Воздушный шар летал, крохотный дракон шевелил крыльями, изрыгая пар, маленькая пушка стреляла, собачка лаяла. Джованни горько подумал: "Она даже не меня не смотрит. Смеется, хлопает в ладоши, но не смотрит".
Евнух коснулся его плеча и медленно, громко, как глухому, шевеля губами, сказал: "Спасибо".
- Лу-и сяотлао, рад услужить, - ответил Джованни и замер - Мэйгуй, удерживая на поводке собачку, поднявшись, взглянула на него поверх голов застывших в глубоком поклоне евнухов.
Она чуть качнула ресницами. Повернувшись, резко проговорив что-то по-китайски, девушка пошла в сторону видневшегося на лужайке мраморного лабиринта.
Джованни огляделся - евнухи, собрав подушки, свернув балдахин, поднимались на террасу европейского дворца.
В лабиринте было тихо, и пахло розами. Джованни поднял голову - стены были выше человеческого роста. Он, прислушавшись, услышал какой-то шорох. Зашуршал шелк, Мэйгуй высунулась из-за какого-то угла. Она, лукаво, улыбнулась: "Я знаю, вы говорите по-французски. Я тоже".
- Как? - едва успел удивиться Джованни, но девушка, пробормотав: "Потом, все потом!" - потянулась к нему. "Господи, - еще успел подумать он, - что же я делаю?". Ее губы были совсем рядом. Мэйгуй, закинув ему руки на шею, прижавшись всем тонким, теплым телом к нему, серьезно сказала: "Я тебя поцелую. Я еще тогда хотела, когда увидела тележку. Поцелую много раз".
- Я тебя люблю, - шепнул Джованни, нежась в ее объятьях, чувствуя губами ее сладость - бесконечную, словно сон, словно забытье.
Мэйгуй сорвала розу, что росла рядом с ними. Проведя лепестками по щеке Джованни, она велела: "Наклонись".
Он послушался и ощутил ее горячий шепот: "Сегодня вечером, как взойдет луна, будь у ворот. Тебя проведут".
- Прямо здесь, - вдруг сказал он, прижимая девушку к стене. "Я не хочу ждать".
Мэйгуй подвигалась под его руками, - Джованни сдержал стон, и помотала головой: "Опасно. Ночью я стану твоей - навсегда. Люблю".
Она убежала. Джованни, слыша откуда-то издалека лай собаки - изнеможенно опустился вниз, так и держа в руках розу - распустившуюся, белую, с едва заметным румянцем на скромных лепестках.
Незаметная калитка в стене, что окружала сады, отворилась. Смуглая девушка, в простом, темном халате, со строгим пучком волос - приложила палец к губам.
- Я сказал, что буду ночевать здесь, - вспомнил Джованни, быстро идя вслед за ней по безлюдным дорожкам. Софоры над головой шелестели листьями - дул холодный ветер с севера. "Сказал, что в одном из фонтанов неисправность - надо починить до приезда его величества. Бежать, вот что. Забирать Мэйгуй и бежать. В Кантон, там можно сесть на корабль до Европы. Вот только деньги…, - он тихо вздохнул, - ничего, придумаю что-нибудь".
В маленьком павильоне, что стоял на берегу озера, пахло розами. Служанка прошептала что-то по-китайски, исчезнув за шелковыми занавесями. Джованни посмотрел на лунную дорожку, протянувшуюся по воде - колеблющуюся под ветром, серебристую. Он почувствовал прикосновение мягкой руки.
Мэйгуй стояла совсем рядом - маленькая, не доходившая головой ему и до плеча, легко, незаметно дышащая. "Вот и все, - услышал он ее шепот. "Ты здесь, ты рядом".
- Да, - сказал он, опускаясь на колени, привлекая ее к себе. "И никуда не уйду, любовь моя". Под шелком халата она была горячей и сладкой. Джованни, ощутив ее ласковые пальцы, что гладили его волосы, - вдруг улыбнулся.
- Я все знаю, - подумал он. "Зачем я боялся? Такое не забывают, никогда".
- Иди ко мне, - он потянул ее на подушки, и склонился над ее телом, вдыхая аромат цветов: "Ты вся - будто роза. А теперь, - он медленно повел губами вниз, от стройной шеи к маленькой груди, к мягкому животу, - теперь я сделаю так, что роза - распустится".
