- Это было бы непростительно, говорю вам прямо, сэр, - прошептал он с ужасом. - Все, что хотите, только не это. Я некоторое время не говорил, но это не значит, чтобы нам нечего было обсуждать. О нет! Наоборот: слишком много, по-моему!
- Что это с вами? - проговорил его патрон. - Уж не становитесь ли вы пессимистом?
- Я? Пессимистом? Нет, сэр. Я не из таких, которые меняются. Вы можете говорить мне бранные слова, если хотите, но вы отлично знаете, что я не каркаю.
Рикардо продолжал другим тоном:
- Если я молчал, то потому, что думал о китайце, сэр.
- Неужели? Вы даром теряли время, милый друг! Китаец существо непроницаемое.
Рикардо признал справедливость этих слов. Во всяком случае, как бы он ни был непроницаем, дело шло не о китайце, а о шведском бароне, а это уже совсем другой товар: таких баронов сколько угодно на каждом углу!
- Я не знаю, так ли он хорошо приручен, - сказал мистер Джонс замогильным голосом.
- Что вы хотите сказать, сэр? Разумеется, это не мокрая курица. Это не такой человек, которого можно гипнотизировать, как вы это на моих глазах проделали более чем с одним даго или с болванами другого рода, чтобы удержать их за игрой.
- О нет, конечно, - серьезно прошептал мистер Джонс.
- Я на это сэр и не рассчитываю. Тем не менее у вас удивительная сила во взгляде. Положительно так!
- Скажите лучше: "Удивительное терпение", - сухо ответил мистер Джонс.
Слабая улыбка скользнула по губам верного Рикардо, который не позволил себе поднять голову.
- Я бы вам не надоедал, сэр, но это маленькое дельце совершенно не похоже ни на одно из тех, которые мы до сего времени предпринимали.
- Весьма возможно. Во всяком случае, ничто не мешает нам верить этому.
В этих двусмысленных словах прозвучало отвращение к жизни, ударившее жизнерадостного Рикардо по нервам.
- Подумаем лучше о том, как вести наше дело, - ответил он с некоторым нетерпением. - Этот человек хитер. Посмотрите только, как он поступил со своим приятелем. Видели вы когда - нибудь что-либо подобное? И коварство животного… эта проклятая скромность!
- Без морали, Мартин, - возразил мистер Джонс, - если я правильно понял рассказ этого немца-трактирщика, он обнаруживает редкий характер и удивительное отсутствие вульгарных чувств. Это нечто замечательное, если вашему Шомбергу можно верить.
- Да, да, замечательное и вместе с тем крайне мерзкое, - упрямо проворчал Рикардо, - Я, признаться, с удовольствием думаю, что ему будет отплачено тем или другим способом.
Кончик вздрагивающего языка показался на мгновение между губами Рикардо, как будто он ощущал сладость этого жестокого возмездия. Потому что Рикардо был искренен в своем негодовании. Это постоянное холодное нарушение самой элементарной порядочности, эта упорная двойственность в отношении обманываемого в течение нескольких лет друга возмущали его; порок, как и добродетель, имеет собственные принципы, и отвратительное, улыбающееся предательство представлялось Рикардо особенно ужасным вследствие своей длительности. Но он понимал также более утонченное суждение своего патрона, который судил обо всей этой истории как джентльмен, с беспристрастием культурного ума, свойственного существу высшего порядка.
- Да, это хитрец, лукавый субъект, - пробормотал он сквозь зубы.
- Черт вас возьми! - спокойно прошептал мистер Джонс. - Переходите к делу!
Секретарь оторвался от своих мечтаний. Между умами этих двух людей существовало странное сходство. Один из них был выброшен из мира своими пороками, другой - увлеченный презрительным недоверием, страстью к нападению хищного животного, всегда считающего ручных животных своими естественными жертвами. Впрочем, как тот, так и другой не лишены были проницательности и отлично понимали, что бросились в это приключение, недостаточно изучив его детали. Представление о совершенно одиноком человеке, лишенном какой бы то ни было помощи, казалось им во время пути чарующим и неодолимым; в то время оно заполняло собою все поле их зрения. Они не чувствовали тогда никакой необходимости в рассуждениях. Разве их не было "трое против одного", как сказал Шомберг?
Но теперь дело не представлялось более таким простым ввиду одиночества, служившего этому человеку своего рода броней. Рикардо высказал это так:
- Кажется, что, приехав сюда, мы нисколько не приблизились к цели.
Молчание мистера Джонса показалось ему согласием.
- Один он или не один, не хитро прирезать парня или всадить в него пулю, - проговорил конфиденциальным тоном Рикардо, - но…
- Он не один, - глухо сказал мистер Джонс, не оставлявший, казалось, надежды заснуть. - Не забывайте китайца.
