Но Баннистер отнюдь не благодушничал. Он разместил две орудийные батареи – и, возможно, большинство своих пиратов – на заросших деревьями холмах на восточной оконечности острова. Находясь на высоте ста футов над водой, эти люди вглядывались в морскую даль – кто при помощи подзорной трубы, а кто просто пользуясь острым зрением. Они высматривали там своих врагов, зная, что увидят надвигающуюся опасность за несколько часов до того, как она приблизится к ним вплотную. Через некоторое время вдалеке замаячили два фрегата английского королевского военно-морского флота, плывущие по направлению к острову. Если бы к ним приближался только один такой фрегат, у них были бы небольшие шансы его одолеть. Одолеть два таких фрегата им могло помочь только чудо.
Даже в такой ситуации можно было бы не доводить дело до вооруженного столкновения. Сдавшись, Баннистер отдал бы свою судьбу и судьбу своих людей в руки присяжных Порт-Ройала. Однако Баннистер прибыл на этот остров вовсе не для того, чтобы сдаваться. Он приказал своим людям занять заранее подготовленные боевые позиции. Затем он протрубил сигнал открыть огонь.
С острова густым облаком полетели пушечные ядра и мушкетные пули. Экипажам военных судов, наверное, показалось, что на них напал сам лес. Открыв ответный огонь, фрегаты зашли в пролив неподалеку от того места, где сейчас находится вилла Гарсиа-Алеконта, и, расположившись так, чтобы было легче уничтожить огнем "Золотое руно", бросили якорь. Сражение продолжалось два дня. Пираты в максимальной степени использовали те преимущества, которые давал им остров, а военные корабли вели ответный огонь, пока у них не закончились пушечные ядра, пули и порох. Тогда фрегаты, потеряв двадцать три человека убитыми и ранеными, ушли обратно на Ямайку. В какой-то момент времени "Золотое руно" отплыло в сторону от острова и, будучи сильно поврежденным, затонуло на расстоянии менее двух сотен ярдов от берега – как раз в том месте, где впоследствии было обнаружено так называемое "сахарное судно".
Этот рассказ, похоже, взволновал Боудена. Он то и дело писал что-то в своей записной книжке.
– Так что ты по этому поводу думаешь, Трейси? – спросил Маттера. – Этот пиратский корабль, похоже, уже давно у тебя в руках. "Сахарное судно" – это и есть "Золотое руно".
Боуден намазал на гренку масло.
– Баннистер и вправду был офигенным капитаном, – сказал он. – Но, знаете ли, мне хотелось бы поговорить о вас, ребята.
Затем он произнес много похвальных слов Чаттертону и Маттере: о том, что они проделали огромную работу, продемонстрировали настойчивость, творческое мышление и мужество и о том, что немногие смогли бы так долго продержаться при таких трудных поисках.
В заключение он сказал им, что они… ошибаются.
"Сахарное судно", по его мнению, не может быть "Золотым руном", и он стал приводить свои доводы:
– Кайо-Вихия не фигурирует ни в каких исторических повествованиях, в которых упоминается "Золотое руно".
– Охотники за затонувшими судами всегда искали обломки корабля Баннистера возле Кайо-Левантадо.
– Многие артефакты, взятые с "сахарного судна", ничуть не повреждены, а это весьма странно для корабля, уничтоженного в бою.
– "Мисс Вселенная" нашла английский кувшин той эпохи возле Кайо-Левантадо.
– "Сахарное судно" находится в стороне от острова, а не в месте кренгования.
– На французской карте Кайо-Левантадо называется "Кайо-Банистре", то есть "остров Баннистера".
Самый же главный довод заключался в том, что "сахарное судно" лежит на слишком большой глубине.
– Прекрасные доводы, Трейси, – сказал Чаттертон. Затем он прокомментировал все доводы Боудена, коротко и ясно:
– Это верно, что Кайо-Вихия не фигурирует ни в каких исторических повествованиях, в которых упоминается "Золотое руно", но в них ведь не фигурирует и Кайо-Левантадо, да и вообще не указывается какое-либо конкретное место.
