- Если будет мальчик, - рассмеялся штатгальтер, вставая, - получите тысячу гульденов золотом, как в прошлый раз. Ну, до встречи, - он потрепал Иосифа по плечу и вышел в переднюю. Врач проводил глазами вскочивших перед штатгальтером придворных и услышал ехидный голос сестры: "Предполагаю, что если будет девочка, то мы ничего не получим. Одна девочка у него уже есть".
Иосиф улыбнулся, и, наклонившись, - Эстер была много ниже, - поцеловал ее в лоб. "Я тут все приберу и вымою пол, - сестра посмотрела на грязные следы от сапог на дельфтской плитке. "Хоть сменную обувь им давай. Хотя, конечно, никто ее не будет носить - девушка пожала плечами, - уж больно они брезгливы".
- Брезгливы они, - пробормотал Иосиф. "Было бы так - не мылись бы в тазу раз в неделю, а принимали ванну, каждый день. Я пойду в кабинет, - Эстер посмотрела на складку между бровей брата: "Я тебе нужна?"
- Да, - он потер бороду, - конечно. Это будут не простые роды, надо все обсудить.
Она внезапно застыла, держа в руках хрустальный флакон с полосканием для рта: "Почему ты ей не говоришь?"
- Потому что, - вздохнул Иосиф, - я сам еще толком не знаю - что там у нее происходит, незачем зря пугать пациентку. С ребенком все хорошо, лежит правильно, может, и обойдется.
- Констанца же не просто пациентка, - Эстер все смотрела на него - большими, черносмородиновыми, красивыми глазами. "Она…"
- Друг, родственница, да…, - согласился Иосиф. "Это-то и хуже всего, сама знаешь. Приходи, - он аккуратно закрыл за собой дубовую дверь кабинета.
Развернув большой лист со схемой кровообращения, он хмыкнул: "Подумать только, еще век назад Гарвея за это смешали с грязью. Господи, ну как преодолеть человеческую косность? Да и не только в медицине". Иосиф поднялся. Сняв с полки том Спинозы, присев на каменный подоконник, он отыскал нужную страницу:
- Под Богом я понимаю существо абсолютно бесконечное, то есть субстанцию, состоящую из бесконечно многих атрибутов, из которых каждый выражает вечную и бесконечную сущность, - тихо прочел Иосиф. Глядя на силуэт Эсноги на противоположном берегу канала, мужчина усмехнулся: "А ведь Авраам Мендес де Кардозо подписал эдикт об исключении Спинозы из еврейской общины. Мой прапрадед, он тогда сидел в совете синагоги. Наверное, он бы и меня - врач вздохнул, - проклял".
Иосиф отложил книгу. Достав папку с ярлычком: "Констанца ди Амальфи, 19 лет", мужчина стал ее листать.
Он и не услышал, как Эстер наклонилась над его плечом. Сестра сняла чепец и заколола пышные, черные косы на затылке.
- Если бы мы могли заглянуть внутрь человеческого тела…, - пробормотала девушка, глядя на изящный рисунок пером, что сделал Иосиф. "Но ведь она, ни на что не жалуется, Констанца…"
Брат помолчал и хмуро ответил: "Когда-нибудь заглянем, я уверен. А что она не жалуется, - так их отец почти до пятидесяти с этим дотянул, - он указал на аккуратно начерченное сердце. "Однако мистер Майкл вел спокойный образ жизни, размеренный. А тут, - Иосиф помрачнел, - роды".
- А как ты узнал? - спросила Эстер.
Брат развел руками: "Все пациенты лгут, как известно. Констанца - не исключение. Это Питер мне сказал, что у нее в детстве, когда они много бегали, или баловались, - синели кончики пальцев и губы. То есть она не лгала, конечно, она просто забыла. Я заставил ее немного побегать по лестницам, и послушал сердце. Все, как в учебнике - сначала бешено стучит, а потом - замирает. И она начинает задыхаться, после нагрузки".
- И что делать? - Эстер, присев на ручку кресла, погладила брата по черноволосой, прикрытой бархатной кипой голове.
- Взять с собой камфару, и надеяться на лучшее - отозвался Иосиф. Он потер лицо руками, и, посмотрел на часы: "Мне надо идти к этому, с обострением подагры. Ты почитай ее папку, подумай - какие еще средства нам понадобятся. Вечером обсудим".
