Когда его приказание было выполнено, Михайлов спустился в центральный пост и заиграл на своей бесшумной трубе. Он шел из отсека в отсек, а впереди него бежала, выскакивая в лодочные люки, перебегая по швартовым на стенку, стая черных портовых крыс. Их гнали иерозвуки, неслышимые, но невыносимые для живых существ.
Боцман Деточка от удивления сбил фуражку на затылок:
- Всякое видал, ваше благородие, но такую чуду - господь не привел.
- Это как в сказке Андерсена! - восхищался юнкер флота Покровский. - Помните, мальчик волшебной флейтой выгнал всех мышей из города?
Но боцман Андерсена не читал… Он насаживал на швартовы жестяные диски крысоотбойников.
Подводная лодка "Сирена" вышла в свой первый боевой поход с новым командиром. Волны захлестывали мостик, где старший лейтенант Михайлов в тщетной надежде обозревал море в бинокль.
Сигнальщикам он посулил:
- Первому, кто обнаружит неприятеля, - Георгиевский крест и от себя лично жалую сто рублей. Зрите, братцы, в оба!
Сигнальщики жаловались:
- Все глаза проглядели, ваше благородие! Хучь бы дымок где. Затаились супостаты. В море не выходят.
Михайлов спустился в центральный пост, где юнкер Покровский прижимал к ушам слуховые трубки, пытаясь уловить иерозвуки неприятельских судов.
- Ну что, Юрий? Тихо?
- Один фон идет, Николай Николаевич… Михайлов потер усталые глаза.
- А что, если мы попробуем послушать в подводном положении? Обычный звук распространяется в воде лучше и дальше, чем в воздухе. Может быть, и низкие частоты иероизлучения подчиняются тем же законам?
- Да, если учесть, что иерозвук во сто крат лучше проникает сквозь металл и, камень, чем обычные шумы, - охотно поддержал юнкер идею командира, - то чтоему водная среда?!
Михайлов крикнул в переговорную трубу:
- По местам стоять, к погружению!
Он сам задраил верхний рубочный люк, и в балластных цистернах "Сирены" взбурлила забортная вода. Теперь Михайлов и Покровский вместе сидели у "иерофона", как назвал изобретатель свой аппарат.
- Боцман, держать глубину тридцать футов! - распорядился командир. Через некоторое время командир приказал:
- Боцман, погружайся на глубину сто пятьдесят футов…
- Есть погружаться на глубину сто пятьдесят футов.
- Глубина сто пятьдесят футов… - бесстрастно доложил боцман, а сам украдкой перекрестил глубиномер и тяжело вздохнул.
Лодка шла на предельной глубине. Сквозь заклепки сочилась забортная вода. Увесистые капли звучно шлепались в мертвой тишине. Матросы подставляли под опасную капель жестянки из-под консервов.
- Есть! - радостно вскрикнул Покровский. Стрелка основного прибора "иерофона" дрогнула, отклонилась и мелко задрожала у румба "зюйд-зюйд-вест".
- Рули на всплытие! - тут же отозвался Михайлов. - Курс 190… На какой глубине открылся иерозвук? - спросил он Покровского.
- На ста пятидесяти футах!
- Запишите это в аппаратный и вахтенный журналы.
Лодка всплыла, и в перископ Михайлов увидел вражеский большой тяжело груженный пароход. Из высокой трубы валили густые клубы дыма.
- Боевая тревога! Торпедная атака!
Матросы разбежались по боевым постам, замерли у приборов и механизмов.
В Михайлове и следа не осталось от обычной благодушности чудака-ученого. Отважный до отчаянности командир вел "Сирену" в атаку.
- Первый, второй - пли! - сорвалось с губ старшего лейтенанта. В перископ хорошо было видно, как в районе спардека над пароходом взметнулся столб огня, дыма, пара, угольной пыли… К окуляру перископа поочередно прикладывались боцман Деточка, юнкер флота Покровский, матросы-рулевые… Экипаж был радостно взбудоражен первой боевой удачей.
Во время ужина в тесную кают-компанию "Сирены" постучались делегаты от команды: боцман, Покровский и торпедист Нефедов.