– Толпа обычно ошибается.
– Никому не известно, в какой степени было повреждено "Золотое руно". Известно только, что оно сгорело и затонуло.
– Кувшин, который нашла "Мисс Вселенная", вполне мог упасть с какого-нибудь другого судна, проплывавшего мимо острова в ту эпоху.
– "Золотое руно" могло успеть прекратить кренгование, чтобы вступить в бой с военными судами или попытаться спастись бегством.
– Та французская карта была составлена в начале девятнадцатого века, то есть более чем через сто лет после данного сражения – а значит, людьми, которые при нем не присутствовали.
– "Сахарное судно" принадлежит к тому же периоду истории и к той же цивилизации, что и "Золотое руно", и считать, что оно не имеет никакого отношения к произошедшему здесь тогда сражению, – это значит уж слишком верить в совпадения.
Боуден записал все эти комментарии, кивая и бормоча "А-а, теперь мне понятно" и "Об этом я не подумал". Затем он еще раз обратил внимание собеседников на глубину, на которой находится "сахарное судно". Он напомнил, что люди, работавшие на Уильяма Фипса, всего лишь через несколько месяцев после сражения видели, что "Золотое руно" лежит на глубине двадцати четырех футов. "Сахарное судно" же находится на глубине сорока четырех футов.
– Это верно, – сказал Чаттертон.
Однако он затем отметил, что люди Фипса не указали, имели ли они в виду расстояние от поверхности воды до верхней части корабля или расстояние от поверхности воды до его нижней части. Если они имели в виду верхнюю часть, то вполне можно полагать, что обломки "Золотого руна", полностью разрушенного природой за прошедшие три с лишним сотни лет, лежат на глубине сорока четырех футов – то есть как раз на такой глубине, на какой находится "сахарное судно".
Боуден положил на стол свой карандаш и сказал своим собеседникам, что они работали очень воодушевленно, однако он настаивает на том, что они ошибаются. "Сахарное судно" – это не "Золотое руно". Было бы замечательно, если бы они вернулись к Кайо-Левантадо и продолжили свои поиски там.
Чаттертон, казалось, вот-вот перепрыгнет через стол и начнет душить Боудена, а потому Маттера, наклонившись вперед, стал говорить нарочито спокойным тоном. Он сказал Боудену, что, при всем уважении к нему, они уверены абсолютно точно в том, что "Золотого руна" нет возле Кайо-Левантадо. Прежде чем Боуден успел что-то возразить, в разговор снова вступил Чаттертон.
– Все, что ты хочешь делать, – так это искать там, где все уже искали, Трейси, где все уже были. С таким подходом ты никогда не найдешь это затонувшее судно. Ты никогда не найдешь вообще ничего.
Лицо Боудена покраснело. Его, похоже, возмутил тон Чаттертона, но он спокойно объяснил, что у него нет ощущения, что "сахарное судно" – это и есть "Золотое руно". Тут ведь имеют место несоответствия и относительно глубины, и относительно местонахождения, и относительно прочих связанных с ним обстоятельств.
– Дело не в ощущениях! – воскликнул Чаттертон. – Дело в доказательствах, тяжелой работе и исследованиях.
– Это всего лишь твое личное мнение, – сказал Боуден.
– Нет. Дело в доказательствах, тяжелой работе и исследованиях. Все кусочки информации должны четко вписываться в одну общую картину. Я ведь и сам нашел не одно затонувшее судно, Трейси, и находки эти были значительными. Но я ни разу не полагался ни на ощущения, ни на интуицию, ни на какую-либо другую подобную чушь.
У Чаттертона и Боудена был такой вид, как будто они сейчас встанут и уйдут – уйдут не только из-за стола, но и из проекта. Пока этого не произошло, Маттера сказал Боудену, что хочет обсудить с ними еще один вопрос, причем не постесняется говорить откровенно.
