Итак, я самолично написал удостоверение, в котором было сказано, что Уильям Уолтерз захвачен в плен пиратским судном при помощи грубой силы, что вначале забрали его поклажу и инструменты, а потом связали ему руки за спиной и силой толкнули его в лодку к пиратам. Это должно было быть засвидетельствовано хозяином шлюпа и всеми его подчиненными.
Сообразно с этим я набросился на Уильяма с проклятиями и приказал моим людям связать ему руки за спиной; связанного мы взяли его в свою лодку и увезли. Когда мы попали на судно, я подозвал Уильяма к себе.
– Ну-с, друг, – сказал я, – я, правда, увел вас силой, но не думаю, что сделал это так уж против вашей воли, как кажется прочим. Полагаю, вы сможете быть полезны нам, мы же будем обращаться с вами хорошо.
Я развязал ему руки и приказал возвратить все его вещи; а наш капитан поднес ему чарочку.
– Ты по-дружески обошелся со мною, – заявил Уильям, – и я прямо скажу, по доброй ли воле явился сюда. Я постараюсь быть полезным, чем только смогу, но сам знаешь: когда ты будешь сражаться, вмешиваться – не мое дело.
– Конечно, – согласился капитан, – зато вы можете вмешаться, когда мы будем делить деньги.
– Это полезно для пополнения лекарских запасов, – сказал Уильям и улыбнулся, – но я буду умерен.
Словом, Уильям был очень приятным товарищем. Но у него было то преимущество, что если бы нас захватили, то всех наверняка бы повесили, а он, несомненно, избежал бы наказания, – и это он знал твердо. Короче говоря, он был парнем бойким и мог бы стать лучшим капитаном, чем кто-либо из нас. Мне придется часто упоминать о нем в продолжение этого рассказа.
Долгое наше курсирование в этих водах стало известным настолько, что не в одной только Англии, но и во Франции и Испании всенародно оглашали наши похождения. Всюду рассказывали истории о том, как мы хладнокровно убиваем людей, как связываем их спиной к спине и бросаем в море. Половина этих россказней, впрочем, была неправдой, хоть делали мы больше, чем уместно здесь пересказывать.
Следствием этого явилось то, что несколько английских военных судов было послано в Вест-Индию с приказом курсировать в Мексиканском и Флоридском заливах и вокруг Багамских островов с целью напасть на нас. Мы были не так уже неосторожны, чтобы не ожидать подобного после того, как столько времени провели в здешних краях. Но первое достоверное сообщение об этом мы получили в Гондурасе, где шедшее с Ямайки судно передало, что два английских военных корабля в поисках нас движутся сюда с Ямайки. В это время мы как раз были заперты в заливе и, если бы англичане пошли прямо на нас, не смогли бы даже пошевельнуться, чтобы улизнуть. Но случилось так, что кто-то осведомил их, будто мы находимся в Кампешском заливе, и они отправились туда. Благодаря этому мы не только избавились от преследователей, но и оказались на таком расстоянии с наветренной стороны от них, что они не смогли бы сделать попытку напасть на нас, даже если бы знали, где мы находимся.
Мы воспользовались этим преимуществом и направились на Картахену. Оттуда мы с великими трудностями, держась на определенном расстоянии от берега, прошли к острову Святого Мартина, добрались до голландского берега Кюрасо и направились к острову Тобаго, который, как уже сказано прежде, служил нам местом свиданий. Остров этот был пустынным, необитаемым, и на нем можно было укрыться. Здесь умер капитан бригантины, и командование его принял капитан Гаррис, в то время мой лейтенант.
Мы пришли к решению уйти к Бразильскому побережью, оттуда к мысу Доброй Надежды и таким образом добраться до Ост-Индии. Но Гаррис, который, как я уже сказал, был теперь капитаном бригантины, заявил, что его судно слишком мало для столь длинного пути. Но если капитан Вильмот разрешит, он отважится еще на один набег и последует за нами на первом же захваченном корабле. Мы условились встретиться на Мадагаскаре. Это было сделано на основании моих описаний этого места и ввиду имеющихся там запасов съестного.
Как и было договорено, Гаррис ушел от нас, но в недобрый час. Он не захватил судна, на котором мог бы последовать за нами, а был пойман, как я узнал впоследствии, английским кораблем, закован в кандалы и умер от горя и досады прежде, чем добрался до Англии. Лейтенант же его, как я слышал, был казнен в Англии за пиратство. Таков был конец человека, который приучил меня к этому несчастному ремеслу.
