- Она будет носить самые старые и худые платья, которые отбирает кастелянша, и будет босиком исполнять все службы.
- Все, что прикажет благородная начальница, будет исполнено в точности.
- Не давать ей ни свечей, ни книг, ни пера, змееныш этот должен только каяться, молиться и тем исправляться.
- Молитва и покаяние - лучший способ спасти душу,- поддакнул сторож.
Не удостоив больше Жозефину ни единым словом, начальница надменным жестом указала ей на дверь. Сторож хотел схватить девочку, но Жозефина отпрянула.
- Не трогайте меня, я сама пойду.
Затем она повернулась к начальнице и голосом, идущим из глубины ее сердца, произнесла:
- Да простит вас Бог и да защитит он меня.
С этими словами она вышла из комнаты в сопровождении удивленного сторожа.
В узких извилистых коридорах воспитательного дома было темно. Жозефина знала, какому наказанию она подвергнута. Однажды она уже провела трое суток в уединенной комнате на чердаке из-за одной девочки, ложно обвинившей ее. Но на этот раз наказание было неизмеримо длительнее.
С наступлением ночи стало холодно. Девочка вошла к кастелянше и обменяла свою одежду на изодранные лохмотья. В таком виде она поднялась по крутой лестнице в сопровождении кастелянши, которая светила ей и несла с собой кружку воды.
Вот и чердак - темный, страшный. Там стояла старая сломанная мебель, висела ненужная одежда, хранилась непригодная посуда.
Там водились голодные злые крысы.
Пройдя по темному длинному переходу, они достигли наконец комнаты.
Кастелянша отворила дверь, и Жозефина с трепетом вступила в темную, холодную, пустую каморку. У задней стены находилось ложе, устроенное из гнилой соломы; потолок над постелью круто спускался, так что лежащий здесь, забывшись, мог сильно стукнуться головой.
Кастелянша поставила кружку с водой, положила рядом кусок черствого хлеба и вышла, заперев дверь на ключ.
По телу Жозефины пробежала дрожь. Да и какая девочка в тринадцать лет не остолбенеет от страха, оказавшись запертой в комнатушке на огромном пустом чердаке, наедине с мышами и крысами.
Жозефина не смела приблизиться к соломенному ложу и закутаться в ветхое шерстяное одеяло. Сквозняк шелестел каким-то сухим мусором, качались и поскрипывали чердачные ставни, отовсюду чудились неведомые и потому страшные шорохи. Крысы и мыши, почуяв хлеб, затеяли беготню у самых ног девочки. Писк их был до того отвратителен, что ребенок, плача от страха, прижался в угол и не смел шевельнуться…
Рано утром пришла кастелянша и выпустила ее, чтобы она могла исполнять свою работу.
Нежными детскими ручками, босая, Жозефина должна была носить из колодца воду и исполнять все, что ей приказывали. Прочие девочки смеялись над ней и показывали на нее пальцами.
Но Жозефина кротко исполняла свою работу; только вечером ею овладел страх при мысли, что надо вновь возвращаться на чердак.
Но усталость взяла свое, и девочка как убитая заснула на убогом соломенном ложе.
Через несколько дней сильно похолодало, и к вечеру улицы и крыши домов покрылись слоем снега, началась метель.
Жозефина на своем ложе дрожала всем телом; ледяной холод разбудил ее, она почувствовала, что на тонком одеяле лежит снег, нанесенный через щели в крыше.
Она с нетерпением ожидала утра, чтобы можно было, наконец, покинуть хотя бы на время этот жуткий чердак; зубы ее стучали, ноги были почти обморожены, она стонала и плакала от боли.
Но вот в щелях крыши постепенно посветлело, и вскоре пришла кастелянша с хлебом и водой, с холодной водой для замерзшего ребенка. Никто и не подумал дать несчастной девочке ложку горячего супа, глоток кофе или согретого молока.
Идя по коридорам, Жозефина семенила окоченевшими ножками, чтобы хоть немного согреть их.
На некоторое время ей нашлась работа в теплых комнатах, но вскоре потребовалось идти за водой.
