- Вы, Петрович, на народ не обижайтесь, - произнес после паузы Огнев. - Вас они оскорбили, мои ребята, но ведь иначе и быть не могло: предателем вас народ считает.
- Смерти я не боюсь. Страшно погибнуть собакой, товарищ Огнев. Люди не знают, что́ у меня на душе!..
- Партия знает. А если партия знает, будут и люди знать!
- Угрызения совести мучают, - сказал Калачников. - Делаю мало, делать надо больше.
- Будет, много работы, Петрович! - обрадованно произнес Огнев. Глаза у него блеснули. - Работа еще только начинается. - Он протянул Калачникову дневник Коха. - На первых порах надо будет перевести признания отошедшего в другой мир господина Адольфа Коха. Этот дневник наполнит сердца людей еще большей ненавистью к врагу. В случае чего, скажете, что в господском дворе дневник подобрали. И еще два задания есть. Ответственных, рискованных…
- Вот это и хорошо! - сказал Калачников.
- В военной комендатуре служит фельдшер. Говорят, очень жадный человек. Не попытаетесь ли купить у него некоторые медикаменты? Деньги мы дадим.
Петр Петрович задумчиво потер упругую щетину на сморщенных щеках.
- Попытаюсь, - сказал он.
- И третье поручение. В лагере военнопленных между Шелонском и Низовой есть хорошие ребята. Не удастся ли их перетащить к себе: мол, работники нужны для питомника? А мы потом их к себе переправим. А?
- Потребуется ходатайство самого Хельмана.
- А вы почаще напоминайте, что плодовый питомник его собственность. Военнопленных для него не пожалеют - они все равно умирают в лагере.
- Думаю, что согласится.
Огнев вдруг пожал плечами, потрогал себя за густую широкую бороду.
- А вот что с вами теперь делать, Петрович, не придумаю, - сказал он. - Освободить вас и объявить всем, что вы наш человек, не могу, а вдруг затесался провокатор? И отпустить просто так нельзя: скажут, Огнев предателя оправдал.
- Задал я вам задачу, товарищ Огнев.
- Ничего, решим!
Огнев чертил но столу карандашом, сосредоточенно хмурил брови. Петр Петрович внимательно присмотрелся к нему: постарел секретарь, вон сколько седых волос стало, и морщин раньше не было, а теперь бороздками протянулись по лбу и от глаз по щекам… Огнев одет в полушубок, перепоясанный ремнями, из-за пазухи торчит рукоятка пистолета.
- У нас нет времени на раздумье, - проговорил он и уже решительно добавил: - Вы убежите от нас!
- Как, убегу? - удивленно спросил Калачников.
- Спасетесь от партизан. Это поднимет ваш авторитет в глазах военного коменданта Шелонска. А для достоверности возьмите с собой хромого немца. Кстати, он первым поднял руки. Его напарник хотел стрелять - он его отбросил от пулемета. - Огнев взял руку Калачникова, крепко стиснул ее. - Спасибо за информацию, пригодилась. Знали, где и что находится в Лесном.
- Жаль, что без потерь не обошлось!..
- Без потерь бои бывают редко, Петрович! Есть и убитые, и раненые…
- Ужасно, когда хорошие люди погибают!
- Да, это правда… В такой войне мы потеряем очень много хороших людей. Ничего не поделаешь! - Огнев опять стал чертить по столу карандашом. - Мы вас посадим с хромым немцем в конюшню. Время есть: нам надо погрузить продовольственные запасы господина Коха, в лесу пригодятся. Посидите, пока не увидите условный знак. Охранять вас я поручу пареньку, который к вам связным ходит. Вот от него вы и убежите!..
- От друзей к врагу… - задумчиво проговорил Калачников.
- Что поделаешь? Так надо, Петрович.
5
Медленно текут минуты в заточении. Рыжеватый немецкий солдат сидит в углу на топчане, положив подбородок на ладонь. Петр Петрович нет-нет и взглянет на него. Глаза у солдата закрыты, будто его ничто не тревожит.
- Они нас капут расстрел или виселиц? - вдруг спрашивает немец вполголоса по-русски.
