Северов вспомнил, как его и брата, когда они решили поступить работать на китобойные суда, граф не принял, а выслал к ним своего секретаря, который сказал: "Генрих Гугович советует молодым людям подыскать иной род деятельности, поскольку китобойное дело противоречит русскому характеру".
Иван Алексеевич не забыл старой обиды и сердито перевернул страницу. Необычайно везло этому "Кайзер-лингу и К°". В следующей заметке некий Рудольф Цабель из Лейпцига в том же 1902 году писал:
"...На транспорте "Александр" китолова Кайзерлинга я из Нагасаки пришел во Владивосток. Контора Кайзерлинга на Пекинской улице. Познакомился с Генрихом Кайзерлингом. Он собирается расширить и рыболовный промысел в морских и пресных водах: на Амуре - семгу, сельдь - у Сахалина. Его брат Максимилиан Кайзерлинг- второй директор. Их база в бухте Гайдамак. Там же и завод для перетапливания жира. Гавань небольшая, хорошо защищена от непогоды. Пристань принимает- суда до 3000 тонн. Много хороших зданий. В пути мы обсуждали вопросы китоловства. У Кайзерлингов большие, грандиозные планы расширения своего предприятия.
Осенью будущего года в Гамбурге на заводе Фридриха Круппа в Эссене будет строиться завод-судно. Это новость для китобоев всего мира. На палубе судна будет вестись полная разделка кита, выварка и слив жира в бочки, размельчение костей. Китобоям не придется каждый раз с китом идти к берегу.
Летом и осенью база Гайдамак действует, а зимой киты уходят к Корее. Там на берегу у компании есть временная станция. Кита разделывают, мясо и сало солят в бочках и продают в Японии на питание.
У китобоя Кайзерлинга большие деловые связи с японской компанией:.."
Иван Алексеевич прервал чтение, задумался. Странно, очень странно. И почему это так складывалось, что стоило русским взяться за китоловство, как их обязательно постигали неудачи, а любому иностранцу в этих же местах везло. Ведь почти одновременно с Кайзерлингом пытались создать в дальневосточных водах китобойный промысел русские предприниматели, но их планы не осуществились из-за многих странно возникающих помех. В то же время Кайзерлинг процветал. Он увеличил свой флот до девяти китобойных судов, добывал в год до двухсот китов и получал огромные прибыли в русских водах за счет русских богатств.
Русско-японская война застала флотилию Кайзерлинга в Нагасаки, и она была конфискована. Кайзерлинг подозрительно вяло заботился о возвращении ее России. Ныне его суда под японским флагом охотятся на китов, а Кайзерлинг, иудствуя, пишет: "Если мы больше не занимаемся китобойством на Дальнем Востоке, то лишь из-за малой предприимчивости сибиряков и незнания своих природных богатств..."
"В чем же дело? - мучительно думал Северов. - Ведь после русско-японской войны у нас делали попытки начать промысел китов и тоже безрезультатно..."
Захлопнув папку, он спрятал ее в стол. Что толку вспоминать прошлое? Надо думать о настоящем. Возможно "Диана" и положит начало крепкому, большому русскому китобойству.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
"Диана" на рассвете вышла в залив Петра Великого и взяла курс на японский порт Хакодате. Норинов, передавая Северову вахту, сказал:
- Не удивляйтесь этому курсу. В Японии мы должны приобрести гарпунную пушку. Завтракать милости прошу ко мне. Господин Осипов очень хочет с вами познакомиться.
Разве он на судне? - удивленно воскликнул Северов.
Ночью прибыл, когда вы отдыхали. - Норинов ушел с мостика, оставив Ивана Алексеевича в раздумье. Несмотря на то, что "Диана" простояла во Владивостоке еще четверо суток после того как Северов вступил в свои обязанности, он еще не видел хозяина шхуны. Понаслышке Иван Алексеевич знал, что Осипов имеет несколько рыбалок, ведет торговлю пушниной. "Видно предприимчивый человек", - думал Северов, осматривая расстилающееся перед ним море. Шхуна шла хорошо, развивая скорость до девяти узлов.
Судно плавно покачивалось. Изредка у форштевня всплескивалась волна. Светало. Небо бледнело, а облака, неподвижно стоявшие в вышине, зарумянились с востока от невидимого солнца. Море, словно огромное благодушное животное, медленно просыпалось от крепкого ночного сна и, дымясь легким прозрачным туманом, синело. Северов с наслаждением, глубоко дышал прохладой, слегка пьянея от нее, как от бокала шампанского.