- Я уже…, - Мэйгуй приподнялась на локте и увидела в полутьме его играющие смехом, большие глаза. - Тише, - сказал Джованни, приложив палец к ее губам, - я здесь для того, чтобы ты узнала, что бывает иначе.
Она еще успела подумать: "Инь и Ян. Так учили даосы, в старые времена. Вот так и должно быть. Я ведь читала их трактаты, и думала - это сказки. Не бывает такого, чтобы мужчина и женщина поняли друг друга. Долг женщины - подчиняться, тому, кто ей повелевает, вот и все". Мэйгуй откинула голову на подушки. Потянув его к себе, задыхаясь, она шепнула: "Я тоже…".
- Потом, - он вернулся обратно. "Все потом, любовь моя. Я еще не утолил жажду".
Она чувствовала под пальцами шрамы на его плечах: "Я потом поцелую, каждый, много раз. Я не хочу, не хочу думать о том, что будет дальше". Джованни оторвался от нее и смешливо сказал: "Я бы усадил тебя наверх, и продолжал бы до утра, но у меня еще спина болит, поэтому… - Мэйгуй нежно, глубоко поцеловала его, и велела: "Ложись на бок. Теперь я".
- Все это уже было, - Джованни закрыл глаза и погладил ее мягкие, распущенные волосы. "Господи, я совсем не помню ее. Помню, что она была жаркой и близкой, совсем близкой. И ласковой. Только я не помню, - что с ней случилось? Кто она была?"
Девушка лежала на спине, раскинув руки, мотая головой, шепча что-то неразборчивое, быстрое.
- Было, - подумал Джованни, целуя белую щиколотку, что лежала у него на плече, слыша ее сдавленный крик, переворачивая ее на бок, зарываясь лицом в волосы. "Да! - Мэйгуй выгнулась, и он, прижимая ее к себе, наполняя собой, - вспомнил все.
Она лежала, медленно, нежно касаясь губами его шрамов, и слушала тихий голос мужчины. "Я и не знала, что такое бывает, - Мэйгуй нашла его руку и поцеловала ее. "А что ты помнишь?"
- Помню, как меня зовут, помню математику, инженерное дело, языки, а теперь… - Джованни помедлил. "Вспомнил, что у меня была жена. Она умерла, - он увидел белый, мраморный крест и прищурился - могила терялась в белесом тумане. "Только я не помню, как ее звали, и где это было. Но я ее очень любил, очень. Она умерла у меня на руках. И что-то еще…, - он опять услышал детский плач: "Нет, нет, не верю, не может быть такого!"
Мэйгуй положила его голову себе на плечо. Гладя мягкие, отрастающие, вьющиеся волосы, она прошептала: "Не надо, не надо, милый. Я здесь, я рядом".
Он вспомнил деревянный крест над могилой, тело белокурого мальчика - с разнесенной пулей головой, мертвые, синеватые лица детей, и рыженький затылок девочки - совсем младенца. На холщовых пеленках расплылось кровавое пятно.
- У меня была дочь, - Джованни все смотрел в шелковые панели на потолке. "Я вспомнил. Ее убили".
Мэйгуй обняла его, - вся, всем телом, и тихо проговорила: "Поспи. У нас еще много времени. Поспи, пожалуйста, милый. Я просто полежу рядом".
Он приподнялся на локте, и, целуя ее, ответил: "Нет, пока я жив - ты не будешь просто лежать рядом".
- Сладкая, какая она сладкая, - он посадил ее себе на колени, и сказал, чувствуя влажное, нежное тепло ее тела: "Я люблю тебя, Мэйгуй".
- Тоже, - сказала она, сквозь зубы, осторожно обнимая его, поднимая голову, утонув в его поцелуе. "Я тоже, милый".
В углу комнаты было слышно сопение собаки. Мэйгуй, положив голову ему на плечо, позевывая, улыбнулась: "Французскому языку, меня научил отец. Тот священник, с которым ты был здесь, в первый раз, я его видела, еще маленькой девочкой. Они с отцом были друзья".
- Ли Фэньюй, - удивленно проговорил Джованни. "Я читал книгу твоего отца, в переводе. "Веселое путешествие монаха и наложницы". Очень, очень смешная".
