После того как к ним присоединились баварцы, дипломат мог чувствовать себя в абсолютной безопасности. Тем не менее в карете сидел прихваченный им в Кракове швед, который выдавал себя за Даниила Оливеберга, в сумке которого хранились засургученные фальшивые письма, заменявшие те, которые сам Оливеберг, он же Даниил Грек, обязан был доставить. Одно из этих писем, от польской королевы Марии Гонзаги, предназначалось для королевы Франции Анны Австрийской. Второе – от польского короля принцу де Конде, в котором, зная влияние принца при дворе, Владислав IV, теперь уже покойный, просил помочь с набором французских наемников. И третье – от шведского посла, которое нужно было доставить через Францию королю Швеции. А вот о секретном письме Богдана Хмельницкого, адресованном главнокомандующему французскими войсками принцу де Конде, не знал никто, даже подставной швед.
Отряд баварцев состоял всего из пятнадцати воинов – все, что осталось от некогда более чем двухсотенного отряда, направленного в Польшу с благословения баварского эрцгерцога. Да и то трое из них возвращались с незажившими ранами и больше отсиживались в крытой повозке, нежели в седлах. Тем не менее сейчас, находясь на землях германцев, французы и шведский подданный могли чувствовать себя более или менее уверенно. На территории Польши они защищали баварцев, теперь настал черед этих наемников.
О баронессе фон Вайнцгардт капитан Кроффель, как выяснилось, слышал впервые. Но уверял, что по ту сторону Эльбы, в деревушке Мюншафт, живет отставной полковник, его родственник, истинный саксонец, который хорошо знает всех аристократов Верхней Саксонии. Так что о замке баронов Вайнцгардтов, ему, конечно же, кое-что должно быть известно.
– Мы найдем этот замок, граф, – заверил он д’Артаньяна. – Даже если для этого нам придется исколесить обе Саксонии, Верхнюю и Нижнюю, и если окажется, что находится-то он в благословенной всеми богами Баварии. – Располневший, рыжебородый, на вид более чем равнодушный, капитан мало напоминал боевого офицера. И странно было слышать, когда его баварцы говорили о нем как о человеке крутого нрава, жестокость которого могла затмить только его же собственная ярость.
– В Баварии это было бы очень кстати, – отчаянно поддержал его предположение д’Артаньян. – Клянусь пером на шляпе гасконца!
Холмистые перелески сменялись заливными лугами, топкие берега речушек – каменистыми взгорьями, на склонах которых копыта коней скользили словно по ледникам. Теперь их вел капитан Кроффель, и всем хотелось верить, что кратчайшим путем он ведет их к Эльбе, чуть южнее Дрездена, к тем местам, где есть паромная переправа через реку, за которой открывалась деревушка с непривычным названием Мюншафт.
Мушкетеры ворчали и требовали вернуться к накатанной дороге, вдоль которой случались трактиры и заезжие дворы. Германцы считали, что капитан слишком торопится и кончится это тем, что все они – и рейтары, и мушкетеры – останутся без повозок. И только д’Артаньян придавал капитану уверенности, поскольку готов был пробираться хоть через пекло, лишь бы поскорее напасть на следы Вайнцгардтов.
Но, добравшись до переправы, они, к своему удивлению, обнаружили следы не баронессы Лили, а капитана Стомвеля. Узнав, что среди пассажиров есть французы, перевозчики тут же поспешили сообщить, что только вчера они переправили французский обоз, охраной которого командовал тучный краснолицый капитан, в описании которого граф без труда узнал командира своих французских попутчиков.
Услышав имя капитана, мушкетеры обрадовались так, словно для них уже зазвенели колокола парижских соборов.
Граф узнал от родственника капитана Кроффеля, что баронесса фон Вайнцгардт наведывалась в свой замок, но две недели тому отправилась назад, в замок на Рейне. Но и этому сообщению обрадовался. Не нужно было терять время на поиски замка на Эльбе. К тому же в замке Вайнцгардт ему все было знакомо, все оживало в воспоминаниях.
