В Северове поднялось возмущение. Он решил немедленно встретиться с Микальсеном. Капитан-директор завтракал и пригласил Ивана Алексеевича к столу.
- Рано вы встаете, господин Северов, - сказал он,
пододвигая к нему масленку и сахарницу.
- Боюсь, что поздно, - нахмурился Иван Алексеевич. Микальсен в замешательстве посмотрел на Северова.
"Неужели комиссар узнал, что Комбсрг ушел с Бромсе-том. Буду отрицать, все отрицать. Пусть сам Бромсет выкручивается". Капитан-директор сделал несколько глотков кофе и, стараясь казаться спокойным, спросил:
- Вы снова хотели пойти на охоту? Почему же не предупредили? Теперь китобойцы редко будут стоять у базы, только для принятия топлива, продуктов. Сдадут тушу и снова на поиски, на охоту. На рассвете три китобойца доставили по туше и снова ушли в море. "Вега-1" тоже...
Микальсен за многословием пытался скрыть свое беспокойство. Северов выжидал, когда капитан-директор сделает паузу.
- Я не об этом, господин Микальсен. Я о том, что разделка туш ведется неправильно. Я не могу позволить, чтобы вы брали с туш только тот жир, который легко срезать сверху. С туши используется всего лишь одна треть жира. Это противоречит всем международным нормам.
"Вот он о чем", - Микальсен почувствовал облегчение и, отодвинув от себя чашку из тонкого китайского фарфора, откинулся на спинку кресла:
Мы иначе не можем, господин Северов.
Почему же другие флотилии берут с туш весь жир?
Наша база устарелого типа. Мы не имеем слипа[21]
Слип - вырез в корме базы, позволяющий втаскивать тушу кита на палубу для полной разделки., который бы позволил нам обрабатывать тушу полностью.
Но таким образом вы вынуждены в три-четыре раза больше бить китов, а это ведет к их истреблению.
Китов на наш век с вами, господин Северов, хватит, - рассмеялся Микальсен.
Это же хищничество! - возмутился Северов. Разве вы этого не понимаете?
Микальсен равнодушно пожал плечами.
Так делают все, у кого нет слипа.
Почему же вы не сделаете его, - вырвалось у Северова. В глазах Микальсена мелькнули 'веселые огоньки.
Флотилия не моя, господин Северов. Но я охотно передам ваше требование президенту компании.
Северов сдержанно сказал:
Если и остальные туши будут обдираться так же плохо, я буду вынужден сообщить об этом своему правительству. Кроме того, ободранную тушу вы оставили на плаву, отдали ее на волю волн.
Она скоро затонет, да и много найдется на нее любителей среди рыб, - забеспокоился Микальсен.
Это замечание Северова било прямо в цель. Капитан-директор знал, что, бросая тушу на плаву, он нарушает одно из условий концессии. Северов напомнил о нем:
- Тушу необходимо уничтожить полностью. Иначе волны прибьют гниющие остатки к берегу, хотя бы тех же Командорских островов, а это может вызвать мор среди котиков.
У Микальсена мелькнула тревожная мысль: "Комиссар говорит о лежбищах. Неужели он знает, что мы, Грауль, то есть Бромсет, должны... Нет, нет... Откуда он может знать об этом? Вот он говорит уже о другом".
Прикажите сейчас же уничтожить тушу, - Северов _ говорил так непреклонно, что Микальсен торопливо согласился:
Хорошо, хорошо.
Капитан-директор отдал в переговорную трубу приказ на мостик вахтенному помощнику. Северов, помешивая ложечкой кофе, с досадой думал: "Микальсен не хуже меня знает условия концессии, почему же ему о них надо напоминать? Впрочем, удивляться нечему. Будущее для них не имеет значения. После них хоть потоп..." - Северов отодвинул чашку, поблагодарил, поднимаясь из-за стола. Ему стало тяжело наедине с Микальсеном. Разговор с ним заставил Северова вспомнить о том, как разбойничали в русских северо-восточных морях иностранные китобои: "Те же хищники...".
Северов вышел из каюты и с облегчением вздохнул полной грудью.
