– Ты шпионка Медрода? – спокойно спросил меня Артур, но его голос не бросал обвинение. – Я вынужден задать этот вопрос прямо.
– Что ты! Нет, конечно! Как такое можно было подумать?! – Теперь румянец был не смущением, а горел возмущением от подобной мысли.
– Медрод способен на всякие подлости, вплоть до того, чтобы внедрять своих шпионов в семьи под видом друзей. – Теперь голос Артура оправдывал себя за подобный намёк жестокостью реальности.
– Я не шпионка! – Меня это разозлило столь дико, что я тут же развернулась и пошла к кустам.
– Я вижу, что ты не шпионка, Лиза, успокойся и прости меня за эту резкость. – Голос мужчины неожиданно смягчился, парализовав своей настойчивостью мои ноги, я остановилась.
– Я видел, как тебя любят Анна и Пётр, как тебе доверяют Константин и Мария, а у этих людей богатый опыт, чтобы различать ложь. Я видел уважение и восхищение со стороны Агаты и Павла, которого тебе, не знаю уж какой ценой, удалось вернуть в семью. Ты не такая, как мы, Лиза. Вот в чём твоя особенность. Ты не простая, – говорил Артур глухо. И в его речи сквозил еле различимый восторг?
– Это комплимент, надеюсь? – Я обернулась, он смотрел мне прямо в глаза.
– Нет. – Тихо прибавил он твёрдым голосом. – Это факт. Ты просто не такая, как мы. И это не может не настораживать так же, как и не может не восхищать.
– Можно задать тебе вопрос, Артур? – Отважилась я.
– Попробуй. – Разрешил мне глубокий голос.
– А ты ещё помнишь гул машин на дорогах города и воздух, напрочь пропитанный бензином? Ещё помнишь?
– Ох, Лиза. Я забыл обо всём этом год спустя, как случился конец всему. – Глаза Артура обратились к небу, словно ища там картины памяти прошлого. – Не то чтобы совсем, но звук ревущего двигателя и запах клубов серых выхлопов, или, кажется, они были синими, для меня стали выцветшей картинкой в памяти, как те страницы, что я подбираю в мёртвых домах. Всего год понадобился, чтобы забыть звук моего детства, сердцебиение ушедшей цивилизации. А ведь я старался не потерять этот звук, я скучал вечерами по той непревзойдённой вони, вырывавшейся из недр машин, бороздивших улицы моего города. Я в детстве думал, что так будет вечно. Вечно…. Утром я вспоминал, что жив и не один, и это знание отдаляло с каждым днём мою тоску по умершим машинам, и год спустя я осознал, что больше не ношу в сердце печаль по оттенкам моей прежней жизни, я стал свободен от прошлого, чтобы жить в будущем.
– Это грустно, – промолвила я, обдумывая печальную перспективу будущего, в котором мне по сути не было места.
– Что именно? Не помнить ту вонь? – Артур рассмеялся, его глаза испещрили десятки маленьких морщинок, и в этом был какой-то особенный шарм.
– Всё грустно, – отозвалась я, вырываемая из размышлений. – Та вонь была частью мирной жизни.
– Да брось! – Артур продолжал улыбаться. – Жизнь не может быть мирной по определению. Это постоянная борьба, а без войн и крови никакого прогресса и выживания не получишь. Не стоит жалеть о прошлом, надо жалеть о будущем, которого может не быть.
– А что на счёт Логреса и Кадора? – спросила я его, он с интересом смотрел на меня, явно удивляясь ходу нашего разговора.
– А что ты хочешь узнать?
– Какова их судьба в сравнении с Уолвертом? – Наконец смогла я озвучить интересовавший меня вопрос и тем самым окончательно выдать в себе незнакомку этому миру.