- Ваше благородие, - обратился к Михайлову боцман, - дозвольте вам плезир от команды сделать!
Все трое грянули в честь командира "Кудеяра-разбойника". Особенно выделялся боцманский бас:
Их было двенадцать разбойников…
"Аллах карает нас за грехи!"
Поход продолжался. В чудовищной тесноте механизмов матросы несли вахты, спали, ели. Торпедист Нефедов пел под балалайку подводницкую частушку:
Если вы утопнете
И ко дну прилипнете,
День лежите, два лежите,
А потом привыкнете!
Ранним утром 14 сентября 1915 года старший лейтенант Михайлов увидел в перископ шхуну под турецким флагом. Он тут же отдал приказ об атаке, но, приглядевшись, заметил, что парусник не подавал признаков жизни и шей по воле ветра: хлопали паруса, само по себе вращалось штурвальное колесо… Когда "Сирена" всплыла и пустила сигнальную ракету, никто не вышел на палубу.
Михайлов велел абордажной команде готовиться к высадке на судно. На высокий борт шхуны полетели "кошки" с тросами, по тросам полезли подводники. Вместе с ними перебрался на захваченное судно и старший лейтенант Михайлов. Моряки обследовали все палубы, кубрики, рубки шхуны, но нигде не обнаружили ни одной живой души. Уныло поскрипывали на качке распахнутые двери.
- Николай Николаевич, смотрите! - юнкер флота Покровский снял с плиты кофейник. - Теплый еще…
- Ума не приложу, куда они все подевались?! - растерянно пожал плечами Михайлов. - Все вещи - документы, деньги, карты - целы. Вот даже вахтенный журнал, как оставили раскрытый, так и лежит… Только тут все по-турецки… Ничего не поймешь.
- Может быть, их напугал наш перископ, - предположил Покровский, - и они ушли на шлюпках?
- Да нет же… Я обнаружил шхуну, когда на ней уже никого не было. Да и шлюпки вон висят нетронутыми…
- Чертовщина какая-то…
Прибежал боцман:
- Ваше благородие, у них тут все часы стоят - в ходовой рубке, и у капитана, и в кубрике. Все одно и тоже время показывают. Будто кто их все разом остановил!
Михайлов задумчиво покачал головой:
- Спасибо, боцман, за ценное наблюдение… Загадки дома разгадывать будем. Шхуну на буксир. Курс - на Севастополь.
В Севастополь "Сирена" входила торжественно: под гром оркестра с Приморского бульвара. Подводная лодка тянула за собой приз - трехмачтовую турецкую шхуну. Михайлов разглядывал в бинокль публику. Среди оживленной толпы мелькнуло лицо Наденьки.
Командующий флотом Черного моря адмирал Эбергард принимал командира "Сирены" в кабинете.
- Выражаю вам свое чрезвычайное удовлетворение вашим походом. Рад сообщить, что вы не только восстановлены в своих прежних правах, но и произведены в следующий чин.
Эбергард вручил Михайлову погоны капитана 2-го ранга.
- Поздравляю вас. Представьте всех отличившихся к знаку ордена Святого Георгия.
- Я бы просил, ваше высокопревосходительство, произвести юнкера флота Покровского в мичманы.
- Мы рассмотрим этот вопрос. У вас есть еще какие-либо просьбы, пожелания?
- Да, ваше высокопревосходительство. Тот аппарат, с помощью которого мы обнаружили неприятеля, нуждается в усовершенствовании. Нужны средства…
- Да, я слышал кое-что о ваших химерозвуках.
- Иерозвуках, ваше высокопревосходительство! - поправил его Михайлов.
Эбергард нахмурился.
- Сейчас война и надобно воевать. Прожекты отложим до победы.
На Приморском бульваре Надежда Георгиевна подвела к Михайлову миловидную девушку:
- Это Оленька Зимогорова… Наша бывшая спящая красавица… Дмитрий Николаевич сумел разбудить ее с помощью вашей "иерихонской трубы".
- Я вам очень признательна!.. - смущенно произнесла девушка.
- Ну что ж, знакомство за знакомство! - улыбнулся Михайлов. - Юрий Александрович!
Он сделал знак молодому стройному мичману в белом кителе. Покровский поклонился дамам.
