Но, как я уже сказал, - с вашим сыном все в порядке. Пуля прошла по касательной. Я сам зашивал рану. Он немного искупался в холодной воде, но, - Раш улыбнулся, - уже согрелся. До завтра, мистер Бенджамин-Вулф, - врач стал спускаться по лестнице. Дэвид, посмотрев ему в спину, сжав зубы, ответил: "До завтра".
Подойдя к спальне, Дэвид прислушался - нежный голос Тео читал Шекспира.
- Вот почему и волосы и взор
Возлюбленной моей чернее ночи, -
Как будто носят траурный убор
По тем, кто краской красоту порочит, - Дэвид вздохнул, и пробормотав:
- Но так идет им черная фата,
Что красотою стала чернота, - толкнул дверь опочивальни.
- Это о тебе он писал, - сказал Мэтью, что лежал на подушках, закрыв глаза. "О тебе, Тео, ты ведь у нас тоже - смуглая леди".
- Я не леди, мистер Мэтью, - ласково рассмеялась девушка и тут же покраснела: "Мистер Мэтью попросил почитать ему стихи, мистер Дэвид. Простите, пожалуйста…"
- Ничего, - Дэвид наклонился над кроватью. Поцеловав сына в лоб, перекрестив его, он погладил золотые, мягкие кудри: "Вроде уже не такой горячий".
- Я выйду по делам, ненадолго, - сказал плантатор. Не оборачиваясь, он достал из шкатулки, что стояла на каминной доске - пистолет. Положив его в карман сюртука, Дэвид осторожно, чтобы не потревожить больного, притворил дверь. Мэтью улыбнулся девушке: "Читай еще, ты всегда хорошо читала стихи. Помнишь, как ты была Аталией, ну, когда Энтони с нами учил Расина?"
- Помню, - Тео опустила глаза. "А еще я помню, как Энтони продали, - подумала она, - потому что Дэниел уехал в школу, а тебе отец привез белого учителя. И в первый же день этот мистер Тауэр выгнал меня из классной комнаты, сказав, что Господь запретил неграм читать и писать".
Она полистала томик сонетов и вздохнула: "Ваш любимый, мистер Мэтью".
Дэниел посмотрелся в зеркало, что держал перед ним друг и поморщился: "Теперь шрам будет".
Хаим усмехнулся, и похлопал его по плечу: "Небольшой, и он тебя совершенно не портит. А вообще скажи спасибо Мирьям, - если бы не она, ты бы так и плавал сейчас в гавани".
- Как она вообще оказалась на лодке? - Дэниел поднялся и, взял бутылку виски: "Это тебе можно, я знаю, Мирьям мне говорила".
- Ну как, - Хаим принял серебряный бокал, - ты же знаешь мою сестру, - если она себе что-то вбила в голову, ее не остановить.
Дэниел оглядел изящную, уютную комнату и, устало выпив, заметил: "Ну что, друг мой, как мне кажется - недолго нам осталось быть студентами".
Хаим нагнулся и, подбросив дров в камин, обвел рукой большие, обитые кожей кресла, покрытые меховыми полостями, ряды книг на дубовых полках, персидский ковер, что лежал на паркете: "Бросишь все это и пойдешь воевать с британцами?".
- Доучиться я смогу и потом, - Дэниел посмотрел на открытый том, что лежал на рабочем столе: "Даже странно. В январе экзамены, а я думаю совсем о других вещах".
Он вспомнил сильные, маленькие руки, что затаскивали его в лодку, и сердитый шепот: "Вот так, я тебя сейчас обниму, и согрею. Доплывем до берега, и быстро в твои комнаты - там мы тебя разотрем и зашьем рану".
- Нельзя, - сказал себе Дэниел. "Она ребенок, не твоей веры, - нельзя, вам с ней не по пути. Разве только, - он невольно улыбнулся, - еще повоюем вместе. Ее и точно - не остановишь".
- Стране будут нужны хорошие юристы, - внезапно заметил Хаим. "Надо будет писать конституцию, создавать законы, заключать мирные договора…"
- Сначала, - Дэниел выпил еще, - надо добиться независимости от британцев, а потом уже - все остальное. И хорошие врачи тоже, - он рассмеялся, - будут нужны. Переночуешь у меня?