На улице было холодно, снег толстым слоем покрывал землю, а колодец, где брали воду, находился в другом конце двора. Маленькая Жозефина должна была взад и вперед бегать босиком по снегу и наполнять кувшины водой, замерзавшей у краев колодца.
Около одиннадцати часов утра у ворот воспитательного дома остановился экипаж.
Благочестивый сторож, расчищавший в это время дорожки во дворе, выглянул в оконце и увидел на дверце кареты королевский герб.
Он быстро побежал в дом и сообщил начальнице о приезде именитых гостей. В ту же минуту раздался звонок.
Начальница, эта тощая ханжа, тотчас созвала всех смотрительниц и учителей, те согнали детей в большой зал, и вскоре оттуда послышалось нестройное пение гимна.
Сторож прибежал снова и доложил о приезде настоятельницы монастыря Гейлигштейн.
Визит принцессы Шарлотты произвел сильное впечатление на начальницу. Она быстро направилась навстречу по. расчищенной от снега дорожке и впопыхах не заметила, что как раз в эту минуту Жозефина стояла у колодца и наливала воду в кувшины.
С низким поклоном, придав лицу самое кроткое выражение, начальница встретила у ворот игуменью, шедшую в сопровождении господина в военном плаще.
- Да благословит Пресвятая Богородица благочестивую принцессу! - произнесла начальница певучим голосом, сложив руки на груди и с удовлетворением убеждаясь, что пение детей, подстегиваемое вовсе не христианскими угрозами учителей, слышно было во дворе.- Визит вашего величества - большая милость и высокая честь для нас!
Шарлотта, которой претили низкопоклонство начальницы и ее плебейские манеры, сухо кивнула ей и сдержанно произнесла:
- Хорошо, хорошо, моя милая, мы приехали сюда не только для того, чтобы осмотреть этот приют несчастных сирот…
- …которым Бог посылает свое благословение,- подхватила начальница.- Благочестивая принцесса, я надеюсь, одобрит наши порядки и убедится…
- Я надеюсь, милая моя,- с легкой досадой перебила ее Шарлотта.- Но нас привела сюда еще и другая забота: мы хотели осведомиться об одной из ваших воспитанниц.
- Они все здоровы, благополучны, и мы воспитываем их в скромности, покаянии, песнопениях и молитвах.
- В скромности и покаянии - это отлично, если забота о них соединяется с чистотой помыслов. Должна вам сознаться,- продолжала Шарлотта,- что с недавнего времени я сделалась ревностной доброхоткой вашего заведения, с тех пор, как я и мой двоюродный брат, принц Вольдемар, случайно познакомились с одной из ваших воспитанниц и полюбили ее. Но войдемте же в дом.
Начальница была в восторге от похвалы принцессы и потому кланялась еще ниже и с еще большим умилением.
- Много ли детей у вас в свободное время занимаются рисованием и прочими искусствами по своим наклонностям? - спросила принцесса.
- Да избавит Бог моих детей от таких греховных увлечений! - горячо воскликнула начальница.
- Как,- изумилась Шарлотта,- неужто у вас эти занятия запрещены?
- Эти склонности не находят у нас почвы, мы учим детей скромности и покаянию.
Удивленная и раздосадованная, принцесса взглянула на своего кузена, дабы убедиться, слышал ли он признание начальницы, но Вольдемар смотрел в другую сторону - он только что обратил внимание на девочку-подростка, стоявшую босыми ногами на снегу и теревшую свои красные от холода ручонки.
Жозефина не замечала ни игуменьи, ни принца и, должно быть, сильно страдала от холода, потому что по замерзшему ее личику текли слезы.
- Взгляните-ка на этого бедного ребенка, дорогая кузина! - обратился принц к игуменье.
Та взглянула на Жозефину и ужаснулась.
- Как можно! - воскликнула она, гневно глядя на начальницу.- Почему дети ходят у вас в холод и снег без башмаков?
- Эта девочка несет заслуженное наказание, и благочестивая принцесса подтвердит его, если пройдет мимо, не обратив на нее внимания.
- В чем же она провинилась? - спросила игуменья.
