2. Встреча
Хоть бы дождь пошел, хоть бы гром загремел, что ли?.. Куда ни глянь - до самого горизонта степь да степь, а дышать нечем. С утра люди копошились в траншее, швыряли лопатами сухую, как окалина, землю, насыпали бруствер. Теперь - попрятали головы под охапки кукурузных стеблей, распластались кто где, шевельнуться тяжко: палит солнце так, что лошадь и ту солнечный удар хватить может.
Лежит и Яша Гордиенко под ржаной копной. Ноют руки и спина после трудной работы. Болит голова от зноя. Веки такие тяжелые, что, кажется, никогда их и не разнять.
Яша вспоминает все, что было тогда, после возвращения с моря. Ни в тот, ни в следующий день им так и не удалось добиться чего-либо в военкомате. Там было столько народу, что даже того, кто имел повестку, не всегда выслушивали. От ребят же просто отмахивались: некогда! Только на шестой день к вечеру им удалось поймать за руку военкома, выскочившего на минуту из кабинета. Майор настолько устал, что дал себя увести обратно в кабинет. Выслушав Яшу, он снял очки, протер их несвежим платком и, положив руку на Яшино плечо, сказал так, будто он был не армейским командиром,, а старым добрым учителем:
- Вот что, дети…
- А нам надоело играть в детей! - перебил его самый высокий из ребят Вовка Федорович.
- Война идет. А мы - комсомольцы! - поддержал товарища Миша Куртич, решительно положил на стол комсомольский билет и заранее заготовленное заявление. - Посылайте на фронт!
Остальные тоже положили свои комсомольские билеты и заявления рядом с документами Куртича.
Военком помрачнел, надел очки и фуражку, сказал строго и жестко:
- Вот потому, что война, требуется железная дисциплина и порядок. Каждый должен делать то, что нужно, а не то, что ему хочется. Поняли?.. Небось, в школе вас ищут, а вы тут мешаете людям работать.
- В школе - каникулы.
- Каникулы не вечно будут, - возразил военком.
- До начала учебного года и война может кончиться, - настаивал на своем Яша Гордиенко.
- Тогда идите в райком комсомола.
Военком взял комсомольские билеты и решительно ткнул их в руку растерявшемуся Яше. Потом снова снял очки и добавил потеплевшим голосом:
- А заявления пусть остаются. Когда понадобитесь, вызовем.
В тот же вечер ребята забрались в сарайчик во дворе, где жили Гордиенко, оторвали половицу и закопали в землю бритвенный футляр с клятвой.
- Здесь закопано все, - сказал товарищам Яша, когда половица была прибита на прежнее место и догорела последняя спичка. - И наша мечта о дальних плаваниях на "Товарище", и твой, Мишка, институт. До окончания войны закопано.
Ребята угрюмо молчали.
Через неделю их, действительно, вызвали. Только не в военкомат, а в райком комсомола, и послали за сорок километров сюда, под Большую Аккаржу, рыть противотанковые рвы. На сборном пункте снова встретились. Все, кроме Миши Куртича. Миша все-таки уехал с родными в Свердловск. Теперь - война. Видно, она не так скоро окончится, как ребята вначале думали. Может быть, и других разбросает по белу свету. На прощание условились: на письмах друг к другу кроме подписи рисовать маяк - высокую черточку с перекрестьем вверху, будто лучи во все четыре стороны - тот самый маяк, что "расстояньям и тьме вопреки будет светочем в море и в жизни".
Поезд, которым уехали Куртичи, был одним из последних. Теперь железные дороги обрублены фронтом. Под Первомайском идут бои. Вчера сильно бомбили Одессу. А ночью слышен был гром артиллерийской канонады, и небо на севере вспыхивало зарницами, будто там землю резали электросваркой. Сегодня вечером, говорят, всех переведут на ремонт аэродрома, а вырытые траншеи займут красноармейцы. "Единственный выход, - решил про себя Яша, - спрятаться в нише и дождаться красноармейцев. Не прогонят же? А винтовку дадут… Или сам добуду в бою".
- Здравствуй, Капитан! - услышал Яша знакомый голос.