- Да, - Хаим зевнул, - нет никакого желания тащиться обратно на Бикон-хилл. Мирьям уже, который сон видит, наверное. Поесть она мне принесла, так что завтра голодать не буду, - он вдруг наклонил голову: "Стучит кто-то. Неужели Раш решил тебя еще раз осмотреть - на сон грядущий, так сказать?"
Дэниел прошел в переднюю и Хаим услышал удивленный голос: "Папа!"
Высокий, крепкий мужчина по-хозяйски прошел в гостиную. Стряхнув снег с плаща, он грубо спросил: "А вы еще кто такой?"
- Хаим Горовиц, - сказал, поднимаясь, протягивая руку, юноша. "Я друг вашего сына, мистер Бенджамин-Вулф. Мы с ним вместе учимся".
Мужчина хмыкнул, увидев черную, бархатную кипу: "Еще один. Я смотрю, на севере вы так и кишите. Да и вообще - нет страны, которую бы вы не наводнили. Крысы, одно слово".
- Папа! - возмущенно сказал Дэниел, что стоял в дверях. "Как ты можешь!"
Дэвид, не говоря ни слова, повернулся к нему и ударил по щеке - со всей силы. Шов на ране разошелся. Хаим, увидев кровь, велел: "А ну прекратите! Ваш сын ранен, не смейте его трогать".
Дэниел вытер лицо рукавом рубашки, и замер - на него смотрело дуло пистолета. "Так, - сказал отец, дернув углом рта, - я вообще-то, должен бы был отвести тебя, подонка, к губернатору Хатчинсону. Вместе с твоим дружком, который тоже, наверняка, был сегодня в гавани…"
- Мистер Бенджамин-Вулф…, - попытался вмешаться Хаим.
- Заткнись, я, в отличие от британцев, - плантатор кивнул на кровоточащую щеку Дэниела, - стреляю без промаха. Так вот, - Дэвид невесело рассмеялся, - ты все же мой сын. А так, конечно - болтаться бы вам обоим на виселице. Собирайся, - он распахнул дубовую дверь шкапа и бросил к ногам Дэниела кожаную суму.
- Я не поеду в Виргинию, - юноша вскинул светловолосую голову. "Я же учусь…".
- Он учится, - задумчиво ответил Дэвид, разглядывая книги на столе. "Так вот - я прекращаю платить за твой Гарвард, лишаю тебя содержания, и вселю кого-то другого в эти комнаты, которые, если ты помнишь, я купил для тебя. Из завещания я тебя тоже вычеркну, завтра же. Всего хорошего, - он щелкнул курком пистолета. "Чтобы через пять минут и духу твоего тут не было".
- Это же ваш сын, - услышал Дэниел голос друга, и сквозь зубы попросил: "Хаим, подожди меня на улице, пожалуйста".
Он быстро собрал книги. Выдвинув ящик стола, достав кожаную папку с документами, Дэниел посмотрел отцу в глаза.
- Он на мать похож, - внезапно подумал Дэвид. "Может и повесится, как она. Хотя нет - он сильнее, это у него от меня. Спину-то как выпрямил".
- Я завтра пойду и поменяю фамилию, - холодно сказал Дэниел, накидывая плащ. "Вряд ли тебе захочется позорить себя сыном-патриотом, ты же у нас верный пес британцев, дорогой папа. Прощай".
Он вышел в морозную метель и обернулся: "Перчатки забыл. Да и черт с ними".
- Пойдем, - Хаим коснулся его плеча. Нагнувшись, собрав снег в горсть, юноша протянул его другу: "Приложи. Дома я тебе перешью, хотя, конечно, так как у Раша - не получится".
- Я всего на одну ночь, - Дэниел поморщился, и посмотрел на окровавленный снег. "Завтра найду себе какую-нибудь каморку, немного денег у меня есть".
- Адамс тебе устроит стипендию, - сказал Хаим, когда они уже взбирались по крутой улице на Бикон-Хилл. "Не то, чтобы нам долго оставалось учиться…"
Дэниел, взглянув на огоньки кораблей, что стояли в гавани, ответил: "Нет. Недолго".
Мирьям подышала себе на руки, и зажала в зубах кисточку: "Сейчас закончу". Дэниел раздвинул ширму и пробормотал: "Вот тут будет спальня, - он усмехнулся, - а тут кабинет, так сказать. Хорошо, что вход отдельный".
Он выглянул из маленького, под самой крышей окна - бревенчатый дом стоял прямо на набережной, зажатый между двумя тавернами.
