- Не надо! - засомневался даже Хмелевец. - Узел какой–то…
- Не люблю оставлять вещественных доказательств, - объяснил Сливинский. - Через час найдут машину с шубой, а через пять–шесть установят, что она из гардероба Валявских… Кумекаете?
- А мы в это время будем пить кофе у Лизогуба…
- По–разному бывает, - мрачно перебил его пан Модест, - на всякий случай хочу застраховать себя от обвинения в убийстве.
Перешли на другую сторону улицы. Дмитро побежал к вокзалу и остановил грузовик.
- Подкинь на Городецкую.
- Не могу, должен сейчас быть…
- Получишь сотню, - не дослушал его Дмитро.
- Полторы…
- Давай.
Когда до дома Лизогуба оставалось два квартала, Сливинский, сидевший в кабине, остановил машину. Расплатился и двинулся к соседней калитке. Хмелевец потащил за ним чемодан, и, только когда грузовик исчез за углом, свернули на Июньскую.
Трегубов позвонил Левицкому:
- Интересные новости, Иван Алексеевич…
- Иду… - Левицкий положил трубку. Что за новости? Может, что–нибудь от Кирилюка?
Трегубов листал на столе какие–то бумаги.
- Докладная городской автоинспекции, - подвинул Левицкому бумаги. - В четыре часа тридцать пять минут младший лейтенант Рубцов, дежуривший на углу улиц Самборской и Цветочной, заметил "опель–олимпию" серого цвета, номерной знак "УГ–03–77", на большой скорости спускавшуюся по Самборской. Автоинспектор сделал знак остановиться, но машина обошла его и, не снижая скорости, свернула на Цветочную. Пока Рубцов добежал до мотоцикла и пытался догнать, "олимпия" затерялась в переулках.
Трегубов помолчал, давая Левицкому возможность, как он любил выражаться, освоиться с этим донесением. Потом взял другую бумагу.
- Приблизительно через час, - продолжал он, - серую "олимпию" с этим же номерным знаком заметил старший сержант Савчук, несущий службу в районе вокзала. Мотор еще был теплый, машина стояла у тротуара в темном месте. Ничего подозрительного в "олимпии" не найдено. Автоинспекция установила, что это тот самый автомобиль, который принадлежит облфинотделу.
Левицкий внимательно прочитал и эту бумагу. Догадывался: у Трегубова не все - держал ладонь на папке и молчал, явно выжидая.
- Я же вижу, Георгий Власович, что самое важное вы придержали на закуску, - сказал он.
- Ох, прозорливец, - засмеялся тот, - от вас ничего не скроешь! Дело неприятное, убийство… Сегодня ночью убиты мать и дочь Валявские. Жили в собственном доме на Коммунарской улице. Мать получила пулю в сердце, дочь убита ударом ножа в спину. Работники милиции, осмотревшие место преступления, пришли к выводу, что убийство осуществлено с целью ограбления. Преступники взяли деньги, золотые кольца, часы, некоторые вещи. Однако интересно вот что. - Трегубов придвинул Левицкому папку. - Покойный муж Валявской работал два года в одной гимназии с Северином Воробкевичем. Когда мои ребята убили этого бандита, я лично интересовался его биографией и наткнулся на фамилию Валявского - Павлюк дружил с ним. Сегодня утром мне доложили о происшествии на Коммунарской, и я вспомнил ту историю. Сейчас проверили: это - семья того самого Валявского… Видите, память не подводит! - сказал он не без гордости.
- В каком районе города Коммунарская улица?
- Я уже подумал об этом, - поднял правую бровь Трегубов. - Правда, допустим, что преступники нашли чемодан на квартире у Валявских. Убив женщин, возвращались домой и наскочили на автоинспектора. Но с Коммунарской на Самборскую, где их увидели, можно проехать лишь так, - Трегубов подошел к карте города, показал карандашом, - и они бы ехали вверх, значит, побывали еще где–то, потому что спускались по Самборской. Тут их пытался остановить автоинспектор - скрылись и переулками проскочили к вокзалу. Бросили "олимпию". Кстати, мы попробовали пустить по следу собаку, но где там: вокзал, наняли извозчика или автомобиль и исчезли, не оставив следов.