Мы отошли от Тобаго три дня спустя, направляясь к Бразильскому побережью, но не провели на море и суток, как началась ужасная буря, продолжавшаяся почти без передышки три дня. При этом, к несчастью, капитан Вильмот находился у меня на корабле, к великому своему неудовольствию, ибо его корабль мы не только потеряли из виду, но вообще больше не встречали, пока не добрались до Мадагаскара, где он оказался выброшенным на берег. Лишившись в этой буре формарса, мы были вынуждены возвратиться на остров Тобаго, укрыться там и заняться исправлением повреждений, чуть не приведших нас к гибели.
Только мы успели высадиться и приняться за поиски подходящего для починки формарса дерева, как увидели, что к берегу идет английский тридцатишестипушечный военный корабль. Это явилось для нас величайшей неожиданностью, так как мы были практически беспомощны. Но, к счастью, наше судно стояло так плотно за высокими скалами, что военный корабль не заметил его и продолжил свой путь. Приметив, куда он идет, мы, прекратив работу, решили ночью выйти в море, держа путь в обратном направлении. Это была, как оказалось, удачная мысль, так как больше мы его не видели. Была у нас на корабле старая бизань, и она временно служила нам вместо формаса. Итак, мы пошли на остров Тринидад и, хотя там находились испанцы, перевезли в лодке на берег несколько человек, а те срубили превосходную пихту для формарса. Там же мы добыли немного скота и увеличили свой запас продовольствия. Созвав всеобщий военный совет, мы решили на время покинуть эти моря и отправиться к Бразильскому побережью.
Мы услыхали, что в заливе Всех Святых в полной готовности стоит направляющаяся в Лиссабон португальская флотилия и только ждет попутного ветра. Это заставило нас притаиться неподалеку, чтобы высмотреть, как флотилия отправится, с конвоем или без него, и в зависимости от этого либо напасть на нее, либо постараться ее избегнуть.
Вечером с юго-запада через запад подул свежий ветер. Так как он оказался для португальской флотилии попутным, а погода была тихая и хорошая, вскоре мы услыхали сигнал поднимать якоря. Зайдя на остров Си, мы взяли на гитовы главный парус и форзейль, спустили марсели на эзельгофт, взяв их также на гитовы, чтобы стоять возможно более потаенно в ожидании выхода флотилии. Как и следовало ожидать, на следующее утро мы увидели выход всех судов, но при этом не испытали никакого удовольствия, ибо флотилия состояла из двадцати шести вымпелов; в большинстве своем суда были сильные и большого водоизмещения – равно как купеческие, так и военные корабли. Видя, что тут ввязываться нечего, мы притаились, пока флотилия не скрылась из виду, и отправились в путь в надежде встретить другую добычу.
В скором времени мы заметили какой-то парусник и немедленно пустились за ним. Но то оказался превосходный ходок, и, выйдя в море, он положился, как мы ясно увидели, на свои ноги, то бишь на свои паруса. Однако и у нас судно было неплохое, и мы стали, хотя и медленно, его нагонять – будь у нас день впереди, мы наверняка захватили бы его. Но вскоре стемнело, и мы понимали, что потеряем корабль из виду.
Наш веселый квакер, заметив, что мы движемся за судном в темноте, не зная даже, куда оно держит курс, подошел ко мне.
– Друг Сингльтон, – сердито сказал он, – ты хоть знаешь, чем мы занимаемся?
– Да, мы преследуем корабль. Разве не так?
– А с чего ты это взял? – ответил он очень сухо.
– А вот это сущая правда, – согласился я, – мы ни в чем не можем быть уверены.
– Друг, мы можем быть уверены в том, что бежим от него, а не преследуем. Боюсь, – добавил он, – что ты заделался квакером и решил не применять насилия. Или же ты трус и бежишь от врага.
– Что вы хотите этим сказать? – возмутился я. – Чего вы насмехаетесь? Вечно вы со своими издевками…
– Нет, – не согласился он. – Ведь ясно, что корабль направился на восток в открытое море, чтобы сбить нас с толку, – можешь быть уверен, что ему нужно вовсе не туда. Что ему делать в этой широте на Африканском побережье? Это ведь примерно Конго или Ангола. Но как только стемнеет и мы потеряем корабль из виду, он повернет и снова пойдет на запад к Бразильскому побережью и к заливу, куда, как ты сам знаешь, он направлялся сначала. Вот и выходит, что мы убегаем от него. Я надеюсь, друг, – осклабилась эта сухопарая тварь, – что ты станешь квакером, ибо вижу, что ты не готов сражаться.
