- Помогай бог, помогай! - приподнял плечи Мартын. - Только не знаю, как это? Сладко ли его в синие губы целовать, его костяк обнимать?!
- Сладко! Сладко! - вскрикнула Галя, закусывая губу. - Потому что люблю его!
- Любишь? - протянул Мартын, и глаза его потемнели. - Что ж, хрустнул он пальцами, - у кого какой смак… Кому и дохлый кот краше сокола! Так…
Галя молчала.
В это время в небольшое окошечко, проделанное в фортке ворот пана цехмейстра, выглянули две женские головы в белых намитках.
- Она, она, ей-богу, она! - зашептал один голос.
- Кто ж с ней другой?
- Погоди, не видно его, а вот… Ой!
- Ой! - вскрикнула другая голова, отрываясь от окошечка. - Он, он, червоный дьявол! Так и есть!
С шумом захлопнулась деревянная ставенка, и головы скрылись за ней.
Но ни Галя, ни Мартын не заметили этого шума. Они приближались к дому войта.
- Что ж, - спросил снова Мартын после некоторой паузы, - и пойдешь за него?
- Пойду! - взглянула ему Галя прямо в глаза, и уверенная дерзкая улыбка исказила ее лицо.
- Печалиться не будем! - усмехнулся ядовито Мартын.
- Бурмистершей буду! В золоте, в аксамите буду ходить! - говорила Галя, захлебываясь и чувствуя, как ее нижняя челюсть начинает непослушно прыгать, а горло давит спазма и мешает ей говорить, мешает дышать…
- За золото продаешь свои поцелуи? Гаразд! - передернул Мартын плечом, останавливаясь у калитки войтовых ворот. - Прощай же, дивчино, только помни, - голос его звучал мрачно и глухо, - что и через золото слезы льются!..
Галя стояла перед ним, бледная, как мраморная. Черная повязка, унизанная бриллиантами, тускло горела при звездном сиянье на ее голове. Глаза карие, расширившиеся от волнения, казались совершенно черными.
- Не польются! Не польются! - выкрикнула она, и вдруг неожиданное рыданье прервало ее слова.
- Чего ж ты плачешь? - остановил ее Мартын.
- Потому, что люблю тебя! - вырвалось неожиданно у Гали, и она бросилась, шатаясь, во двор; но в это время чьи-то сильные, крепкие руки охватили ее за талию.
- Пусти!! - закричала Галя.
- Нет, уж теперь не пущу ни за что, на всю жизнь! - шептал над нею задыхающимся голосом Мартын, прижимая к себе ее темноволосую головку, покрывая поцелуями ее волосы, ее вздрагивающие плечики и мокрые глаза. - Любишь, любишь, счастье мое, радость моя, зирочка моя! - повторял он бессвязно, прижимая к себе ее тоненькую фигурку и снова целуя мокрые глазки, и плечи, и волосы.
Галя судорожно, нервно рыдала у него на груди…
Вдруг у самых ворот раздались шаги войта. Словно мышонок, юркнула Галя и скрылась в комнатку. Мартын передвинул на голове шапку и, вздохнувши широкой грудью, остался так, как и стоял. "Попробую еще счастья", - решил он.
Сердитый шел войт, постукивая палкой, не подымая седой головы. Вдруг перед самыми воротами выросла перед ним снова красная фигура Мартына.
- Опять ты здесь? - остановился войт. - Чего ходишь по ночам, чего срамишь мой дом? - стучал он палкой. - Да если б не память о твоем отце, за одни те слова, что ты пану цехмейстру сказал, давно б уже упрятал я тебя! А теперь в последний раз говорю, коли ты мне еще раз попадешься здесь, в вязницу запру!
- Пане войте, батечку родной! - сбросил Мартын шапку, кланяясь войту до самой земли. - Не губите вы нас! Отдайте мне Галю!
- Молчать! - закричал запальчиво войт. - Чтоб ни слова не слыхал я больше о том! Завтра приезжает Ходыка - завтра Галя к венцу идет!
И сердитый войт с силой хлопнул дубовой форткой и щелкнул перед опешившим Мартыном железным болтом.
- Гм, - развел руками Мартын, толкнувши дубовую фортку и убедившись, что теперь уже никаким чином пробраться в войтов двор нельзя.