Яша с трудом приоткрыл отяжелевшие веки. У копны стоял, опираясь на лопату, долговязый парень в рыжих, исцарапанных стерней ботинках, немыслимо грязных широченных штанах и мокрой от пота неподпоясанной рубахе. Соломенный дырявый бриль, наверное, долго украшал огородное пугало, прежде чем попал на голову долговязого, лицо - в солнечных ожогах, с носа и больших ушей клочьями сползал кожа, а брови так выгорели, что о них можно было только догадываться. Яша еле узнал приятеля.
- С какого ты баштана сорвался, Фимка! - рассмеялся он, поднимаясь с земли.
- Это - ерунда, Капитан. Главное - не жарко ни чуточки, - похвастался Фимка Бомм. - Ты сродственничка моего, Вовку Федоровича, не встречал?
- Здесь он, Фимка, здесь. Пошли с Абрашей бычков пострелять. Без курева, говорят, уши пухнуть начали… А ты-то тоже здесь вкалываешь? Переходи к нам. Вместе веселее будет.
- Ты бы не водился с ним, Капитан…
- С кем бы это я не водился? - насторожился Яша.
- С Вовкой. Подлые они люди, эти Федоровичи…
- Ша! Об чем пар травишь? - сразу начал кипятиться Яша. - Ты знаешь, что Вовка мой кореш?
- Знаю, Капитан, знаю. Но ты его клятве не очень-то верь. Понял? Он, как и его папаша, может ту клятву вот так - тьфу. - Фимка сплюнул густую слюну на стерню.
- Про какую клятву мелешь?
- Да ты что, Капитан? Совсем ничего не знаешь?
Яша недоуменно покачал головой.
- Тогда слушай. Был я позавчера в городе - за лопатами для бригады посылали. Узнал новости: Вовкин папаша, Антон Брониславович, в городе объявился. Он же, знаешь, в Измаиле парфюмерией командовал. А тут пришел в военном, с кубарями в петлицах. Недели не прошло - снова в штатском. И дома не ночует, от жены прячется. Ну, я тоже, вроде тебя, веры слухам не дал, пошел к Вовке, его мать мне же какой-то родней доводится - так, десятая вода на киселе. А она, как меня увидела - в слезы. Так и так, дескать, бросил Антон Брониславович, из дому ушел и что с ним - не знаю…
- Слушай, Фимка, - перебил его Яша. - А может, тебе врачи массаж на лицо прописали? Га?.. Так ты не стесняйся, я так размассажирую твою поганую рожу, что…
- Что массаж? Что массаж? Ты что, Капитан, сдурел? Ты разберись, Капитан… - Фимка в испуге схватился обеими руками за лопату и загородился ею от наступающего на него побелевшего Гордиенко. Но тот сильным рывкам выхватил у него лопату из рук и отшвырнул ее в сторону:
- Я тебе покажу, турок, как клевету пускать! У Вовки же отец - коммунист, а ты его в дезертиры, гад, производишь…
Он замахнулся кулаком, но Фимка ловко уклонился от удара, обхватил Яшу руками за плечи и сильной подножкой свалил на стерню.
Живым клубком покатились они по горячей земле. Яша был пониже Фимки ростом, но жилистый и ухватистый, наторевший в драках с уличной пацанвой. Фимка - постарше, да и знать, не зря в Московском спортклубе занимался: он успел захватить и вывернуть Яшину руку, прижать его подбородок головой, спутать ноги своими ногами.
- Я покажу тебе, морское копыто, - сопел Яша, стараясь подмять под себя Фимку. А тот скручивая ему руки, силился положить на обе лопатки, говорил сквозь слезы:
- Я же тебе, как корешу, Капитан. Я же по-хорошему тебе.
Силы Яши уравновешивались ловкостью Фимки, и они катались, вырывая ногами комья земли, поднимая пыль.
- А что здесь за петухи дерутся! - услышали они вдруг над головой басовитый голос.
Это было так неожиданно, что Фимкины руки сами собой разжались. В другой раз Яша не преминул бы воспользоваться Фимкиной оплошностью, мигом оседлал бы его. Но голос над головой строго приказал:
- Прекратить драку немедленно!
Растрепанные, исцарапнные ребята медленно поднялись с земли, удивленно поглядывая на статного армейского командира с выгоревшими на солнце бровями.