– К сожалению, – произнёс Артур, а глаза его испытывающее и неотрывно смотрели на меня, – итог тот же. Та же участь. Десять лет назад берегов Уолверта на западе и востоке достигали редкие суда, на которых причаливали напуганные и отчаявшиеся люди. Их последней надеждой была наша страна. Эти беглецы искали лучшей доли, но нашли ту же печать скорби и опустошения, что оставили за спиной в своих землях. Но с тех пор более никто не приставал к берегам Уолверта, и нам неизвестна дальнейшая судьба Логреса и Кадора.
– Ответь, пожалуйста, ещё на один мой вопрос, – попросила я. Он как-то странно на меня посмотрел.
– Ты решила устроить викторину у замёршего пруда? – вдруг усмехнулся Артур. – Морган и Хади уже приближаются. Время осталось только на один вопрос, фея-крестная.
– Не называй меня так! – Я скорчила недовольную мину, но всё мое естество радовалось тому, как он меня назвал. – Я и хотела тебе задать всего один вопрос. Сейчас один.
– Так. Что-то мне подсказывает, что меня ждёт опрос позже. – Морщинки вновь заиграли вокруг его глаз.
– Артур, а если бы можно было сделать конкретный выбор, то какое из времён года ты бы выбрал? – Я не могла оторвать взгляда от его глаз, они меня гипнотизировали.
Вопрос его явственно поразил резкой сменой темы обсуждения, но всё же он ответил со всей спокойной серьёзностью.
– Я – весеннее создание и отчасти солидарен тому термоядерному солнечному свету, пробуждающему от зимнего сна жизнь, что уже есть чудо. – Артур говорил с особой мечтательностью, будто мы были не здесь, не в Лоне, а на том солнечном пригорке, где встретились второй раз. – Лето мне любо за цветочное и яркое настроение, а также за тихие и тёплые ночи, в которых растворяешься без остатка и идешь навстречу приключениям. Осень, как зрелая дама, сочная и готовая взорваться урожаем красок от лёгкого прикосновения, но с оттенком грусти от предчувствия неизбежности. И, наконец, зима – этакая дородная и статная королева и, бесспорно, самая верховная из времён года, и я бы выбрал её. Почему? Да потому, что только зимний студёный ветер, кружева узоров на замёрзших окнах, да, пожалуй, крепкий мороз – это веский аргумент и надёжный фундамент, когда в семье случается разлад. Летом ли, весной, иль осенью, в горячке или во хмелю, можно в порыве ссоры покинуть родной дом и уже не найти дороги к нему обратно. А вот зимой в снежную лютость каждый десять раз подумает, прежде чем осмелится на подобную глупость. Именно зимой семья прочна, как никогда, уютна и надежна, как крепость. Поэтому мой выбор пал бы в пользу зимы.
– Удивительно, – проговорила я, завороженная его глубоким голосом и мечтательностью бирюзовых глаз.
– Эт почему же? – Он смотрел уже в сторону приближавшихся друзей.
– Обычно люди выбирают лето или весну, ну, в крайнем случае, осень, но чтоб зиму…. Ты первый, кто так отвечает, кто так выбирает.
– Просто ты общалась с малым количеством людей, – едва улыбаясь, заметил он. – Уж поверь, достаточно найдётся моего брата, кто выберет зиму. И причин будет куда больше и разнообразней, чем моя.
Я вернулась в дом к Марии, оставив двух мужчин, одного подростка и старого лиса у замерзавшего пруда. Оставив их с тайнами и разговорами, которые мне не предназначались.
Константин к тому времени закончил с девочками занятие и отпустил их в дом, а сам, взяв с собой сына, отправился к соседу, очевидно, убеждать того присоединиться к своей семье и покинуть небезопасный в скором будущем Лон. Я никак не могла сосредоточиться на кухне, и помощница из меня сегодня была никудышная. Тогда Мария отправила меня с девочками в спальню, где я возобновила урок азбуки и чтения, прерванный неделю назад или того больше. Я стала забывать о времени здесь. Иной раз мне кажется, что я здесь нахожусь несколько лет, а порой только час.