"Баронесса специально возвращается в Вайнцгардт, чтобы быть уверенной, что я обязательно найду ее там, – понял лейтенант. – Кроме того, она, очевидно, побаивается, как бы замок не захватили ее обиженные родственники".
– Вперед, мушкетеры! – подбодрил он своих уставших спутников. – Отдыхать будем в прекрасном замке баронессы фон Вайнцгардт.
– Отныне, в какой бы части Европы мы ни очутились, отдыхать все равно придется только в замке баронессы фон Вайнцгардт, – более доходчиво разъяснил всем виконт де Морель.
38
Татарина, который прорывался к нему, Хмельницкий довольно долго не желал принимать. Он все пытался выяснить у Савура, кто этот ордынец: посланник Тугай-бея или гонец хана? Савуру пришлось дважды посылать своего казака к разъезду, который задержал татарина на дальних подступах к казацкому лагерю, поскольку впускать в него кого-либо из крымчаков – если только это не гонец Тугай-бея – запрещалось.
– Он сказал, что вы знаете его, господин командующий, – выяснил адъютант. – Назвался же он Корфатом.
Хмельницкий прилег отдохнуть в своем шатре. Он чувствовал себя крайне уставшим и не желал никого ни видеть, ни слышать.
– Можешь посадить его на кол. Очевидно, подослан поляками. Никогда не знал такого.
– Еще он назвал себя Вечным Пленником.
Гетман медленно приподнялся и, опершись на локоть, сонно посмотрел на Савура.
– Я знал только одного Вечного Пленника. В свое время он сопровождал меня во время поездки в Крым. Веди его сюда.
– Он уже у шатра.
Поднявшись, Хмельницкий присмотрелся к щупловатой – скелет, обтянутый кожей, – фигуре татарина, к его не по возрасту сморщенному лицу, к поясной, утыканной ножами, кобуре…
– Позволь припасть к ногам твоим, повелитель повелителей, – произнес гость по-украински, но припудривая слова истинно азиатской иронией. – К тебе так же трудно пробиться, как и к шатру турецкого султана.
– Виноват адъютант. Не узнал тебя, – устало ответил Хмельницкий, понимая, однако, что принимать этого человека должен был бы значительно приветливее и теплее.
– Но ты-то признаешь Вечного Пленника?
– Ты умудрился попасть в плен даже к нам? Кажется, ни вчера, ни сегодня с татарами мы не сражались. Или прежде ты успел повоевать за поляков?
Они оба сдержанно рассмеялись. Адъютант стоял у входа в высокий шатер, совершенно не понимая, о чем это они говорят.
– Ну как, сбывается мое предсказание, повелитель повелителей? Ты вновь одержал победу?
– Не мог бы ты отправиться к польскому королю и предупредить его, что все остальные сражения он тоже проиграет? Возможно, на этом война закончилась бы.
– Но в таком случае для меня она завершится плахой, – рассмеялся Вечный Пленник, нервно пощупывая пальцами свои ножи. – К "в? ечному плену" я уже кое-как привык, а вот к плахе пока нет.
Они вышли из шатра и сели за длинный дубовый стол, опоры которого были врыты в землю. Лагерь суетился чуть ниже, вокруг подножия холма. Ржание лошадей, голоса и пальба в воздух, которой кто-то, скорее всего, слишком запоздало праздновал победу…
– Ты все же решился перейти на службу ко мне?
– Пока нет, повелитель повелителей.
– Сделаю тебя сотником.
– Пока только решаюсь служить Карадаг-бею.
– Его аскеры в одном лагере с аскерами Тугай-бея?
– Отдельно. Два хана одной ордой править не могут. Как не поместить одну стрелу в два колчана. Когда предложишь чин полковника, повелитель повелителей, тогда, может, и соглашусь.
– Не предложу. Не признает мой полк нехристя полковником, – слишком серьезно, чтобы это выглядело шуткой, ответил Хмельницкий. – И тебе, магометанин, придется с этим считаться. Что привело тебя в мой лагерь?