- Ты что за начальство? - недовольно буркнул Яша, трогая рукой огромный синяк под глазом.
Командир улыбнулся:
- Выходит - самое высокое среди вас.
- Вижу, со шпалой, - ответил Яша. - Капитан, что ли?
- Капитан, - подтвердил военный и улыбнулся. - А вы?
- Мы?.. Мы просто… Ребята, между прочим, меня тоже Капитаном зовут…
- И еще Хивой, - напомнил Яшину школьную кличку Фимка.
- Слушай ты, токарь-пекарь, - снова подступил к Фимке Яша, сжав кулаки. - Катись-ка ты отсюда, пока я с тебя не спустил стружку толщиной в бумажный лист.
Фимка обиженно шмыгнул носом, подтянул сползающие штаны и, махнув рукой - ничего-то ты, дуралей, не понял! - подобрал затоптанный в пыль бриль и лопату и побрел к своей бригаде.
- Да смотри про Вовкиного отца не болтай - уши повывинчиваю!. - крикнул ему вслед Яша.
- За что ты на него так? - спросил капитан.
Яша недоверчиво скосил глаза на незнакомого командира, небрежно махнул рукой:
- А-а, фармазон!
- Слушай, капитан Хива, - как бы не замечая Яшиной подозрительности, хлестнул себя веткой по голенищу сапога командир. - Ты не знаешь, где тут работает твой сверстник Яша Гордиенко?
- Кто-кто? - удивленно вытаращил глаза Яша.
- Гордиенко Яков, из спецшколы.
- А вам он зачем? - насторожился Яша.
- Много будешь знать - скоро состаришься, парень.
- Нет, вправду?
- Значит, нужен, если спрашиваю.
Яша даже оглянулся, не стоит ли поблизости Фимка Бомм. Вот жаль, что прогнал, пусть бы этот москвич-чистюля собственными ушами услышал, что капитану-то именно он, Яша Гордиенко, и нужен был. Жаль, ушел Фимка. И Вовка с Абрашей куда-то запропастились. Ведь не поверят же потом, поди, что капитан, настоящий капитан, к нему приходил!
- Так знаешь такого? - снова спросил капитан, пощелкивая хлыстиком.
- Знаю ли! - засмеялся Яша. - Я и есть Яшко… Яков Гордиенко.
- Да ну? - деланно удивился капитан. - А Хива?
- Честное комсомольское! А Хива… Хивой это меня в школе дразнят.
- Вон как! Ну что же, давай знакомиться, - протянул капитан широкую ладонь: - Командир летучего отряда капитан… Впрочем, фамилию ты еще узнаешь, а пока зови просто: дядя Володя. Ясно?
- Ясно. Как в геометрии!
- В военкомат заявление писал?
- Писал.
- В райком комсомола ходил?
- Ходил.
- На фронт просился?
- Было такое.
- Ну вот, они и рекомендовали тебя в адъютанты… И еще один человек будет. Как? Согласен?
Яша сгорал от нетерпения и любопытства, а когда капитан произнес такие слова, как "адъютант" да "летучий отряд" у Яши даже поджилки задрожали. Он уже представил себя адъютантом командира летучего отряда - вроде Петьки при Чапаеве. Летит командир на рыжем жеребце впереди отряда - и Яша рядом, выхватывает командир сверкающую на солнце шашку - и Яша тоже. Ветер свистит в ушах, земля гудит под копытами коней, громом катится вслед за Яшей воинственный клич летучего отряда: Ур-ра-а-а! Руби фашистов! Фашистам такое ни в жизнь не выдержать! Бросают они в бурьян свои автоматы и пулеметы, бегут, бегут, бегут в кукурузные заросли. А Яша с командиром уже настигают их и шашками направо, налево - раз, раз, раз! Падают на черную землю кукурузные стебли, срубленные вместе с фашистскими головами…
- Ну как? Согласен? - снова спросил капитан.
И нет уже ни кукурузного поля, ни порубанных фашистов, ни коня, ни шашки в руке… Есть выжженная степь, седая от солнца стерня да жесткая, как остывший шлак, глина на бруствере. Есть незнакомый капитан, который пытливо смотрит на Яшу прищуренными в улыбке глазами… Уж не смеется ли он над Яшей? Не разыгрывает ли он его, как мальчишку?.. Надо бы посерьезнее себя держать с ним, а то и вправду пацаном посчитает.