Что же делать теперь? Несколько минут Мартын стоял неподвижно, не зная, что предпринять. Наконец досадный, гневный крик вырвался у него из груди.
- А! - бросил он с силою шапку оземь, - Надо же что- нибудь выдумать, черт побери! - И большими широкими шагами он сердито зашагал вниз по Боричеву току. - Поставить разве Ивану Воину догорыдрыгом свечку? - остановился он на мгновенье, и глаза его загорелись злой радостью. - Он, он всегда послушает! Так этого проклятого глыстюка и скорчит, правцем поставит! Да так ему и след!.. Только нет, - махнул рукою Мартын и снова зашагал вперед, - плохая надежда! Ведь Ходыка такая пролаза: уж если он и судей трибунальских и задворных кругом пальца обернул, уж если он саксон и свернет и вывернет, много ли ему нужно, чтоб Ивана Воина провести? Не одну, пожалуй, свечу ставил ему! А тут и медлить нельзя, надо так что ни на есть, а придумать за нынешнюю ночь! Завтра тот рыжий глыстюк приедет, а послезавтрого и последний день, там заговены и масленая. А! - ударил он себя рукою по лбу. - Что ж тут делать, что ж тут делать? Только отдать ему эту дорогую головку? Ни за что!
Щеки Мартына вспыхнули, вот всего десять минут тому назад лежала она у него здесь на груди; прижимал он к себе ее детскую фигурку, целовал мокрые оченята, слушал любую розмову… И чтоб это было в последний раз? Чтобы он, Мартын Славута, уступил ее тому глыстюку?
- Не бывать тому, не бывать! - крикнул вслух Мартын, останавливаясь среди улицы и не замечая, как при его появлении двое запоздалых горожан из числа шинковых обывателей бросились было бежать, да так и растянулись у цехмейстровых ворот.
Мартын повернул на ратушную площадь, миновал ратушу, миновал новую каменную Богоявленскую церковь и пошел совсем машинально, не глядя куда, по довольно широкой улице, ведущей прямо к Днепру. Раз…два…три… прозвучал за ним двадцать один удар с замковой башни, но Мартын не слыхал их.
"Что бы тут сделать, что бы сделать? - повторял он с отчаянием, теребя свой светлый ус. - Убить, что ли, собаку?" За этим бы дело не стало, да какая от того ему, Мартыну, польза? Ведь велят и его "ничим не уводячись, на горло скарать". "Эх, - сжал он кулаки, - увезти ее, что ли, да как увезти и куда? Приписаться к чужому городу? Пропадут все старожитни маетки и права. Да и не гораздо это дело затевать: подражать что ли буйной шляхте?"
И так как никаких выводов больше не имелось в виду, Мартын поднял уже было глаза к небу, как вдруг взгляд его заметил налево высокий дом, всего двумя окнами выходящий на улицу. Над одностворчатой дверью болтались на палке бутылка и пучок соломы; из-под прикрытой плотно оконницы пробивался едва заметной полоской бледный свет. Мартын толкнул дверь ногою с такой силой, что она с грохотом соскочила с задвижек и распахнулась перед ним.
- Ой вей! - раздался испуганный крик, и высокий худой жид с длинной седой бородой и такими же седыми пейсами упал всем своим туловищем на прилавок.
Мартын остановился на пороге. Большую комнату теперь пустого шинка слабо освещала тонкая лучина, горевшая на прилавке. Деревянные столы и лавки были теперь придвинуты к стене. Из-под распростертого туловища Лейзара выкатилось несколько синих свертков, из которых кое-где высовывались блестящие золотые червонцы. Лейзар глядел на Mapтына расширившимися неподвижными глазами; на его помертвевшем лице выступил пот, зубы выбивали дробь, губы дрожали, но ни одного звука не слетало с них.
- Да что ты, Лейзар, с ума что ли спятил? Или думаешь, что я хочу ограбить тебя?! - крикнул сердито Мартын, стоя еще на пороге.
- Ой вей! - заговорил было Лейзар, но губы и зубы его так дрожали, что он не смог окончить и слова.
Мартын перешагнул порог и закрыл дверь.
Увидя эти движения, жид судорожным жестом ухватился руками за прилавок, прижимаясь еще больше к червонцам, и закричал, сколько мог громко, отчаянным, удушливым голосом:
- Гвулт! Вейз мир!