Агата оказалась очень способной и смышлёной ученицей. Хоть она и присоединилась к нашим урокам недавно, но в ней вместе с речью пробудились уникальные способности схватывать всю информацию на лету и впитывать её, как губка. Память у неё просто феноменальная. А ещё, я тайком ото всех стараюсь дать ей другие знания, которые касаются только нас двоих. Думаю, что из девочки вырастет первоклассный наблюдатель. Уж точно лучше своего учителя.
Ужин прошёл на редкость тихо. За столом разговаривали в основном дети, но глядя на лица взрослых, я поняла, что всё важное назревает к тому моменту, когда младшие обитатели дома лягут спать. Так и произошло.
Сегодня Мария заварила чай, крепкий и травяной. Смолянистый терпкий напиток приятно бодрил и одухотворял цветочным сбором, оседавшим на дне чашки.
Не помню, с чего начался тот разговор, конечно, главной темой была угроза нападения и план по скоротечному бегству из Лона. Иначе, как бегством, Константин всё происходящее и не называл. Его речь была пропитана горечью и болью, оно и понятно, один раз этот человек уже пережил потерю своего родного дома и мира, второй раз ему давался ещё болезненней и труднее. Потому как теперь он нёс ответственность за свою семью, а не только за себя, как тогда, в прошлый раз.
Эта боль отзывалась в женщине, что бок обок делила с ним эти годы и сама пережила не мало. Мария неожиданно для всех выплеснула ту часть прошлого, которую старательно хоронила все годы с той катастрофы.
– Меня никто не готовил к жизни, к этой жизни. Нас не учили, нас не предупредили о такой участи. Я росла в городе, училась в школе, ходила в кафе с подружками каждый день, чтобы полакомиться вкуснейшей выпечкой старой доброй Эльзы. Бог мой, я уже и лица её не припомню, в памяти лишь осталась ее высокая крупная фигура с прямой, как палка спиной. Эту женщину не гнули ни года, ни житейские невзгоды, ни проблемные клиенты. Вкуснее её вафлей и пирогов в городе никто не мог испечь, даже моя покойная мать, хотя она была первоклассным кулинаром, не могла тягаться с хозяйкой кафе. До сих пор помню вкус блинчиков, которые старая Эльза пекла аккурат по средам. Эти таявшие на кончике языка солнышки, как мы их называли, были сдобрены маслом и джемом. Она добавляла в тесто ваниль и корицу. Так никто больше не делал, да и не смог бы. Рука у Эльзы была особенная, чувственная такая, как у дирижёра. Каждое блюдо – концерт. Нет, ей богу, так. И кто бы мне тогда сказал, что все эти шедевры и их создатель пропадут в одно мгновение, ведь понадобилось всего одно крохотное мгновение, чтобы лишить мир того уюта и чуда, что находились в светлом кафе Эльзы.
Меня, городского жителя до мозга костей, неприспособленного к тяжелому физическому труду и не обладающего богатыми житейскими навыками, меня не научили, как выживать, когда все кругом умрут, и всё вокруг меня остановится. Никто! Вот самая большая трагедия, которая потрясла каждого ребёнка, проснувшегося на следующий день после катастрофы. Каждый новый день дарил мне новый опыт с жестокими уроками, с кровью, потом и слезами. Каждый день! И то, что я имею сейчас – это выстрадано, вымучено и заслужено по праву. Теперь я понимаю, что раньше до той черты я жила, как слепая и беспечная наивная дурочка. Я была уверена, что окончу школу, поступлю в колледж. А дальше по накатанной – работа, семья, дом. И так далее, так далее…. Но какое же это заблуждение! Ведь конец привычной сытной жизни может наступить когда угодно, а приходит он именно тогда, когда ты слишком самоуверен и не готов. Самый главный урок жизнь преподала мне именно в тот день, когда я хоронила родителей во дворе своего дома. Да, тогда я поняла, что жизнь может иметь несколько концов и несколько начал. Как треснутое зеркало – вроде бы оно цело, но гладь его поделена на неравные фрагменты, между которыми граница-трещина, разделяющая на "до" и "после". И соединить и собрать воедино, вернуться к изначальному уже не удастся. Как не удастся вернуть вкус тех блинчиков, что выпекала старая Эльза в своем милом кафе. Нас не подготовили, но мы выжили и внутри каждого из нас есть могила, в которой захоронен Я-"до", чтобы позволить жить Я-"после".