Яша неторопливо отряхнул брюки от приставшей земли и соломинок, пригладил ладонью взвихренные рыжеватые волосы на голове и, стараясь казаться совершенно спокойным, деловито спросил:
- Нас четверо ходило в военкомат, в райком - тоже. Все - ребята что надо. Почему же меня только одного берете?
- Мне пока один адъютант нужен, - серьезно, в тон Яше, ответил капитан. - Потребуются еще бойцы - и других возьмем. Ты их держи на примете, если ребята крепкие.
- Ладно.
И все-таки ненадолго хватило Яше солидности - любопытство одолело. Он смутился, почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо и, отвернувшись чуть в сторону, чтобы капитан не заметил, не передумал и не отказал в адъютантстве, спросил:
- А что такое летучий отряд? Кавалерия? Да?
Капитан понял его, пощадил мальчишечье самолюбие, потушил смешинки в глазах, ответил серьезно, как равному:
- Нет, Гордиенко, не кавалерия. Но часть - очень серьезная, прибудешь - увидишь. Служба у нас опасная и трудная, берем только тех, кто ничего не боится и готов жизнь отдать в борьбе против фашистов.
Обняв Яшу за плечи, увел его в степь. Расспрашивал о школе, о Яшиных друзьях, о комсомоле, говорил про Павку Корчагина. Разговаривали так задушевно, словно с братом Алешкой.
На прощание капитан вынул из кармана банку консервов:
- На, держи! Первый адъютантский паек.
Яша смущенно отказался. Капитан сунул банку Яше в карман:
- Ладно, отдай матери. С харчами-то у вас негусто.
Яша так и остолбенел от неожиданности. Оказывается, капитан знал всю их семью, и про больного отца, и про Нинку, и про старенькую мать, которая плохо видит без очков.
- Чего ты? - слегка прищурил глаза капитан.
- Откуда вы все это знаете?
- Я все знаю, - улыбнулся капитан, - Бери.
- По-нят-но…
- Ну вот что, Яша Гордиенко, капитан Хива, - сказал капитан, когда Яша немного успокоился. - Можешь считать себя зачисленным в отряд. Но дело это пока секретное. Умеешь держать язык за зубами?.. Еще раз говорю: я для тебя - просто дядя Володя, ты для меня - адъютант Яшко. Ясно? Встретишь на улице - проходи мимо, не показывай вида, что знаешь. И так - пока я тебя не позову.
- Разве не сейчас?
- Нет, Яшко, не сейчас.
- А скоро? Позовешь-то скоро, товарищ капитан?
- Дядя Володя, - поправил его капитан. - Скоро, Яшко, скоро. Как только понадобишься. А теперь… - капитан посмотрел на часы. - Всех вас сегодня отпустят в город, ночью сюда придут войска. У меня вот там, в посадке, машина. Так что я тебя до города прокачу.
- Дядя Володя, а в ту машину еще двое пацанов влезут?
- Товарищи, что ли?
- Ага!
- Верные?
- У-у! До деревянного бушлата!
- Ну, для таких верных товарищей всегда место найдется. Но… в следующий раз.
- Когда понадобятся?
- Молодец, догадался.
- Есть, капитан!
3. Тайна Большого Фонтана
Проходили дни за днями, бои уже шли у самого города, а от капитана - ни слуху ни духу. И о летучем отряде ничего не известно…
Днем, таская вместе с другими ребятами землю и камни для городских баррикад или пробираясь с мамой и Ниной под обстрелом за Жевахову гору, чтобы нарыть картошки, о капитане думалось меньше. А ночью, когда Яша оставался один на один со своей тайной, капитан не шел из головы. Эх, капитан, капитан! А может, и не было никакого капитана! Может, это все привиделось во сне? Или… Нет, капитан был, во какой!
- Ну что ты вертишься, Яшко? Спать не даешь, - недовольно ворчал старший брат Алексей, с которым Яша спал на одной кровати.