– Просьба одного пленного поляка.
– Я просьб не принимаю. Судьба всех пленных, которых мы передали в дар хану или Тугай-бею, уже решена.
– Этот пленник не является ни знатным, ни богатым. Но он уверен, что ты спасешь его, повелитель повелителей. Фамилия его – Выховский. Он утверждает, что вы давно знакомы.
– Выховский? – поморщился Хмельницкий. – Не припоминаю такого, – решительно повертел головой.
– Или, может, Витовский? Очевидно, я неправильно произношу его фамилию. Иван Витовский – такой вам знаком?
– Только что я точно так же вспоминал тебя. Запомнилась кличка – Вечный Пленник. Но вот Иван Выховский… или Витовский… Что ты еще знаешь о нем?
Корфат ожесточенно почесал затылок, погладил морду подошедшего к нему коня, словно и его просил напрячь мозги…
– Кажется, он был писарем каким-то. Вначале вроде бы в суде, затем – при важном поляке, некогда служившем в Украине.
– Писарем при польском комиссаре в Украине? – подался к татарину через стол Хмельницкий.
– Точно. При комиссаре.
– Тогда это Иван Выговский! Черт возьми, так бы сразу и сказал! Где он сейчас?
– Был польским офицером, но тоже при чернильнице. А попался моему земляку, татарину Шеляту. Тот возиться с писарем не хочет. Ему бы хорошего коня, красивое седло, два пистоля да пару золотых. Если у тебя, повелитель повелителей, окажется два лишних коня, то одного, так уж и быть, приму я. За то, что спас твоего знакомого.
– Этого человека я обязан выручить. Савур! – позвал своего ординарца. – Немедленно разбуди сотника Ичняка. Сюда его.
Не прошло и получаса, как Ичняк подобрал двух рослых коней, которые, судя по убранству седел, служили польским офицерам, трофейную гусарскую саблю и два пистолета. Деньги Хмельницкий дал сам, прибавив к ним несколько серебряных монет для Вечного Пленника.
– Бери пятерых казаков и немедленно гони вместе с Корфатом в татарский лагерь. Найди там этого писарчука Выговского и доставь ко мне, – приказал он Савуру. – За то, что сражался против нас, отмерь ему пару нагаек. Если не сразу согласится служить писарем у меня, отстегай еще раз, но чтобы он в состоянии был предстать передо мной. Хоть он и шляхтич, сын шляхтича, но все же… украинец, из Волыни.
Появившись у шатра Хмельницкого, бывший писарь от радости упал перед гетманом на колени.
– Век признателен тебе буду, брат! – почти со слезами на глазах проговорил он. – Попал бы в плен к казакам, не молил бы о выкупе. Но ведь к татарам же…
– На галерах писарей не очень-то жалуют, – согласился с ним гетман. – Разве что в евнухи… – оценивающе осмотрел Выговского. – А что, за евнуха ты вполне сошел бы.
– Я – дворянин, господин Хмельницкий, – укоризненно напомнил ему Выговский, поднимаясь с колен и отряхивая свой все еще довольно опрятный мундир.
– Евнушеству это не мешает, – заверил его Хмельницкий и, вновь пройдясь придирчивым взглядом по щупловатой фигуре писаря и его богообразному бледному лицу, очень сильно усомнился в том, что этот шляхтич сумел поразить татар своим неукротимым мужеством. Ну да что с него возьмешь, с писаря?
– Ты ведь сам был писарем, – неожиданно напомнил ему пленник.
– Генеральным. Это несколько не то, о чем ты думаешь, – невозмутимо уточнил Хмельницкий. – К тому же полковником. Идешь ко мне на службу? Или предпочитаешь из одного плена в другой? Ты ведь сражался не только против татар, но и против казаков.
– Я уже думал об этом, – Выговский потер плечо и обиженно взглянул на Савура.
"Без плетки не обошлось", – понял Хмельницкий.
– Так что ты надумал, евнух-писарь?
– Что тут можно надумать? Согласен, конечно.