- Не знаю. В таких случаях со смертниками не советуются, - ответил по-немецки Калачников.
- Лучше пусть пристрелят: так легче и почетнее, - сказал, на этот раз по-немецки, солдат.
- Коха повесили, - произнес сочувственным тоном Петр Петрович, чтобы войти собеседнику в доверие.
Солдат хмуро выпалил:
- Вас они повесят. Меня расстреляют.
- Это почему же? - Петр Петрович удивленно посмотрел на немца.
- Вы по собственной воле пошли к нам на службу, за это они карают хуже… Ну а я - оккупант, захватчик…
- Да-а, - протянул Калачников.
Он на долгое время задумался, уставившись глазами в окно, за который бесновался злой и колючий ветер.
- А если попробовать бежать… - медленно проговорил Петр Петрович: он увидел условный знак: караульный трижды подмигнул фонариком - зеленым, красным, зеленым огоньками.
- Куда? - хромой немец быстро взглянул на Петра Петровича.
- В Шелонск, - прошептал Калачников.
- Поймают, - немец отмахнулся.
- Я знаю хороший ход…
Калачников подошел к окну, выходящему в конюшню. Когда-то отсюда наблюдал за лошадьми конюх. Сейчас окно заколочено фанерой.
- Оторвем аккуратно фанеру и - в конюшню. А она пустая. Ворота выходят к оврагу, - Калачников говорил глухим голосом заговорщика.
Солдат встал.
- Для нас нет другого выхода, - сказал он. - Можно попробовать.
…Фанера отлетела быстро, даже не скрипнув. Солдат помог вылезть в окно Петру Петровичу. Калачников почувствовал под ногами мягкое трухлявое сено, вероятно прошлогоднее. Потом спрыгнул и солдат. Они стали пробираться в противоположную от часового сторону. Дверь конюшни оказалась тоже заколоченной. Пришлось лезть через второе окошко. Тщедушная фигурка Петра Петровича проскочила быстро, а солдат застрял. Калачникову стоило больших усилий вытащить его за плечи.
Спустились в овраг, засыпанный снегом. Шли тихо, вслушивались в каждый шорох. Когда уже подходили к Шелонску, Петр Петрович оглянулся. Над Лесным поднималось огромное зарево.
- Горит, - сказал немец.
- Конец, - отозвался Калачников.
На сердце было тревожно: еще предстояли объяснения с комендантом Шелонска. Поверит ли он наспех придуманной версии о побеге?
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
1
Перед сном Ганс Хельман любил перелистывать журналы. Если попадалось что-либо о женщине, брал с ночного столика общую тетрадь и записывал понравившееся. Это для будущей словесной дуэли с Шарлоттой Кох. Победу в таких дуэлях обычно одерживала Шарлотта: у нее всегда оказывались новые записи о мужчинах - оригинальные, ядовитые. И откуда она их выписывает! Анекдоты и прочий юмор для журналов сочиняют обычно мужчины, ставить себя в глупое положение они не заинтересованы, а у Шарлотты всегда больше записей. Как будто для нее специально сочиняют!..
Хельману показалось, что синяя штора недостаточно плотно прикрывает окно. Он отбросил одеяло и, путаясь в длинной ночной рубашке, подбежал к окну. Чтобы окончательно обезопасить себя, Ганс Хельман каждый вечер перетаскивал кровать в другой угол. Делал он это без помощи ординарца - пусть не болтает лишнего среди солдат!
Читать долго не стал: захотелось спать. Он бросил на тумбочку журнал, потушил лампу. Скорее бы Адольф Кох по-настоящему обосновался в Лесном. Тогда Шарлотта непременно пожелает навестить отца. К весне Хельману обещают авто. Шарлотта отлично водит машину. Сколько можно совершить развлекательных поездок! А потом поставить старого Коха перед совершившимся фактом.
Так он и уснул в мечтах о весне, об авто, о Шарлотте. Крепкий и приятный сон был прерван телефонным звонком. Хельману он показался пулеметной очередью - длинной, резкой, оглушительной. Ничего не соображая, он выругался и схватил трубку.
- Я слушаю! - сердито прокричал он.