- Да очумел ты, что ли, Лейзар, или не узнаешь меня? - крикнул уже совсем сердито Мартын и тяжело опустился на соседний стул. - Вина мне! - выкрикнул он.
Голова его свесилась на руки. Тяжелые думы не оставляли, и надежды не виделось впереди. Плащ и капюшон свалились с него и скатились на пол.
- Ой вейз мир! - ударил себя рукою по голове Лейзар, подходя к Мартыну. - Да что это со мною сталось? Это ж шановный пан Славута, а я думал что… - жид понизил голос и, оглядев подозрительно комнату, добавил, - что он червоный дьявол!
- Ух, да и хотел же б я на этот раз дьяволом быть! - стукнул Мартын кулаком по столу.
- А что там такое? - заинтересовался Лейзар, наклоняя свою голову к самому Мартыну, так что его седые пейсы коснулись самого стола.
- А такое, - сверкнул Мартын глазами, закусывая губу, - что или себя убью, или весь Киев сожгу!
- Фуй! - отпрыгнул Лейзар, прижимая растопыренные руки к груди. - Можно ли такие страшные слова говорить?
- Не то что говорить, а и делать, когда заступают свет! - крикнул Мартын, сжимая голову руками. - Давай меду, вина, отравы дай!
- Зачем отравы? - заговорил жид неспешно, пожимая руками, - Меду и вина можно, а отравы… фе!
Перед Мартыном появились две высокие кружки. Мартын опрокинул одну из них и залпом осушил до дна.
- Мало, - подал он жиду кружку, - огню дай, чтоб сжечь здесь все! - ударил он себя кулаком в грудь.
- Огню? Боже сохрани! Я и то боюсь, как бы не видно было света на улицу, а то как заметят бурмистры свет такой поздней порой, сейчас с меня штраф заберут! А может быть, пан Мартын с ласки своей скажет мне, что с ним сталось? - заговорил он мягким, вкрадчивым голосом. - Лейзар старый жид, Лейзар пана еще маленьким знает, Лейзар пана любит, Лейзар все знает и всему сумеет помочь!
- Ты сможешь помочь? - поднял на него глаза Мартын. - Да если б ты смог мне помочь, золотом бы засыпал тебя!
- Ух! - вздохнул жид, и глаза его загорелись. - Зачем осыпать, я с пана так много не возьму, зачем? Маленький даруночек, а Лейзар всегда рад пану услужить.
- Так слушай же, - начал Мартын, - э, да что так говорить! - вскрикнул он снова с приливом досады. - Тут поможет только бог или черт!
- Говори, говори, ясный пан, - замотал головою Лейзар, предчувствуя головоломную задачу, - у Лейзара не пусто в голове!
Мартын взглянул на воодушевившееся, разгоревшееся лицо жида и начал тихо шептать, пересыпая свою речь проклятиями.
- Ходыка?! - вскрикнул радостно Лейзар, прижимая палец ко рту, и перед его глазами встали сразу арендные шинки и лавки, перебитые у него Ходыкою, деньги, раздаваемые им на проценты… Теперь желание Лейзара помочь Мартыну против Ходыки сделалось еще горячее. - Можно, можно, - зашептал он с воодушевлением, кивая одобрительно головой, так что длинные седые пейсы его заболтались над столом.
- Да ведь завтра же брат его, Федор, в город въезжает, а послезавтра войт назначил и венец.
- Пс…пс…пс… - зачмокал Лейзар губами. - А откуда он едет?
- Да везет товары войтовы из Цареграда. Уже из Ржищева выехал, завтра в Киев въедет.
- Через мытницу проезжает? - спросил лихорадочно Лейзар, впиваясь глазами в Мартына.
Мартын кивнул утвердительно головой.
- И войт воеводу не терпит? - продолжал Лейзар с замиранием, приближая свое лицо еще ближе к Мартыну.
- Для того, чтоб дойти воеводу, и дочку за Ходыку отдает.
- А! - отпрыгнул Лейзар, ударяя себя по лбу. - Есть, есть! Нашел! Слушай, пан, слушай сюда! Нет ли у тебя какой-либо драгоценной штуки? Ведь ты из цеха золотарей.