– До нас дошли вроде бы достоверные слухи, что другие экипажи могут прибыть к Кайо-Левантадо и начать искать там "Золотое руно". Как тебе уже известно, мы не верим, что это судно находится где-то возле этого острова. Но иногда такие слухи очень сильно действуют на нервы.
Боуден кивнул: до него тоже доходили такие слухи. Но Маттера еще не закончил. Он сказал, что слышал, что Министерство культуры намеревается урезать все лицензии, выданные охотникам за сокровищами, в том числе и лицензию Боудена, и что оно хочет привлечь "свежую кровь" – молодых парней, которые могут охватить поисками обширные территории, на которых в течение многих лет таких поисков проводилось меньше, чем хотелось бы. По выражению лица Боудена Маттера понял, что тому об этом известно и это вызывает у него страх.
– И что я, по-твоему, должен делать? – спросил Боуден.
– Согласиться, что нашего пиратского корабля возле Кайо-Левантадо нет, – сказал Чаттертон. – Он находится возле острова Кайо-Вихия.
– Нужно поработать над "сахарным судном", – сказал Маттера. – Поднять со дна больше артефактов. Доказать, что это и есть "Золотое руно".
Однако Боуден явно не горел желанием этого делать. Он, видимо, опасался, что если он станет транжирить время на поиски возле Кайо-Вихия, а кто-нибудь другой при этом вдруг найдет "Золотое руно" возле Кайо-Левантадо, то все, над чем он работал на протяжении многих и многих лет, будет поставлено под угрозу: его репутация, его послужной список, его честь. А еще ему, наверное, не хотелось полагаться на предположения, которые могли оказаться ошибкой. Он хотел опираться на абсолютно достоверную информацию – и никак не меньше. Поэтому он считал, что Чаттертону и Маттере следует вернуться к Кайо-Левантадо и окончательно доказать, что "Золотого руна" там нет, прежде чем он переключится на другое предположение.
Чаттертон аж подскочил со своего стула.
– Ты просишь нас доказать обратное! Как же мы можем доказать тебе то, чего там нет?
– Продолжайте поиски, – сказал Боуден. – Может, вы что-то упустили. Может, магнитометр барахлит…
– А как насчет четырех сотен других предметов, которые мы там нашли? – спросил Чаттертон. – Ты что, хочешь сказать, что мы нашли все эти чертовы верши и номерные знаки по всему периметру Кайо-Левантадо, но каким-то образом умудрились пропустить стофутовый пиратский корабль?
– Нам просто нужно быть абсолютно уверенными…
Чаттертон, едва не выходя из себя, встал и пошел в туалет.
– Твой компаньон очень вспыльчивый, – сказал Боуден. – Не знаю, смогу ли я работать с ним и дальше.
Маттера наклонился вперед.
– Послушай, Трейси. У меня появилась идея. Почему бы нам не пройтись с магнитометром над "сахарным судном". Поподнимаем там со дна побольше артефактов. Найдем доказательства. Это не займет много времени.
Но Боудена, похоже, никакие доводы переубедить не могли. Если уже вот-вот появятся конкуренты и если Министерство культуры урезает лицензии, то сейчас совсем не подходящий момент для того, чтобы покидать воды возле Кайо-Левантадо, в которых, по мнению всех остальных исследователей, затонуло "Золотое руно". Боуден сказал обо всем этом Маттере, заплатил по счету и отправился домой. Когда Чаттертон вернулся из туалета, он даже не спросил, куда ушел Боуден.
Глава 13
Надеюсь, мы сможем остаться друзьями
Чаттертон и Маттера потратили остаток дня на закупку припасов в Санто-Доминго. Ни тот, ни другой даже не упоминали об обеде с Боуденом, но каждый из них знал, о чем думает другой: их договоренность с этим старым охотником за сокровищами уже изжила себя.
Каролина приготовила для них обед в своей квартире. Маттера и Чаттертон увели разговор в сторону от дел, но когда Каролина все же спросила, как у них дела, Чаттертон не смог смолчать. Он сказал, что Боуден упорно не хочет отказываться от своего убеждения в том, что "Золотое руно" находится возле Кайо-Левантадо.
