Вы на базе?! Я послал за вами матроса. Вам есть радиограмма...
В каюту! - оглянулся Бромсет. - Быстро!
Хорошо, хорошо, - покорно сказал Микальсен, шагая рядом с гарпунером, и с трудом продолжал: - Вы уже знаете о нападении матроса Скрупа на русского врача?
Что-о? - Бромсет даже остановился. - Какое нападение?
Микальсен торопливо рассказал о преступлении Скрупа. Бромсет был ошарашен, но первым вопросом его было:
Врач пострадала?
Нет, только русский матрос.
У Бромсета отлегло от сердца. Он искренне испугался за Захматову. "Комберг, нападение матроса, - думал он. Все это может насторожить русских, заставит их быть более бдительными, внимательными ко всему, что происходит на флотилии. Хорошо, что он правильно вел себя с Северовым и этим негром".
У врача и матроса были? - спросил Бромсет.
Направился было, но...
Никаких "но"!
Когда они вошли в каюту, Бромсет с раздражением захлопнул за собой дверь. Микальсен протянул Бромсету бланк радиограммы. Прежде чем прочитать ее, Юрт
сказал:
Если комиссар или кто из русских будет спрашивать о Комберге, то отвечайте, что такого у нас не было и вы не знаете. Понятно?
Да, но он же тут, и его могут...
Комберга на базе нет, - продолжал Бромсет. - А сейчас приготовьте бутылку хорошего вина и корзинку фруктов. Быстро!
Микальсен вышел. Его лоб покрылся испариной: "В хорошую историю я попал".
Юрт пробежал взглядом радиограмму. Ока была из Иокогамы: "Поздравляем началом промысла. Нашему мнению возможно наличие блювалов южнее вашей стоянки. Начните разведку. Президент компании "Командорен" Асклунд".
"Капитан Барроу ждет вас южнее Командорских островов", - расшифровал Бромсет радиограмму. "Ну что же, весьма вовремя". Гарпунер написал ответную шифровку. Вошел Микальсен с бутылкой вина и свертком фруктов.
"Из этого толстяка официант был бы лучше, чем капитан-директор". Бромсет встал из-за стола и указал на радиограмму:
- Ее передадите утром. А сейчас идемте к раненому матросу. Давайте вино и фрукты.
Бромсет вышел из каюты. Микальсен покорно двинулся за ним. Уже на мокрой палубе, где шли горячие работы, Бромсет сказал:
Замените похоронную физиономию на жизнерадостную. Русским выскажите соболезнование и пообещайте, что подобное не повторится. Скрупа спишите на китобойное судно.
К вам?
-Да!
...Захматова закончила свой рассказ-доклад Северову.
Они сидели в ее каюте. В полуотворенную дверь было видно, как Ли Ти-сян заботливо меняет компресс на голове Журбы. У матроса поднялась температура, и он бредил. Джо, сидя на корточках, колол лед на мелкие кусочки. Северов долго сидел молча. "Что это? Все случайности, или... - размышлял он. - Но зачем им убийство врача? Нелогично, противоречит здравому смыслу. Нагнать на нас страху и сделать послушными. Глупо". Мысль вернулась к другому странному случаю.
Вы не ошиблись, Елена Васильевна, что узнали этого, как его... Комбарова?
Нет, - тряхнула головой Захматова. - Я теперь твердо убеждена, что это был он.
Но зачем ему быть на флотилии и прятаться от нас?
Захматова пожала полными плечами и потянулась к раскрытой коробке папирос. Иван Алексеевич остановил ее:
- Вы много курите, Елена Васильевна, и к тому же... - Северов сделал заминку, но тут же прямо и твердо посмотрел ей в глаза, - плохо, некрасиво, когда женщина, такая еще молодая, - и курит. Простите меня, но я человек старого воспитания и многое новое или, вернее, то, что выдается за новое и смелое, - не одобряю.
Пальцы Захматовой с коротко обстриженными ногтями уже держали папиросу. Она, не мигая, смотрела на Северова, потом отвела глаза, и лицо ее покраснело. Ей хотелось ответить капитану что-то резкое, грубое, но вместо этого она смяла папиросу, швырнула ее в пепельницу, и ей стало приятно, что она слушается Ивана Алексеевича.