Восклицание принца помешало начальнице ответить.
- Боже праведный, да ведь это наша маленькая Жозефина!
Начальница подумала, что ослышалась или чего-то недопоняла, но тут принцесса прямо по снегу направилась к колодцу.
- Бедное дитя! - воскликнула она.- Ее почти невозможно узнать, так она исхудала и побледнела!
Принц обогнал ее и первым подошел к девочке, и дрожащая от холода Жозефина узнала наконец своего благодетеля.
Обиды, холод, слезы - все было забыто.
С сияющим лицом кинулась она навстречу своему высокому покровителю.
- Это ужасно! - воскликнула Шарлотта.- Бедное дитя! Но скажите мне, милейшая, что заставило вас так сурово наказать эту бедную девочку?
Начальница высокопарно отвечала:
- От одной только мысли об этой заблудшей овце сердце мое обливается кровью. Представьте себе, ваше величество, она - воровка: за ее лифом нашли золотую монету, украденную ею на базаре.
Шарлотта была неприятно поражена, но в эту минуту подошел принц, держа за руку Жозефину.
Начальница широко раскрыла глаза при виде этого, но удивление ее еще больше усилилось, когда девочка, этот змееныш, произнесла:
- О благородный господин, скажите милостивой начальнице, что это вы мне подарили золотую монету, чтобы я могла себе купить новые краски.
Теперь пришло время начальнице задрожать от страха и тягостного предчувствия, на какое-то время она даже лишилась дара речи.
- Неслыханная жестокость! - воскликнул принц, не имея сил более сдерживать негодование.- Посмотрите, дорогая кузина, на этого несчастного ребенка!
- Вы… В самом ли деле ваше королевское высочество подарили девочке золотую монету? - заикаясь, пролепетала побледневшая и сразу вдруг ставшая жалкой лицемерная ханжа.- Господин церковный смотритель Шварц сказал мне…
- Да, это я подарил золотую монету милой девочке,- подтвердил Вольдемар, избегая глядеть на начальницу.- И это вы, якобы благочестивая женщина, заставили невинно страдать бедного безответного ребенка. Я вижу, что давно пора передать это благодетельное заведение, учрежденное для несчастных беспомощных созданий, в другие руки, настоящие христианские руки.
- Как ты дрожишь, милая Жозефина,- сокрушалась игуменья и, целуя девочку, кутала ее полой своего теплого бурнуса.- Бедное дитя, успокойся, я заберу тебя отсюда и увезу с собой.
- Я думаю, дорогая кузина, что нам с вами нет нужды знакомиться с результатами такого прекрасного воспитания,- проговорил Вольдемар с горечью.- Не трудитесь больше, госпожа начальница, и не утруждайте ваших питомцев насиловать свои голосовые связки. Это пение и эти молитвы ведут только к лицемерию, если они не сопряжены с душевной благодатью. Позвольте попросить вас, дорогая кузина, вернуться к нашему экипажу.
У начальницы дрожали и подгибались колени, она пыталась сказать что-нибудь в свое оправдание и не находила слов.
- Я считала вас матерью этих детей, для которых воспитательный дом заменяет отчий дом! - с упреком сказала Шарлотта.- Горе тем, которые забывают, что Бог есть любовь! Вспомните слова Иисуса Христа: "Не препятствуйте детям приходить ко Мне". Да, я сделала сегодня неприятное открытие.
- Не сердитесь так на начальницу, благородный господин! - вполголоса произнесла Жозефина, умоляюще взглянув на принца.- Видите, она вся дрожит.
- Ваше королевское высочество,- вымолвила наконец ханжа со смиренным поклоном,- поверьте, такого никогда больше не повторится. В нашем деле без строгости не обойтись, а молиться и каяться - наша святая обязанность. Попрошу вас ненадолго задержаться, мне еще надо отдать вам золотую монету…
- Купите на нее что-нибудь полезное для бедных детей,- сказал принц и обратился к Жозефине: - А краски мы все равно с тобой купим, и самые лучшие!
