- Убив вас, я без помехи обыщу дом и найду то, что мне нужно! - твердо заявил Ноэ и, вытянув вперед руку так, что острие его шпаги касалось горла старика, скомандовал: - Ну, раз, два, три! Вы все еще молчите? Молитесь в таком случае!
Шпага Ноэ слегка уколола горло Лашенея, и старик; побледнев как полотно, закричал:
- Хорошо, хорошо! Я все скажу, только уберите прочь свою шпагу!..
- Я знал, что мы в конце концов столкуемся! - ответил Ноэ. - Ну, так вперед! Медлить нечего!
Подталкиваемый красноречиво шпагой Ноэ, Лашеней провел своего неприятного гостя на несколько шагов далее и открыл второй тайник, в котором находились десять довольно объемных мешков с золотом.
- Теперь я - навеки обесчещенный человек, - мрачно сказал Лашеней. - Я выдал золото своего господина и никогда не решусь показаться ему на глаза.
- Вот еще пустяки! - смеясь ответил Ноэ. - Вы можете отлично свалить все дело на королевских солдат. Нашли же они документы, так почему бы им не найти также и денег? Однако некогда разговаривать о пустяках, когда надо заняться делом. Ну-ка, милейший, помогите мне вытащить эти мешки из тайника! Страшная шпага все время находилась в самом близком расстоянии от тела Лашенея, и тому не оставалось ничего более, как подчиниться. Между тем в то время, когда он перетаскивал мешки и складывал их на полу соседней комнаты нижнего этажа, Ноэ размышлял:
"Я - не грабитель и не разбойник, но с легким сердцем воспользуюсь этим золотом по праву войны. Ведь между Лотарингией и Наваррой объявлена тайная война, и не будет ничего бесчестного в том, что Наварра воспользуется деньгами Лотарингии, этим "нервом войны", как называют презренный металл".
Наконец все мешки были снесены. Глядя на образовавшуюся кучку, Ноэ подумал вслух:
- Но ведь здесь хватит нагрузить мула! Как же я унесу с собой все это?
- А я на что? - неожиданно ответил чей-то голос. - Я помогу тебе!
Ноэ испуганно обернулся, но сейчас же улыбнулся, успокоенный: перед ним был Гектор.
Как попал он сюда? Дело оказалось гораздо проще, чем можно было подумать. Гектор видел, что его друг скрылся с Лашенеем в доме, и, когда Ноэ через час все еще не вышел оттуда, стал тревожиться за участь Амори. Подойдя к двери, он убедился, что ее забыли запереть, и, таким образом, попал в дом как раз в тот момент, когда Ноэ вслух высказывал затруднительность своего положения.
XV
Почти в тот самый час, когда Ноэ выгребал пистоли герцога Гиза, его величество христианнейший король Карл IX подъезжал к маленькому медонскому домику в обществе наваррского короля и Рене Флорентийца.
Наконец герцог Гиз и герцогиня Монпансье инсценировали целую комедию, всецело построенную на знании характера французского короля; поэтому Карл IX, войдя в комнату, увидел свою мать лежащей на кровати, которая была забрызгана каплями крови. Король вскрикнул, отступил на шаг, а затем бросился к матери, обнял ее и стал целовать, рыдая, словно маленький ребенок. Королева имела вид умирающей. Вдруг она вздрогнула и выпрямилась, забыв о принятой на себя роли. И было с чего: сзади короля стоял Генрих Наваррский.
При виде Генриха Екатерина пришла в такое же изумление, как и Рене. Но первый момент изумления сейчас же сменился страшным гневом, и королева грозно крикнула: - Как, это вы… вы?..
Удивленный этим, король Карл отступил в сторону и в свою очередь посмотрел на Генриха. Но последний оставался совершенно спокойным и ровным тоном ответил королеве:
- Но, ваше величество, разве не естественно, что, узнав о случившемся, я поспешил прискакать сюда вместе с королем-кузеном?
Королева Екатерина ничего не ответила на это, а обратившись прямо к сыну, сказала: "Государь, вот этот человек осмелился похитить меня, а один из сопровождающих его ткнул меня кинжалом!" - и для вящего эффекта королева сорвала повязки и показала свою окровавленную грудь.
