Он ни на мгновение не усомнился в том, что в этой хижине живет черноволосая датчанка. Она, и никто иной. Пусть ее и не было здесь, хижина пропиталась ее упрямством, точно туманом, и эти клубы тумана душили его. И Агнарр обрушил свой меч на все, что только видел, все, что попалось ему под руку. И только разрубив балки, поддерживавшие потолок, и услышав, как хижина угрожающе заскрипела, мужчина понял, что та вот-вот рухнет, и остановился. Лишь теперь он увидел деревянные и каменные талисманы, изукрашенные странными письменами… рунами. Значит, она владела загадочной магией Севера, знала о силе, сокрытой в каждом из этих символов. Наверное, она много лет управляла его мыслями, околдовала его! Агнарр принялся крушить талисманы: дерево легко поддавалось лезвию меча, но ему казалось, что и этого недостаточно. Мужчина выбежал из хижины и принялся разбрасывать обломки во все стороны. Такое поведение испугало его коня, и, хотя животное было привязано к дереву, оно встало на дыбы.
– Тихо ты! – прикрикнул Агнарр.
Отвязав коня, он вскочил в седло и поскакал прочь. Несомненно, лорд, остановившийся на ночлег в хижине лесника, уже уехал, и можно опросить местных, что это за женщина. Даже если она спряталась и от них, не может быть, чтобы лесник не знал о живущей в лесу женщине, владеющей магией рун.
Гуннора проснулась, увидела незнакомое лицо и испугалась. Она протерла глаза, и мужчина показался ей не таким уж незнакомым, и все же не его она видела вчера в доме лесника.
Не было на его лице ни насмешки, ни гордыни – только изумление.
– Твои волосы почернели за ночь?
Только теперь Гуннора поняла, что уснула в его объятиях. Невзирая на удивление, герцог не отстранился от нее. Девушка вскочила на ноги.
– Нет, мои волосы и вчера были черными.
Ричард остался лежать. Он с наслаждением потянулся, привыкая к мысли о том, что переспал не с Сейнфредой, а с какой-то другой женщиной. Похоже, эта мысль его нисколько не тревожила.
– Я ее сестра, – отрезала Гуннора.
Она надеялась, что хоть теперь Ричард поймет, что зашел слишком далеко, ухлестывая за замужней женщиной.
Но герцог не выказывал никаких угрызений совести.
– Что ж, ты тоже очень красива… Другой красотой, и все же…
Гунноре захотелось пнуть его. Да и саму себя тоже – за то, что ее телу было так хорошо.
– Это для тебя самое главное, да? – напустилась она на Ричарда. – Чтобы женщины были красивы, молоды и уступчивы! А пришли ли они к тебе по доброй воле, значения не имеет.
– Ты пришла по доброй воле.
Она знала, что лучше промолчать, но не сумела удержать себя в руках.
– Я поступила так только для того, чтобы защитить честь сестры! – крикнула она.
Похоже, Ричард был потрясен до глубины души, но это не смягчило сердце Гунноры, ведь всему виной стали его глупость, его легкомыслие!
– Мне не показалось, что я взял тебя силой, – пробормотал он.
– Да, на моем теле нет синяков и царапин, у меня ничего не болит. Но унижение – сестра насилия. – Ее глаза блеснули.
Ричард ловко вскочил на ноги, мановением руки отгоняя сомнения.
– Ты молода, ты живешь в лесу… Другие женщины… нет, все женщины в такой ситуации бросились бы мне в ноги и умоляли бы меня забрать их в Руан.
Эта комната стала им слишком тесна. Гуннора знала, что скоро не выдержит, спасется бегством. Ей хотелось сказать ему что-то, что оскорбит его, унизит, причинит боль – боль, которая останется в его памяти дольше, чем страсть этой ночи. Но ничего такого не приходило ей в голову.
И вновь на лице Ричарда отразилось изумление. И кое-что еще – восхищение. Но Гуннора не успела разобрать, правильно ли она поняла его чувства. Девушка выбежала во двор. Ричард за ней не последовал.
Сегодня лес не показался ей союзником. Пение птиц звучало смехом, шелест листьев – укором, хруст корешков под ее ногами – упреком.
