за всех ответил боцман, пытаясь завернуть ребенка в чистую тельняшку. - Вот тут и записка при ём. Мамаша, черти б ее колыхали, просит, чтобы крестили Павлом и сделали, значит, из него доброго моряка.
- Младенца в сиротский приют! - распорядился Михайлов. Потом передумал. - Отставить в приют. Свезешь, - кивнул он кучерявому матросу, - как тебя?!
- Нефедов, вашсокродь.
- На вот тебе "синенькую"… Свезешь в Форос на дачу приват-доцента Михайлова. Я ему записку напишу.
- Слушаюсь, вашсокродь! - радостно гаркнул Нефедов.
Юнкер флота Покровский, миловидный интеллигентный юноша, помогал Михайлову монтировать в центральном посту "Сирены" сложную установку, напоминавшую орган с причудливо перевитыми трубами.
- Иерозвуки издает не только штормовое море, - объяснял изобретатель своему помощнику, - но и все работающие машины. Шум судовых винтов в воде можно услышать, ну, скажем, за три мили. А иерозвуки, рождаемые вибрацией корпуса, слышны за сотни миль. Значит, корабли противника можно обнаруживать еще до того, как над горизонтом покажутся их дымы… Вот этому я и буду вас учить.
- Ваше благородие…
- В неслужебное время я для вас Николай Николаевич.
- Николай Николаевич, можно ли искусственно генерировать иерозвуки? Не дожидаясь, когда разволнуется море…
- Можно. Над этим я как раз и бьюсь. Кое-что уже удалось…
- Но если удастся создать достаточно мощный иерогеператор, то… То человечество обретет могучее оружие, эдакий меч-кладенец… - развивал свою мысль Покровский.
- Да, в убийственной силе иерозвука я уже имел несчастье убедиться, - вздохнул Михайлов. - Как выяснилось он может остановить сердце, разрушить клетки головного мозга.
- Представляете, в сторону вражеской, армии направляется мощная иероволна, у всех вражеских солдат разом останавливаются сердца. Полки, дивизии, корпуса падают замертво. Не нужны пулеметы, орудия, аэропланы!
- И когда человечество осознает гибельность такого оружия, то все войны изживут себя. На земле настанет вечный мир… Что это у вас за проводок над головой?
Покровский дернул за свисавший с подволока проводок, и на штурманский столик свалилась огромная корабельная крыса, которая тут же шмыгнула под ближайший трубопровод.
- Черт, какая мерзость! - возмутился Михайлов. -
И много тут этой дряни?
- Хватает, - невозмутимо сообщил боцман Деточка. - Не лодка, плавзверинец. В ремонте стоим. Набежали хвостатые. Житья от проклятущих нет. Никаким их ладаном не выкуришь… :
- Выкурим, - пообещал Михайлов. - Достаньте мне завтра духовую трубу из оркестра. Корнет-а-пистон…
- Слушаю-с! Медную музыку страсть как обожаю!
…В раструб духового инструмента командир "Сирены" вставил небольшое приспособление вроде сурдинки, поднес мундштук к губам и проиграл беззвучный пассаж. Потом вызвал боцмана и приказал:
- Отдраить на лодке все люки!