- Рекомендую, - не без гордости представил его Михайлов, - мой боевой товарищ Юрий Александрович Покровский, Человек всесторонне одаренный: замечательный художник и еще более способный физик, я боюсь быть пророком, но его ждет оч-чень большое будущее.
Покровский галантно предложил Оленьке руку, и они спустились вниз к самому морю. Надежда Георгиевна с Михайловым остановились у балюстрады с видом на Константиновскую батарею.
- Я работаю в клинике Дмитрия Николаевича, - сказала она, провожая глазами Оленьку с мичманом. - Мы сумели пробудить от летаргического сна четырех из шестерых. И все это с помощью вашего изобретения… Дмитрий Николаевич говорит, что вам нужно срочно оформить патент.
- Да, да, - рассеяшю соглашался Михайлов. - Вот окончится война, и я непременно этим займусь… Ах, как жаль, что я не кончал университета. Не хватает теоретических познаний. Я жалкий практик, натолкнувшийся на интереснейшее явление и не умеющий описать его языком науки. Великое счастье, что рядом со мной Покровский. Он великолепный аналитик.
Пальцы Михайлова сжали плечо молодой женщины.
- Надежда Георгиевна… Я глубоко виноват перед вами… Я постучался в ваше сердце и давно должен был отвести вас к венцу… Но что я могу предложить вам, кроме черного наряда вдовы? Подводники - это разновидность смертников. Мы заложники моря. "Сирена" завтра снова уходит в поход… Кстати, как там наш подкидыш?
- Мальчуган очень хорош. Дмитрий Николаевич нашел ему кормилицу.
Михайлов нервно потеребил бородку…
- Не знаю, как вы к этому отнесетесь… Но я решил записать Павла на свое имя.
- Это весьма благородно с вашей стороны.
- Не переоценивайте моего благородства. Я просто хочу, чтобы у моих бумаг, чертежей, расчетов был наследник, продолжатель моего дела. Я тороплюсь, ибо жизнь подводника во сто крат более бренна, чем у любого из смертных…
- Вы так часто говорите об этом… Мне страшно!.. Вы не боитесь накликать на себя беду?
- Я боюсь только одного - не успеть. Не успеть сделать главного в жизни.
Взвыла сирена выходящей из севастопольской бухты подводной лодки. Мимо балюстрады Приморского бульвара черной тенью проскользнул силуэт субмарины. Михайлов поднял ладонь к козырьку, отдавая честь уходящему в бой кораблю.
Поздней ночью в квартире Михайлова раздался звонок. Сонная Стеша, кухарка и горничная в одном лице, девица лет двадцати пяти, придерживая ночную рубашку на груди, открыла дверь, бормоча: "Господи, кого это несет и свет ни заря…"
На пороге стоял взволнованный мичман Покровский! В руках он держал свернутый в трубку чертеж.
- Здравствуй, Стешенька, здравствуй, красавица… Николай Николаевич у себя?
- Спит барин… Только лег… До полуночи все бумам нами шебуршел…
- Разбуди его, пожалуйста…
- Да кто ж в такую поздноту в гости-то ходит?! - ворчала Стеша, запирая за проскользнувшим в прихожую мичманом дверь. - Рази что гости с погоста по ночам шляются…
На шум вышел Михайлов в наброшенном на плечи кителе.
- Николай Николаевич, простите ради бога… - взмолился Покровский. - Но в штабе флота перевели на русский вахтенный журнал шхуны… Кажется, мне удалось что-то объяснить в этой темной истории с исчезнувшим экипажем!
Михайлов провел его в комнаты, разложил бумаги под настольной лампой. Первым делом пробежал глазами текст перевода.
"26 августа 1915 года. Борт шхуны "Алмазар". Волею аллаха из Стамбула в Зонгулдак. Курс 110°. Ветер зюйд-остовой, бакштаг. Волнение моря 3 балла.
В час пополуночи задрожала грот-мачта, затем стали дрожать фок и бизань-мачты. Рука всевышнего содрогала шхуну так, что трещало дерево и казалось, что судно вот-вот рассыплется… Переменили курс, зарифили нижние паруса, но тряска продолжается. Страшная боль в ушах, в груди… Аллах карает нас за грехи… Шкипер Юлдуз Шаф рак первым бросился в волны…"
На этом запись в вахтенном журнале обрывалась.