- Ее сожгли, - после долго молчания сказала Мэйгуй. "Два года назад. Ее, и все другие книги папы. Те, что император посчитал ересью. Папа сам их жег, там, - она махнула рукой, - в Запретном Дворце. А потом отравился".
- Не надо, - Джованни обнял ее: "Я здесь, любовь моя, я теперь всегда - буду здесь". Он поднял голову и внезапно улыбнулся: "Смотри, кто к нам пришел".
Наньсин забрался на ложе, и, пыхтя, полез устраиваться между ними. "Нет, милый, - ласково сказала Мэйгуй, - ты вот, тут полежи, в ногах".
Джованни взял собаку и застыл: "Я это уже когда-то делал, - медленно сказал он. "Только у нас был кот. Он тоже - все норовил между нами забраться. Я все вспомню, Мэйгуй".
- Вспомнишь, конечно, - в лунном свете ее плечо отливало жемчугом. Джованни, устроив ее у себя в руках, попросил: "Ты тоже - поспи, я буду тебя целовать, а ты - отдыхай".
- Послушай, - Мэйгуй повернулась и посмотрела прямо на него. Черные ресницы дрогнули: "Мне нужна твоя помощь, любимый. Я должна убить императора".
Озеро было серым, предрассветным. Джованни, накрыл ее плечи шелковым одеялом: "Хорошо. Я все сделаю. Но это опасно, для тебя".
В сумраке он увидел темные тени усталости под ее глазами. Поцеловав их, Джованни добавил: "А что потом?"
- Он не назначил наследника, - Мэйгуй помолчала. Сев, прижавшись к нему, она обхватила свои девичьи, острые колени руками. "Начнется неразбериха, драка за власть, и мы сразу же ударим, - тут, в Пекине, на юге - братья отрежут каналы и в столицу не смогут доставлять продовольствие, на севере - везде.
- А потом, - девушка мечтательно посмотрела куда-то вдаль, - мы сможем жить в другой стране. Есть предание, - она быстро поднялась, шелк упал на ложе и Джованни на мгновение закрыл глаза: "Господи, какая она красавица".
Мэйгуй вернулась к нему с простой, деревянной шкатулкой в руках: "Смотри. Мои родители были христиане, это, - девушка нажала на выступ в медном замке, - крест моей матери. Вернее, ее предка. Он пришел с севера, из-за Хингкая, это большое озеро. Его все звали "князем". Отец рассказывал, что князь вырос в деревне, где все - и христиане, и буддисты, жили в мире. А потом явились люди с запада, и сожгли ее. Наверное, это легенда".
- Я там был, - Джованни осторожно коснулся креста. "Я помню. Она стояла на берегу залива. Только не помню - с кем. "Беловодье, - вспомнил он странное слово и твердо проговорил: "Не легенда".
- Иди сюда, - Мэйгуй потянулась и надела крест на его шею. "Пусть будет с тобой, милый. А это, - она махнула рукой в сторону озера, - не опасно. Я исчезну, вот и все. Искать меня не начнут, им будет не до этого".
- И что ты будешь делать? - он все смотрел на утомленное, милое лицо. Мэйгуй собрала волосы в узел и положила голову ему на колени: "Бороться дальше, что же еще? С братьями и сестрами, плечом к плечу".
- Нет, - он провел губами по белой, с выступающими косточками шее. "Ты уедешь со мной, любовь моя. Далеко-далеко. Ты ведь…, - он не закончил. Мэйгуй, услышав его шепот, холодно проговорила: "Я выпью травы, это просто".
- Нет, - Джованни поцеловал теплые волосы на виске. "Это же дитя, не надо. Мы будем вместе, и у нас будет ребенок. Дети, - улыбнулся он. "Не надо, счастье мое. Только будь со мной".
- Как хорошо, - подумала девушка, оказавшись в его объятьях. "Как спокойно. Мы сделаем с ним все, что надо, а потом - уедем. И никогда больше сюда не вернемся. Свой долг я выполню, а остальное…, - она почувствовала его большую, ласковую ладонь у себя на животе. Приникнув к нему всем телом, девушка закрыла глаза: "Я не хочу больше смертей, - сказала она себе. "Хочу жить. И он тоже, если он есть, - Мэйгуй положила свою руку поверх его, - пусть живет. Маленький".
- И получится у нас, - тихо сказал Джованни, ведя ее руку вниз: "Веселое путешествие наложницы и монаха".