Игуменья и принц холодно кивнули начальнице, а Шарлотта заявила, что берет маленькую Жозефину к себе на воспитание.
Кастелянша переодела девочку в ее платье, вернула башмаки с чулками, и Жозефина, радостно простившись с учителями, наставницами, мальчиками и девочками, с сияющим лицом уселась в экипаж между принцем и принцессой.
У начальницы от испуга и волнения сделались сильные головные боли, и на следующий день она никого не велела принимать.
Чтобы успокоить читателя, заметим, что управление воспитательным домом недолго оставалось в руках этой ханжи и ее приспешников. Пришли новые люди, обращавшие одинаковое внимание и на нравственное, и на физическое развитие несчастных созданий, для которых волею судьбы, воспитательный дом стал отчим домом.
XIII. ИСПОВЕДЬ СТРАДАЛИЦЫ
Вернемся теперь к Эбергарду и Маргарите.
Уже светало, когда князь с дочерью на руках выбрался из монастыря и, проехав через лес, в глубине которого еще таился мрак, остановился на опушке.
Его сопровождали Мартин, Сандок и плененный барон Шлеве. Что касается монаха Антонио, то он воспользовался суматохой и незаметно исчез, растворился в ночи.
Барон Шлеве был вне себя от гнева и досады. Мало того, что он оказался в руках своих заклятых врагов; пленница монастыря кармелиток, которая должна была навеки исчезнуть в потайном каменном подземелье, оказалась на свободе. Правда, она без сознания, очень истощена и ослаблена болезнью, и есть надежда, что князю не удастся спасти ее…
Изворотливый ум барона искал способы освободиться, но тщетно - Сандок стерег каждое его движение зоркими глазами аргуса. Боялся Шлеве и мести князя Монте-Веро, но Эбергард в эти минуты меньше всего думал о злодее бароне.
На земле, на разостланном плаще лежала его возлюбленная дочь, его Маргарита, которую он столько лет искал. Она была без сознания и дышала так слабо, как новорожденный младенец; бледное лицо ее, до предела изможденное, выражало глубокую скорбь и все-таки было прекрасно. Длинные темные ресницы оттеняли закрытые глаза, белокурые волосы рассыпались по плечам; до крайности изношенное платье свидетельствовало о нищете, которую она должна была терпеть.
Князь горестно склонился над ней и не мог вымолвить ни слова…
Мартин побежал в лес, где находился ручеек, принес свежей воды и смочил ею лоб и губы Маргариты.
Эбергард, не хотел просить помощи в монастыре, боясь, чтобы там не влили в лекарство какого-нибудь яда. Лечение придется отложить до возвращения в Париж, а пока что рассчитывать надо только на свои силы и на Божий промысел.
Мартин снова отправился в лес за водой, на этот раз он прихватил с собой кружку, а князь все всматривался в бледное и бесконечно родное лицо дочери. Все страдания, которые довелось ей испытать, наложили свой отпечаток, но чем больше всматривался Эбергард - с радостью и горем, страхом и надеждой,- тем явственней находил на лице дочери следы раскаяния.
- Бедная, бедная моя девочка! - шептал он.- Ты искупила свой невольный грех перед Богом и людьми, Бог простил тебя и даровал тебе свободу, а я, твой отец, тем более прощаю тебя, дитя мое! Что бы ни случилось в дальнейшем, о чем бы ты мне ни поведала, клянусь, ты не услышишь от меня ни слова упрека, не увидишь ни одного недовольного взгляда. Только бы спасти тебе жизнь, только бы увезти с собой в далекую благодатную страну!
А пока что тебе надо собрать остатки сил и перенести неудобства путешествия в Париж. Я на руках понес бы тебя туда! Все лучшие врачи Франции соберутся у твоей постели и с Божьей помощью поставят тебя на ноги. Я буду беречь и охранять тебя, я приложу все силы, чтобы сделать тебя счастливой! Лишь бы только небо смилостивилось надо мной и даровало мне дочь, которую я столько искал, не мертвой, а живой!