- Господин комендант, горит Лесное! - доложил дежурный по комендатуре.
- Как горит? - не понял Хельман.
- Большой пожар, господин комендант. Мы не могли дозвониться, чтобы выяснить. Господин Кох к телефону не подходит.
- Сейчас я буду в комендатуре.
Не зажигая огня, он стащил с себя ночную рубашку, нашел китель, бриджи, сапоги. Хельман никогда не отличался смелостью, поэтому и не тяготел в молодости к военной службе. Но такое спокойно не пережил бы и Гельмут Мизель, которому природа не отказала в смелости. "Горит Лесное… Что же там могло случиться? Почему не отвечает Кох? Или он на пожаре?" Хельман взял трубку и потребовал Лесное.
- Там все еще пожар, линия пока не работает, господин комендант, - спокойным голосом доложил телефонист.
Хельман приказал соединить его с оперативной группой "А": нужно проинформировать Мизеля.
- Обрыв на линии, - сказал телефонист.
- Пожар, обрыв, черт вас побери! - закричал Хельман, словно телефонист был в чем-то виноват. Он вызвал по телефону дежурного и приказал объявить боевую тревогу шелонской команде.
На ходу застегивая шинель, комендант торопливо шел с ординарцем но еще не проснувшемуся Шелонску. Ночное небо над Лесным играло красными зловещими сполохами… Ох, как не хотел быть там Хельман сегодняшней ночью! Он пока не знал, что предпринять. Во главе команды двигаться к Лесному? А если это партизанская провокация: выманить команду из города, уничтожить ее, ворваться в Шелонск? Красные в Шелонске!.. За одно такое с ним, Хельманом, расправятся свои же, чтобы и другим комендантам было неповадно хлопать ушами…
Солдаты уже выстроились у здания комендатуры. Они были сонные, угрюмые и недовольные. Обер-лейтенант Хельман, стараясь быть спокойным, сообщил им о своих предположениях; половину людей он оставил у здания комендатуры, остальных послал на охрану важных объектов и выходов из Шелонска.
Телефонной связи с группой "А" все еще не было. Мотоциклист, посланный для устранения повреждений, был обстрелян на восьмом километре от города и вернулся.
Вскоре патруль доставил к Хельману хромого солдата и русского профессора. Вид у них жалкий: грязные, усталые и напуганные. Солдат пытался доложить, но Хельман оборвал его:
- Что там случилось? Почему горит Лесное? Почему вы здесь?
- Партизаны напали… Налет был неожиданным, господин обер-лейтенант, - устало и невнятно сказал хромой солдат. - Имение сожжено, оружие досталось партизанам, господин Кох наверняка казнен…
- "Налет был неожиданным"! - закричал Хельман, выходя из себя. - А вы что же, предполагали, что Огнев пришлет вам любезное послание, предупредит о своем нападении?! У вас были пулеметы, черт возьми!
- У нас заело пулемет, господин обер-лейтенант. А другой стрелял.
- А ваш не стрелял?! Почистить вовремя не могли, лодыри! На двадцать суток под арест!
- Если позволите слово, - вступился Калачников, - я хочу сказать в его защиту. Он достойно вел себя. Не откажи пулемет - Огневу в Лесном не бывать, господин комендант!
- Огнева видели? - прервал его Хельман.
- Он меня лично допрашивал, господин комендант. Утром казнить обещал. В их партизанском лагере, на виду у всех. Да вот удрали мы с ним. Вы его не наказывайте, господин комендант, он мне так помог!..
Хельман был неумолим:
- Под арест! А вы, профессор, идите и отдыхайте. Огнева мы еще поймаем, от нас он никуда не уйдет!
Оставшись в кабинете один, Хельман стал обдумывать различные варианты своего доклада вышестоящему начальству: как-никак комендант Шелонска отвечает, вернее, отвечал за жизнь первого немецкого помещика на русской земле Адольфа Коха!.. Зазвонил телефон. Говорил офицер из группы "А": штурмбаннфюрер Мизель не мог дозвониться к Хельману - на линии связи был обрыв; Мизель выехал с журналистами и кинооператорами в Лесное, его нужно встретить; броневик штурмбаннфюрера сопровождают танки…
Хельман поблагодарил за сообщение, обождал, когда абонент выключится, бросил трубку на рычаг. Как некстати этот визит болтливых и всезнающих репортеров!..