"Снова море, - радостно, облегченно говорил себе Северов. Огромная тяжесть, легшая на его плечи, в день потери "Кишинева" исчезла. Мысль о пароходе вызвала в памяти слова Хайрова о том, что "Кишинев" в рейс не выйдет. - Что они с ним сделают? - под словом "они" Северов думал о Хайрове и его неизвестных товарищах-большевиках: - не взорвут же. Там теперь американцы".
Лицо Ивана Алексеевича помрачнело. В памяти всплыли постыдная картина прихода американцев, избиение матросов, бестактный офицер. "Ведут себя как в какой-нибудь колонии", - невольно сравнил Северов и тут же в сердцах произнес:
- Не будет так.
Над морем начало всплывать солнце. Вода заискрилась, заблестела и, казалось, ожила. "Почему солнечный свет часто сравнивают с золотистым? Ведь золото холодное, бездушное и тяжелое. А это... - Северов не мог найти сравнения и, еще раз окинув простор восхищенным взглядом, вдруг подумал. - А это ведь как любовь... - По лицу Ивана Алексеевича скользнула смущенная улыбка: - Неужели я стал сентиментален? Нет, я просто счастлив, что снова в море и иду не в простой рейс, а на разведку китовых стад..."
Вблизи шхуны выскочил из воды дельфин. Один, второй, третий. Их изогнутые толстые спины вспыхивали белым огнем, отражая солнце. Дельфины обгоняли "Диану" и проскакивали перед самым ее носом.
Влажная от ночной сырости, хорошо выдраенная накануне желтоватая палуба курилась парком, быстро высыхая. Иван Алексеевич прошелся по шхуне и остался доволен. Когда утром палуба пустынна, особенно хорошо заметны недоделки, но сейчас Северов не мог их найти. Журба, этот рыжий здоровяк, со спокойным лицом и маленькими хитрыми глазками хохла, оказался хорошим боцманом. Он ни разу не повысил голос на матросов, не разразился бранью, а они работали старательно. Даже Филипп Слива, матрос нерадивый, вчера с такой прилежностью начищал рынду, что Северов не мог сдержать улыбку. Теперь колокол сиял, как купеческий самовар в праздник.
"Удачный выход в море, хорошая погода, чистота на судне, это доброе предзнаменование", - говорят моряки и даже гордятся своей верой в приметы. Иван Алексеевич считал это ненужной и вредной традицией. Его очень рассердила Соня, когда сказала, что она предчувствует несчастье. Шхуна, конечно, не "Кишинев", но по крайней мере он, Северов, не будет видеть интервентов.
Утро прошло в обыденных работах. Журба, в желтой чистой робе, знал свое дело, и Северову почти не пришлось распоряжаться, словно все делалось само собой. К штурвалу пришел Слива, чтобы сменить на вахте рулевого, и Северов был приятно поражен. Обычно неряшливый, обросший, одессит стоял в начищенных сапогах, в старенькой, но чистой синей робе из дабы, мешковато сидевшей на его маленькой фигуре. Темное лицо Филиппа было в порезах - следах тупой бритвы. Вид у Сливы несколько сконфуженный. Матрос явно неловко чувствовал себя в новом платье.
- Франтом стал, - одобрил Северов. - Не узнать.
У Сливы вспыхнули глаза. Он кивнул в сторону Жур- быи тихо сказал:
- Этот рыжий боцман из черта попа сделает, и сам Христос не узнает фальшивку.
- Молодец, - похвалил Северов боцмана. - Пора из тебя моряка сделать.
Сдав вахту, Иван Алексеевич побрился в своей тесной, но хорошо отделанной каюте, переоделся и направился к Норинову.
Стол уже был накрыт и около него хлопотал Ли Ти-сян в белом фартуке. Ароматный запах свежего кофе и дорогого табака стоял в каюте. Увидев Северова, кок поклонился с улыбкой:
- Здраста, капитана!