От базы отошла шлюпка. Она, словно огромное насекомое, бежала по воде на тонких шести ногах - веслах. "Пошли взрывать тушу", - Северов остановился у бор-наблюдая за шлюпкой. Она подошла к туше, вспугнув тучу птиц. С недовольными резкими криками птицы покинули останки кита, но не улетали к берегу, а вились низко над водой. Наиболее смелые вновь набросились на добычу.
Иван Алексеевич видел, как на тушу взобрались двое моряков. "Динамит закладывают". На палубе шум работы стал тише: многие наблюдали за происходящим. Вскоре шлюпка с матросами вернулась к базе.
Туша, вновь усыпанная птицами, мерно покачивалась на волнах. Как всегда в ожидании взрыва, время тянулось чрезвычайно медленно. И хотя и Северов и другие на базе ждали взрыва, выросший над китом темный столб воды и клочьев мяса был внезапным. Люди вздрогнули от гула. Он прокатился над морем и слабым эхом затих в скалистых берегах.
Когда темный столб рассеялся и море вобрало его в себя, на месте туши виднелись лишь какие-то темные куски, но скоро и они исчезли. На базе вновь возобновилась работа. Северов направился к Захматовой.
Мысль о Журбе омрачила лицо капитана. "Какая нелепая история - это нападение полусумасшедшего матроса... Бромсет, Микальсен... их непритворное участие... Удар Юрта..." Северов видел отрицательные черты китобоев, но он не мог не признать, что норвежцы стараются жить с ним в мире, согласии, по крайней мере, ему так казалось. Прошло еще слишком мало времени, чтобы он мог безошибочно во всем разобраться...
"Поговорю об этом с Еленой Васильевной, посоветуюсь с ней. Человек она умный, хороший, - неожиданно Для себя подумал Северов и вспомнил теплый взгляд Захматовой. Тут же Северов посмеялся над собой: - Эх, старик, старик. Кажется, амур в тебя из своего лука целится".
Он улыбнулся и вошел в каюту. Захматова стояла У койки Журбы. Она обернулась на стук двери. В руках у нее был термометр. Северов молча поклонился. Елена Васильевна в ответ коротко кивнула, потрясла термометром.
"Плохо Журбе", - понял капитан. Елена Васильевна, видимо, не спала всю ночь. Под глазами темные круги, лицо усталое, осунувшееся. При виде Северова она оживилась, стала смотреть приветливее и, как показалось Северову, с нежностью. Но это он отнес за счет своего воображения.
- Пройдем ко мне, - шепотом проговорила Захматова, указывая на Ли Ти-сяна. Китаец сидел в кресле, уронив на грудь голову, и крепко спал. - Не будем мешать. Только сейчас уснул. Всю ночь дежурил.
-- Как состояние? - спросил Северов, когда они вошли в маленькую каюту Захматовой. - Тяжелое?
Елена Васильевна кивнула и потянулась к коробке папирос, взяла одну, но, вспомнив замечание Северова, смяла папиросу и швырнула ее в пепельницу:
К черту табак!
Сразу трудно отвыкнуть, Елена Васильевна, - мягко заметил Северов.
Ну, ты меня не успокаивай! - Захматова вскинула голову и посмотрела прямо в лицо капитана. - Я не из неженок!
Помилуйте, Елена Васильевна, - Северов был удивлен сердитым, вызывающим тоном Захматовой. - Я не хотел вас обидеть.
Меня не обидишь, - Захматова села в кресло. - Давай думать, как быть с Журбой. Всю ночь бредил. Температура высокая. Боюсь, как бы не... - она сделала паузу, потом, нахмурившись, тихо добавила: - заражение крови...
Что вы? - обомлел Северов.
- Может, ошибаюсь, - пожала плечами Елена Васильевна. - Но Журба в тяжелом состоянии. Возможно, ему будет нужна операция. Я здесь одна не смогу.
Захматова признавалась не в своем бессилии или неумении, а трезво оценивала обстановку. Северов хорошо это понимал.
Подождем до завтра, - сказала она. - Если не станет лучше, надо его срочно везти в Петропавловск.
Очень правильно, Елена Васильевна. Только вот согласятся ли китобои...