- Необходимо установить, - глухо сказал Левицкий, - был ли чемодан на квартире Валявских. Это очень важно: будут искать его или уже нашли…
- Не вижу возможности.
- Следует произвести тщательнейший обыск в доме Валявских. Я сам поеду туда. Распорядитесь, чтобы поставили постового у дома и никого не пускали. Где "опель–олимпия"? Надо немедленно взглянуть на нее.
- Я приказал доставить ее в наш гараж.
- Прекрасно. - Левицкий уже направлялся к двери. - Тогда не будем терять времени.
Иван Алексеевич зашел в отведенный ему кабинет за шляпой. Когда уже запирал дверь, услышал телефонный звонок. Вернулся, снял трубку.
- Ну что ж, товарищ полковник, - услышал то ли торжественный, то ли встревоженный голос Трегубова - не разобрал, - все это были цветочки, а ягодки впереди, кажется. Спускайтесь вниз, встретимся у выхода.
- Что?.. - начал Левицкий, но Трегубов не дал договорить:
- Я еще и сам не сообразил… Спускайтесь…
Их уже ждала большая черная машина с порученцем на переднем сиденье. Левицкий молча уселся сзади - -ждал, пока Трегубов сам расскажет, куда и зачем едут.
- У вас железный характер, - заметил тот, - я бы уже не выдержал…
- Привычка, - пожал плечами Иван Алексеевич, - без выдержки у нас нельзя.
Трегубов пропустил намек мимо ушей или просто не заметил его. Сказал, пристально глядя на Левицкого:
- Только что дежурному по управлению звонил профессор Янышевский. Это, - пояснил он, - какая–то лингвистическая знаменитость, человек с европейским именем… Но не в этом дело. Говорит, что сегодня ночью работники госбезопасности забыли у него ордер на обыск. Забрали какой–то чемодан, а ордер забыли… Кстати, профессор живет на Самборской!
Левицкий на секунду закрыл глаза.
- Может, милиция? - спросил он.
- Прокуратура не выдавала ордер.
- Любопытно… Мы едем к профессору?
- Да.
- Как его имя и отчество?
- А бог его знает…
- Можно уточнить?
Трегубов положил руку на плечо шофера.
- Остановись возле телефона! - приказал он. - Леша, позвони в университет.
- Борис Вадимович… - сообщил порученец через несколько минут.
- Зачем вам его имя? - пожал плечами Трегубов, когда тронулись. - Не все ли равно?
- Человек с европейским именем - это вы сами сказали, профессор университета. Ему будет приятно, если мы станем называть его неофициально. Между прочим, я и дворника называю по имени и отчеству…
Трегубов с удивлением посмотрел на Левицкого, но спорить не стал…
- Приехали… - Порученец показал на красивый особняк, обвитый плющом.
Теперь родственница не рассматривала посетителей в глазок, а открыла, как только порученец позвонил. Проводила в кабинет. Профессор стоял у стола, как и ночью, только теперь на нем был не халат, а темный костюм, накрахмаленная сорочка с галстуком. Поклонился посетителям, приглашая сесть, и сам сел, положив руки на стол, старческие руки с узлами вен и дряблой кожей.
- Я - начальник областного управления государственной безопасности, - представился Трегубов, предъявив удостоверение. - Полковник Левицкий из министерства…
Янышевский внимательно посмотрел на удостоверение, вынул из ящика стола бумагу, протянул Трегубову:
- Вам знаком этот документ?
Трегубов посмотрел, передал Левицкому.
- Фальшивка, - констатировал тот. - К тому же очень неуклюже подделана.
- Я не специалист по криминалистике, - сухо сказал профессор, - и я не должен толковать документы. Не кажется ли вам, что это ваша обязанность?
Трегубов покраснел. Левицкий взял инициативу в свои руки.
- Ваше замечание справедливо, Борис Вадимович, наши органы для того и созданы, чтобы охранять честных людей от врагов и мерзавцев. Но ситуация сейчас такова, что требуется ваша помощь. Не сможете ли вы подробно рассказать о том, что произошло здесь сегодня ночью?