Мэйгуй открыла один большой, черный глаз и откинула одеяло. "Ты не монах, - задумчиво сказала девушка. "Нет, далеко не монах".
- И никогда им не буду, - рассмеялся Джованни, взяв ее лицо в руки, целуя чуть опухшие губы, нежные, сонные веки. "Сейчас убедишься".
Потом она встала на колени, и помогла ему одеться: "Тебя найдут, очень скоро. В Запретном Городе отопление проложено под полами, тебе принесут схему. Я отмечу на ней, в каких залах он будет, и в какое время - я уже выучила его привычки, - Мэйгуй чуть дернула губами. Джованни зло подумал: "Забрать бы ее прямо сейчас. Нет, нельзя, святые отцы могут пострадать, они мне ничего плохого не сделали".
Он наклонился и поцеловал ее в лоб: "Держи. Я, правда, не помню, что это, - Джованни посмотрел на булавку: "Но, раз я ее носил с собой все это время - значит, что-то важное. Пусть будет у тебя".
- Твои инструменты, - Мэйгуй улыбнулась. Приняв от него шкатулку, она спрятала булавку в тайник. "Я тебя люблю, милый. Иди, - она посмотрела за окно, - уже солнце встает. Тебя проведут".
Он почувствовал, как девушка прижалась к нему жарким, стройным телом. Джованни, провел ладонью по ее щеке: "Люблю тебя".
Мэйгуй заснула сразу, мгновенно, уткнувшись лицом в шелковую подушку, придвинув к себе шкатулку. Наньсин покрутился у нее под боком, лизнув руку девушки, и тоже засопел, свернувшись в клубочек.
Джованни обернулся на захлопнувшуюся калитку. Перейдя дорогу, скрывшись в роще софор, он нашел свою лошадь. Мужчина поднял голову - на востоке вставало огненное, алое солнце. Какая-то птица вспорхнула с ветки, с листьев упали капли росы. Он, наклонившись, окунув руки во влажную траву, провел ими по лицу. "Господи, - подумал Джованни, - у меня была семья. Давно, я и не помню - когда. А теперь, - он оглянулся в сторону Летнего Дворца, - ты мне дал полюбить еще раз. Спасибо, спасибо тебе".
Он потянулся, чувствуя сладкую усталость. Улыбнувшись, Джованни шепнул: "Потерпи совсем немного, счастье мое. Все будет хорошо".
Отец Амио посмотрел на священников, что сидели вокруг стола в библиотеке и погладил бороду: "Император доволен, что у нас появился инженер".
- Как появится, так и может исчезнуть, - буркнул глава миссии, принимая от отца Лорана чашку с чаем. "Его тут ничего не держит, как вы сами понимаете".
- Он, в общем, - примирительно заметил отец Франческо, - и сам не знает - откуда он родом, и где его семья, если она и была когда-то. Куда ему идти?
Отец Амио отпил чая. Иезуит задумчиво заметил, обведя рукой книги на полках: "Такому инженеру, как он - будут рады при любом европейском дворе. Или в Новом Свете, или в Индии. Достаточно ему добраться до Кантона…, - священник пожал плечами и не закончил.
Отец Лоран вздохнул и робко проговорил: "Мы ведь не можем его насильно удерживать".
В библиотеке повисло молчание. Глава миссии, наконец, сказал: "Пока он никуда и не собирается - он строит большую модель этой тележки, каждый день ходит во дворец - работает там с местными инженерами…Отец Амио, что там слышно о наследнике - император пока не выбрал себе преемника?"
- Каждый день ходит во дворец…, - повторил иезуит и улыбнулся: "Его величество на днях возвращается в Запретный Город. Сами понимаете, для чего".
Отец Франческо непонимающе взглянул на священников. Те рассмеялись. "Вы еще не знаете здешних обычаев, - объяснил ему отец Лоран, - все важные объявления принято делать здесь, в столице. Отец Амио, неужели? - он взглянул на старика.
- Как раз месяц прошел, - развел руками тот, - думаю, со дня на день страна услышит радостные новости. Должен сказать, - он налил себе еще чая, - я еще не видел его величество таким счастливым. Думаю, нас ожидает удачный год. Отец Лоран, вас, наверняка, потом позовут во дворец. Вы же знаете, император, - отец Амио вдохнул запах жасмина, - прислушивается к мнению наших врачей.