"Однако этого затонувшего судна там нет, и я в данном случае не ошибаюсь, – сказал Чаттертон. – Все, я с этим упрямцем больше сотрудничать не буду".
Маттера не мог поверить своим ушам. Чаттертона можно было обвинить в чем угодно, но только не в том, что он пасует перед трудностями. После ужина Маттера увел Чаттертона в кабинет и попросил его быть терпеливым. "Трейси – упрямый старик, – но он не дурак. Тебе нужно дать ему возможность самому прийти в решению, что нужно переключиться на "сахарное судно". Тебе нужно сделать так, чтобы это была и его идея тоже".
Это только еще больше расстроило Чаттертона, и он дал это понять, перейдя на крик. Маттера не всегда мирился с подобными проявлениями характера его компаньона, но в данный момент он понимал, что Чаттертон сейчас орет вообще-то не на него, а на Боудена. А еще он понимал, что его компаньон прав.
"Успокойся, Джон, не кричи на меня, – сказал Маттера. – Трейси тут все равно нет".
Но Чаттертон все никак не успокаивался. Он заявил, что, окажись Боуден посреди ушедшей под воду Атлантиды, он не поверил бы в это, если бы перед этим уже решил, что Атлантида находится в каком-то другом месте.
Почистив в тот вечер зубы, Маттера выпил немного болеутоляющего средства "Эдвил", а затем запил его молочным коктейлем "Миланта". Он поступал так еще во время работы в своей охранной фирме, когда приходилось вкалывать по двадцать четыре часа в сутки и когда одна-единственная оплошность могла стоить ему будущего.
Его разбудили на следующее утро звуки сообщения по голосовой почте, которое пришло от Боудена и в котором он сообщал, что хочет поговорить. Поговорить без Чаттертона.
"Ну вот, – сказал Маттера Каролине, – Трейси выходит из игры. Он разрывает отношения с нами. Все разваливается".
Маттера и Боуден встретились и выпили вместе кофе часом позже. Однако Боуден не говорил с Маттерой о делах. Вместо этого он рассказал ему о своей жизни.
Ныряние с аквалангом вдруг стало очень популярным в Америке в 1950-е годы, и Боуден очень быстро приобщился к этому занятию. Окончив в 1957 году среднюю школу в городе Абингдон, находящемся неподалеку от Филадельфии, он купил себе свой первый комплект снаряжения ныряльщика – легкий водолазный костюм с широкой желтой полосой, которая должна была приклеиваться вручную – и отправился нырять в речках и залитых водой карьерах в горах Поконо. Тогда плавать с аквалангом никто не учил: человек пытался научиться сам в объеме, вроде бы достаточном для того, чтобы не погибнуть, и затем погружался в воду, чтобы проверить, получится у него это или нет.
Чтобы зарабатывать себе на жизнь, Боуден работал учеником электрика. Он получал неплохую зарплату и имел неплохие перспективы на будущее. Однако его мысли были направлены не на диоды, а на дайвинг. Когда кто-то сказал ему, что у побережья Нью-Джерси есть сотни затонувших судов, он загрузил свой автомобиль снаряжением для ныряния с аквалангом и без единой остановки доехал до самого океана. Там он стал погружаться к затонувшим судам, некоторые из которых никто не видел с тех самых пор, как они пошли на дно. С каждым годом он добавлял к своему резюме ныряльщика все новые и новые затонувшие суда. Однако он дистанцировался от других ныряльщиков. С его точки зрения, все они были скрытными и мелочными (на тоже самое жаловался Чаттертон относительно той же категории людей почти два десятилетия спустя).