Ты прав, Северов, курить - дрянное дело. В партизанском отряде привыкла.
И еще... - начал Северов, но его отвлек громкий бред Журбы.
Иван Алексеевич прошел к нему, посмотрел на пышущее жаром лицо, спросил Ли Ти-сян а:
Плохо ему?
Шибко пухо[20]
Пухо - плохо (кит)., - сокрушенно покачал головой китаец, не сводя глаз с больного товарища. Он сидел опустив плечи, и во всей его фигуре было столько скорби, что Северову захотелось ободрить его. Положив руку на плечо китайца, Иван Алексеевич сказал:
-"Поправится Журба, поправится, - и он обратился к Захматовой: - Тяжелое состояние?
- Да, -_ откликнулась она на стук в двери.
В каюту вошел Микальсен, а за ним Бромсет. Они обнажили головы. У Захматовой сердито сдвинулись брови. Несколько секунд стояла гнетущая тишина. Китобои смотрели на русских. Слышался лишь невнятный бред Журбы. Он задвигался, попытался подняться, но Ли Ти-сян удержал его:
Лежи, Максимка... лежи... Не нада...
Я очень сожалею и приношу самые глубокие извинения и заверения, что подобное не повторится... - начал Микальсен.
Здесь больной, пройдите! - пригласила моряков в свою каюту Захматова.
Моряки вошли, и каюта сразу стала очень тесной. "А он действительно переживает случившееся", - думал Северов, слушая Микальсена.
Капитан-директор говорил:
Скруп - фанатик. По-видимому, психически ненормален. Он убежден, что пребывание женщины на судне приносит несчастье. Старинное, глупое поверье.
Теперь моряки только рады присутствию женщины на судне, - вставил Бромсет.
Захматова и Северов не откликнулись на его слова.
Скрупа я могу передать в распоряжение ваших властей, - продолжал Микальсен. - Если вы, конечно, этого пожелаете. Но, судя по его состоянию, он не вполне вменяем.
Держать его на базе в таком случае тоже опасно, - заговорил Северов. - Не будете же вы его держать все время в карцере.
Я прошу капитан-директора списать Скрупа на мое китобойное судно, - сказал Бромсет. - Там он будет не опасен.
Захматова взглянула на гарпунера, точно молча спросила, какую роль он во всем этом играет. Бромсет встретил ее взгляд едва заметной сочувственной, дружеской улыбкой. Весь вид его говорил ей, что она нравится Бромсету. Елена Васильевна повернулась к Микальсену, который поддержал предложение гарпунера.
Я так и сделаю, если вы согласны, господин Северов.
Хорошо, - согласился Иван Алексеевич. - Лишать вас одного матроса я не хочу. Пусть Скруп работает на китобойцев. Но по приходе в Петропавловск он будет судим по советским законам, как совершивший преступление на советской территории.
Согласен с вами, господин Северов, благодарю, - поднялся Микальсен. - И еще раз прошу у мисс Захматовой извинения. Что же касается раненого матроса, то ему за время болезни будет выплачиваться полное жалование и доля, которая придется из добычи китов каждому матросу палубной команды. Надеемся, что матрос скоро поправится.
Прошу принять для больного фрукты. - Бромсет протянул сверток. - Это от моряков пострадавшему товарищу.
Спасибо, - сухо ответила Захматова и позвала негра: - Джо!
Мэйл подошел к дверям. Елена Васильевна развернула сверток, в котором были желтые лимоны, оранжевые апельсины и румяные яблоки.
- Выжми из апельсина сок для Журбы. А в воду для питья положи ломтик лимона.
- Хорошо. - Мэйл принял сверток. Китобои собрались уходить.
"Кажется, Комберг ошибся", - облегченно подумал Бромсет. Он все время ожидал, что Северов или Захматова спросят о Комберге, но раз они молчат, значит, Комберг ошибся. "Трус проклятый, -ругал Юрт про себя Комберга. Бромсет ощутил к Комбергу зависть. - Если все операции удадутся, то Комберг изрядно заработает. Трусу везет".