- Заставим, - перебила его Захматова. - Да они и не посмеют отказать!
Елена Васильевна выпрямилась в кресле. От нее повеяло такой уверенностью, силой, что у Северова исчезли
последние сомнения.
- Да, так и сделаем. Спасибо за совет!
- Ну вот еще, "спасибо!" Какие ты разводишь нежности, товарищ Северов, - усмехнулась Захматова. - И вообще, я тебе хотела сказать, что надо быть проще...
Она смотрела на Северова с таким видом, точно говорила: "Ну, что, разве я не права?", - а сама с глубоко спрятанным внутренним волнением ожидала, что он скажет. Северов не понял ее.
Что вы имеете в виду?
Ну, эти самые "спасибо", да и "выкаешь" ты мне все время!
Мы еще мало знакомы, Елена Васильевна, - напомнил Северов, несколько озадаченный простодушным объяснением Захматовой. - А на "ты" называют люди друг друга лишь очень близкие!
Мы же с тобой оба коммунисты, - бросила Захматова.
Из изолятора донесся голос Ли Ти-сяна:
- Мадама... Тун дзы... товалиса... Жулба шибко плохо...
Захматова и Северов поспешили из каюты. Журба лежал на боку, придерживаемый Ли Ти-сяном, из его рта бежала алая струйка крови. Глаза матроса были открыты, взгляд их был устремлен куда-то далеко. Журба не замечал вошедших,
- Максим Остапович, - позвал Северов, но Журба не откликнулся даже движением век.
Захматова шепнула капитану:
- Не надо... Иди... идите, - поправилась она, - к Микальсену. Журбу надо везти в Петропавловск. Я его буду сопровождать... Идите...
Иван Алексеевич медлил. Ему хотелось чем-то помочь /Курбе, хотя бы вот так, как Ли Ти-сян. Китаец обтер лицо Журбы, дал глоток холодной с льдинками воды. Кровь перестала идти. По лицу Журбы медленно скатывались крупные капли пота...
Ли Ти-сян молился всем богам, каких только знал, Давал им клятвы, лишь бы Журба выжил. Но матросу становилось все хуже и хуже. Ли Ти-сян готов был пожертвовать собой, чтобы спасти товарища. Обернув к Северову лицо с лихорадочно поблескивающими глазами, он умоляюще сказал:
- Помогай, капитана... Максимка спасай нала... Его шибко пухо...
- Хорошо, Ли Ти-сян, хорошо, - Северов вышел из каюты.
В сильном волнении он пришел к Микальсену. Тот, увидев расстроенное лицо комиссара воскликнул:
Что с вами, господин Северов?
Матрос Журба умирает, - Иван Алексеевич от быстрой ходьбы задыхался. - Надо немедленно отправить его на китобойном судне в Петропавловск.
Микальсен был в затруднении: "Как к этому требованию отнесется Бромсет? Нужно оттянуть ответ до его возвращения. Пусть сам и решает, но как задержать? Под каким предлогом?"
Я жду, - прервал затянувшееся молчание Севе ров. - Умирает человек, который тяжело ранен вашим матросом.
Да, да, конечно, доставим в Петропавловск, - за кивал Микальсен, усиленно стараясь придать своему лицу участливое выражение. - Вон подходит китобоец!
Северов обернулся. К базе шло китобойное судно. Было видно, как у форштевня кипят буруны, как китобоец чуть накренился на левый борт, под которым была туша.
Микальсен прищурился:
- "Вега-пятая". Вот на ней сейчас и отправим вашего матроса. Они быстро дойдут до Петропавловска, - говорил Микальсен, размышляя в то же время над тем, как задержать отправку Журбы.
Северов неожиданно пришел ему на помощь.
- Матроса будет сопровождать врач Захматова. Микальсен всплеснул руками:
- Что вы, господин Северов! Это же невозможно. Команда китобойца не пустит женщину на борт! Тут я беспомощен! Если она поднимется на китобоец, то команда оставит судно. Никогда женщины не бывали на китобойцах. Это морской закон, и его свято выполняют охотники. Я знаю, что это суеверие темных людей, но тут я ничего не могу поделать...