"Ты отдалась мужчине, которого ненавидишь".
Несчетное количество рун ей придется вырезать, чтобы стереть воспоминания о его прикосновениях, несчетное количество жертв принести, чтобы забыть, как она отдала ему свою невинность.
Гуннора бежала, куда глаза глядят. От дома Замо она легко нашла бы тропинку к своей хижине, но сейчас ей нельзя было вернуться туда. Она покидала свое прибежище жрицей, колдуньей, мастерицей рун, а теперь оказалась опороченной бабой, чьи мысли посвящены не богам, а мужчине.
Но вдруг Ричард вернется к Замо, призовет Сейнфреду к ответу, вдруг потребует, чтобы она отдала ему обещанное?
Теперь Гунноре стало совсем стыдно – не только за то, что она возлегла с герцогом, но и за то, что сбежала слишком рано. Она поспешно направилась обратно, к дому Замо. Увидеть сейчас Ричарда было бы невыносимо, но необходимо. Только когда он уедет, она сможет вздохнуть спокойно.
Однако, еще не дойдя до хижины, Гуннора услышала смех – не хохот враждебного ей леса, а звонкий смех ребенка. Смеялась Вивея, и это примирило Гуннору со всем случившимся. Она возлегла с Ричардом и ради малышек, и стоит ей обнять своих сестренок, как она позабудет о его прикосновениях, он утратит власть над ней. Девушка побежала вперед и выглянула на полянку.
Вивея была не одна. Она держала за руку Дювелину, помогавшую ей собирать хворост, а перед ними присел на корточки мужчина, расхваливавший ее брошь. Брошь Ричарда. На лице Вивеи читалась гордость, Дювелина же смотрела на незнакомца с опаской, но и ей он не казался врагом.
Это был тот самый христианин.
– Итак, – сказал он, – я ищу женщину с длинными черными волосами. Вы знаете, где она живет?
Гуннора спряталась за деревьями, зажимая рот ладонью. Нельзя было выдать себя. Нельзя было отчаиваться.
"Усмири свои чувства, думай!"
И если вчера, в объятиях Ричарда, ей это не удалось, теперь думалось уже легче. Христианин все еще искал ее, но он не знал, что Вивея и Дювелина – ее сестры. Он не убьет девочек, по крайней мере Гуннора на это надеялась, и потому сдержала свой порыв, как ей ни хотелось выбежать на поляну и крикнуть ему: "Пощади их, возьми меня!"
Конечно, Вивея и Дювелина все еще были в опасности, да и она сама тоже. Как они ответят на его вопрос? И что ей делать? Стоять здесь и ждать? Побежать за подмогой? Но кого она могла позвать на помощь? Замо? Их объединяло стремление защитить Сейнфреду, но у Замо не было оружия, способного что-либо противопоставить мечу этого христианина. У Ричарда был меч, но он не станет убивать человека просто потому, что Гуннора просит его об этом. Может быть, этот христианин даже был его приспешником! Нет, ему нельзя открыться! И все же Ричард мог ее защитить.
Вивея и Дювелина молчали, но христианин не унимался, он подробно описал им Гуннору.
– Она высокая, сильная, у нее голубые глаза…
– Да, я знаю эту женщину, – вдруг пробормотала Вивея.
У Гунноры сперло дыхание. "Ничего не говори, ничего не говори, ничего не говори…"
Но Вивея поступила правильно.
– Она живет в лесу.
– Да, сегодня я был в ее хижине.
У Гунноры внутри все сжалось. Она думала, что сама осквернит это жилище, войдя в него с влажным лоном. Теперь она знала, что никогда не сможет провести ночь в доме, где побывал убийца ее родителей.
– Тогда, наверное, она пошла к крестьянкам, которые живут на краю деревни, у самого леса, – сказала Вивея. – Идите во-он туда, тогда вы скоро ее догоните!
"Умница, умница!" Вивея показывала на тропинку, по которой Гуннора еще никогда не ходила. Девочка заискивающе улыбалась, делая вид, что очень рада помочь незнакомцу, и он поверил ее улыбке. Кивнув, христианин запрыгнул в седло.