Профессор сидел прямо, смотрел перед собой, и его волнение проявлялось лишь в том, что он слегка похлопывал ладонями по полированной поверхности стола.
- В начале пятого меня разбудила родственница, которая ведет наше хозяйство. - Профессор говорил так, будто читал лекцию в университете: ни к кому лично не обращаясь. - Сказала, что пришли из госбезопасности, я велел впустить. Вошли трое, двое в штатском, третий в военной форме с пистолетом, в кобуре. Предъявили этот ордер на обыск и поинтересовались чемоданом, который полгода назад оставил на хранение сын моего покойного коллеги Северин Воробкевич. Вели себя вежливо, оснований для сомнений у меня не было, поэтому я и отдал чемодан. Вот, собственно, и все.
- Вас не удивило, что полгода никто не приходил за чемоданом? - быстро спросил Трегубов.
Профессор впервые посмотрел на него:
- У меня много своих дел, и я забыл о чемодане.
- И не поинтересовались его содержимым?
- Не имею привычки рыться в чужих вещах.
Разговор начинал приобретать нежелательный характер, и Левицкий решил вмешаться.
- Прошу извинить, Борис Вадимович, - повернулся он к профессору, насколько позволяло кресло, - я хотел задать вам еще один вопрос. Вы - единственный человек, который видел этих людей и может описать их приметы. Речь идет о задержании государственных преступников, которые, кстати, подозреваются в убийстве двух беззащитных женщин. И кто знает, что еще они могут натворить!
- Любопытно, - встрепенулся профессор, - я бы никогда не принял их за бандитов. Производили впечатление интеллигентных людей. Хотя, - задумался он, - разговаривал со мной только один. Седой, высокого роста, с правильными чертами лица, я бы сказал, римский профиль. Несколько сутулый. На нем был темно–синий костюм. Я бы дал ему лет пятьдесят или несколько меньше. Второй… - он потер лоб, - нет, я его не запомнил… Лысый и, кажется, курносый. Лет сорока. И третий - в военной форме, совсем юный. Помню только, что розовощекий и белокурый…
- А чемодан? Какой он?
Профессор пальцем начертил на столе прямоугольник.
- Приблизительно такого размера, желтый, под крокодилову кожу.
- Извините за вторжение, - встал Левицкий.
Профессор сказал все, и вряд ли был смысл еще расспрашивать его.
Ехали молча, не очень довольные друг другом. Первым нарушил молчание Левицкий - работа прежде всего. Предложив Трегубову папиросу, пожаловался:
- Они обошли нас на повороте в прямом и в переносном смысле слова. Дела скверные, и я не знаю, что доложить генералу Роговцеву…
- Но ведь, - оживился Трегубов, - теперь мы знаем их приметы - это раз. Знаем, какой чемодан, - два! Наконец, теперь точно знаем, что проклятый чемодан в их руках, а не между небом и землей. Все же сдвинулись с мертвой точки.
- Прибавьте еще: установили, откуда они приехали в город, - сказал Левицкий. - Думаю, и возвращаться будут тем же путем. Это также весомый фактор.
- Значит, для пессимизма оснований нет! - засмеялся Трегубов.
Полдня отсыпались и собрались на обед заспанные и вялые. Только Сливинский был выбрит, в свежей сорочке и хотя не в новом, но еще приличном светлом костюме. Он распорядился:
- Одежду, в которой ездили, отдайте Яреме Андриевичу. Когда–нибудь спустит на барахолке.
- Зачем? - не понял Хмелевец.
- Нужно… - коротко ответил пан Модест. Не станет же он и правда объяснять этому мужлану, что прошел хорошую гестаповскую школу: сколько неопытных подпольщиков они задержали, зная только, как они одеты!..
На обед отвалил денег не скупясь, и Лизогуб где–то достал даже бутылку коньяку. Сливинский налил себе полстакана, остальные дули водку.