Северов был озадачен неожиданным препятствием и даже не уловил ноток облегчения в голосе Микальсена.
Иван Алексеевич спросил:
- Как же быть? Неужели мы можем допустить смерть Журбы. Тогда надо идти в Петропавловск базе.
Прекратить промысел на несколько дней? - у Микальсена широко раскрылись глаза.
- Жизнь человека дороже китового жира, господин Микальсен! - возмутился Северов. - Я жду вашего ответа!
"Черт, что же делать? - капитан-директор растерялся. Из-за какого-то матроса срывать промысел. Отказать - будут неприятности, да и еще что скажет Бром- сет. Всегда он отсутствует в трудный момент". Мысль о Бромсете точно осветила Микальсена. Вот где выход. Он взглянул в сердитое лицо Северова:
Вы правы. Я, конечно, согласен с вами, что матроса надо доставить в Петропавловск раз он так плох. Но база будет идти намного дольше, чем китобойное судно.
Вы же только что утверждали, что на китобойце невозможно идти врачу Захматовой, - напомнил Северов. - Я не понимаю вас!
Нужно подождать "Вегу-первую", - Микальсен даже улыбнулся. - Гарпунер Юрт Бромсет хороший человек, не суеверен, и его слово для команды судна закон. Он уговорит и Ханнаена. Тому тоже никакие суеверия не страшны. Выпьет лишнюю чашечку своего итальянского кофе и поведет "Вегу" в Петропавловск. Хе-хе-хе!
"И он смеется над несчастным Орацио". - В Северове бушевало негодование.
Капитан-директор, очевидно, прочитал по лицу Ивана Алексеевича его состояние, оборвал смех, зашарил в карманах, достал трубку и с нарочитым вниманием занялся сю: "Не знаешь, как себя держать с этим комиссаром".
Поверьте мне, господин Северов, - добавил Микальсен, - это лучший и верный шанс!
Хорошо, подождем Бромсета, - согласился Северов и ушел.
Микальсен облегченно вздохнул. Он с удовольствием потягивал из трубки дым крепчайшего "кэпстена"[22]
Кэпстен - сорт табака (англ.). и думал о том, что промысел начат удачно. "Этот район Берингова моря действительно богат китами, как это утверждали карты и записи американских китобоев еще с прошлого века". Микальсен вспомнил категорическое предупреждение президента компании Асклунда - ни в коем случае не знакомить с этими картами русских.
День для Северова и его товарищей тянулся мучительно медленно. Китобойные суда подводили к базе свою добычу и снова исчезали за горизонтом, а "Веги-1" не было.
Иван Алексеевич приготовил письма секретарю губкома партии и написал жене:
"Дорогая Сонечка! Итак, я становлюсь китобоем, вернее пока еще только наблюдателем, свидетелем китобойного промысла, но знай, что все, что я здесь увижу, потом пригодится. Неужели исполнится мечта наших отцов, Лигова, мечта моей юности? Как бы мне самому хотелось сегодня преследовать морского исполина. Это очень волнующее зрелище..."
Иван Алексеевич рассказывал жене обо всем интересном, но ни об одной тревожившей его мысли, ни о печальном случае с Журбой. Он знал, что она будет сильно беспокоиться, переживать за него, если об этом узнает.
"...Охотиться мы будем до глубокой осени. Правда, горько наблюдать, как иностранцы промышляют в наших подах, но я верю, что это продлится недолго. Теперь, когда весь народ - хозяин страны и ее богатств, русский китобойный промысел будет возрожден. Я очень и очень скучаю о тебе. Знаю, что и тебе одной трудно. Береги себя, о нас с Мэйлом не беспокойся. Здесь мы не одни. Я встретил и взял на флотилию одного своего бывшего матроса, и врач у нас свой, советский. Так что, видишь, мы тут не скучаем среди чужих людей. Не прислал ли Геннадии письмо? Целую милую жену..."