2
- Ганс, быстро одевайся, поехали в Лесное! - открывая дверь кабинета Хельмана, прокричал майор Мизель. Его кожаное на меху пальто было расстегнуто, а сам он, судя по коньячному запаху, был навеселе. - Пусть и на тебя смотрят зрители! Пристроим в какой-нибудь кадр! Я - с репортерами и кинооператорами! Как, поехали?
Хельман болезненно улыбнулся, легонько пожал руку Мизелю.
- Случилось большое несчастье, Гельмут, - сказал он. - Сегодня ночью партизаны сожгли Лесное. По имеющимся данным, погиб и господин Кох.
Мизель опешил:
- Что ты говоришь! У тебя точные данные?
- К сожалению, да, Гельмут. Разденься, присядь на минутку.
Хельман усадил Мизеля на диван, сел поодаль от него, мельком взглянул на друга и начальника. Мизель потирал то руки, то подбородок, улыбка исчезла с его лица, брови нахмурились, сжатые губы стали тонкими и злыми.
- Неприятная новость. Как это случилось? - спросил он, уставив немигающие глаза на Хельмана.
- Ночью Огнев напал на усадьбу. Охрана оказала упорное сопротивление, но противостоять крупным силам партизан не могла. К несчастью, один пулемет в разгар боя заело. Второй расчет долго отстреливался, но был уничтожен гранатами. Партизаны захватили имение и господина Коха. Одному солдату удалось бежать, остальные, видимо, погибли. Ночью над Лесным стояло огромное зарево.
- А как же ты, Хельман?! - не сдержался и прикрикнул Мизель. - На тебя была возложена персональная ответственность за охрану господина Коха. Ты из рук вон плохо организовал это дело!
- Готов понести любое наказание.
- Понесешь!.. Почему не позвонил мне?
- Я звонил, но линия не работала. Послал связиста - его обстреляли.
- Я сначала предполагал, что линию связи повредил ветер, - менее сердито, но все еще строго проговорил Мизель. - Два танка взял так, на всякий случай. Позади меня ехали связисты. Они что-нибудь сделали?
- Линия уже работает. Я еще не доложил по команде о случившемся, решил обождать тебя. Что ты посоветуешь?
- Что я посоветую? - в свою очередь спросил Мизель.
Он подошел к окну, молча посмотрел, как суетятся на улице операторы и репортеры. Хельман тоже взглянул в окно. Только сейчас до его сознания дошло, что дело куда сложнее, чем казалось раньше. Бригаду направили в Шелонск служба безопасности и ведомство самого Геббельса. План съемок провалился. "Настоящий немецкий хозяин на дикой русской земле…" Не будет такого фильма. И очерки в газетах и журналах не появятся. Если бы репортеры приехали на сутки раньше!.. Огнев не решился бы напасть на имение, в котором несут охрану броневик и два танка. Фильм был бы сделан. А там - пусть бы и пожар…
- Мы сейчас поедем в Лесное, - сказал Мизель, закуривая сигарету. - Один сюжет не вышел. В литературе и искусстве это вполне возможно. Надо придумать другой сюжет. Скажем, "Налет красных бандитов на немецкий медицинский пункт, открытый для русского населения освобожденных восточных областей". Это длинно. Надо что-то покороче и поэффектнее. Репортеры на то они и репортеры, чтобы выдумывать самые невероятные истории!
- Не боишься рисковать их жизнями? - спросил Хельман, которого больше всего интересовала собственная жизнь: он не хотел ехать в Лесное.
- Риска никакого нет: в Лесном Огнев сидеть не будет, это безумие. А если репортеров и обстреляют, это очень полезно: пусть знают, как мы живем, и не думают, что мы с тобой тыловые крысы.