Гуннора застыла в тени деревьев. Можно было передохнуть, но не более того. Когда христианин не найдет ее в деревне, он вернется. И тогда Вивея уже не сможет солгать ему, а он не станет так приветливо улыбаться. Если Сейнфреда попадет к нему в руки… Если Гильда почует возможность отомстить безбожной язычнице…
Гунноре захотелось побежать к сестрам, обнять Дювелину, поблагодарить Вивею. Но нельзя было терять время. Она помчалась через лес, забыв о его насмешках. Чего стоит ее гордыня по сравнению с жизнью сестер!
– Герцог Ричард!
Когда она добежала до домика Замо, Ричард еще был там. Он говорил с каким-то мужчиной, тоже рыцарем, судя по его мечу и роскошному скакуну. Мужчина был очень похож на Ричарда внешне, наверное, их связывали узы родства. Дружбы – уж точно. Похоже, он приехал забрать Ричарда. Герцог как раз садился в седло, когда Гуннора бросилась к его коню.
– Герцог Ричард!
– Ты выглядишь так, словно за тобой гнался сам Сатана, девочка, – добродушно отметил Ричард.
Гуннора не была уверена в том, кто такой этот Сатана. Если она правильно помнила, Сатана был злым божеством у христиан, подлым и коварным, как ледяные великаны из северных сказаний. Как бы то ни было, зря Ричард назвал ее девочкой. Она уже не девочка, а женщина. Но, возможно, стоило притвориться девчонкой, наивной и легкомысленной.
Облизнув губы, Гуннора повалилась на колени.
– Герцог Ричард, молю тебя, прости меня… Не знаю, что на меня нашло. Я не хотела обидеть тебя, не хотела, чтобы ты подумал, будто эта ночь ничего для меня не значит. Она важна для меня, просто гордость не позволяла мне понять это. Но гордость слабее зова сердца. Ах, как хотела бы я вновь почувствовать твои объятия! Как хотела бы отправиться с тобой в Руан!
"Слишком много, я говорю слишком много, – думала она, – мои слова смехотворны, он заметит ложь, он не примет их всерьез".
И действительно, ответом ей стал тихий смех. Гуннора подняла голову, уже собираясь сменить тактику, но увидела, что смеется другой рыцарь, а не Ричард. Герцог оставался серьезным, и на его лице читалось… восхищение.
– Как тебе удается так быстро завоевывать сердца женщин? – воскликнул спутник Ричарда. – И как тебе удалось найти в этой пустоши такую красавицу?
У Гунноры сердце выскакивало из груди. Ричард, похоже, был польщен – и не только ее словами, но и удивлением его спутника. Так рыбак радуется своему улову вдвое, если им можно похвастаться.
Гуннора подошла поближе.
– Возьми меня в Руан, прошу тебя! Здесь, в лесу, деревья закрывают небо, и в их тени моя красота увянет.
– Что было бы печально, – поддакнул рыцарь.
Ричард молчал. Гуннора ждала его слов, как смертного приговора.
– И правда, – сказал герцог.
Он подал ей руку, не думая, что ей нужно собрать вещи. Наверное, он решил, что она владеет столь немногим, что и забирать это с собой не стоит. Не дал он ей и времени попрощаться с сестрами, все объяснить Сейнфреде. Ричард не понимал, что до встречи с ним у Гунноры была своя жизнь, и теперь ей нелегко осознать, как ей удалось так быстро превратиться из простой переселенки в любовницу герцога.
Она схватилась за его руку, и Ричард усадил ее в седло. Они поскакали прочь, и Гуннора не успела даже оглянуться. Видела ли Сейнфреда, что случилось?
– Ты дрожишь, – заметил Ричард.
Его голос сочился самодовольством, но была в нем и приветливость.
Гунноре едва удавалось сохранять самообладание.
– Мои младшие сестры… Они живут здесь… Я должна заботиться о них…
– Ничего, ты можешь взять их с собой в Руан. Там достаточно места. Позже я пошлю за ними своих людей.
Гуннора закрыла глаза.