- Иерозвук? - не то спрашивая, не то утверждая, произнес Михайлов.
- Да! - убежденно вскричал Покровский и развернул рулон бумаги. - Именно иерозвук… Вот теоретический чертеж корпуса шхуны. Обратите внимание - форма шпангоутов повторяет очертания сводов форосского храма, где погиб Гименеев. Все тот же принцип раковины-волюты! Следовательно…
- Следовательно, - докончил мысль Михайлов, - корпус шхуны стал как бы резонатором иерозвука.
- Вот именно! Это подтверждают и предварительные расчеты… Турки попали в зону резонанса иерозвука, отсюда возникла вибрация мачт. Затем началось воздействие на организм… Наверное, это и в самом деле было мучительно, невыносимо… И они стали искать спасения в море.
- Логично, логично, логично… - бормотал Михайлов, расхаживая по комнате.
- Николай Николаевич! Нам нужно обязательно получить шхуну в свое распоряжение. Пусть нам дадут ее хотя бы на месяц. Ведь это наш приз!
- Вы правы, мой юный друг! Если нам не отдадут ее добром… я… Я арендую ее чего бы это ни стоило. В конце концов Дмитрий Николаевич поддержит нас в этом деле.
Афишная тумба на углу Большой Морской и Екатерининской улиц. Огромные буквы: ""Безмолвный убийца". Научное сообщение капитана 2-го ранга Михайлова об иерозвуковых волнах состоится в Морском собрании. Сбор в пользу севастопольского общества естествоиспытателей".
- Любопытно! - прокомментировал своей даме афишу молодой человек в котелке. - Это что-то из магических штучек госпожи Блаватской.
Зал севастопольского Морского собрания заполняла публика самого разного сорта: местная интеллигенция, офицеры, скучающие парочки и даже один отставной генерал. На многих лицах поигрывали недоверчивые улыбки.
Капитан 2-го ранга Михайлов в парадном мундире с эполетами обращался к своим слушателям:
- Мы располагаем достоверными фактами о том, что иерозвук воздействует на человека двояко: в определенных длинах волн он может исцелять нас от нервных, сердечных, душевных заболеваний, точно так же, как в иных условиях иерозвуковые волны вызывают различные недуги. Они могут вселять в людей страх, ослеплять их и даже убивать. В зале зашумели. Послышались выкрики с мест:
- Мистика!.. Чертовщина какая-то - неслышимые звуки.
- Господа, типичный декаданс от науки!
- Стыдно-с! Стыдно-с! А еще морской офицер. Михайлов побледнел, напряг голос:
- И все-таки дайте мне договорить! В каждом организме существуют свои собственные колебательные движения низкой частоты. Самый наглядный пример - наша система кровообращения. Если частота иерозвука близка к частоте пульсации кроветока - я уже не говорю о том, что эти частоты могут совпасть, - то возникает всем известный резонанс. При этом амплитуда сердцебиения может так возрасти, что лопнут артерии! В противофазе же иерозвук может остановить сердце, как элементарный маятник.
Я утверждаю, что влияние иерозвука может распространяться далеко за пределы морского бассейна. За сотни миль от штормового очага люди с больным сердцем или различными психозами начинают чувствовать себя беспричинно плохо…
- Позвольте, позвольте!
Из публики поднялся пожилой человек в вице-мундире земского врача.
- Господа, - обратился он к присутствующим. - Я ара и, как представитель медицины, горячо протестую против профанации естественнонаучных знаний. Простите меня, господин моряк, но, наверное, я был бы так же смешон для вас на мостике вашего корабля, вздумай я им командовать, как смешны ваши фантазии в этой аудитории.
- Браво! - поддержали врача из публики.
- Продайте ваши идеи беллетристам! Они неплохо них заработают, - кричал человек в пенсне и бабочке.
- Я вообще не понимаю, господа, - возмущался отставной генерал, - как можно в такой трудный для родины час морочить публику пустыми звуками.
Дмитрий Николаевич тщетно пытался защитить брата.