Северов отложил перо, задумался. Сопя, жена... Нелегко сложилась их жизнь, но она всегда была хорошей, верной и надежной подругой и в годы личных неудач, и в годы интервенции, когда Северову приходилось скрываться... Не раз она выносила издевательские допросы и обыски белогвардейцев, японцев, французов, американцев... Бедная, сколько пришлось испытаний на ее долю. И никогда она не жаловалась, не требовала от него другой жизни. Он был счастлив с пей и, гле бы ему ни приходилось плавать, как бы далеко он ни был от родного порта,
он всегда чувствовал ее любовь, ее заботу... Милая, дорогая жена!" Как благодарен он ей за все, что она принесла в его жизнь.
2
"Вега-1" шла на север. Когда слева за кормой остался мыс Кроноцкий, судно подошло ближе к скалистому берегу. Ханнаен не покидал мостика. Незнакомые воды таили в себе опасность, хотя в штурманской рубке и лежали точнейшие карты английского адмиралтейства. Ханнаен часто сверялся по ним и, возвращаясь на мостик, цепко обхватывал руками поручни, осматривал море, точно пытаясь проникнуть взглядом сквозь толщу воды, вовремя заметить притаившиеся там острые рифы. Ветер развевал длинные волосы капитана. Он щурился от встречного ветра, и это придавало Ханнаену вид дикого зверя, высматривающего добычу.
Бромсет видел, что маленький капитан беспокоится, и пытался отвлечь его разговором, ко Ханнаен отвечал односложно. Его все тревожило. Этот рейс напомнил Ханнаену эпизод из его далекого прошлого. Вот так же тайком он проник во французские воды, чтобы сдать партию контрабандных товаров, но был схвачен и три года просидел в каторжной тюрьме. Его спина могла бы о многом рассказать. Через нее в Ханнаена был навсегда вбит страх, который он с трудом подавлял сейчас.
Все ему не нравилось: ни это море, ни поднимающиеся к серому в облаках небу высокие темные утесы, ни Комберг, который стоял рядом с Бромсетом и рассматривал близкий берег. Вот он опустил бинокль.
- Скоро будем у цели?
Ханнаен окинул море быстрым взглядом. Хотя его и убеждали, что у большевиков нет пограничных судов, все же он опасался. "Черт возьми, осторожность никогда не вредна, - оправдывал он себя. - Надо было бы загарпунить одного кита и ходить с тушей под бортом. Хоть вид был бы деловой, а то сразу можем вызвать подозрение", Ханнаен уже предлагал Бромсету это сделать, но гарпунер лишь посмеивался над ним:
-Кого же вы собираетесь обманывать своей маскировкой, Ханнаен. Чаек, волны, рыбу?
Пожалуй, Бромсет был прав. С самого утра они никого не встретили в море, не заметили на берегу. Да и заверения Комберга в том, что они скоро будут у цели, немного успокоили Ханнаена, и он с удовольствием стал подсчитывать, сколько фунтов[23]
Фунт стерлингов - английская денежная единица. принесет ему и этот и другой рейсы, далекие от обычной охоты на китов.
Моряки осматривали берег. Где-то там их ждали люди. Быть может, они уже увидели судно и сейчас следят за ним. "А может быть и засада большевиков", - мелькнуло у Бромсета опасение, и он сказал Ханнаену:
- Мы зашли за питьевой водой.
Капитан молча кивнул. Он уже предусмотрительно приказал спустить за борт всю питьевую воду. На мостике снова наступила тишина. Покачиваясь, китобоец с шумом рассекал волны. Посвистывал ветерок в такелаже, гудела под ногами машина.
- Лево! - коротко бросил Комберг по-немецки.
Ханнаен, не понимая, обернулся к нему. Бромсет перевел по-норвежски. Капитан изменил курс судна, и оно пошло прямо к берегу. Скалы как бы расступились, и перед китобойцем оказался широкий залив с низким берегом в глубине. Его надвое разрезала река, впадавшая в залив. Недалеко от устья вода кипела белым гребнем. В этом месте течение реки сталкивалось с морем и намыло высокий подводный гребень грунта. Моряки молча осматривали берег, реку. Справа от нее поднимались сопки, уходящие вдаль могучей грядой; по левому берегу тянулась долина, поросшая низкорослым леском... Берег был пустынный, безлюдный, дикий.
- Стоп! - снова отдал команду Комберг.