– Только смотри: если поляки тебя схватят, они о дворянском происхождении твоем тут же напомнят и уже не простят.
– Мне уже никто ничего на этом свете не простит. Видно, так и погибну непрощенным. Но такой писарь, как я, вашей армии понадобится. Возможно, во всей Украине грамотнее не сыщете.
– Иначе не предлагал бы службу. Ладно, живи, писарь казачий. Перо и чернильницу – новому писарю!
39
Еще двое суток они двигались по следам обоза капитана Стомвеля, пытаясь догнать его, но тот словно бы умышленно скрывался или уходил от погони.
Они уже преодолели большую часть Саксонии, и баварцам самое время было уходить на юг, в родные края. Но, посовещавшись, бывшие наемники решили отпустить только повозку с ранеными, в сопровождении двух воинов охраны. Остальные девятеро рейтар во главе с капитаном фон Кроффелем вызвались провести французов до Рейна.
– Это по-рыцарски, капитан, – пожал лейтенант мушкетеров руку фон Кроффеля, узнав о решении баварцев.
– Рыцарство зарождалось здесь, на землях Германии. И здесь оно будет возрождаться, – каждое слово фон Кроффель произносил так, словно провозглашал тост, потрясая при этом грозно поднятым вверх кулачищем.
Д’Артаньян твердо знал, что родина рыцарства находится значительно западнее и зовется Францией, но это не помешало ему еще раз пожать руку капитана.
– Наше рыцарство – на кончиках шпаг и в глубине души. И зарождалось оно в разных странах, – счел необходимым уточнить он.
Едва они успели расположиться небольшим лагерем на краю деревушки, у заезжего двора, как на дороге появился мальчишка, восседавший на коне без седла, судя по всему, местный пастушок.
– Кто тут у вас старший?! – еще издали прокричал он. – Там, в долине, у родника, шайка бандитов окружила обоз каких-то иностранцев-военных. Это их донимает бандит Шульмах, который позавчера напал на нашу деревню!
– О, святые архангелы! – взмолился владелец заезжего двора, лично вышедший встречать такую большую группу неожиданных гостей. – Опять этот Шульмах! Дважды маркграф при всем народе обещал повесить его, и дважды этот висельник умудрялся бежать буквально из-под карающей петли.
Граф и Кроффель переглянулись.
– Вдруг бандиты окружили обоз ваших французов? – молвил баварец.
– Да чей бы он ни был! – воинственно прокричал д’Артаньян. – Повозки оставляем здесь, под охраной двух ваших баварцев. Всем остальным – в седла.
Мчаться пришлось недолго. Схватка происходила буквально в миле от деревушки. Поднявшись на небольшую возвышенность, мушкетеры и баварцы мигом оценили ситуацию. Обоз оказался окруженным внизу, у родничка, из которого вытекал небольшой ручеек. Его охрана отстреливалась, прячась за повозки, стволы деревьев и руины какого-то домишки, а возможно, часовенки.
Судя по тому, что на склонах возвышенности уже лежало несколько тел, разбойники попытались было с ходу атаковать добычу, но были отбиты и теперь не особенно рвались в бой, очевидно, рассчитывая захватить его попозже, когда стемнеет.
Завидев первых двух всадников, разбойники, видимо, решили, что это отставшие воины обоза. Но когда на возвышенность взошел весь отряд, редкая цепь всадников, окружавших обоз, разлетелась по склонам долины, переметнувшись на ту, южную, сторону ее, так что теперь лагерь оказался между отрядами д’Артаньяна и Шульмаха.
– Эй, вы кто такие?! – послышалось из-за повозок. Охрана все еще не верила, что это прибыло неожиданное подкрепление, и опасалась, что его появление – уловка разбойников.
– Есть ли среди вас капитан Стомвель?
Ответом д’Артаньяну было несколько выстрелов, один из которых прострелил его плащ.
– Вы не на тех заряды тратите! – во всю мощь своей глотки прокричал д’Артаньян. – Я спрашиваю: есть ли среди вас капитан Стомвель?