Маргарита, девочка моя! Впереди у нас только светлая, безбедная жизнь! Нас ждет Монте-Веро, поспешим туда! Там тебя будут приветствовать радостными песнями, дорогу твою усыплют цветами, там, на благодатной земле, под щедрым южным солнцем, окончательно выздоровеют и душа твоя, и тело…
Появился Мартин с водой. Любящий отец снова смочил лоб и губы страдалицы, и - о радость; - она открыла глаза.
Взгляд ее был мутен, вряд ли она понимала, где находится и кто с ней, но главное - она возвращалась к жизни!
- Маргарита, дочь моя! - воскликнул Эбергард, стоя перед ней на коленях.- Взгляни на меня, это я, твой отец! После всех страданий я наконец нашел тебя и открываю тебе свои объятья, чтобы навсегда избавить от бедствий и нужды!
На глаза старого благородного Мартина навернулись слезы, и он деликатно отвернулся.
Маргарита как будто услышала и поняла князя, Она протянула к нему руки, на устах ее появилась слабая улыбка радости; она поднесла руку отца к своим губам, чтобы запечатлеть на ней первый поцелуй благодарности за свое спасение.
Говорить она не могла, так велики были ее волнение и слабость, но взгляд ее, хотя и тусклый, выражал все, что наполняло и волновало это исстрадавшееся сердце.
Эбергард наклонился и поцеловал ее в лоб; затем поднес к ее губам кружку с водой; она сделала несколько глотков и бессильно откинулась назад.
Князь попросил тогда Мартина налить в воду вина, и этот живительный напиток благотворно подействовал на больную; она поблагодарила взглядом и попросила налить еще.
Потом она снова закрыла глаза и то ли заснула, то ли впала в беспамятство, но, судя по всему, ее преследовали кошмары, потому что она тяжело дышала, стонала, из глаз ее текли слезы.
Эбергард смотрел на нее сострадая, но и с радостью и облегчением: в нем крепла уверенность, что дочь удастся спасти.
Старый Мартин приблизился и стал рядом. Он имел на это право не только как слуга, но и как надежный спутник, который разделял с князем все опасности и все его горести.
- Даст Бог, все будет хорошо, господин Эбергард! - проговорил он взволнованно.- Ваша благородная дочь… госпожа, я хочу сказать…
- Мартин,- поправил его князь,- для тебя я остаюсь господином Эбергардом, а дочь мою, если, конечно, она выздоровеет, ты будешь называть фрейлейн Маргарита.
- Благородная фрейлейн очень слаба и бледна; я поскачу в Бургос и привезу оттуда экипаж, но только получше и попрочней того, на котором мы приехали. Нельзя терять ни минуты! Чем раньше мы вернемся в Париж, тем будет лучше. А там уже предоставим слово докторам. Это истинное счастье, что мы нашли, наконец, благородную фрейлейн!
- Да, Мартин, мы с тобой долго ее искали!
- Черт возьми! Господин Эбергард, кажется, мы с вами опять готовы заплакать. За десять лет я не испытал столько, сколько за эти десять минут. Если бы все зависело от меня, я давно нашел бы благородную фрейлейн и мы бы уже много лет жили-поживали в Монте-Веро.
- Имей терпение, старина, всему свое время. Могу лишь сознаться, что теперь, когда я отыскал свою дочь, я вполне разделяю твое желание поскорей возвратиться в Монте-Веро.
- А пока, господин Эбергард, я поспешу в Бургос и привезу самый удобный экипаж. Уже совсем рассвело и городские ворота открылись.
- Хорошо, отправляйся, Мартин. Мне бы хотелось побыстрей достигнуть границы.
Честный кормчий вскочил на оседланную лошадь и вскоре скрылся из виду.
Маргарита покоилась на разостланных плащах, Эбергард по-прежнему сидел рядом. Внезапно взор его упал на барона, томящегося под бдительным оком Сандока.
На радостях князь хотел уже отпустить этого злодея на свободу, но вовремя спохватился, что лучше держать его в плену до тех пор, пока Маргарита не будет находиться в удобном экипаже.
Думая пристыдить и исправить негодяя своим великодушием, он невольно следовал велению сердца, готового всегда прощать всякую обиду.