- И очень хорошо, - заключил отец Франческо. "Вообще, господа, нам надо помнить - все испытания, через которые сейчас проходит орден, - это просто горнило, которое посылает Господь, чтобы проверить нашу стойкость. Я, как посланник его Святейшества, буду рад уверить его в том, что здесь, в Китае - орден крепок, как никогда".
- К вящей славе Господней - эхом пронеслось по комнате. В открытое окно виднелся закат, что играл над Запретным Городом. Отец Франческо откинулсяна спинку большого кресла: "Да, все это - преходящее. У нас есть здешний император, есть императрица Екатерина - отец Корвино очень вовремя стал, как бы это сказать, ее фаворитом. Все будет хорошо".
Джованни проснулся. Не открывая глаз, он пошарил рядом с собой пальцами. "Скоро, - сказал себе он, вздохнув, вспоминая свой сон. "Совсем скоро мы будем вместе".
Он поднялся. Умывшись, надев халат, Джованни порылся в кипе бумаг на столе. Чертежи лежали в самой середине, в запыленной папке, которая ничем не отличалась от других.
Джованни нашел их вечером, вернувшись из Летнего Дворца, все еще ощущая рядом сладкий, кружащий голову аромат розы.
Они могли только писать друг другу - каждый раз, когда он приходил во дворец, та смуглая девушка со строгой прической ухитрялась подстеречь его где-то и сунуть в руку клочок бумаги.
- Сожги, любовь моя, - увидел он строки в конце самой первой записки, и повиновался. Проследив глазами за легким дымком, он подумал: "Когда мы поженимся, мы никогда больше не будем расставаться, обещаю. Ни на мгновение".
Джованни свернул чертежи. Взяв свечу, ступая на цыпочках, он спустился вниз. Дверь передней была открыта. Он, вдохнув свежий ветер, вышел в сад.
Его уже ждали. Невысокий, худощавый человек в темном халате оторвался от ствола дерева. Приняв чертежи, китаец показал рукой за ограду.
Джованни увидел неясные очертания лодки на озере. "Правильно, - подумал он, наблюдая за тем, как незнакомец ловко справляется с замком на воротах миссии, - лучше чтобы я сам все сделал. Поджечь порох дело нехитрое, а вот возиться с трубами лучше мне".
Лодка заскользила по водной глади. Джованни, подняв воротник халата, посмотрел на ров, что окружал Запретный Город.
- Через стену не перебраться, нечего и думать, - вздохнул мужчина и вздрогнул - китаец указывал куда-то вниз, в темное пространство воды. Джованни перекрестился: "Ну, так тому и быть".
Они долго ползли по бесконечному, пахнущему сыростью пространству. Джованни, вспоминая схему, считал повороты. "В самом сердце дворца - понял он. "Правильно, Мэйгуй же говорила - тут бассейн, с подогретой водой. А вот и трубы, которые его питают".
Китаец, чиркнув кресалом, зажег свечу. Джованни поморщился - из углов раздавался писк крыс.
- Вот тут, - он посмотрел наверх, на каменные своды подвала, и показал китайцу на земляной пол, очертив пальцем круг. Тот кивнул. Джованни увидел скрытый, еле заметный огонь в непроницаемых, черных глазах. Джованни вспомнил свои расчеты. Он оказал китайцу раскрытые ладони - десять раз.
- Сто фунтов пороха, - Джованни осторожно прикоснулся к трубам. "Тут все закипит, сразу же. Сейчас полы не подогревают, лето на дворе. Мэйгуй мне написала, что не стоит рисковать - печи затушены, а разжигать их - слишком опасно. Ничего, мы и так справимся. Пусть потом ломают голову - почему это вдруг в бассейне вода закипела. Даже если будет взрыв - ничего страшного. Спишут на то, что трубы не выдержали напора. Все-таки, - он, на мгновение застыл, - за паром будущее. Он сможет двигать не то, что тележку - а огромные механизмы. Для перевозки людей, например".
Китаец потрогал его за плечо и коротко сказал: "Халкьен".
- Послезавтра, - понял Джованни. Похлопав рабочего по плечу, он улыбнулся.
Отец Амио еще раз осмотрел скромную каморку с распятием на стене, убранную постель, заваленный книгами и бумагами стол. Присев в кресло, погладив седую бороду, он вздохнул.