Китобои распрощались. Бромсет попытался осторожно задержать руку Захматовой, но она отдернула ее и подошла к Журбе. Микальсен пригласил Северова:
- Пойдемте к Скрупу. Вам будет небезынтересно взглянуть на него.
Иван Алексеевич хотел отказаться, но тут же изменил свое решение: "Надо своими глазами убедиться, что Скруп фанатик, как уверяет Микальсен".
...В карцере было тихо. Капитан-директор предложил Северову взглянуть в оконце. На голом полу, свернувшись в клубок, спал Скруп. Левый рукав его тужурки был оторван.
- Скруп! Скруп! - позвал Микальсен.
Матрос вздрогнул, поднял голову и, увидев за решеткой капитан-директора, вскочил на короткие ноги, подбежал к двери:
- Я слушаю, сэр!
"Вид у него вполне нормального человека", - подумал Северов. Лицо Скрупа было в кровоподтеках. Он получил их, когда его связывали, а затем, когда бился в истерике в карцере.
Я перевожу тебя на китобойное судно "Вега-1", - сказал Микальсен. - Согласен? За твой проступок тебя надо бы вздернуть на рее!
Согласен, сэр, - с покорной готовностью ответил Скруп.
Выпустите его! - приказал Микальсен боцману, стоявшему в стороне. Щелкнул замок. Боцман открыл дверь.
Выходи, Скруп!
Матрос показался на пороге. Бромсет спросил его:
- Ты зачем бросился с ножом на врача? Тусклые глаза Скрупа сверкнули, он весь собрался,
оглянулся и быстро, срывающимся голосом, заговорил:
- Баба на корабле. Ее убить надо. Она гибель нам несет. Убить!
Он сунул руки в карман за ножом, но, не найдя его, крикнул:
- Я задушу ее'
Скруп ринулся бежать, но, встретив кулак Бромсета, отлетел в карцер и ударился головой о железную переборку.
- Зачем вы? - поморщился Северов.
Матрос поднялся на • ноги. Губы и нос кровоточили. Бромсет сказал ему:
- Иди ко мне. Вздумаешь бежать, хуже будет. Утоплю!
Скруп подошел к гарпунеру, закрывая руками нижнюю часть лица. Между пальцами сочилась кровь.
- Я отведу его сам, - сказал Бромсет Северову и Микальсену. - Так будет спокойнее.
Только не бейте, - попросил Северов.
Ничего с ним не случится, - ответил Бромсет и, взяв Скрупа за руку, удалился.
Капитаны вышли на палубу. Морось перешла в дождь, но работа на базе не прекращалась. Из-за борта продолжали лебедками поднимать полосы и огромные куски жиру. Северов долго наблюдал за работой резчиков на туше. Сверху они казались муравьями, пытающимися разобрать гору.
Затем он спустился в жиротопный завод. Микальсен провел его мимо котлов, сложной системы труб, вакуумов. В электрическом свете горели бронзой манометры, сверкали стеклянные трубки с делениями. В трубках двигалась желтоватая густая жидкость. "Вытопленный жир", •- догадался Северов. В заводе было душно. Тошнотворно пахло жиром, от горьковатой сизой дымки чада першило в горле.
Капитан-директор объяснял процесс вытопки жира, но так бегло, что получить точное представление было невозможно.
Иван Алексеевич задал несколько вопросов. Микальсен ответил на них уклончиво, и Северов больше вопросов не задавал.
Когда они вышли на палубу, Северов с удовольствием глотнул свежего воздуха и ощутил на лице дождевые капли и дыхание мокрого ветра. Тошнота, которая стала его одолевать в заводе, прошла.
Распрощавшись с Микальсеном, капитан ушел в свою каюту. Он сбросил плащ и фуражку, присел за письменный стол, раскрыл дневник, чтобы сделать запись, - привычка, заимствованная у отца. Написав несколько страниц об охоте и разделке китовой туши, Северов дошел до сообщения Захматовой о Комбарове и отложил ручку, задумался. Ошиблась или кет Захматова? Он не спросил у Микальсеиа о Комбарове, чтобы не вызвать подозрения.
"Запрашивать о нем по радио базы губком партии нельзя, - размышлял Северов. - Напишу письмо секретарю губкома и передам его с первым встречным пароходом, идущим в Петропавловск". Северов решил зорче наблюдать за всем, что происходит вокруг него.