Вид крови всегда производил сильное действие на короля Карла. Так и теперь он сильно побледнел и с пеной у рта, с налившимися кровью глазами крикнул Пибраку, в состоянии беспредельного бешенства указывая рукой на Генриха Наваррского: - Арестовать этого человека!
В первый момент Генрих отступил на шаг назад и схватился за шпагу. Но благоразумие сейчас же взяло верх в нем, он снова приблизился к королю и спокойно сказал:
- Государь, ее величество обвиняет меня в государственном преступлении, но, кроме личного желания вашего величества признать это обвинение заслуживающим уважения, никаких мотивов ареста мне не приведено. Однако что же делать? Ведь я здесь в полной воле французского короля, потому что король, выехавший за пределы своего государства, становится частным лицом. Мне не остается ничего иного, как только подчиниться. Но я все же жду, что ее величество королева соблаговолит обосновать предъявленное мне обвинение. Господин капитан, благоволите принять мою шпагу!
Спокойствие наваррского короля смутило Карла IX и успокоило его бешенство. Тем не менее он не взял обратно данного распоряжения, а только подтвердил его в более мягкой форме, сказав:
- Пибрак, возьмите шпагу у его величества короля Наварры и вернитесь с ним в Лувр. Вы предложите его величеству проследовать в свои апартаменты и приставьте к дверям часовых.
Пибрак с поклоном взял шпагу Генриха, и они молча вышли из комнаты. Тогда король Карл сказал матери:
- Матушка, те, кто осмелился поднять руку на французскую королеву, умрут в злейших муках, клянусь вам в этом честью дворянина. Но я никого не отправлю на эшафот без того, чтобы вина не была совершенно доказана.
Королева-мать кивнула головой.
Тогда Карл IX продолжал:
- Вы обвиняете наваррского короля?
- Да, государь.
- А между тем он провел эту ночь в Лувре!
- Вы уверены в этом?
- Совершенно.
- Ну, а… прошлую ночь?
- Прошлую ночь он опрометью скакал за Маргаритой, которая два дня тому назад скрылась из Лувра неизвестно куда.
- Как? Маргарита исчезла? Неужели вы не знаете, куда она девалась?
- Нет, я не знаю, но готов биться о любой заклад, что ее похитил герцог Гиз.
- Хорошо, что вам не приходится биться о заклад, государь, иначе вы проиграли бы его! Герцог не мог похитить Маргариту.
- Почему?
- Потому что в это время герцог гнался за моими похитителями. - Как? Так это он…
- Да, это он отбил меня из рук злоумышленников, и ему вы обязаны тем, что видите меня живой. - Но где же сам герцог? - спросил король.
- Здесь, государь! - ответил сзади голос герцога Гиза, и из-за портьеры выступил сам Балафрэ.
Король, мнительный и недоверчивый по природе, имел слишком много оснований бояться Гизов; к тому же это театральное появление испугало его, и он даже схватился за свою шпагу.
Но герцог поспешил сказать ему с самой обворожительной улыбкой:
- Простите меня, государь, что я осмелился явиться таким образом пред вашим величеством!
Король не успел ответить герцогу, так как в разговор вмешалась Екатерина со следующими словами, обращенными к Гизу:
- Не бойтесь, не бойтесь, кузен! Я надеюсь, что его величество уже начинает отличать истинных друзей от истинных врагов и знает, кто готов всегда поддержать монархию и кто замышляет ниспровергнуть ее. - Кто же осмелится на это? - надменно сказал Карл. - Гугеноты и их вождь, наваррский король, государь. - Опять он! - крикнул Карл, топнув ногой.
- О, да, государь, наваррский король мечтает о блестящей будущности. - Ну, его государство слишком мало для этого.
- Но существуют соседние, например - Франция! - заметил Генрих Гиз.
- Таких вещей не говорят без доказательств, герцог! - раздраженно заметил король, в душе которого любовь к зятю боролась с обычной подозрительностью.
- Доказательства будет не трудно привести, государь, - ответил герцог. - Мне удалось захватить двоих гасконцев, которые сидят под строжайшим арестом в ожидании допроса.