Ничего…
Ему все казалось таким легким. Он привык завоевывать женщин, иначе с подозрением воспринял бы то, что она так легко передумала. Гуннора была благодарна ему, ведь теперь она могла спасти жизнь и себе, и своим сестрам, но если в Ричарде и теплилось какое-то уважение к ней, то отныне оно наверняка угасло.
Альруна беспокойно расхаживала по двору. Прошло уже два дня с тех пор, как Ричард заблудился в лесу, и за эти два дня она глаз не сомкнула от тревоги. Она была не в состоянии спать и есть… Теперь страх сменился усталостью.
"Я так больше не могу, я так больше не хочу, почему мне приходится все время бояться за него, в то время как он никогда не тревожится обо мне? Почему мне постоянно приходится идти на сделку с Богом: "Верни мне его, я откажусь от его любви, пусть он не любит меня, пусть просто останется жив", – за что мне это?" Альруна не сомневалась, что Бог согласится на такую сделку, но ее удивляло, зачем Всемогущему ее страдания. Почему он готов принять ее несчастья? Ее слезы ведь не из золота, а из разбитого сердца не сделаешь роскошный сосуд, украшенный драгоценными камнями.
Когда к ней подошел Арфаст, Альруна не сумела скрыть свое отчаяние.
– Сколько людей ищут его? – воскликнула она.
– Две дюжины.
– Но почему они не могут найти его? Что, если враг…
– Герцог силен, он сможет за себя постоять, – утешил ее юноша. – Я не волнуюсь за него. Я волнуюсь за тебя.
Альруна взглянула на него и увидела в его глазах ту же усталость, те же мучения. Все его мысли в последние часы были о ней, как ее мысли – о Ричарде.
– Со мной все в порядке, – упрямо ответила Альруна.
Его глаза были ясными, как горный ручей. Они выдавали его чувства, но способны были узреть и ее. Арфаст был человеком открытым и беспечным, но не глупым.
– С тобой не все в порядке, – тихо сказал он. – И не будет в порядке, пока ты любишь его.
Альруна могла бы поклясться, что весь Руан знает о ее чувствах, но одно дело – видеть сострадание на лицах знакомых, и совсем другое – услышать такое самой.
– Он не ответит на твою любовь, – все так же тихо, но решительно сказал Арфаст.
И Альруне стало горько.
– Я знаю. Он не может любить.
В ее голосе слышался триумф, как будто легче отказаться от чего-то, если никто не может этого получить.
Но Арфаст, казалось, понимал, что эти слова могут унять лишь ее уязвленную гордость, но не разбитое сердце.
Он вздохнул.
– Ричард не видит тебя, ты не видишь меня, я же вижу вас обоих, но не в силах вам помочь.
В его голосе слышалась печаль, и Альруна даже предположить не могла, что и на столь светлое сердце может опуститься тьма. Ей вдруг вспомнилось, что в то утро, когда Арфаст вбежал в часовню, залитый кровью, она даже не спросила его, тяжело ли он ранен. Тогда ее интересовало только то, выжил ли Ричард. Она не задумалась, как скоро заживут его раны, какие останутся шрамы и болят ли иногда его сломанные кости. Альруна почувствовала свою вину перед ним, но признавать этого не хотела.
– Не говори, что любишь меня, – строго сказала она. – Если любишь, то нет у тебя права отговаривать меня от любви к Ричарду, ведь тогда и твоя любовь лишена смысла.
– Но если бы я не любил тебя и тогда мог бы винить тебя в глупости, ты прислушалась бы ко мне?
Альруне подумалось, что он принес такую же жертву, как она в ту долгую ночь, – он готов был отказаться от своего счастья, если она обретет свое. В глубине души Альруна понимала, что Бог не смилостивится над нею, если она не отнесется к любви Арфаста с уважением, и все же было так сладостно растоптать его сердце, причинить боль другому, чтобы не чувствовать ее самой.
– Я никогда не прислушаюсь к тебе, – холодно сказала она. – Для этого ты недостаточно важен.
Он вздрогнул, но сдержался.
– Нас, мужчин, с детства учат скрывать свою боль. Но учат также и тому, как защитить свою честь, если ее пытаются растоптать.