В каюту вошел Джо.
Ну, как Журба? - спросил Северов.
Бредит, плохо ему, - печально сказал Мэйл. - Сейчас наше судно уходит на охоту. Вы пойдете с нами?
- Нет. Иди один. - Северов подошел к Мэйлу, взял его за плечи. - Я знаю, что тебе трудно среди чужих, но потерпи, Джо. Скоро будем вместе. Ну, иди, счастливого плавания.
Мэйл ушел. Северов вернулся к письму.
3
Подгоняя притихшего Скрупа, гарпунер вместе с ним спустился по осклизлому штормтрапу на китобоец. На палубе было тихо и пустынно. Команда отдыхала. Лишь у спардека, прячась от дождя, вахтенный попыхивал
трубкой.
Когда подойдут китобойцы, - сказал ему Бром- сет, - сразу мне доложи.
Хорошо, сэр! - откликнулся вахтенный.
Рядом с судном, на китовой туше, по-прежнему шла работа. Оттуда доносились голоса резчиков, рокот лебедок. Светлые куски жира время от времени проплывали вверх.
Бромсет толкнул Скрупа в спину:
- Вперед!
Матрос покорно подчинился. Он все еще прикрывал рукой нижнюю часть лица. Юрт ввел его в свою маленькую каюту и включил свет. С узкого и короткого диванчика вскочил Комберг и сунул руку в карман. Вид у него был испуганный. Маленькие, глубоко сидящие под большим лбом глаза сверлили взглядом коротконогого Скрупа.
-- Что за ублюдка вы привели, Бромсет? - проговорил Комберг, успокаиваясь. Он опустился на диван, взял со стола недопитый стакан. Тут же стояла почти полностью опорожненная бутылка.
"Пьяница, - презрительно отметил гарпунер. - Пьет в одиночку".
Комберг жадно, большими глотками осушил стакан, со стуком опустил его на стол, ладонью вытер губы и посмотрел на Юрта:
Ну!
У вас галлюцинации. Вам даже забыли передать
привет.
Значит, тихо там? - Комберг ткнул пальцем в потолок, подразумевая базу.
Было бы тихо, если... - Бромсет стряхнул с бороды капельки дождя и бросил гневный взгляд на Скрупа, стоявшего у двери и осторожно обтиравшего лицо. Руки у него дрожали.
Кто его так загримировал? - с любопытством спросил Комберг, разглядывая разбитое лицо Скрупа.
Губы матроса распухли так, что стали похожи на большие сырые отбивные, рассеченный подбородок покрывала запекшаяся кровь, нос потерял свою форму.
Садись сюда, - Бромсет указал матросу место рядом с Комбергом, а сам опустился в кресло напротив.
Я мог бы тебя убить или утопить, но того, что ты получил, пока хватит. Согласен?
Скруп кивнул. Его тусклые глаза с испугом смотрели на гарпунера.
Юрт говорил:
- Будешь вести себя, как девственница в пансионе. Понятно?
Скруп опять кивнул. Гарпунер рассердился:
- Что болтаешь головой, как китайский болванчик? Отвечай!
Матрос открыл рот, и его лицо исказилось от боли. Передние зубы у Скрупа были выбиты. Вместо них виднелись кровоточащие десны.
"Хороший удар", - с удовлетворением подумал Бромсет и махнул рукой:
- Ладно. Захлопни свою пасть. На базу не смей подниматься, иначе...
Бромсет снова сжал свой кулак, и его усы и борода дрогнули в недоброй улыбке. Скруп испуганно откинулся назад. Гарпунер засмеялся:
- Не бойся. Я еще успею вытряхнуть из тебя душу. Он, не поднимаясь с кресла, дотянулся до шкафчика,
достал оттуда бутылку виски, отвинтил пробку и, налив полный стакан, протянул Скрупу:
- Пей!
Матрос осторожно приоткрыл губы и медленно стал тянуть вино.
В дверь постучали. На окрик Бромсета вошел вахтенный в блестящем от дождя черном плаще и зюйдвестке:
- Три китобойца пришвартовались, сэр. Каждый привел по туше!