- По вечерам тут будет шумно, - Дэниел оглядел чистый, сбитый из старых досок пол, книги, что лежали стопками на хлипком столе и два грубых табурета.
- Так, - сказала девушка. "Постельное белье я тебе все заштопала, ты ведь какие-то лохмотья купил - дырка на дырке".
- За мои деньги, - Дэниел рассмеялся, - и такое - дорого было. Надо, наверное, отучаться спать на простынях.
- Да, - девушка, распрямившись, одернула подол простого, коричневого платья, - как бы нам скоро не пришлось на земле ночевать, в палатках. Миссис Франклин учит меня обрабатывать раны, так, - Мирьям перекинула на грудь толстые, каштаново-рыжие косы, - на всякий случай.
Юноша повернулся и посмотрел на белую, нежную, приоткрытую скромным воротником шею. "Я тебе подарок принесла, - она чуть покраснела, и достала из кармана передника кусочек шелка. "Можно прибить за ширмой, никто не увидит".
Дэниел взглянул на гавань - снег прекратился, тучи разошлись, и вода блестела под лучами солнца - нездешним, сияющим, синим цветом.
- Как ее глаза, - подумал юноша.
Он взял из рук Мирьям красно-белый, полосатый флажок. Подняв его, любуясь, Дэниел ответил: "А я хочу, чтобы видели. Давай сюда молоток и гвозди".
Мирьям держала флаг, встав коленями на табурет: "Хаим хорошо ему зашил рану, не хуже Раша. Он станет отличным хирургом. Ну что ж, - она незаметно вздохнула, - хирурги будут нужны. А я попрошу доктора Абрахамса устроить меня в госпиталь тут, в Бостоне. Миссис Франклин сказала, что она - тоже пойдет работать с ранеными".
- Вот так, - сказал Дэниел, отступив на шаг. "Очень красиво".
Мирьям взглянула на флаг, что красовался над рассохшейся, в облезлой краске, каминной доской и улыбнулась: "Очень. А что у тебя с работой, кроме Адамса?"
Дэниел кивнул на стол: "Адамс мне устроил еще одну ставку клерка, бумаги переписываю, ну и это - он указал на табличку, - что-то ведь принесет, наверное. Не пропаду, в общем. Тем более, что стипендию мне одобрили, хоть и половинную. Пошли, - он подхватил молоток, - прибьем это у входа, тебе ведь уже на занятия надо".
- Погоди, - девушка порылась в своей холщовой сумке. "Я тебе перчатки связала, с обрезанными пальцами, чтобы удобней писать было. Ты ведь на дровах будешь экономить".
- Буду, - согласился Дэниел, натягивая перчатки. "Они очень теплые, спасибо тебе большое. Погоди, я тебе плащ подам".
Он чуть вздрогнул, коснувшись ее стройных плеч, вдохнув запах трав, и, распахнул дверь: "Давай мне руку, тут не самая надежная лестница".
На улице было почти тепло, гомонили чайки, в лужах растаявшего снега купались воробьи. "Скоро весна, - вдруг сказала Мирьям, придерживая деревянную табличку. Дэниел посмотрел на аккуратно выписанные, черные буквы: "Дэниел Вулф. Юридическая помощь", и весело ответил, зажав в зубах гвозди: "Да, скоро весна!"
Дэниел отложил перо. Потерев глаза, потянувшись за куском черного хлеба и ложкой, он стал жевать остывшие потроха, что стояли на краю стола в оловянной тарелке. "Это тебе не лобстер у губернатора, - усмехнулся он, и услышал на лестнице чьи-то тяжелые шаги.
Спрятав тарелку за ширмой, Дэниел быстро оправил сюртук и стянул перчатки.
- Я к мистеру Вулфу, - пожилой, заросший сивой бородой до глаз мужчина в холщовой куртке рыбака недоверчиво оглядел комнату.
- Прошу вас, - Дэниел поклонился и указал на табурет.
Мужчина опустился на него. Осмотрев юношу с ног до головы, он сплюнул на пол коричневую, табачную слюну: "Молод ты больно".
- Я учусь в Гарварде, - Дэниел сел напротив и взял перо. "Мистер…, - он склонил голову.
- Томас, - сказал рыбак. Маленькие, в морщинах глаза, остановились на флаге и он рассмеялся: "Из окна, значит, пока не вывешиваешь. Ну, ничего, придет и то время. Задаток у тебя, какой?"