Поэтому Боуден занимался нырянием в морскую глубину преимущественно в одиночку. Он мечтал о том, чтобы найти что-нибудь старинное – не времен Первой или Второй мировой войны, а действительно старинное, то есть относящееся к тем эпохам, в которые цивилизации еще только создавались. Но как это сделать? В то время не было ни курсов, ни учебных пособий, предоставляющих информацию о том, каким образом искать суда такого типа. Не было и корифеев в этом деле, ищущих себе учеников. Боудену пришлось пытаться разобраться во всем самому, а сделать это отнюдь не легко, если у тебя есть другая работа и вкалываешь ты на ней полный рабочий день. Боуден к тому времени уже стал старшим электриком, однако – как никогда раньше – его сердце к работе электрика не лежало. Даже светокопии, которыми он пользовался в этой своей работе, казались ему морскими картами.
В 1969 году, когда Боудену исполнилось тридцать лет, он сказал своему начальнику, что берет двухнедельный отпуск и отправляется искать "Браак – судно восемнадцатого столетия, которое вроде бы затонуло в устье реки Делавэр и на котором вроде бы перевозились какие-то ценности. Начальник попытался было отговорить Боудена, но тот уже направился к двери.
Он не нашел никаких ценностей. Он не нашел и самого этого судна. Однако страсть с подводным поискам в нем не иссякла. В 1976 году он отправился в Доминиканскую Республику, у берегов которой покоились на морском дне знаменитые галеоны, и получил эксклюзивные права на поиск и подъем затонувших судов в пределах весьма обширной территории. Это была первая подобная лицензия, выданная в этой стране. Однако чиновники заявили, что будут вести за ним наблюдение. Одна-две оплошности – и лицензию у него отнимут. Если его уличат в жульничестве, то выдворят из страны.
Менее чем за два года Боуден нашел и идентифицировал обломки двух испанских галеонов, затонувших в заливе Самана и лежавших на дне на расстоянии восьми миль друг от друга. Галеонами этими были "Нуэстра Сеньора де Гуадалупе" и "Конде де Толоса". На этих судах в момент кораблекрушения находилось более 1200 человек (включая членов экипажа и пассажиров), многие из которых намеревались осесть за границей. Большинство из них превратили все свое имущество в золото, драгоценности и монеты, перевозить которые было легче, чем объемные предметы, и которые они прихватили с собой вместе со своей мечтой о лучшей жизни. После того, как Боуден нашел эти затонувшие суда, значительная часть обнаруженных на них сокровищ стала его собственностью.
В 1979 году в журнале "Нэшнл джиографик" напечатали на двадцати шести страницах статью, которая называлась "Кладбище галеонов с "живым серебром"" и была посвящена деятельности Боудена. Статью эту написал знаменитый специалист по морской истории Мендель Петерсон. В ней читатели как бы погружались в море вместе с Боуденом, и им при помощи красочных иллюстраций показывалось, что может найти человек, если он посвятит свою жизнь подобным поискам. Иллюстрации эти включали в себя фотографию золотого медальона с крестом Ордена Святого Иакова, обрамленного двадцатью четырьмя бриллиантами, который Петерсон позднее назвал величайшим из всех артефактов, когда-либо извлеченных из моря. Маттера прочел данную статью еще в подростковом возрасте, воображая себя при этом Боуденом.
Многие полагали, что Боуден занимается подобной деятельностью ради денег, но в действительности он редко продавал то, что находил на дне моря. Он говорил людям, что гоняется за ощущением – ощущением, которое возникает в тот момент, когда, после нескольких лет напряженной работы и после того, как тысяча человек скажет, что ты сумасшедший, ты видишь, как какой-то предмет сверкает в воде, и берешь его своей рукой. Сокровища. Человек после этого момента чувствует себя уже совсем по-другому.
Боуден проработал на выделенной ему лицензией территории еще несколько лет, немало потрудившись над французским боевым кораблем восемнадцатого века "Сипьон" и над другими знаменитыми затонувшими судами, но при этом он зачастую не находил вообще ничего. Это не мешало другим людям завидовать его жизни: они ведь полагали, что его жизнь заключается в том, чтобы плавать по Карибскому морю туда-сюда с развевающимися на ветру волосами и с бутылкой коньяка в руке на быстроходном катере, выискивая очередные затонувшие сокровища. Мало кто из них знал о том, какова в действительности его повседневная жизнь.