- Ну, так я хочу видеть их! - заявил король. Гиз подошел к столу и ударил молоточком черного дерева по бронзовому колокольчику. На этот звонок явился Гастон де Люкс. - Где Лев? - спросил герцог.
- Лев? - удивленно переспросил Гастон. - Но разве вы не посылали его ночью в Париж? - Нет. - Однако он уехал около полуночи!
- Но этого не может быть! - воскликнул герцог. - А как же пленники? Ведь…
Король, не понимая ничего в этих переговорах, нетерпеливо перебил герцога, сказав:
- Довольно разговоров, господа! Я хочу видеть пленников. Пойдемте к ним! Значит, вы говорите, что одного из пленников зовут граф де Ноэ?
- Да, государь, одним из захваченных нами злоумышленников оказался граф Амори де Ноэ, ближайший друг наваррского короля! - ответил герцог. - Пойдемте! - задумчиво сказал король.
Гиз приказал принести факелы, и они отправились в погреб, где содержались пленники. Там их ждала не совсем обычная картина, в объяснение которой мы должны предварительно рассказать, что случилось после того, как герцогиня Монпансье увела Ноэ, оставив на его месте Льва д'Арнембурга.
В первое время враги молча сидели в темноте, царившей в погребе; наконец Лев окликнул Лагира.
- Чем могу служить вам, господин Арнембург? - отозвался тот. - Я хотел бы поговорить с вами! - Пожалуйста.
- Видите ли, я все еще не могу прийти в себя от изумления. Почему это герцогиня спасла вашего друга Ноэ, а не вас?
- О, это очень просто! Герцогиня хотела во что бы то ни стало спасти меня, потому что, согласитесь сами, не так-то приятно отправить на эшафот любимого человека.
Господин Лагир, - мрачно перебил его Лев, - я не знаю, действительно ли герцогиня любит вас, но если это так, то берегитесь!
- Да как же вы хотите, чтобы я объяснил вам происшедшее, если вы чуть ли не с первого же слова ищите ссоры со мной? - Вы правы. Извините меня и продолжайте, пожалуйста.
- Ну-с, так вот! Герцогиня хотела во что бы то ни стало спасти именно меня, но я решительно отказался покинуть на произвол судьбы своего друга. Было решено бросить жребий, и судьба захотела, чтобы спасен был не я, а мой друг.
- Значит, вы только случайно отправитесь на эшафот? - мрачно сказал Лев.
- Э, дело еще далеко не решено. Герцогиня слишком любит меня, чтобы не выручить из скверного положения, ну а чего захочет женщина, того захочет и Сам Бог. Однако время не раннее, и надо бы поспать. Покойной ночи, господин Арнембург! - и с этими словами Лагир, завернувшись в свой камзол, снова улегся.
Опять наступило молчание. Лев сидел в мрачной задумчивости, меланхолически поглядывая на крошечное оконце, расположенное под самым потолком.
Вдруг это окно засветилось, и в погреб скользнул луч луны, выплывшей из-за тучи.
Должно быть, этот луч пробудил в люксембуржце какие-то новые соображения, потому что он сейчас же окликнул своего товарища по темнице: - Господин Лагир, еще один вопрос, если можно! - В чем дело? - отозвался тот. - Ведь это я, кажется, обезоружил вас?
- Да, вы. Но чем же тут хвастаться? Я лежал на земле, на моей спине сидели два здоровенных рейтара и…
- Да я вовсе не к тому! Я хотел только спросить вас, не оставил ли я вам кинжал?
- Ну вот еще, сказали! Да вы отобрали у меня даже карманный нож!
- Теперь я страшно сожалею об этом. У меня-то остался кинжал, и, будь у вас оружие, мы могли бы… поразвлечься.
- Прелестная идея, которая редко приходит в голову немцам, как вы! Но кинжала у меня нет… - Лагир тяжело вздохнул, а затем вдруг крикнул: - Постойте-ка, постойте! Ведь герцог присылал нам с пажем Амори ужин, и Амори дал нам свой кинжал! Насколько я помню, он забыл взять его с собой… Сейчас! - Лагир вскочил на ноги и стал шарить по полу. Наконец при слабом свете луны он заметил искомое и радостно крикнул: - Вот он, нашел! Теперь мы можем позабавиться на славу.