– Надеюсь, Уильям, – ответил я, – что из меня выйдет превосходный пират.
Как бы то ни было, Уильям оказался прав, и я немедленно понял, что он хочет сказать. Капитан Вильмот, лежавший больным у себя в каюте, услышал наш разговор и понял Уильяма так же хорошо, как и я. Он крикнул мне, что Уильям прав, что самое лучшее для нас – это переменить курс и направиться к заливу. И десять против одного, что утром мы перехватим корабль.
Мы сделали полный разворот, переменили галс, поставили паруса на брам-стеньге и пошли к бразильскому заливу Всех Святых, где рано поутру встали на якорь за пределами пушечного выстрела. Мы закрепили паруса так, чтобы можно было распустить полотнища, не взбираясь наверх для развязывания узлов, опустили главную и передние реи и сделали вид, что давно уже здесь стоим.
Два часа спустя мы увидели, что наша добыча, поставив все паруса, идет к заливу. Судно, ничего не подозревая, шло прямо в ловушку; а мы держались тихо до тех пор, пока оно не подошло на пушечный выстрел. И тут, так как передние части нашего такелажа лежали горизонтально, мы сначала бросились к реям, а затем развернули марселя, причем скрепляющие их каболки отпали сами. В несколько минут паруса были поставлены. Мы отвязали якорный канат и напали на корабль прежде, чем он успел ускользнуть, переменив галс. Он был захвачен врасплох, почти не сопротивлялся и сдался после первого же бортового залпа.
Мы стали соображать, что нам делать с кораблем. Уильям подошел ко мне.
– Послушай, друг, – сказал он, – а ты выкинул ловкую штуку: отобрал корабль ближнего у самой его двери, даже не спрашивая разрешения. А ты не думаешь, что в порту может быть несколько военных кораблей? Ты уже достаточно их взбудоражил. Они еще до наступления ночи погонятся за тобой, чтобы спросить, зачем ты так поступил, можешь не сомневаться.
– Уильям, – ответил я, – насколько мне известно, это так. Что же нам делать?
– У тебя две возможности: либо войти в порт и захватить остальные корабли, либо убраться прочь до того, как они выйдут и возьмут тебя. Ведь они, я вижу, уже ставят марс на большом корабле, чтобы немедленно выйти в море. Вскоре они явятся побеседовать с тобой. Что ты скажешь, когда они спросят, почему ты без разрешения захватил их корабль?
Как Уильям сказал, так оно и оказалось. В подзорные трубы мы увидели, что в порту поспешно собирают экипаж и убирают такелаж на шлюпках большого военного корабля. Ясно было, что вскоре они явятся сюда. Но нам нечего было раздумывать. Мы обнаружили, что захваченный корабль не нагружен ничем ценным для нас, кроме небольшого количества какао, сахара и двадцати баррелей муки, остальной же груз состоял из шкур. Поэтому мы, забрав все, что считали пригодным для себя, в том числе и все боевые припасы, ядра и ручное оружие, покинули корабль. Мы захватили также канат, три находившихся на корабле якоря и часть парусов. Последних мы оставили достаточно для того, чтобы корабль мог добраться в порт. Это было все.
После этого мы направились на юг, к Бразильскому побережью, и подошли к реке Жанейро. Но так как два дня дул сильный ветер с юго-востока и с юго-юго-востока, вынуждены были встать на якорь у маленького острова и дожидаться попутного ветра. За это время португальцы, очевидно, успели передать на материк губернатору, что близ побережья стоят пираты, и, завидев порт, мы обнаружили как раз за чертой мелководья два военных корабля. Один из них спешно ставил паруса и отвязывал якорный канат, чтобы побеседовать с нами. Другой так далеко еще не зашел, но собирается последовать его примеру. Меньше чем через час, подняв паруса, они уже шли за нами.
Не наступи ночь, слова Уильяма оказались бы пророческими: корабли наверняка задали бы вопрос, что мы здесь делаем, ибо мы обнаружили, что передний уже нагонял нас, особенно на одном определенном галсе, тогда как мы уходили от него в наветренную сторону. Потеряв в темноте корабли из виду, мы решили переменить курс и направиться в море, не сомневаясь, что за ночь нам удастся от них отделаться.
Догадался ли о наших намерениях португальский командир, не знаю. Но утром, когда рассвело, оказалось, что мы от него не отделались: он преследовал нас, находясь всего в лиге за нашей кормой. Но, к великому нашему счастью, виднелся лишь один корабль из двух. Зато этот корабль был большой, несший на себе сорок шесть пушек и отменно ходкий. Это видно из того, что он нагнал нас, ибо и наш корабль был, как я уже говорил, очень быстрым.