- Ах, да… китаец!
Он едва не выдал существования девушки. Но нет: надо было, чтобы его патрон оставался твердым и невозмутимым. Неясные мысли, которые он едва осмеливался формулировать, бродили у него в голове по поводу этой девушки. Разумеется, она не шла в счет. Ее легко можно было напугать. И можно было представить себе другие случайности. Что касается китайца, то говорить о нем не мешало ничто.
- Вот что я думал, сэр, - заговорил он с оживлением, - парень не имеет большого значения. Если он не захочет быть благоразумным, его легко будет образумить. Ничего нет легче. Но сокровище? Ведь не таскает же он его в кармане?
- Полагаю, что нет.
- Я - тоже. По-нашему, оно слишком для этого велико. Но если бы парень был один, он не старался бы спрятать деньги. Он прямо сунул бы все в первый попавшийся ящик или сундучок.
- Вы думаете?
- Разумеется, сэр. Он держал бы их у себя под носом, если можно так выразиться. А почему бы нет? Это совершенно естественно. Никто не зарывает своего имущества в землю без причины.
- Без причины?
- Ну да, сэр. За кого вы принимаете людей? За кротов?
Опыт показал Рикардо, что человек, вообще не был роющим животным. Даже скупцы не закапывают своих драгоценностей без особых причин. Но в этом исключительном случае общество китайца являлось для одинокого обитателя острова достаточной причиной. Ни ящики, ни сундуки не могли предохранить от пронырливого китайца с косыми глазами.
- Нет, сэр, тут нужен несгораемый шкаф, хороший несгораемый шкаф, как в банке. А несгораемый шкаф стоит в этой самой комнате.
- В этой комнате имеется несгораемый шкаф? Я его не заметил, - проговорил мистер Джонс.
- Потому что он выкрашен белой краской, как и стены, и задвинут в темный угол. Вы были слишком утомлены когда пришли, сэр, чтобы что-нибудь заметить.
Что касается Рикардо, то он живо рассмотрел характерную форму шкафа. Он хотел убедить себя в том, что плоды предательства, двуличности и всех нравственных пороков Гейста находились тут. Но нет! Проклятая машина была открыта.
- Он, может быть, прятал здесь одно время свою кубышку, - начал он грустно, - только теперь ее уже здесь нет.
- Наш приятель не выбрал для себя этого дома, - заметил мистер Джонс. - Кстати, что он хотел сказать, когда говорил об обстоятельствах, не позволяющих ему принять нас в том бунгало? Вы понимаете, Мартин? Это пахло таинственностью.
Мартин отлично помнил и понимал, что слова Гейста были вызваны существованием на острове женщины. Он колебался с минуту.
- Это с его стороны тоже коварство, сэр. И он не показал нам своего мешка до дна. Его манера не задавать вопросов, - это то же самое. Человек всегда любопытен, и этот барон так же, как и другие, но он притворяется, что это его не интересует. Не интересует? Зачем же он раздумывает ночью с сигарой в клюве? Не нравится мне все это!
- Он, может быть, и сейчас во дворе и, видя у нас свет, делает аналогичные заключения о нашей бессоннице, - серьезно предположил мистер Джонс.
- Возможно, сэр. Но это слишком важная тема, чтобы обсуждать ее в темноте. Против света у нас возражать нечего, и его присутствие объясняется легко. У нас, в этом бунгало, горит среди ночи огонь, потому что… да черт возьми! Потому что вы больны! Больны, сэр!.. Вот вам и нужное объяснение и надо, чтобы вы эту роль поддерживали…
Эта мысль пришла верному сподвижнику неожиданно, как отличное средство возможно дольше держать своего патрона вдали от девушки. Мистер Джонс выслушал ее без малейшего движения в исхудалом лице, без малейшей игры в глубине орбит, где слабый, неподвижный блеск являлся единственным признаком жизни и внимания. Но как только Рикардо подал своему начальнику эту счастливую идею, как он открыл в ней более широкие и более практические возможности.
- С таким видом это будет не трудно, сэр, - сказал он спокойно, как будто не было никакого молчания.
Все еще почтительный, он просто развивал свою мысль:
- Вам ничего не нужно делать, только спокойно лежать в постели. Я заметил удивленный взгляд, который он бросил на вас на пристани.
При этих словах слабо освещенное лицо мистера Джонса искривилось глубокой, темной складкой, пробежавшей полукругом от крыльев носа до конца подбородка. Уголком глаза Рикардо заметил эту безмолвную улыбку и, ободренный, ответил на нее восхищенным взглядом.
- И вы все время держались прямо как палка, - продолжал он. - Черт меня возьми, если всякий встречный не поклялся бы, что вы больны. Я бы дал себя зарезать. Дайте нам денек - другой, чтобы изучить положение вещей и понять этого лицемера.