Д'Арнембург издал какой-то страшный звук, напоминавший радостное рычанье дикого зверя. Но в этот миг луч луны снова погас - должно быть, ее снова закрыли тучи, - и в камере опять воцарилась совершенная темнота.
- Однако!… - сказал гасконец. - Темно, как в аду.
- Ну что же, сверканье наших глаз будет светить нам, - ответил Лев.
- Еще одна прелестная мысль, на которую, по-моему, немцы редко способны! - смеясь сказал Лагир. - Ну-с, вы готовы? Начнем во здравие прелестной Анны!
- А-а-а-а! - прорычал Лев, наворачивая на руку вместо щита свой камзол. - Ты осмеливаешься любить герцогиню Монпансье?
- Я только пользуюсь данным мне разрешением! - ответил Лагир, тоже пристраивавший на руку камзол.
- Ну, так ты недолго будешь пользоваться им! - крикнул д'Арнембург и ринулся на Лагира.
Но гасконец отличался чисто кошачьей ловкостью и гибкостью, и Лев, кинувшийся в то место, откуда только что слышался голос врага, встретил там только стену. - А, ты бежишь, трус? - прорычал он.
- Да нисколько! - ответил Лагир с другого конца погреба. - Военные хитрости всегда дозволены!
Лев снова кинулся на голос, и снова его кинжал встретил лишь стену. Но на этот раз Лагир успел кольнуть его кинжалом в плечо. Арнембург резко повернулся и снова кинулся на гасконца, но тот присел на пол, и, в то время как кинжал люксембуржца встретил лишь воздух, Лагир схватил врага за ноги и опрокинул его на пол. В тот же момент он наступил ему левым коленом на руку, державшую кинжал, правым придавил грудь и сказал, приставив кинжал к горлу Льва: - Теперь вы в моей власти! - Ну, так убейте меня! - прохрипел д'Арнембург.
- Нет, я готов подарить вам жизнь, но только вы должны дать мне честное слово, что не возобновите этого нелепого поединка в темноте.
- Нет, убейте меня! - упрямо крикнул Лев. - Я не хочу вашего великодушия, и если вы пощадите меня, то все равно я вас не пощажу!
- Господин Арнембург, - мягко ответил Лагир, - подумайте: ведь у нас будет тысяча возможностей встретиться при нормальных условиях. Выпустите свой кинжал!
- Никогда! - задыхаясь крикнул люксембуржец. - Убей меня или…
Он напряг все свои силы, чтобы освободиться от Лагира, и гасконцу стоило немалого труда вновь пригнуть к земле взбешенного Льва.
Однако Лагир видел, что ему не удастся еще долго сдерживать могучего немца. Если же последнему посчастливится вывернуться, тогда нелепый поединок должен был бы начаться снова; между тем Лагир чувствовал, что слабеет от чрезмерного напряжения: ведь всего сутки тому назад ему пришлось выдержать упорный и неравный бой, и он еще не успел отдохнуть от него в напряженной позе, в которой его везли связанным сюда. Поэтому он видел, что вынужден покончить теперь же со всем этим.
- В последний раз спрашиваю вас, хотите ли вы остаться в живых? - спросил он, и его голос звучал грустно и торжественно.
- Я предпочитаю смерть твоему великодушию, мерзавец! - крикнул д'Арнембург, снова делая невероятные усилия, чтобы освободиться. Лагир высоко поднял руку с кинжалом и внушительно сказал: - Если вы знаете наизусть какую-нибудь молитву, то прочитайте ее!
- Чтобы черт побрал твою душу! - рявкнул Лев. Рука Лагира опустилась, кинжал вонзился в горло д'Арнембурга, и струя горячей крови брызнула в лицо гасконцу. Лев с силой вздрогнул, потом его тело сразу потеряло всю напряженность, что-то забулькало и захрипело в его горле, и наконец все стихло: он был мертв!..
Лагир вынул кинжал из кровавой раны и встал. Несколько секунд он стоял в мрачной задумчивости, а затем сказал: - Как он любил ее!