Разглядев все это, я понял, что иного исхода, кроме боя, нет. Зная, что нечего ждать пощады от португальцев, народа, к которому я испытывал природное отвращение, я сообщил капитану Вильмоту, как обстоят дела. Капитан, хотя и был болен, потребовал, чтобы его вынесли на палубу, сам он был очень слаб. Он хотел лично посмотреть, как обстоят дела.
– Что же, – сказал наконец он, – будем сражаться!
Экипаж наш был и раньше бодр, но возбужденный вид капитана, пролежавшего десять или одиннадцать дней больным в калентуре, придал ему двойное мужество, и все принялись готовиться к бою. Квакер Уильям подошел ко мне, как-то странно улыбаясь.
– Друг, – сказал он, – а зачем тот корабль гонится за нами?
– Зачем? – повторил я. – Будьте уверены, чтобы сражаться с нами.
– А как ты думаешь, нагонит он нас?
– Да, – сказал я, – сами видите, что нагонит.
– Почему же в таком случае, друг, – поинтересовался этот сухопарный бездельник, – ты бежишь от него, раз он все равно нас нагонит? Разве нам легче будет оттого, что он настигнет нас не здесь, а дальше?
– Все едино. Но что вы-то сделали бы?
– Пускай бедняга не трудится больше, чем нужно. Подождем его и послушаем, что он хочет нам сказать.
– Он заговорит с нами порохом и ядрами.
– Ну что ж, раз это его родной язык, нужно отвечать ему тем же языком, не правда ли? Не то как он сможет понять нас?
– Превосходно, Уильям, – кивнул я, – мы вас понимаем.
Капитан, несмотря на то что был болен, крикнул мне:
– Уильям опять прав! Все одно, что здесь, что лигой дальше. – И отдал приказ: – Держать грот круто к ветру!
Мы убавили паруса. Ожидая португальца с подветренной стороны, – а сами шли в это время на штирборте, – мы перетащили восемнадцать пушек на бакборт и решили дать бортовой залп, чтобы взгреть неприятеля. Прошло еще полчаса, пока он с нами поравнялся. Все это время мы шли, чтобы отрезать ветер от неприятеля. Он был вынужден зайти к нам с подветренной стороны, как мы того хотели. Как только он оказался у нас под кормою, мы подошли вкось и приняли огонь пяти или шести его пушек. К этому времени, можете быть уверены, все наши люди были на своих местах. Мы поставили руль прямо к ветру, отпустили подветренные брасы грота и положили его на стеньгу.
Таким образом, наш корабль встал на траверсе португальских клюзов.
Тогда мы немедленно дали бортовой залп, продернули его с носа до кормы и убили множество людей.
Португальцы, как мы видели, были в крайнем смятении. Не зная нашего замысла и воспользовавшись открытым путем, они вогнали свой бушприт в переднюю часть наших главных вантов, и, так как освободиться оказалось нелегко, мы остались скрепленными таким образом. Враг мог направить на нас не более пяти-шести пушек, да еще ручное оружие, тогда как мы выпускали в него полные бортовые залпы.
В самый разгар боя, когда я был очень занят на шканцах, капитан, не отходивший от нас, позвал меня.
– Какого черта делает там Уильям? Что ему нужно на палубе?
Я шагнул вперед и увидел, что Уильям с двумя-тремя дюжими парнями накрепко привязывает португальский бушприт к нашей грот-мачте, боясь, чтобы португалец не ушел от нас. По временам он вытаскивал из кармана бутылочку и подбодрял парней чарочкой. Пули летали вокруг него так густо, как это только бывает в такой битве, ведь португальцы, нужно воздать им должное, дрались очень воодушевленно, будучи совершенно уверены в победе и надеясь на свое численное превосходство. Уильям был спокоен и равнодушен к опасности, точно сидит за чашей пунша, – он только хлопотал, стремясь добиться того, чтобы сорокашестипушечный корабль не скрылся от двадцативосьмипушечного.
Дело было слишком жарким, чтобы тянуться долго. Наши держались отважно. Наш пушкарь, бравый молодец, кричал внизу и поддерживал такой огонь, что вскоре пальба португальцев начала ослабевать. Мы подбили много их пушек, стреляя по баку и продырявив корабль, как я уже сказал, от носа до кормы. Уильям подошел ко мне.
– Друг, – спросил он очень спокойно, – о чем ты думаешь? Почему не посещаешь корабль ближнего своего, когда дверь его отворена для тебя?