Глаза Рикардо не отрывались от его скрещенных ног. Мистер Джонс одобрил своим невозмутимым тоном:
- Это, может быть, недурная идея.
- Китаец не в счет. Его можно образумить когда угодно.
Одна рука Рикардо, покоившаяся ладонью вверх, на его коленях, сделала резкое движение, повторенное внизу на стене чудовищно большой тенью. Царившее в комнате очарование полной неподвижности было нарушено. Секретарь задумчиво посмотрел на стену, с которой сбежала тень. "Всегда можно кого угодно образумить", - объяснил он. Дело было не в том, что мог выкинуть китаец, а в том, какое влияние оказывало его присутствие на одинокого человека. А дальше?
Шведскому барону можно было пустить кровь, разрезать шкуру ножом или пулей, как и всякому другому живому существу, но этого-то и следовало избегать до тех пор, пока не удастся узнать, куда он спрятал деньги.
- Я не думаю, чтобы это было где-нибудь в самом бунгало, - рассуждал Рикардо с неподдельной тревогой.
Нет! Дом может сгореть… В нем может случайно произойти пожар или его могут поджечь нарочно, когда хозяин спит. Может быть, под домом, или в какой-нибудь щели, или выбоине? Нет, тоже не то. Лоб Рикардо наморщился от умственного напряжения. Кожа на его черепе, казалось, принимала участие и этой работе тщетных и мучительных предположений.
- За кого вы меня принимаете, сэр? За грудного ребенка? - сказал он в ответ на возражение мистера Джонса. - Я стараюсь представить себе, что бы я сам сделал. Я не вижу, почему бы он мог быть хитрее меня.
- А что вы знаете о себе самом?
Мистер Джонс, казалось, следил за стараниями своего последователя со скрытой под мертвым спокойствием насмешкой.
Рикардо не отвечал. Материальное видение клада поглощало все его способности. Дивное видение! Ему казалось, что он видит несколько маленьких, перевязанных тонкой бечевкой, полотняных мешочков, вздувшиеся бока которых позволяли угадывать круглые очертания монет - золото, прочное, веское, вполне портативное. Может бьггь, стальные шкатулки с выгравированными на крышках рисунками; или, быть может, сундук из почерневшей кожи с ручкой наверху, сундук, наполненный бог знает чем. Банковыми билетами? Почему бы нет? Парень собирался возвращаться на родину - значит, у него было с чем ехать.
- Он мог зарыть сундук в землю… где угодно! - воскликнул Рикардо сдавленным голосом. - В лесу…
Ну, да! Внезапно темное облако заслонило перед ним слабый свет свечки, перед ним стоял темный лес ночью и в этой темноте освещенная фонарем фигура копала землю под деревом. И он готов был пари держать, что рядом стояла другая, женская фигура, державшая фонарь. Девушка!
Осторожный Рикардо заглушил образное и пошлое восклицание, наполовину радостное, наполовину изумленное. Доверился ли человек девушке или остерегался ее? Во всяком случае, он не мог сделать дело наполовину. С женщинами полумер не существует. Рикардо не представлял себе, чтобы кто-нибудь мог довериться наполовину женщине, с которой был так тесно связан, особенно при таких обстоятельствах и в таком одиночестве; никакая откровенность не могла быть опасной, потому что, по всей видимости, ей некому было передать секрет. По всему было видно, что за то, чтобы женщина была избрана поверенной, было девять шансов против одного. Но в том или другом случае, являлось ли ее присутствие благоприятным или угрожающим? В этом заключался весь вопрос.
Велико было искушение для Рикардо посоветоваться со своим начальником, обсудить с ним этот столь важный факт и услышать его мнение. Тем не менее он устоял против своего желания, но мучения этой одинокой умственной борьбы были чрезвычайно остры. Женщина - это неизвестная величина в сдаче, даже если имеется основание для догадок. Но что можно сказать, если ты ее никогда не видал?
Как ни быстро происходила его внутренняя работа, Рикардо почувствовал, что более продолжительное молчание стало бы опасным. И он сказал быстро:
- Можете вы себе представить, сэр, нас обоих, себя и меня, с лопатами в руках, вынужденными перекапывать этот проклятый остров от края до края?
Он позволил себе легкое движение руки, которое тень повторила, увеличив его в широкий, круговой жест.
- Это меня обескураживает, Мартин, - прошептал невозмутимо мистер Джонс.
- Не надо падать духом, вот и все, - возразил наперсник. - После всего, что мы вытерпели в этой шлюпке, это было бы…
Он не нашел подходящего определения. Очень спокойно, искренне, но тем не менее чего-то не договаривая, он неясно выразил свои новые надежды:
- Без сомнения, произойдет что-нибудь, что даст нам указания. Одно ясно, что с этим делом нельзя торопиться. Доверьтесь мне, чтобы уловить малейший признак; но вы, сэр… на вашей обязанности лежит закрутить парня. В остальном вы можете на меня положиться.