– Уж не мушкетеры ли вы?! – послышалось из повозочного лагеря.
– Перед вами – лейтенант д’Артаньян, лейтенант Гарден и виконт де Морель!
– Тогда чего мы ждем? К ночи мы перевешаем весь этот бандитский сброд! Это я вам говорю, капитан Стомвель!
Возрадовавшись столь неожиданной встрече, спешенный Стомвель, вместо того, чтобы вернуться в седло, вскочил в крытую повозку и, приказав остальным возчикам следовать его примеру, погнал коней прямо на три десятка сбившихся у леска разбойников, которые из алчности не решались отступать даже сейчас, когда стало ясно, что захватить обоз иностранцев не удастся.
Д’Артаньяну впервые пришлось видеть, как в атаку идут обозные повозки, очень мало напоминающие боевые колесницы. Однако открыл для себя, что, сбившись в кучу, они предстали перед разбойниками мощной лавиной, способной разметать какой угодно кавалерийский отряд.
– Не перетопчите моих врагов, Стомвель! – прокричал д’Артаньян, пытаясь вклиниться между двумя повозками. – Это будет нечестно!
– По уцелевшим я специально прокачу весь свой обоз! Это я вам говорю, капитан Стомвель!
Убедившись, что они потерпели поражение, разбойники попытались уйти по лесу, но не учли, что сразу за опушкой начинался густой кустарник, который уже успели охватить полукругом мушкетеры и баварцы. Приблизившись к этому терновому полю, повозки Стомвеля развернулись, а сидевшие на них солдаты охраны расстреляли кустарники из ружей и пистолетов, словно охотились на куропаток.
Двое разбойников попытались прорваться у небольшой рощицы, возле которой оказался виконт де Морель. И мушкетер вряд ли долго продержался бы, если бы возникший неподалеку д’Артаньян не рассек голову коня одного из нападавших, вынудив его спешиться. А потом, спешившись сам, сразился с ним, после третьего же выпада ранив в ногу.
– Кроме всего прочего, вы еще и фехтовать-то не умеете, сударь, – сделал ему замечание лейтенант, выбивая из рук саблю и прижимая острием шпаги к стволу дерева.
– Вам помочь, граф? – услышал он позади голос де Мореля.
– Вы, как всегда, кстати, виконт. Будьте добры, покажите этого негодяя капитану Стомвелю. У него свои счеты с этими разбойниками, где бы они ни встречались на его пути. Своего вы, надеюсь, не упустили?
– Увы, он бежал, – угрюмо признался виконт.
– Вот так всегда, де Морель. А что было бы, если бы я не спешил их обоих?
Мимо них прорывалась еще одна группа из трех разбойников. От сабельного удара одного из них д’Артаньян уклонился, припав к стволу дуба, а вслед другому метнул рапиру, словно дротик. К изумлению де Мореля, она вонзилась разбойнику в спину так глубоко, что, взвыв от боли, тот свалился на куст терновника.
– Прошу прощения, мессир, – бросился к нему д’Артаньян. – В сражении с разбойниками я иногда использую и этот, не самый благородный, прием.
Прежде чем извлечь рапиру, он еще сильнее вогнал ее в спину сраженного и лишь тогда вернулся к де Морелю, опасаясь, как бы от того не ушел еще и раненый пленник.
Когда через несколько минут бой был завершен, французы и баварцы привели к лагерю целый табун лошадей и принесли два десятка пистолетов. Один солдат из отряда Стомвеля был убит, один ранен. Раненным в ногу оказался и гвардейский лейтенант Морсмери. Однако все это не могло затмить радости победы.
– Кого это вы привели, господа мушкетеры?! – воскликнул Стомвель, увидев перед собой разбойника, раненного д’Артаньяном. На другого пленного он попросту не обратил внимания. – Да это же не кто иной, как сам главарь! Ты кто? Ты ведь и есть тот самый Шульмах? – спросил он по-германски, упираясь кончиком сабли ему в живот.
– Видит Бог, нет.