Во сне снова приходил высокий затянутый ремнями капитан, уводил Яшу в степь. И если в ту ночь не было воздушной тревоги, все повторялось: и разговор о Павке Корчагине, и расспросы о товарищах, и обещание вызвать в летучий отряд… Глаза сами открывались, и Яша слышал, как в соседней комнате тяжко кашляет больной отец, сладко посапывает в углу на своей кроватке тринадцатилетняя Нинка, у самого уха посвистывает носом Лешка, неслышными шагами ходит потерявшая покой мать.
Мать у Яши строгая. Никогда не накричит зря, но и не любит, как другие, нежить да баловать детей. Может быть, потому, что нелегко ей растить их: Яков Кондратьевич второй год прикован к постели, а дети повзрослели, и одеть их, и накормить их надо, и учебники купить, и на кино хоть когда-никогда рубль дать. А с чего взять? Вот и крутится Матрена Демидовна, с корочки на корочку перебивается, с блузы рубашку выкраивает. Но с пенсии бывшего корабельного плотника да с крохотного огорода, что за Жеваховои горой, не много возьмешь. Хорошо, что дети ее понимают: не сластены, не неженки, лишнего куска хлеба не попросят, хотя животы, что голуби, всяк час воркуют… В этом году малость и полегче стало. Нина пока малышка, о нарядах еще не думает, мальчишом растет, все по братьям равняется. Несмеяну Яше - этому бы только книжки. Теперь он в спецшколе - одет, обут, накормлен, только на каникулах его дома и видишь. А Лешенька уже и при деле - ювелирному мастерству обучается. Мастера хвалят: у Лешки Гордиенко, говорят, руки ладные, отцовские. Глядишь, какой рубль заработает - семье уже подмога… Вырастают дети, выбирают себе дороги, продолжают дело отца: Лешенька - к мастерству, Яша - к морю рвется. Матери ли ревновать сыновей к отцу? - его наследники! А ей - стоять у перекрестка, где расходятся их дороги, провожать на работу да в походы, смотреть в синюю даль, ждать писем… Старость обещала быть тихой, спокойной, ясной… Да вот война…
- Ох-хо-хо. Были б живы, а голы будем…
Яша прикрывает глаза и лежит не шевелясь, пока мать не заметит, что он уже проснулся. Тогда Матрена Демидовна уходит к отцу. А Яша осторожно опускает ноги на пол, чтобы не разбудить Лешку, поправляет сползшее одеяло у Нины и выходит во двор. Надо проведать больного Сашу Чикова, разыскать Шурика Хорошенко, побывать у Зиня Тормазана, зайти к Володе Федоровичу, встретиться с Абрашей: все это ребята надежные, Яше не придется краснеть перед капитаном.
- Да ну его, капитана! Видали мы таких! Вот эвакуируюсь вместе со школой, подучусь на курсах и на корабль…
И Яша уже видит себя на стремительном торпедном катере, прорывающемся сквозь дымовую завесу к вражескому кораблю, или на эскадренном миноносце "Беспощадный", который вчера, говорят, огнем своих орудий разнес в щепки румынскую батарею под Дофиновкой. Вот только бы война не кончилась, пока Яша не попадет на палубу корабля.
Но война только начиналась. Все чаще и чаще налетали на город фашистские бомбардировщики, в порту и у Оперного театра рвались вражеские снаряды. Яша теперь только на несколько минут забегал домой - показаться, чтобы батя не волновался, по ночам дежурил на крыше, сбрасывал фашистские зажигалки. С крыши видны были ночные пожары в городе, оранжевые взрывы бомб, густые трассы зениток, зарево боя за Лузановкой и Жеваховой горой. А когда утром спускался на землю, под ногами, как молодой ледок, хрустели вылетевшие ночью из окон стекла, пахло дымом, известковой пылью, окалиной…
…Неожиданно исчез Алеша.
Трое суток не являлся домой. Яша пошел на ювелирную фабрику, где работал брат. Не успел переступить порог цеха, как на него накинулся знакомый мастер:
- Почему Алексей на работу не выходит? Случилось что? Или в армию призвали? Так хоть попрощаться забежал бы…
Яша понял, что в эти дни брат на фабрике не был. Он буркнул мастеру что-то насчет Лешкиной болезни и выбежал на улицу. Где искать? В больнице? В госпитале? Их теперь десятки в Одессе, все санатории госпиталями стали.