- Клопами пахнет, - поморщился Хмелевец, глядя, как пан Модест смакует настоящий армянский коньяк. - Тьфу, гадость…
Сливинский лишь улыбался: свинья свиньей, а еще и пыжится. Беспокоил его Дмитро Заставный. Сидел мрачный, почти не разговаривал и неохотно тыкал вилкой в полупустую тарелку. Пан Модест подумал: а если парня того - к праотцам?.. Но кто тогда пойдет к Грозе? Потом расскажет куренному о поведении мальчишки, пусть сам решает, как с ним поступить. Теперь же… И Сливинский разговаривал с Заставным как ни в чем не бывало. Рассказывал об анекдотических случаях из своей адвокатской практики, стремясь показать себя в выгодном свете, и скоро заметил, что Дмитро повеселел, с интересом слушает его и даже перебивает вопросами. В конце концов, мальчишка не так уж плох, решил пан Модест. Просто дал о себе знать недостаток выдержки. Что ни говори, а вчерашний гимназист - оботрется и станет человеком…
После обеда отозвал Дмитра в уголок и спросил:
- Ты готов завтра выехать к Грозе?
Внимательно смотрел на Дмитра, заметил бы малейшую фальшь.
- Конечно, если надо…
- Поедешь поездом до Злочного. Оттуда - на попутных машинах. Доберешься до села Пилиповцы, найдешь отца Андрия Шиша.
- Знаю его.
- Вот и хорошо. Он сам свяжется с Грозой. Пусть назначит место встречи. Лучше где–нибудь возле Злочного. Туда мы доберемся на машине или поездом, и было бы прекрасно, если бы Гроза ждал в тамошних лесах. Отец Андрий должен приехать сюда - он знает эту явку - с ответом. Все понял?
- Все.
- Вот возьми деньги.
- Зачем столько?
- Бери, бери… Все может быть, от Злочного до Поворян не пять километров… А теперь - спать!
- Я же спал, полдня…
- Ты выпил водки, а уедешь затемно, и голова у тебя должна быть свежая. Не хочешь спать, ляг в садике и почитай. Все равно заснешь.
- Где чемодан? - крикнул Хмелевец пану Модесту, когда тот выпроводил юношу. - Любопытно посмотреть…
- В надежном месте! - отрезал Сливинский и пристально посмотрел на Хмелевца.
Но тот не сдавался:
- Я хотел бы заглянуть в чемодан, черт бы его побрал! Мы вместе рискуем и…
- Чемодан спрятан, доставать его пока не будем! И прошу не совать нос куда не следует!
Хмелевец почувствовал, что перегнул палку. У Сливинского все явки - без него он сразу пойдет ко дну. Сделал попытку превратить все в шутку, хотя губы дрожали от ярости:
- Черт с ним, с чемоданом! Давайте выпьем еще, пан Модест!
- С радостью.
Сливинский налил ему стакан почти доверху. Себе тоже. Подождал, пока Хмелевец выпьет свой, сделал глоток и незаметно отставил. Но уже не надо было и таиться: Хмелевец окончательно опьянел. Попытался затянуть какую–то песню и повалился на кушетку. Почти сразу же заснул.
Сливинский озабоченно посмотрел на часы. У него были свои планы, и, кажется, он развязал себе руки. Надел шляпу - светло–серую, в тон костюму, - выскользнул за калитку и поспешил к трамвайной остановке.
В центре нашел справочное бюро.
- Прошу адрес, - обратился он к девушке. - Радловская Ядвига Юрьевна. Сколько лет? Приблизительно двадцать шесть. Через час? Большое спасибо.
Не хотел слоняться по улицам. Купил в киоске газету, свернул в парк. Напротив университета сел в безлюдной аллее на скамейку. Не читалось. Думал о Ядзе. В городе ли она и что делает? Знал, что осталась, но не мог ничем помочь: сам бежал от Советов так, что пятки сверкали, чуть не попал в окружение. Слава богу, выручил гестаповский жетон - посчастливилось устроиться на попутную машину.