- Но ты ей скажешь? - спросила Эстер, подавая ему уличный плащ.
- Скажем, - поправил ее Иосиф. "И ей, и Джованни. Но мягко, конечно". Он улыбнулся, и, подхватив свою сумку - вышел.
Эстер присела за большой, крытый зеленым сукном стол. Повертев в тонкой руке серебряную чернильницу, очинив перо, она стала просматривать записи брата.
В большом, жарко натопленном кабинете, перед мраморным камином, на ковре лежал кот. Констанца поставила узкие, изящные ступни в шелковых чулках на полосатую спину и смешливо сказала: "Он стал такой ленивый, что даже не шевелится. Прямо как я. Ты не волнуйся, - она подняла на Джона прозрачные глаза и поморгала рыжими ресницами, - сообщение с Санкт-Петербургом хорошее, корабли идут каждую неделю, сам же знаешь. Все донесения будут доставляться вовремя".
- Да, - Джон налил себе кофе и велел: "Ты пей молоко, Питер целый бидон с утра принес. Козье, свежее. И свою настойку боярышника, - он кивнул на стеклянный, отделанный серебром флакон.
- Придумали тоже, - сердито пробормотала Констанца, принимая из его рук фаянсовую чашку. "Все у меня в порядке, я его и не чувствую - сердца. Шифры все готовы, - она указала на тетрадь в кожаном переплете, что лежала на столе, - а перед отъездом я тебе новые пошлю".
- Ваш отец умер от сердечного приступа, - вздохнул Джон, - так что лучше - быть осторожнее. А с Санкт-Петербургом, - он усмехнулся и закинул руки за голову, - мой дед рассказывал. Он же сопровождал царя Петра, когда тот приехал в Англию. Петр ему предлагал бросить все и отправиться к нему на службу, говорил, что в новой России ему нужны умные люди.
- Императрица Екатерина говорит то же самое, - раздался с порога мягкий голос Джованни. Он прошел к креслу, и, ласково поцеловал жену в высокий лоб: "Ну вот, все отнес в типографию, через две недели увидим".
- Маленького раньше, - нежно улыбнулась Констанца. "Или маленькую".
- Кого хотите-то? - внезапно спросил Джон.
Джованни подвинул даже не открывшего глаз кота. Взяв бархатную скамеечку, он присел у ног жены: "Я девочку, а она - мальчика. Не всем же так везет, как тебе - чтобы и девочка, и мальчик сразу. Прости, - он спохватился, увидев укоризненные глаза Констанцы, - не подумал.
- Одиннадцать лет прошло, - вздохнул Джон, - с тех пор, как Элизабет умерла. Ничего, - он махнул рукой, - я привык.
- Тебе жениться надо, - сказала Констанца, потянувшись, положив руку на темные, волнистые волосы мужа, гладя его по голове. "Вот мы женились, а кто, - она лукаво усмехнулась, - мог бы подумать?".
- Мне бы детей вырастить, - Джон налил себе еще кофе, - какая женитьба. Он посмотрел на Джованни, который, взяв руку жены, ласково перебирал ее пальцы: "Ничего. Они, конечно, еще дети - ему двадцать один всего лишь, но на рожон лезть не будут. Этот мистер Эйлер, в тамошней Академии Наук, очень ценит их работу. Будут спокойно преподавать, растить детей, ну и посылать донесения. Все будет хорошо".
- А книга-то как называется, это ведь ваша вторая уже? - спросил он.
- Использование уравнений Эйлера-Лагранжа в поисках экстремума, с некоторыми размышлениями о развитии вариационного исчисления, - отчеканила Констанца: "В Санкт-Петербурге я вплотную займусь теоретической механикой, и практической - тоже. Просто стыд, что никто не подхватил идею месье Бернулли о гребном винте. Ты ведь читал его "Гидродинамику", Джон?
Тот усмехнулся и передал Джованни чашку с кофе: "Разумеется. Более того, я перед отъездом сюда встречался с мистером Уаттом. Он сейчас работает над паровой машиной двойного действия, и говорил мне о винтовой тяге для кораблей".
- Сила пара и сила винта покорят океаны, - мечтательно заметила Констанца. "Джованни занимается проектом воздушного шара, он тебе покажет".
- А если Уатт тебя опередит? - вдруг спросил Джон. "Ну, с винтом".