Мы молчали, понимая, как права эта женщина, как она напугана и как не хочет конца этой жизни, чтобы потом начинать заново, с нуля. Но также мы знали, что она мать и будет думать в первую очередь о детях, которые должны жить пускай и в другом месте, в другом доме, но жить!
– Ну почему он не умер тогда, когда эта зараза убивала всех взрослых? Почему? – Вырвалось у Марии, но осознав присутствие Моргана, она поспешно извинилась. – Прости, милый, я знаю, что он твой отец, но слишком много зла от этого человека, слишком много.
– Ничего, – понимающе ответил молодой человек, он склонился к Расти и поглаживал седую шёрстку лиса. – Я привык. Я сам никогда не одобрял того, к чему шёл мой отец. И я буду против его злой воли до конца. Я с вами, друзья. И простите меня за весь этот кошмар.
– Ты не виноват, Морган! Не смей просить прощение за злодеяния этого человека! – с жаром возразил Константин. – Мало ли чего люди не скажут. Да, всем рты не заткнешь. Но мы никогда плохо не думали и не подумаем о тебе, парень. Ты из другого теста, чем он. Ты светлый человек. А люди, они всего не знают, чтобы правильно судить.
– Люди, люди! – Раздраженно вспыхнул, Морган. – Да все люди с дерьмом внутри! Абсолютно все! Просто у кого-то этого зловонного добра больше и качественнее и как раз подобные люди и привлекают к себе сильнее. Заметь, тебя не потянет к правильному во всех отношениях человеку. А почему? Да, потому что, внутри него такое серенькое безликое дерьмо, без вкуса и запаха. С таким человеком и не интересно не то, что жить, просто находиться рядом. Он зануда и нытик, как правило. А вот самые редкостные мерзавцы или отчаянные сорвиголовы, да, у этих внутренний мир весьма богат, и несёт от них изрядно.
– Эк тебя понесло! Но ты прав, по сути так оно и есть, – добродушно отозвался Константин. – Нет чистых людей. Сказки всё это. Причём чем богаче родословная человека, тем порядочнее у него дерьма на душе. Не находишь, друг?
– Меня возмущает, когда человеку ставят в вину тот факт, что он не знает, откуда он родом. И что такого, спрашиваю я? – Морган негодовал. – Что ужасного? Сразу нарекают такого несчастного безродным. А кто дал людям этакое право? Человек родился на земле, он не возник из воздуха, ведь он не ангел какой-то, а значит, и не безродный. Ведь весь род людской получал и получает свою жизнь на земле, а поэтому все едины и нет ни у кого божьего права обвинять человека лишь в том, что он не знает, кто его предки. Это так низко и убого. Мой отец – убийца и тиран, я знаю его. И что в этом хорошего? Я каждый день стыжусь такого родства, я бы лучше с рождения не знал, кто мой отец и откуда. Поверь, Константин, мне бы жилось легче и не с такой тяжестью на сердце. Не всегда память – это гордость.
– Тебе выпало тяжкое бремя нести эту ношу, милый. – Мария с нежностью и состраданием смотрела на Моргана. – У каждого из нас есть неприятная и нелёгкая обуза на душе. Но я верю, что когда-нибудь мы освободимся от этого груза, когда-нибудь мы станем свободными и беззаботными.
– Надеюсь, что не скоро. – Усмехнулся Константин. – Твои слова, женушка, подозрительно отдают предвестием смерти. На мой взгляд, только она и может дать свободу от любых забот.