- Есть! Такая, что весь Киев удивит.
- Тем барзей, тем барзей. Воевода изнывает по молодой княгине Крашковской; глаза его уже потухли, так, может, диаманты им блеска наддадут.
И Лейзар заговорил страстным, торопливым шепотом, кивая головой, вытягивая руки и шею с такой быстротой, точно он боялся, что блестящая, осенившая его сразу мысль исчезнет, улетучится, не найдя себе подходящих слов.
И по мере того, как шептал Лейзар, лицо Мартына светлело все больше, юношеский задор загорался в глазах.
- Лейзар! - вскрикнул он наконец с восторгом, отступая на шаг от жида. - Да ты не человек - ты черт!
Однако приветствие не вполне понравилось Лейзару.
- Фуй! - скривился он и бросил подозрительный взгляд на лежавший на полу красный плащ. - И зачем против ночи такое говорить? Да и времени терять не надо: скоро ударит двадцать два часа.
- Все это хорошо, Лейзар, - спохватился Мартын, - да как я проберусь туда? Скажем, подле Воеводской брамы мийская сторожа стоит, можно было б подкупить! Да от меня в этом червоном плаще всякий дурень, словно черт от ладана, бежит!
- В том-то и суть, в том-то и суть! - вскрикнул с новым приливом энергии Лейзар. - Не надо будет и денег терять! - И, увлекая за собою Мартына в самый темный угол, Лейзар зашептал снова так же страстно, так же торопливо, сильно жестикулируя руками.
Через четверть часа из дома Лейзара осторожно выскользнула высокая и статная фигура в красном, как огонь, плаще и в таком же капюшоне на голове. Из-под капюшона торчали в сторону два возвышения, а лицо было совсем закрыто широким плащом.
Фигура выскользнула незаметно, держа под полой небольшой потайной фонарь, и отправилась скорым шагом по направлению ратушной площади и Житнего торга. На улицах уже не было ни души. На больших замковых часах ударило двадцать два удара.
- Ого-го, - проговорил сам себе Мартын, - до полночи всего два часа.
Пройдя ратушную площадь и Житний торг, Мартын подошел к тому месту Замковой горы, где вились вырубленные во льду ступени, ведущие к Воеводской браме. У подножья горы тянулась уличка, за нею шел земляной вал, крепкий деревянный острог, а за ним ров и за рвом подымалась круто и обрывисто Щекавица-гора. Вершина ее покрыта была густой рощей, а снежные глыбы покрывали все бока. Воеводская брама с шестиугольной высокой башней подымалась прямо против Щекавицы. Замок теперь при слабом свете звезд казался какой-то черной громадой, возвышавшейся на вершине снежной горы. Осторожно начал подыматься Мартын вверх по ледяным ступеням. Поднявшись на половину горы, он остановился на несколько мгновений, чтоб перевести дух, и глянул вниз.
Еще не добравшись до половины горы, Мартын уже стоял на довольно значительной высоте. Там внизу, у ног его, разбросился тесными кривыми уличками город. Красные черепичные и гонтовые кровли высоких домов подымаются близко-близко одна подле другой. Между ними то там, то сям встают купола церквей. Тусклый звездный блеск отразился кое-где на них. А вот налево и серые острые шпили доминиканского монастыря. Вон городской вал, вон и Мийская брама - видно, как греется подле нее у костра группа сторожевых. А там направо гора за горой, снежные, высокие, словно ледяным кольцом охватили город до самого Днепра… И белой, тускло сверкающей полосой разлился широкий, неподвижный Днепр у подножья миста Подола и, извиваясь, припал к гористым берегам. "Вартуй!"- донеслось едва слышно с Мийской брамы. "Вартуй!"- ответил глухо голос вверху над головой. Мартын вздохнул еще раз прохладным и свежим воздухом и двинулся вперед… Вот над ним уже ясно обрисовались стены замковые, высокие, совитые, разделенные на множество городень. Каждая городская семья обязана была на свой счет выстроить и поддерживать известную часть крепостной стены; за это она получала право пристроить к своему участку с внутренней стороны комору, куда семья и прятала свое добро во время осад и нападений. Пятнадцать высоких шестиугольных башен подымается на них. Глубокий ров окружает городские стены; по стене мерным шагом двигается то там, то сям вартовой. Осторожно пробирался Мартын, почти совсем пригнувшись к земле, к Воеводской браме.