Бромсет встал.
- Идем, Скруп.
Они вышли следом за вахтенным...
Когда Бромсет вернулся в каюту, Комберг, привалившись к спинке дивана, курил. Юрт чертыхнулся:
- Задохнуться можно. Превратили каюту в смолокурню.
Он отвинтил барашки иллюминатора, раскрыл его. В каюту потянуло мокрым холодом. Был слышен шум дождя.
Бромсет достал из стола папку с картами. Выбрал одну и расстелил на столе:
- Ни врач, ни комиссар о вас не спрашивали, но они могут хитрить.
"А эта врач с характером. Как она отдернула руку, - вспомнил гарпунер. - А рука маленькая, сильная и горячая. Черные глаза сердитые, но что-то в них есть". Ему было приятно думать о Елене Васильевне. Это волновало его. "Хорошо, что принес для матроса фрукты, - 'размышлял Юрт. - Будем заботиться о нем. Женское сердце на жалость уступчивое".
Бромсет неторопливо набил трубку и, раскурив ее, пригласил Комберга к карте:
- Так где мы можем встретить пассажиров? Комберг склонился над картой. Голубое Берингово
море омывало восточный берег Камчатки. Палец Комберга медленно полз по извилистой береговой черте, миновал мыс Кроноцкий и остановился у устья реки Чажма.
- Должны быть здесь!
- Вы точно уверены? - смотря на карту, спросил Бромсет.
Комберг пожал плечами:
Так было условлено. Кроме того, есть еще две явки, - палец с обгрызанным ногтем скользнул выше по карте. - Вот у этих рек Сторож и Андриановка.
Почти что рядом, - прикинув расстояние, иронически сказал Бромсет. - А не могли они еще встречу на Чукотке назначить?
Был и такой вариант, - невозмутимо ответил Комберг. - Но там большевики успели уже всех просеять.
- Ладно, - свернул карту Бромсет. - Ползите на койку.
Бромсет ушел к Ханнаену, а Комберг заснул пьяным сном.
На рассвете "Вега-1" отошла от базы и взяла курс на восток, но на траверзе мыса Козлова резко повернула на северо-восток и мористее стала огибать Кроноцкий полуостров.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
1
Северов открыл глаза, провел ладонью по лицу и, усмехнувшись, покачал головой. Он сидел в кресле. На столе перед ним лежал раскрытый дневник. Так и заснул капитан в кресле. В каюте уже было светло, и электричество бессильно боролось с дневным светом.
Иван Алексеевич чувствовал, как затекло его тело. Он дотянулся до иллюминатора, открыл его, подставляя лицо свежему воздуху. Вместе с утренней прохладой в каюту ворвался птичий гомон. Северов выглянул в иллюминатор. Было серое, туманное утро. Дождь перестал. Вокруг судна вилось множество птиц. Можно было подумать, что пернатые обитатели береговых утесов избрали китобойную базу местом своего птичьего базара.
Умывшись, Иван Алексеевич вышел на палубу. Здесь работа не прекращалась. Резчики работали быстро, слаженно. "Неужели с одного кита так много жиру?" - подумал Иван Алексеевич, разглядывая висящие над люками пласты. Палуба была скользкой от жира. Внизу у борта капитан увидел четыре туши. Одна лоснилась темно-коричневой кожей и казалась на воде огромным продолговатым пузырем; на двух работали резчики, а четвертая плавала недалеко от базы. "Это тот кит, которого загарпунил Бромсет", - догадался Северов, но сейчас тушу трудно было узнать. Вся иссеченная, она казалась гигантским кровоточащим куском мяса. Ее уже не удерживали швартовы с базы. Покачиваясь на волнах, она стала добычей птиц и, очевидно, акул. Вода вокруг туши кипела. "Но почему же они бросили эту тушу? - недоумевал Северов. - Жир содран только сверху".
Он вспомнил прочитанные им документы о китобойном промысле за рубежом. В них говорилось о том, что на многих флотилиях, особенно японских, норвежских, английских и немецких, жир с туш берется полностью, а на некоторых даже полностью утилизируется вся туша. Одни ее части идут на тук и костную муку, другие - на изготовление консервов.