Джованни отпил кофе и поцеловал руку жены: "Это же не состязания на арене во времена древнего Рима, Джон. Это наука, какая разница, кто будет первым? Важно, чтобы наша работа приносила пользу людям".
- Ну, в России, - подумал Джон, откинувшись на спинку кресла, - вашу работу точно не оценят. Оно и славно. Царь Петр, конечно, оценил бы, да он такой был один. Екатерина больше интересуется литературой, хотя деньги ученым платит исправно, конечно. Умная женщина, дальновидная, как это мне отец говорил - чем беднее семья немецкого герцога, тем лучшие из нее выходят правители. Как раз из такой семьи мы невесту нашему королю и подобрали - и вот, девятый ребенок уже родился, - Джон почувствовал, что улыбается: "Ну, давайте займемся нашими петербургскими знакомцами, я тут целое досье для вас привез".
Констанца скинула чепец. Взяв гребень слоновой кости, девушка открыла рот. "Это третья, - сказал Джованни, дав ей проглотить ложку темной настойки, - Иосиф велел - три раза в день, после еды. И не ходи больше никуда, пожалуйста, я с тобой буду гулять в саду. Все же зима, скользко на улице".
Он подвинул кота. Устроившись рядом с женой на кровати, положив ее голову к себе на плечо, Джованни рассмеялся: "Питер с Джоном пошли в какую-то рыбацкую таверну. Его светлость говорит, что там - лучшее пиво в Голландии".
Кот мяукнул, и, перекатившись по меховому одеялу - устроился поближе к большому животу женщины. "Уже не толкается, - тихо сказала Констанца, - значит, скоро. А Питер отсюда - прямо в Индию, когда теперь увидимся?"
- Сейчас новый век, - Джованни все гладил рыжие, распущенные волосы, - уверяю тебя, он и до Санкт-Петербурга доедет, твой брат. Он же говорил, что хочет заняться тамошним рынком, особенно мехами.
Констанца посмотрела в темные глаза мужа и вздохнула.
- Болит что-то? - озабоченно спросил Джованни.
- Нет, - девушка потянулась и рассмеялась, - и правда ведь, кто бы мог подумать, что мы поженимся?
- Уж точно не я, - усмехнулся муж. Задув свечу в серебряном канделябре, он поцеловал ее в губы: "Спи, пожалуйста. Завтрак я сам сделаю, и тебе принесу, в постель".
Он лежал, слушая ее спокойное дыхание, сопение кота, что устроился у них в ногах, и, улыбнувшись, сказал себе: "И, правда, никто".
Летнее солнце заливало простые, не прикрытые ковром, деревянные половицы. Джованни присел на подоконник и посмотрел на собор Святого Павла - серый мрамор сиял в голубом, жарком свете июльского дня.
- Красиво, - подумал Джованни. "Соскучился я по Лондону, все-таки. Как это папа говорил, когда меня в Италию послали: "Побудешь там год, и поверь - захочется обратно. Хоть мы когда-то и были итальянцами, но вот уже какое поколение рождаемся на английской земле".
- Мне очень жаль, - услышал он голос Джона и вздохнул: "Я хотя бы застал папу в живых. Ты же знаешь, у него эта опухоль давно была, еще, когда я уезжал. Он не страдал, просто угас, и все".
- Там, в Мейденхеде, его похоронил, рядом с матерью твоей? - Джон поднялся и положил ему руку на плечо.
- Да, там же все наши лежат, - юноша пригладил чуть растрепанные, темные волосы. "Наши и Кроу, ваши-то в Оксфордшире. Ну, так что сведения? - он указал на бумаги, что были аккуратно разложены стопками по столу.
- Отличные, просто отличные, уважаемый магистр математики, - Джон поднял бровь. "Как я понимаю, тебя склоняли принять постриг, у иезуитов?"
- Семейная традиция, - Джованни расхохотался, показав крепкие, белые зубы. "Меня к чему только не склоняли, дорогой мистер Джон. Вот, - он отстегнул от лацкана серого сюртука золотую булавку с циркулем и наугольником, - я теперь полноправный член Великой Ложи Франции, как ты и просил. В Париже прошел обряд посвящения".
- Это очень, очень кстати, - пробормотал Джон, рассматривая булавку. "Меня тоже - приглашали. Тут у нас, в Лондоне, но, как ты понимаешь, официально я туда вступить не могу. Тем более - неофициально, там много знакомых подвизается, узнают".