– И всё-то ты умеешь вывернуть так, что мне не по себе становиться. – Зябко поёжилась женщина.
– Так, друзья, пора принимать решение. – Артур, как судья, тихо сидевший до сих пор, призвал хозяев к определённости.
– Я поступлю так, как скажет муж. За все те годы, что мы живём вместе, он принимал только правильные решения, во благо нашей семьи. Я ему доверяю свою судьбу и судьбы детей. – Мария прижалась к мужу.
– Что ты скажешь, друг? – Артур прямо смотрел в глаза хозяина дома. Теперь всё зависело от его слов.
– У нас совсем нет шансов, если останемся? – Константин приоткрыл окно и закурил трубку, глаза его были закрыты.
– Скажу тебе честно, друг. – Твёрдым голосом проговорил Артур. – Шанс есть, тухлый такой шанс. Если ты признаешь своим хозяином Медрода, если отдашь его людям часть своего скота, если дашь слово, что твой сын, достигнув нужного возраста, вступит в ряды банды этого деспота. Ах да, самое главное условие – чтобы здесь не обнаружили ни единого следа нашего с Морганом пребывания. Тогда шанс есть.
– То есть, если вы покинете до его прихода Лон, то у всех есть шанс? – Спросила я и тут же нарвалась на обжигающе ледяной взгляд синих глаз.
– Я сказал, если не обнаружится ни единого следа нашего пребывания, – крайне резко пояснил Артур.
– Но это же легко. – Попыталась я возразить и тут же пожалела о своих словах.
– А как же сын Константина? Как же Павел? – С упрёком сказал в мою сторону Артур. – Отцу придётся дать слово. А всем известно, что наш друг никогда не нарушает данное им обещание. А Пётр? Он тоже попадёт под повинность.
– Но слово данное такому человеку можно и нарушить. Разве нет? – Робко поинтересовалась я и тут же поняла, что ляпнула глупость.
– Единожды нарушивший повторит, – отстранённым бесцветным голосом произнёс Константин.
– А на счёт нашего пребывания, Морган, поведай им то, о чём сказал только мне. Это полезная информация. – Артур перенял выкуренную трубку от Константина и, набив её свежей порцией табака, высек искру огнивом, раскурив затем и выпуская изо рта сизые клубы дыма.
– Что ж. – Начал повествование Морган. – Мне удалось кое-что разузнать об окружении Медрода, когда я следил за той деревней, Дорк, где в данный момент находится наш противник. У Медрода объявился новый советник. Ранее о нём ни я, ни Артур не слышали.
– Погоди, Морган, но возможно, он прибыл из Авалона. Он мог там находиться до поры, а теперь по определённой необходимости быть вызванным своим хозяином. – Предположила Мария.
– Ничего подобного, моя добрейшая хозяйка, – продолжил молодой человек. – Я с рождения обладаю прекрасной памятью и знаю всех в окружении моего отца.
– Но он мог появиться в Авалоне после твоего ухода из города. Ты же там больше не объявлялся с тех пор? – Вновь усомнилась Мария.
– Ты права, я более десяти лет не навещал свой родной город, но хоть мы с Артуром и жили всё то время с момента трагической ночи на юге страны, мы никогда не ослабляли внимания и держали Авалон в поле своего зрения. Тем самым, нам прекрасно было известно, кто и когда посещал моего отца.
– Вы годами следили за городом на востоке? – Я была удивлена.
– Пока Медрод жив и у власти, нет оснований надеяться на мирную жизнь. – Артур выдохнул очередную порцию дыма. – Я был уверен, что он не успокоится и не будет довольствоваться одним Авалоном и восточными землями. В ту ночь десять лет назад я увидел в нём безудержную жестокость и алчную жажду власти, которая управляет им поныне. Этот человек не угомонится, пока не захватит весь Уолверт и не провозгласит себя верховным правителем. Поэтому выводить из поля зрения Авалон было бы глупо и непредусмотрительно с нашей стороны.