- Никакого, - улыбнулся Дэниел. "Если я выиграю ваше дело - тогда и заплатите".
Мужчина погонял табак во рту: "Я там с одним поспорил, насчет лодки, что он чинить брался, да и не починил. Ну, врать не буду, руку на него поднял. Однако ж потом помирились, за одним столом в таверне сидели, а теперь жена его все пилит - мол, он тебе руку сломал, сети теперь тяжело таскать. А я руку ему не ломал, это он потом, после драки нашей, пьяным домой возвращался и на нее упал".
- Так, - сказал Дэниел, окуная перо в чернильницу, - давайте, мистер Томас, поподробнее, с именами, датами и свидетелями.
- Что за свидетели? - нахмурил лоб рыбак.
- С кем вы пили, - помог Дэниел.
- Их с десяток, было, - усмехнулся клиент: "Что задатка ты не берешь - это молодец, а лобстера я тебе все равно принесу, хоть поешь вволю, - он кивнул на тарелку, что стояла под ширмой.
Дэниел покраснел. Написав сверху листа: "26 декабря 1773 года", он велел: "Начнем".
Интерлюдия
Амстердам, декабрь 1773 года
Колокола Вестеркерк пробили пять вечера. Солнце уже садилось, освещая темную воду канала Принсенграхт. Невысокий, светловолосый мужчина, что остановился на мосту, разглядывая дом напротив, хмыкнул: "Свечи уже зажгли, ну конечно, зима ведь".
Он вскинул голову и посмотрел на чаек, кто кружились над черепичными крышами квартала. Сунув руку в карман темного, скромного редингота, он вытащил на свет половину булочки и улыбнулся: "В Дувре была еще теплой". Он раскрошил хлеб, и, опираясь на кованые перила, бросил его чайкам. Птицы стали толкаться у его ног. Мужчина, встряхнув аккуратно перевязанной черной лентой косичкой, строго сказал толстому голубю: "А ты не лезь, не лезь впереди всех".
Он поднял голову и, прищурившись, пробормотал: "Наконец". Птицы с шумом взлетели вверх. Мужчина, выйдя на набережную, рассмеялся: "Так и знал, что ты за едой ходил".
Легкий, изящный, в безукоризненном черном сюртуке, юноша взглянул на него лазоревыми глазами. Пристроив удобнее корзинку, он пожал протянутую руку:
- Эти двое, - он махнул на дом, - если их не покормить, так с голоду и умрут за своими математическими вычислениями. С Эстер на рынке был, рыба совсем свежая. А ты рано что-то, Джон, - он взглянул на мужчину.
Тот потер чисто выбритый подбородок: "И так - еле вырвался, парламент все обсуждает - что нам делать с колониями. Стивен, кстати, не вернулся еще из Бостона".
- А что нам делать с колониями? - Питер Кроу порылся в корзинке. Отломив горбушку от румяной буханки хлеба, он с удовольствием откусил кусок.
- И мне тоже дай, - велел Джон Холланд, герцог Экзетер. Прожевав хлеб, он сказал:
- А колонии, дорогой мой глава торгового дома "Клюге и Кроу", - нам надо отпустить. Без кровопролития. Но ведь они, - Джон махнул рукой куда-то на север, - предпочитают послать туда войска. Да и его величество…, - он усмехнулся и не закончил. "В общем, благо страны, конечно, предписывает дать им независимость, а вот личные интересы наших торговцев…"
- У меня там нет личных интересов, - холодно заметил Питер.
- Я, в общем, готов к тому, что они этот чай, на кораблях Стивена - сбросят в море, или сожгут. Или, я не знаю, птицам скормят. Этот убыток я предусмотрел. Меха и табак мне более интересны, и вообще, - он похлопал Джона по плечу, - мне вполне хватает Индии с Африкой. Если бы ты еще не забрал у меня Констанцу, - он вздохнул, - придется теперь нанимать троих для того, что она делала одна.
- Констанцу у тебя забрал Джованни, а не я, - усмехнулся Джон. "Впрочем, нет, сначала я, конечно. Написала она Стивену-то?"
- Написала, - Питер отломил еще хлеба. "Да то у них детское было, он шесть лет плавает. Констанца почти не видела его все это время. Ничего, - юноша улыбнулся, - мой кузен, как мне кажется, больше любит море".
- Море, да, - задумчиво сказал Джон. "Ты-то когда женишься? Я как раз в твои годы под венец пошел, и вот смотри - детям уже одиннадцать лет. Не затягивай".