"А что, как подъемный мост поднят? - задавал он себе все время тревоживший его вопрос. - Не должно быть, время спокойное, татар не слыхать, да там всегда стоит неусыпная сторожа. Ну, а что, как вдруг?"
Мартын даже остановился от такой ужасной мысли. Однако медлить было некогда! Добравшись до самой вершины горы, Мартын пополз вдоль рва, приближаясь к Воеводской браме. Не доходя шагов пятьдесят до нее, он приподнялся и выглянул: отсюда должен был быть виден подъемный мост. Радость охватила его: прямо со второго этажа шестиугольной Воеводской брамы спускались из темных амбразур тяжелые железные цепи на ту сторону рва.
Между тем у подъемных ворот, в небольшой сторожке под сводами башни, собралась вокруг пана Лоя, замкового хорунжего, группка вартовых. Низенький и толстенький пан Лой сидел на деревянной скамейке. Несмотря на то, что все его потешное тело, казалось, состояло из одного лишь необъятного живота, помещенного на коротеньких ножках, с круглой пробкой вместо головы, пан Лой всегда имел важную степенную осанку, особенно когда говорил со своими подчиненными. Вартовые стояли вокруг него.
- И это вы сами видели? - допрашивал их пан Лой с презрительной улыбкой на круглом, лоснящемся лице.
- А как же, да пан и сам выбежал на площадь тогда…
- Гм, - махнул рукой пан Лой, - когда же я выбежал? Поздно! Он-то, завидя меня, и пустился во все лопатки, поджавши хвост. Так что и след простыл… Если б я был с вами в ту пору, когда он на мост влетел, ему бы от меня не уйти ни за что, хоть бы он сидел верхом на ведьме! А почему вы не ловили его?
- Куда его ловить? Сам пан видел - Степан тронул был его за стремя, да замертво и гепнул.
- А почему гепнул? Га? - прикрикнул пан Лой. - Потому что неучи, гречкосеи вы, вот что! Разве кто так к черту просто подходит? Ты попробуй простого быка за ногу взять, так и тот тебя рогом боднет! А ты черта рукой хотел поймать! Тьфу только! - сплюнул он в сторону. - И больше ничего! Вот я уж поздно на площадь прибежал, - продолжал пан Лой, прикладываясь к походной фляжке, висевшей у него у пояса, - а видали ль вы, как я бросился его догонять?! - обвел он присутствующих победоносным взором, приподнимая плечи и выпячивая вперед грудь.
И хотя вартовые прекрасно помнили, как пан Лой скрылся поспешно в соседнем доме, но слова его были произнесены таким уверенным тоном, что им и вправду показалось, что они, вероятно, ошиблись, и это был не пан Лой, а кто-нибудь другой.
- То-то, - продолжал пан Лой, насладившись эффектом своих слов, - и не будь я пан Лой, из славного герба Свичек, когда бы этот самый дьявол не был у меня в руках, если б я, на несчастье, не забыл дома одной штучки. Да! А все потому, что вы трусы, а не войсковые люди, да и не знаете ничего! Слушайте ж: первое против них средство вот что, - поднял он эфес своей сабли, образовывавший крест, - второе - заговорная молитва, а третье… - тут пан Лой замялся и затем прибавил таинственным голосом - Третьего никому нельзя рассказать! Мне его один колдун передал и страшное на него заклятие наложил. Да! А вы думаете, мало я на своем веку ведьм переловил? Ого-го-го! - потер он себе с удовольствием руки, следя за испуганными и заинтересованными лицами своих слушателей. - Некоторые, помоложе, даже игрывали со мной, - подморгнул он бровью и поправил свой щетинистый короткий ус. - Потому им, бедняжкам, тоже ведь опротивеет все со своими черномазыми панычами возиться, а я был, надо вам сказать, панове, и удальцом, и красавцем первой руки! И-и! Женщины млели! Не одна панна из-за меня прогулялась на тот свет, н-да! - оглянулся он, подбоченившись и сдвинувши шапку набекрень.
Слушатели бросили сомнительный взгляд на круглые очертания пана Лоя, но слова были произнесены так уверенно, что они согласились и с этим.