В его голубых глазах Альруна видела и обиду, и надежду; она понимала, что он предан ей так же, как она предана Ричарду, печется о ней с той же страстью, как и она о Ричарде. Да, над Ричардом у нее не было власти – зато была власть над Арфастом, и Альруна наслаждалась этим.
– С чего ты взял, что я снизойду до того, чтобы растоптать твою честь? – рассмеялась она. – Ты не стоишь таких усилий. Проще плюнуть на нее.
Его черты исказились от боли, словно она уколола его раскаленной иглой. Но Альруна не успела насладиться его болью, слишком дорогую цену пришлось ей заплатить за эту усладу, за чувство, что страдает кто-то другой, а не она. Арфаст, поджав губы, отвернулся и вышел вон.
В душе Альруны сражались сожаления и упрямство.
"Почему я так холодна с ним?"
"Почему ему должно быть лучше, чем мне?"
Ей хотелось побежать за ним, смягчить жестокие слова, но девушка осталась на месте и сбросила оцепенение только тогда, когда стражник у врат огласил прибытие Ричарда и Рауля д’Иври. И не только.
Альруна сразу ее увидела. Немногие воины при дворе герцога были выше ее. Как для женщины, ее рост казался необычайно высоким. К тому же она была грязна. Волосы, доходившие девушке до бедер, были не гладкими и блестящими, а спутанными, всклокоченными, руки – красными и мозолистыми, а лохмотья, покрывавшие ее тело, походили на одежды нищих. Но стоило взглянуть в ее пронзительные синие глаза, и ты забывал и о грязи, и о космах, и о тряпье. То были глаза королевы, гордой и насмешливой.
Альруне хотелось броситься к Ричарду, но она наткнулась на взгляд незнакомки, опасливый и недоверчивый, точно это Альруна должна была оправдываться, что тут делает, а не наоборот. И то, что эта незнакомка сидела на коне Ричарда, удержало Альруну. Герцог подал ей руку! Он довольно улыбался. Она – нет. Она казалась серьезной и строгой, не было в ней ничего милого и жизнерадостного. Она была так непохожа на его многочисленных наложниц, которые только и знали, что хихикать да краснеть! И все же Альруна сразу поняла, что и эта женщина уже возлегла с Ричардом. А значит, ее лицо будет являться к ней в снах, врежется ей в память, распалит ее ярость.
"Его влечет не только к глупеньким ветреным красоткам, – подумалось Альруне. – Но и к таким женщинам, сильным и умным. Не только розы прельщают его, но и шипы, если оно того стоит".
– Кто это? – тихо выдохнула она.
Удивительно, что ее вообще кто-то услышал. Досадно, что услышала ее сама незнакомка. Должно быть, черноволосая красавица почуяла ее ненависть и зависть.
– Гуннора. Меня зовут Гуннора.
Она говорила с сильным датским акцентом, и голос ее был столь резким, что им можно было ранить, как клинком. Датчанка смотрела на Альруну с презрением, и девушка не знала, что может ей противопоставить. Разум нашептывал ей: "Не связывайся с ней!"
– Кто она и что ей тут нужно? – спросила Альруна у Рауля.
Как и всегда, Рауль был в восторге от любовных похождений брата, ведь его жена Эрментруда никогда бы такого не позволила.
– Не знаю, – прыснул он. – По-моему, она золовка какого-то лесника, может, крестьянка.
Альруна втянула воздух сквозь стиснутые зубы.
– С каких это пор Ричарду хочется валяться в грязи, когда он может возлежать на роскошном меховом покрывале?
Девушку охватила та же ярость, что повелевала ею в тот момент, когда она оскорбила Арфаста. Вот и теперь она оказалась направлена не на того человека. Рауль только засмеялся, Ричард ее вообще не услышал, но от Гунноры ни слова не укрылось. Впрочем, непохоже было, чтобы женщина обиделась. Она задумчиво посмотрела на Альруну.
– Считаешь меня грязной – так дай мне воды помыться. Тебе кажутся лохмотьями мои наряды – поделись со мной своими. У меня ничего другого нет.