-- Зови меня штурманом,-Ли Ти-сян, - сказал Северов. Из соседней каюты показался лысеющий человек с брюшком, в бархатном лиловом халате. В пальцах он держал сигару. Лицо с крупным носом, с двойным подбородком казалось бы добродушным, если бы не цепкие, злые серые глаза. Осипов, хозяин шхуны, понял Северов. За Осиповым вышел Норинов и познакомил их.
Я вдвойне рад, что вы на моей шхуне, - заговорил Осипов, опускаясь в кресло у стола и жестом руки приглашая моряков садиться. - Вы, если не ошибаюсь, из старинной морской семьи?
Совершенно верно, - наклонил голову Северов. Ему это было приятно слышать.
К тому же вы потомственный китобой, - продолжал Осипов и засмеялся, хотя его глаза от этого не стали теплее. - Вот вы и обучите нас охоте на китов. Мы же профаны в этом, так сказать, начинающие.
Он и Норинов засмеялись. Северов смутно почувствовал, что за этим смехом скрывается какой-то другой смысл, и ему стало неприятно, но он не подал виду и улыбнулся.
Я имею такой же опыт охоты на китов, как и вы, господа.
О! - Осипов взглянул на Норинова. - Тогда прекрасно. У нас будет удачная охота.
И снова смех, явно двусмысленный. Осипов заметил, что Северов недовольно нахмурился, и по-дружески похлопал его по руке:
- Не обижайтесь на нас, дорогой Иван Алексеевич, на наш смех. Мы ведь еще китобои, так сказать, в потенции, а будем сейчас торговать, торговать. Если мы, русские, сейчас не обеспечим себе рынка, покупателей среди камчадалов, то их приберут американцы и японцы. - Осипов стал серьезен. Голос потерял бархатистость, а стал сухим, деловым. - Во Владивостоке и так уже нам - средним коммерсантам, почти ничего не остается делать. Вы слышали, господа, японский министр финансов при содействии группы банков организовал торгово-промышленное общество дляработы на русском Дальнем Востоке. Как это вам нравится? Американцы тоже от них не отстают. Грабят нас, грабят русскую землю. Что вы на это скажете, господин Северов?
- Я моряк и плохо в этом разбираюсь, но полностью разделяю ваше негодование по поводу засилья у нас иностранцев, - с чувством сказал Иван Алексеевич и рассказал, как был захвачен "Кишинев".
Молчавший до сих пор Норинов, задумчиво помешивавший ложечкой в чашке кофе, воскликнул:
- В этом ли дело, господа? Банки, торговля, иностранцы! Все это мелочь. Надо спасать Россию, усмирить чернь. Создать тут, на Востоке, новое государство. Только отсюда может прийти спасение, освобождение России!
Бледное лицо Норинова порозовело, нервный тик подергивал его. "Чепуху какую-то плетет, - Северов смотрел на Норинова, пытаясь разобраться в нем. - Неврастеник..."
Осипов умело перевел разговор на плавание, на предстоящий заход в Японию.
- Купим гарпунную пушку, наймем гарпунера - ив бухту Круглых ворот, на мою факторию. Тешу себя надеждой, что вырастет там городок китобоев русских...
Хозяин шхуны, потягивая ликер, рисовал картины будущего расцвета дикого побережья, Норинов замкнулся, а Северову все эти разглагольствования показались фальшивыми. Он откланялся, ссылаясь на усталость после вахты.
Отдыхайте, Иван Алексеевич, - отпустил его Осипов. - Я доволен, что часть команды уже плавала с вами. Тем лучше. Да, как вам нравится шхуна?
Великолепная, - с искренним восхищением ответил Неверов. - Ходкая, красивая.
Похвала доставила Осипову удовольствие:
- Строилась для генерал-губернатора, а досталась мне. Ха-ха-ха!
Северов вернулся в каюту и лег, заложив за голову руки. Разговор за завтраком вызвал какие-то противоречивые и беспокойные мысли. Было такое чувство, словно прикоснулся к чему-то грязному. Норинов с его нелепой идеей, самодовольный Осипов... "А впрочем наплевать мне на них, - повернулся на бок Северов. - Жалованье платят хорошее, а болтают пусть что угодно. Интересно будет посмотреть охоту на китов".
Иван Алексеевич начал уже дремать, когда услышал стук в дверь. Это был Джо Мэйл.
После тягостных мыслей приход Джо был для Северова особенно приятен. Вот с кем он может поговорить по
душам.