- Хорошо, но я спрашиваю себя, на что вы рассчитываете?
- На вашу счастливую звезду, - ответил Рикардо. - Не говорите о ней ничего худого. Это может заставить ее повернуть.
- Ах вы, суевер! Ну хорошо, я ничего не скажу.
- Прекрасно, сэр. Но не следует смеяться над этим даже мысленно. С этим не шутят.
- Да, счастье вещь чувствительная, - согласился мистер Джонс мечтательно.
Настало короткое молчание, которое прервал Рикардо осторожным и несмелым тоном:
- По поводу счастья: я думаю, можно было бы заставить парня сыграть с вами партию, сэр, - в пикет или в экарте, для времяпрепровождения, пока вам не по себе и вы не выходите. Быть может, он из таких, которые увлекаются, когда заведены…
- Это маловероятно, - холодно ответил мистер Джонс. - После того, что мы знаем о его истории с его… ну, скажем, с его компаньоном…
- Верно, сэр. Это холодное животное без нутра и…
- Я скажу вам, что еще маловероятно. Не может быть, чтобы он позволил обобрать себя до нитки. Мы имеем дело не с молодым болваном, которого можно взять насмешкой или лестью, а потом терроризировать. Это человек осторожный.
Рикардо разделял это мнение. В сущности, он имел в виду маленькую партию, от скуки, чтобы дать ему, Рикардо, время нащупать почву.
- Вы даже могли бы дать ему немного выиграть, сэр, - про должал он.
- Это верно.
Рикардо подумал немного.
- Он производит на меня впечатление человека, способного неожиданно начать лягаться. Я хочу сказать, если его что-нибудь испугает. Что вы думаете, сэр? Скорее лягаться, чем бежать, а?
- Да, без сомнения, без сомнения, - тотчас ответил мистер Джонс, понимавший язык своего верного сподвижника.
- Я очень рад, что мы сходимся во мнениях. Это лягающее животное. Значит, надо стараться не испугать его, по крайней мере, пока я не обеспечу клада. Ну а после…
Рикардо остановился, зловещий в своей неподвижности. Вдруг он выпрямился быстрым движением, потом посмотрел на своего начальника с задумчивым и озабоченным видом.
- Меня беспокоит одна вещь, - начал вполголоса Рикардо.
- Только одна? - насмешливо спросил тот.
- Одна больше, чем все другие, вместе взятые.
- Вот это серьезно.
- Да, довольно серьезно… Скажите мне, как вы чувствуете себя, сэр, этак внутри? Не собираетесь ли вы проделать один из ваших припадков? Я знаю, что они находят на вас внезапно, но вы должны все же чувствовать…
- Мартин, вы осел.
Озабоченное лицо секретаря прояснилось.
- В самом деле, сэр? Ну, так я рад буду оставаться им, пока у вас не сделается припадка… Это не годилось бы, сэр.
Чтобы освежиться, Мартин расстегнул рубашку и закатал рукава. Босиком он бесшумно перешел комнату, к свече. Тень от его головы и плеч вырастала позади него на противоположной стене, к которой повернулся лицом "просто Джонс". Кошачьим движением Рикардо посмотрел через плечо на тощее привидение, покоившееся на кровати, потом задул свечу.
- В сущности говоря, Мартин, это дело меня, пожалуй, забавляет, - сказал среди ночи мистер Джонс.
Рикардо хлопнул себя по бедру, потом вскричал с торжествующим видом:
- Ну вот и в добрый час! Это хорошие речи, сэр!
Часть четвертая
I
Рикардо осторожно подвигался вперед. Он перебегал с одного ствола на другой, мелкими, короткими прыжками, на этот раз, скорее, по способу белки, чем по способу кошки. Солнце только что взошло, и блеск открытого моря уже сливался с утренней, глубокой и свежей синевой бухты Черного Алмаза, тогда как густая тень еще лежала на высоких вершинах леса, в котором скрывался Рикардо.
Он наблюдал за бунгало "Номера первого" с терпением животного и вместе с тем с чисто человеческой сложностью намерений. Он уже нес накануне подобную вахту, и его терпение не было вознаграждено ни малейшим успехом. Но торопиться, по правде говоря, было нечего.
Внезапно перевалив через вершину хребта, солнце залило выжженную площадь перед Рикардо, и единственным черным пятном на фасаде бунгало, притягивавшим его взор, оказалась открытая дверь. Справа от секретаря и слева, позади него, золотые блики прорезали густые тени леса, разрежая темноту над узорчатою кровлею листвы.