- А с чего ты вдруг заинтересовался вольными каменщиками? - рассмеялся Джованни. "Они уже триста лет, как существуют, тихие, мирные люди".
- Это пока, - загадочно сказал Джон. Вчитываясь в какую-то бумагу, герцог добавил: "Я смотрю, римский резидент остался тобой, очень доволен. Пишет, что для ученого ты удивительно аккуратен, в работе, он имеет в виду".
- Я не знаю, с какими учеными он имел дело до меня, - обиженно сказал Джованни, соскакивая с подоконника, - но в науке важна аккуратность и внимание к деталям. А что те папские шифры? - озорно спросил юноша. "Можно мне ими заняться? Я уверен, что они не такие уж сложные, как кажется".
Джон, было, хотел что-то сказать, но дверь открылась. Легкая, изящная девушка с высокой, украшенной перьями прической, в шелковом, светлом утреннем платье, подняла подбородок: "Готовы эти итальянские шифры. Я их за чашкой кофе сделала, с утра".
Джованни взглянул в аквамариновые, большие глаза: "Мисс Кроу! Констанца! Вот уж не думал тебя тут встретить".
Девушка смерила его холодным взглядом: "Лагранж доказал теорему Вильсона, впрочем, - она презрительно посмотрела на пистолет, что лежал на столе, - ты, кажется, превратился из ученого в авантюриста, Джованни. Не думаю, чтобы тебя это интересовало".
- Джон, - она подошла ближе, - мне надо попасть на заседание общества гражданских инженеров, - проведи меня.
- Я могу, - небрежно заметил Джованни, засунув руки в карманы сюртука, - могу тебя провести. Ну, - он поднял бровь, - если хочешь, конечно.
Констанца вздохнула. Повернувшись на каблуке атласной туфли, девушка вышла в узкий коридор. "Я ни разу из него не стрелял, - сказал юноша, догнав ее, - из пистолета. И я встречался с Лагранжем, в Париже, мы с ним занимались".
Розовые губы задрожали в легкой улыбке. Джованни увидел над ними чернильное пятнышко: "Ах, как жаль, - вздохнула Констанца. "Я только намеревалась научиться стрельбе, а теперь и не у кого".
- Я могу, - торопливо проговорил юноша, - могу. Мы охотились, в Риме. То есть там, конечно, были мушкеты, но принцип один и тот же, - он встряхнул головой и обреченно добавил: "Вот".
Констанца остановилась и, поиграла жемчужным браслетом на тонком, белом запястье: "Заседание после обеда. Пойдем, - она кивнула в сторону Стрэнда, - у нас появилась кофейня, куда женщин пускают с черного хода. Там закрытые кабинки, очень удобно".
Джованни посмотрел на белые, сахарные облака, что плыли над площадью: "Я очень, очень, рад тебя видеть, Констанца".
Девушка все еще улыбалась - легко, мимолетно. Джованни, вдохнув запах лаванды, добавил: "И я тебя приглашаю, конечно".
На льняной, накрахмаленной скатерти, в серебряных, тяжелых подсвечниках горели свечи. Питер оглядел большой, крепкий, дубовый стол и услышал голос Эстер: "Курицу мы вам с собой дадим, даже и не спорьте".
- Я сразу отсюда - на корабль, - попытался отказаться Джон.
- Ну и что, - девушка пожала плечами, - упакую в корзинку, сейчас холодно, как раз в каюте и поешь, - она стала разрезать румяную, фаршированную птицу.
- Если начнется, Джованни быстро сюда добежит, тут близко, - подумал Питер, и попросил: "Можно я сюртук сниму? Все-таки родственники…"
- И я тоже, - обрадовался Джон, засучив рукава рубашки, и, отпил вина: "Я смотрю, его из Святой Земли стали привозить, берберских пиратов не боятся".
- Берберские пираты, - рассеянно сказал Иосиф, листая какие-то бумаги, что лежали рядом с его тарелкой, - не нападают на корабли, что везут вино. Они же последователи пророка Мухаммада, им запрещен алкоголь. Кстати, - он усмехнулся, - вы же меня спрашивали, что у нас за родственники в Новом Свете?
- Угу, - Питер намазал толстый слой паштета на кусок халы. Эстер, улыбаясь, подвинула к нему серебряную миску. "Ешь, - ласково сказала девушка, - твоя мистрис Джонсон такого не готовит, наверное".