Час прошел незаметно, и Сливинский подождал еще минут двадцать, чтобы лишний раз не подходить к справочному бюро. Шел медленно, со скучающим видом, небрежно помахивая свернутой газетой. Специально настраивал себя - сейчас девушка ответит: гражданка Радловская в городе не проживает… Что ж, это вполне возможно. Прошло два года, и кто знает, куда занесло Ядзю!..
Девушка, увидев его, игриво улыбнулась и протянула бумажку. Пан Модест даже не поблагодарил. Прочитал, не веря глазам: "Улица Менжинского, 8, квартира 9". Где же эта чертова улица? Поменяли названия, и не найдешь… Не сразу сообразил, что стоит у справочного бюро. Даже выругался про себя - ишь как обрадовался! Как мальчишка!..
- Как добраться до улицы Менжинского? - повернулся к окошечку.
Девушка, должно быть, рассердилась, потому что, не поднимая глаз, буркнула:
- С вас пятьдесят копеек, гражданин.
Сливинский вынул десятку. Девушка объяснила, как ехать, начала считать сдачу, но пан Модест уже спешил к трамваю.
Улица Менжинского - узкая, залитая асфальтом, со старыми трех–и четырехэтажными домами. В таких домах раньше жили десятки лет, рождались и умирали… По вечерам закрывались ворота - у каждого был свой ключ; в гости ходили редко и приглашали к себе тоже неохотно.
Сливинский прошелся взад–вперед мимо восьмого дома; остановился возле девочек, игравших в классы на разрисованном мелом тротуаре. Немного постоял, наблюдая; завел разговор с девочкой лет шести, ожидавшей своей очереди:
- Как зовут?
- Валя, - подняла та любопытные глазки.
- Ты живешь в этом доме?
- Да.
- И давно?
- Давно, уже год.
- Да, это давно, - согласился пан Модест. - А в какой квартире?
- А зачем вам?
- Не рядом ли с тетей Ядзей?
- Нет, она на втором этаже, а мы на четвертом.
- Тетя Ядзя живет одна?
- Она плохая, - закричала девочка, - плохая, плохая!..
- Почему?
- Мама говорила тете Олене, что от нее муж ушел… Дядя Петро… Хороший был, давал нам конфеты…
Сливинский пожалел, что у него не было конфет.
- Ничего, - пообещал он, - я тебе в следующий раз куплю.
- Купи, - обрадовалась девочка, - я люблю конфеты!
Он подождал, пока подошла ее очередь играть, и незаметно юркнул в ворота. Деревянная лестница противно скрипела под ногами, и пан Модест почему–то шел на цыпочках. Девятую квартиру увидел еще издали: дверь, обитая клеенкой, металлический ящик для писем и никелированная ручка. Остановился перед дверью и не осмеливался позвонить. Только теперь осознал, какой след оставила в его сердце Ядзя.
Нажал на кнопку и не услышал звонка. Хотел позвонить еще раз, как дверь открылась - на пороге стояла Ядзя.
Сливинский почувствовал: глуповатая улыбка растягивает его лицо. Поднял руку к шляпе, чтобы снять, но Ядзя не дала. Перешагнула через порог, припала к груди:
- Неужели ты, Модест? Входи же…
- Ты одна? - вспомнил об осторожности Сливинский.
- Прошу тебя, заходи… Одна…
Стояли в прихожей и смотрели друг на друга. Ядзя куда–то собиралась: была причесана, в красивом шелковом платье с цветами, в туфлях на высоких каблуках. Губы ярко накрашены, в ушах серьги, когда–то подаренные паном Модестом, талия такая же тонкая. Пан Модест почему–то вспомнил, как впервые увидел Ядзины колени. С этого все и началось - боже мой, сколько они провели неповторимых часов!..
- Откуда ты? - В тоне Ядзи Сливинский ощутил настороженность.
- Так, проездом… - неопределенно махнул он рукой. - И сразу к тебе, любимая.
- А я собиралась в кино…
- Так, может, пойдешь?
- Как тебе не стыдно?..
Пан Модест притянул Ядзю к себе, поцеловал с такой жадностью, словно бог знает сколько лет не целовал женщин.
- Чего же мы тут стоим? - разрумянилась Ядзя. - Входи же…