- Когда встречу женщину, которая будет любить меня так, как моя сестра - любит своего мужа, - рассмеялся Питер: "Пошли, а то сейчас хлеба наедимся, и не сможем оценить этого карпа, что я купил".
- Слушай, - сказал Джон, когда они уже шли к дому, - а ведь у вас какие-то родственники в России были, ты говорил, я помню.
- У нас, где только родственников не было, - вздохнул Питер. "Что ты хочешь - в том лондонском пожаре, сто лет назад, весь город сгорел, не только архивы "Клюге и Кроу". Так что про тебя, - он широко улыбнулся, - я знаю, про всех остальных тоже, а кто там в других местах живет, - юноша пожал плечами, - они мне неизвестны.
- Жалко, - развел руками Джон, - если уж я посылаю агентов в Санкт-Петербург, было бы лучше, если бы не просто так - а к кому-то.
- Они и так едут к кому-то, - заметил Питер, стуча медным молотком в дверь, - к императрице Екатерине, любительнице образования, изящной словесности и, - он поднял палец, - математики.
Рыжеволосая девушка в чепце, на сносях, что стояла на пороге, оглядела их аквамариновыми, большими глазами и непонимающе спросила: "Что - математики?"
Джон помог затащить корзинку в переднюю и, ласково поцеловал Констанцу в щеку: "Ничего. Говорим, что Джованни будет преподавать наследным принцам математику".
- Их еще нет, наследных принцев, - заметила Констанца, разбирая припасы. "Сын Екатерины только этой осенью женился. Карпа я зажарю, с картошкой".
- А ты как себя чувствуешь? - вдруг спросил Питер. "Иосиф был?"
- Был, и сказал, что у меня все хорошо, осталось несколько дней, - Констанца погладила большого полосатого кота, что вышел из кухни и недоверчиво поглядел на мужчин. Девушка велела: "Мойте руки, Джованни сейчас закончит наше письмо мистеру Эйлеру, о доказательстве теоремы месье Ферма, и сядем за стол".
Питер подхватил кота: "А ты тоже, старина - поедешь в Россию, будешь и там мышей ловить".
Джон посмотрел в зоркие, желтые глаза. Почесав кота за ушами, чуть вздохнув, герцог согласился: "Будет".
Иосиф Мендес де Кардозо стер пот со лба пациента и улыбнулся: "Вот и все, ваша светлость. Эстер, амальгаму, пожалуйста".
Сестра оторвалась от рабочего стола. Аккуратно взяв стеклышко с блестящей пастой, она заглянула в рот человеку, что сидел в кресле. "Пятая дырка за год, - вздохнула про себя девушка. "Его светлость штатгальтер Вильгельм Оранский никак не приучится чистить зубы".
- Сейчас доктор положит пломбу, - ласково сказала Эстер, поправив чепец, что закрывал ее вороные, тяжелые волосы, - и я поухаживаю за вашими зубами, ваша светлость.
Штатгальтер что-то промычал, кивнув. Он тяжело дышал: "Я слышал, вы собираетесь в Новый Свет, Кардозо? А кто же меня будет лечить?"
- В Голландии, ваша светлость, - Иосиф достал из шкапа серебряную зубную щетку и вощеную нить, - много отличных врачей.
- Ваша семья лечит мою семью уже полтора века, - капризно выпятил губу штатгальтер, - я к вам привык. И потом, Кардозо, - он взглянул в смуглое, красивое, обрамленное короткой черной бородой лицо врача, - я же вас не обижаю, для чего вам уезжать? Вот ваш отец - уехал и умер.
- Наш отец, ваша светлость, - Иосиф стал мыть руки в фаянсовом тазу, - уехал в Италию, потому что в Ливорно была эпидемия чумы. Он исполнял свой долг врача. В Северной Америке мало хороших докторов, так что, - мужчина вытер руки и посмотрел на сестру, что аккуратно чистила зубы пациенту, - мой долг, наш долг, - он указал на Эстер, - работать там, где мы нужны более всего.
Вильгельм Оранский сплюнул в серебряную миску: "Но вы должны принять роды у моей жены, иначе я вас не отпущу. Осталось недолго, вы же говорили - в феврале".
- Разумеется, - Иосиф взял шелковую салфетку и вытер рот штатгальтеру, - мы сделаем все для того, чтобы ее светлость удачно принесла дитя.