- Не готовит, - согласился он, и спросил: "Так кто у вас там живет?"
- Да я и сам толком не знаю, - пожал плечами Иосиф, - три дня подряд дышал пылью в архивах Эсноги, и вот, - он указал на документы, - переписал кое-что. У нас ведь тоже, - мужчина вздохнул, - то пожар, то наводнение. Слушайте, - он отложил вилку, - это протокол заседания совета общины, от 9 ияра 5410 года, это 1650 - объяснил Иосиф. "Наш прапрадед, Авраам Мендес де Кардозо, там указан, в числе других".
- Также совет рассмотрел вопрос, - начал читать мужчина, - об изгнании из общины последователей ложного мессии Шабтая, объявившего себя таковым в Измире, что находится под властью оттоманского султана. Тут довольно длинный список, - он пробежал его глазами и поднял палец, - вот, Элияху Горовиц, и еще какие-то люди, с той же фамилией. Видимо, его сыновья, и еще Давид Мендес де Кардозо, это младший брат Авраама, с женой, урожденной Горовиц и детьми.
- Ну, так они в Святую Землю поехали, - недоуменно сказала Эстер, внося блюдо с печеньем и кофейник, - этот Шабтай потом стал исповедовать магометанство и они - тоже. Причем тут Новый Свет?
- Ага, - победно улыбнулся Иосиф, - а я порылся в бумагах, помеченных более ранними датами. Нашел, - он помахал листом, - решение о разводе. По прошению Сары-Мирьям Горовиц. В связи с тем, что ее муж, Элияху бен Хаим Горовиц, как тут написано, "покинул веру своих отцов и стал еретиком". Вообще женщинам только в редких случаях разрешено подавать на развод, но это - один из них, - хмыкнул мужчина.
- И тут же, тем же месяцем - он вчитался в аккуратные строки, - получено от Сары-Мирьям Горовиц, в связи с ее отъездом в поселение Йоденсаванна, в Суринаме, с детьми - две тысячи серебряных гульденов для ремонта миквы и основания благотворительного фонда для бедных невест. Вот так, - он хлопнул рукой по бумагам и добавил: "У этих Горовицей была дюжина детей, между прочим. Самый младший за два года до этого родился. Вот так и получается - Новый Свет".
- А что это за Йоденсаванна? - заинтересовался Питер.
- Британские и голландские власти в то время привечали там евреев, на севере Бразилии, - ответил Джон. "Сам понимаешь, нам надо было закрепиться на континенте, а не только на островах. У них там были плантации сахарного тростника, и до сих пор есть. Но вы-то - не в Суринам плывете, а в Нью-Йорк, - удивился Джон.
- Думаю, - Иосиф стал разливать кофе, - не остались они в этом Суринаме, на север перебрались. Так что мы их найдем, - он рассмеялся: "Ешьте печенье, это по нашему семейному рецепту, имбирное".
- Стучит кто-то, - Эстер поднялась, - уж не Джованни ли?
Она прошла в переднюю, и вернулась со стопкой писем: "Гонец из порта, Джованни его сюда послал. Тут все тебе, Питер, - она перебросила юноше конверты.
Питер посмотрел на них. Взяв один в руки, он сломал печать с рисунком ворона, и надписью: "Anno Domini 1230".
Пробежав ровные строки глазами, он наклонился к Джону: "Тебе обязательно сегодня отплывать?"
- Нет, - тот покачал головой, - я могу задержаться на пару дней, если надо.
- Надо, - шепнул Питер. Потянувшись, он взял горсть печенья: "Очень вкусное".
На улице пахло мокрым, растаявшим снегом, дул слабый, соленый ветер с моря. Питер натянул перчатки. Замотав вокруг шеи шарф, оскальзываясь, он подошел к фонарю, в котором, за мутным стеклом горело несколько свечей.
- Да что случилось? - Джон порылся в карманах редингота. Набив трубку, она затянулся: "У них Шабат, а у нас - нет, можно и покурить".
Лазоревые глаза юноши блеснули холодом. "От Стивена, - он помахал листком. "Триста сорок два тюка чая сбросили в Бостонскую гавань, как я и говорил".
- Ты же сказал, что предусмотрел этот убыток, - удивился Джон и помрачнел: "Теперь точно - будем воевать".