После этого он стал на колени у трупа и принялся молиться за упокой этой мятежной души, которой уже пришлось из-за несчастной любви к герцогине испытать на земле муки ада.
Итак, король Карл пожелал лично спуститься к пленникам, и Гиз в сопровождении Гастона повел его туда. Но уже около самого погреба герцог и Гастон заметили странный непорядок: стражи, поставленной с вечера у самых дверей, не было, и из расспросов выяснилось, что это было сделано по распоряжению Льва д'Арнембурга. К тому же Гастон вспомнил, что ключи от погреба находятся у люксембуржца, и явился вопрос о том, как проникнуть туда.
Королю тоже показалось все это странным, но с другой точки зрения: в нем пробудились сомнения, действительно ли дело обстояло так, как уверяли его мать и герцог Гиз, и не хотят ли его, короля, просто мистифицировать? Поэтому он нетерпеливо приказал, чтобы дверь попросту взломали, если не могут найти ключей.
Однако в этом не оказалось необходимости: к величайшему и новому удивлению герцога и Гастона, ключи преспокойно торчали в двери погреба.
Все более недоумевая, герцог поспешно открыл дверь, вошел в погреб и при свете факела увидел две неподвижные фигуры. Одна из них храпела в углу на соломе, другая лежала на соломе, залитой кровью; сверху она была прикрыта окровавленным камзолом.
- Что такое? - удивленно сказал король. - Уж не покончил ли один из пленников самоубийством, чтобы избежать руки палача? - Он подошел к трупу и, сорвав камзол, произнес: - Это не Ноэ!
Герцог и Гастон тоже подошли к трупу, и у них вырвался вопль ужаса: перед ними был Лев д'Арнембург, лежавший с большой раной в горле.
Тогда король подошел к спящему и толкнул его ногой. Ему понадобилось вторично толкнуть ногой Лагира, так как гасконец был очень истощен всем происшедшим и спал словно убитый. Проснувшись, он в первый миг никак не мог понять, где он и что с ним, но затем сознание и воспоминания вернулись к нему, и он поспешно вскочил на ноги.
Лагиру никогда не приходилось видеть короля, но по почтительной позе герцога Гиза и надменной, горделивой осанке стоявшего впереди дворянина он понял, что это - сам король. Поэтому он сейчас же подумал:
"Ну, друг мой Лагир, теперь держись и не выдавай своего государя! История обернулась так благоприятно, что ее можно будет направить как угодно!"
Тем временем герцог Гиз и Гастон с молчаливым ужасом и гневом смотрели на окровавленный труп Льва. Тогда Лагир сказал с ледяным спокойствием: - Это я убил его!
Герцогом овладел приступ бешенства, и, выхватив шпагу из ножен, он кинулся на Лагира.
Но король движением руки остановил его, сказав: - Шпагу в ножны, герцог!
Повелительность тона, которым были сказаны эти слова, охладили герцога; он сунул шпагу в ножны и отступил в сторону. Тогда король подошел поближе к юному гасконцу и спросил: - Как вас зовут? - Лагир, государь. - Откуда вы родом? - Я гасконец, государь. - Чей это труп?
- Человека, который ночью вошел ко мне в темницу и вызвал меня на поединок.
- Значит, это не ваш сообщник? - с изумлением воскликнул король.
- Это один из моих приближенных, сир Лев д'Арнембург, - ответил герцог Гиз. - Но где же второй пленник? - Д'Арнембург выпустил его на свободу, - ответил Лагир.
- Так, значит, это он ускакал ночью, одевшись в доспехи Льва? - крикнул Гастон. Король топнул ногой и сказал с раздражением:
- Дело слишком темное, необходимо скорее пролить свет на него!
- Если вы, ваше величество, соблаговолите выслушать меня, то будет пролит полный свет! - почтительно сказал Лагир. - Говорите! - приказал король.
- Этот дворянин, теперь убитый мною, поклялся мне в вечной ненависти и, чтобы свести со мною старые счеты, воспользовался тем, что меня привезли сюда. Поэтому он пришел сюда предложить моему товарищу поменяться с ним одеждой… - Но для чего?