- Но, господа, ведь открыл же Рентген невидимые лучи! Почему же не могут быть неслышимые звуки?!
Но его никто не слушал.
Между реями шхуны и белым фронтоном Константиновской батареи проскользнул силуэт уходящего в море эсминца. Война продолжалась.
Шхуна "Алмазар" со спущенным флагом и зарифленными парусами стояла у Телефонной стенки. В ее иллюминаторах буйствовало неистовое севастопольское солнце. В трюме судна кавторанг Михайлов в синем лодочном кителе устанавливал раструбы иероприемника, соединяя их с аппаратурой усилителя. Мичман Покровский в нательной рубахе с закатанными рукавами лепил из гипса бюст Михайлова.
- Зря вы это, Юрий Александрович… Ни к чему. Лучше бы помогли мне усилитель подключить.
- Нет пророка в своем отечестве! - возмущался мичман. - Даже вы не хотите понять, что Николай Николаевич Михайлов - великий физик и что когда-нибудь этот скромный бюст украсит отнюдь не гарнизонное Морское собрание, а пантеон Императорской Академии наук…
- Бог с ней, с академией! - махнул рукой Михайлов. - Самое главное, нам дали "Алмазар" на целый месяц.
- Я бы вообще перебрался сюда жить!
- Вы не опасаетесь, что мы можем разделить здесь судьбу отца Досифея? - испытующе спросил вдруг Михайлов своего помощника.
- А… это реально? - озадачился Покровский.
- Вполне.
- Но ведь вы же не опасаетесь?!
- Я? Представьте себе - опасаюсь… И вот о чем я подумал: мы не имеем права гибнуть оба - ни там, в море, ни здесь, на шхуне. Кто-то из нас, кому посчастливится остаться в живых, обязан довести дело до конца… Как вы посмотрите на то, если я предложу вам списаться с лодки на берег? Скажем, по болезни…
- Николай Николаевич, вы делаете мне бесчестное предложение.
- Никоим образом! Я буду рисковать в море. Вы будете рисковать здесь.
- Но ваш риск несравнимо выше!
- Это известно только фортуне. Давайте рассуждать, исходя из интересов науки. Вы младше меня лет на пятнадцать. Если вы переживете меня на этот срок, представляете, сколько вы успеете сделать?! Разве в моих словах нет резона?
Покровский неуверенно протянул:
- Пожалуй…
Ветер глухо завывал в снастях, в распахнутых люках. Где-то хлопнула дверь, и на пустынном судне послышались чьи-то шаги. Офицеры насторожились. Шаги приближались.
- Эй, - донеслось с палубы. - Козлятушки-ребятушки, отзовитеся, отомкнитеся!..
В горловине твиндечного люка показалось лицо флаг-капитана Эльбенау.
- А, вот вы где, Схимники-затворники… - Эльбенау сбежал по деревянному трапу. Он был слегка навеселе. - А я вас ищу, чтобы сообщить вам прене… Пардон… Преле… Препре… Тьфу, черт! Преприятнейшую новость! Комфлота только что подписал приказ об откомандировании капитана второго ранга Михайлова за границу для приемки и перегона субмарины новейшего типа. Каково?!
- Какую еще, к черту, за границу?! - рассердился Михайлов.
- Нет, вы посмотрите на него, он еще недоволен! - изумился Эльбенау. - Оказаться в разгар войны - и где? В Италии? В божественной стране - апельсины, маслины, кьянти, Данте, прекрасные мадонны и не на полотнах, а визави - в какой-нибудь тихой загородной траттории… О боже, почему везет только дуракам?!
Мичман Покровский первым оценил новость.
- А что, Николай Николаевич, может, именно в Италии мы сможем заказать мембраны для иерогенератора?!
Михайлов молчал, напряженно обдумывая новость. Эльбенау патетически воздел руки:
- Слез благодарности за радостную весть уж не дождаться мне!.. Черт с вами! Шампанское наше, бокалы ваши… Свистать всех наверх!
Они поднялись в бывшую кают-компанию, и Покровский достал из буфета бокалы на тонких высоких ножках. Эльбенау хлопнул пробкой и стал разливать вино.