Впереди шел танк, ощетинившийся пушкой и двумя пулеметами. За ним, по порядку, броневик, специальная машина с репортерами и кинооператорами, грузовик с пулеметом и автоматчиками коменданта Шелонска. Хельман ехал в броневике майора Мизеля. Он иногда поглядывал в щель, смотреть все время не решался: а вдруг в придорожном кустарнике притаились партизаны? Пуля - дура. Что стоит хотя бы одной скользнуть в этот глазок и продырявить голову смотрящему?
- А как теперь быть с Лесным? - тихо спросил Хельман у Мизеля, который неотрывно смотрел в узкую щель.
Тот не обернулся на голос.
- Доложим - решат. Возможно, переберемся сюда со своей группой "А". Здесь немного лучше. Ближе и к Шелонску, и к Низовой.
"Нашелся наследник! - подумал Хельман. - Приедет в Лесное, потом его не выгонишь!"
- Там теперь тоже не осталось приличного помещения, - проговорил Хельман.
- Восстановим, усадьба там превосходная! - ответил Мизель.
- А Карл и Шарлотта не пожелают вступить во владение имением? Лесное - их родовое…
- Карлу сейчас не до Лесного! - сердито сказал Мизель. - Под Москвой он выберет то, что душа пожелает. А Шарлотта одна сюда не поедет, она будет держаться поближе к брату. А может, к тебе, а? - Глаза его опять улыбались, как и час назад, когда он переступал порог кабинета: вот характер! - Русские, Ганс, говорят: нет худа без добра (эти слова Мизель произнес по-русски). Господин Кох мог бы заупрямиться. А теперь Шарлотта сама себе хозяйка!..
- С папашей Кохом мы уже нашли общий язык, - похвалился Хельман. - Несколько дней назад мы с ним чудно поговорили! Жаль, очень жаль господина Коха!
- Жаль, - подтвердил Мизель после паузы. - Таких бы побольше в Россию, здесь они нужны не меньше, чем мы с тобой.
Над Лесным поднимался густой и темный дым. Сильные порывы ветра наклоняли его, и дым растекался по обширному господскому двору и саду. Мелькали бледные обессиленные языки пламени. От скотного двора и конюшни остались одиноко торчащие кирпичные кладки, а от дома - массивные стены. Коров и лошадей не было видно: их увели партизаны. Около дома блуждала, скуля, овчарка со щенятами.
- Вот и все, что осталось от первого образцового немецкого имения в России, - тихо, почти на ухо Хельману проговорил Мизель. - Первого, но не последнего!.. - И, обращаясь к репортерам, уже окружившим броневик, сказал громко: - Снимайте, господа! Сюжет придумаем. Есть дым, огонь, собака со щенятами (покойник очень любил собак) - надо снимать!
- У меня уже есть сюжет, господин майор, - сказал близорукий оператор, укрепляя на носу пенсне. - Римские воины стояли на посту в Помпее даже тогда, когда огненный пепел стал засыпать их. Мы сделаем в этом плане.
- План романтичен, - ответил, подумав, Мизель. - Но!.. Нам нужно показать, что это происходит в далеком тылу нашей победоносно наступающей армии. А главное, зверства большевиков, их - на первый план!
- Хорошо, господин майор, и ваши требования, и наши замыслы найдут свое воплощение, - сказал сговорчивый оператор.
Мизель дал команду отыскать труп Коха. Но его не нашли. На дереве солдаты обнаружили петлю, а под деревом комнатную туфлю с левой ноги. Хельман подтвердил, что он видел такую туфлю на ноге Коха.
- Напиши телеграмму, - обратился к Хельману Мизель. - Мои парни потом зашифруют. Не могу писать: руки окоченели.
Он диктовал, а Хельман торопливо писал:
"Донесение. Сегодня сожжено имение преданного национал-социалиста Адольфа Коха. Господин Кох казнен большевиками. Принимаю репрессивные меры: 1) сегодня в Шелонске будут расстреляны все задержанные по тем или иным причинам; 2) ближайшая к Лесному деревня Гучки, в которой принимают партизан, будет сожжена вместе с населением; 3) веду поиски Огнева и его банды. Мизель".
- На первый случай хватит? - спросил он у Хельмана.
- Достаточно, - ответил тот.