- Прости, что помешал тебе отдыхать, - Джо стоял,
почти касаясь головой потолка.
Ты чем-то озабочен?
Вроде того, - Джо откинул от переборки сиденье складного стула и опустился на него, снял фуражку. Он был в белой рубашке, которая еще больше оттеняла его черную шею и обнаженные до локтей руки. "Может быть его обижают?" - строил догадки Иван Алексеевич. Бывали случаи, когда Мэйлу приходилось слышать оскорбления. И все из-за цвета кожи. Но среди моряков это бывало редко, а на берегу Джо обычно не спускал обидчику. Здесь Северов никому не позволит оскорблять Мэйла.
Не говори загадками, - попросил он.
Не нравится мне это, - покачал головой Джо. - Ночью я хотел выйти на палубу...
...Ночью Джо проснулся от какого-то шума. Он выглянул в иллюминатор, находившийся как раз под трапом, переброшенным с берега на шхуну. Доски трапа гнулись и поскрипывали под шагавшими людьми. Шли не один и не два человека, а значительно больше. "Кто это может быть?" - подумал Джо, и простое любопытство подняло его с койки. Он вышел из каюты и хотел подняться на палубу, но его остановил вахтенный:
Куда идешь? Вали в кубрик.
Мне на палубу надо, - Джо легко отвел рукой в сторону матроса, который пытался загородить ему дорогу, и вышел.
Над спящим городом стояла, глубокая ночь. В черном небе блестели яркие звезды. Джо, не обращая внимания на матроса, втихомолку у него за спиной ругавшегося, смотрел на входивших на судно людей. Как безмолвные тени, они исчезали в носовом трюме. Вскоре на палубе остались лишь двое. В одном Джо узнал капитана Норинова. Он сказал: "Все тридцать. Благодарю вас, подполковник!" "Всегда к вашим услугам, - ответил второй. Счастливого плавания! Готов всегда вам помочь". "Не исключена такая возможность, что я вновь обращусь к вам", - Норинов обменялся с подполковником рукопожатием, и тот покинул шхуну. Джо вернулся в кубрик... Северов был озадачен. Тридцать человек на борту, а Норинов и Осипов и словом о них не вспомнили. Что это значит? Что это за люди? И почему их тайком, ночью привели на шхуну? Он ничего не понимал. Мелькнувшая догадка показалась ему нелепой, но он все же спросил:
Люди были с багажом, с оружием?
Нет, без оружия, - покачал головой Джо. - Лишь кое у кого котомки.
Не будем ломать голову, Джо. Все само собой выяснится, - сказал Северов. - Присматривайся к людям. Кто знает, что нас ожидает.
Джо понимающе кивнул. Побыв еще с полчаса, он ушел. Северов долго размышлял над его рассказом. Сон пропал, и он вышел из каюты. Шхуну трудно было узнать. По палубе бродили люди. На баке пиликала трехрядка.
Изумленный Иван Алексеевич присмотрелся к неожиданным пассажирам. Не требовалось особой зоркости, чтобы угадать под штатской одеждой военных людей. Северов увидел на мостике капитана и подошел к нему. Норинов осведомился:
Что же не отдыхаете, Иван Алексеевич?
Да вот, вышел посмотреть на пассажиров, - с иронией сказал Иван Алексеевич. - Для меня они, так сказать, сюрприз.
Ох, простите, - воскликнул Норинов. - Я не предупредил вас. Это рабочие, завербованные на факторию. Знаете, многие сейчас охотнее будут потрошить китовые туши где-то на Камчатке, чем подставлять себя под пулю.
Откровенность Норинова поразила Северова. Капитан давал понять, что некоторые, а может быть все пассажиры скрываются от военной службы или дезертировали с нее.
"Диана" продолжала идти по курсу. Вахты сменялись вахтами. Жизнь на шхуне текла однообразно, без каких-либо происшествий. Северов, когда позволяли вахты, обедал, завтракал и ужинал с Осиповым и Нориновым. Если капитан держался любезно, но как начальник, то Осипов явно старался расположить к себе Северова. Иван Алексеевич не мог понять, для чего это нужно хозяину шхуны. "Пассажиры", или как их теперь звала команда шхуны - "рабочие", вели себя довольно спокойно, лишь изредка затевая ссоры за картами. Вина Норинов им не выдавал. Так "Диана" благополучно дошла до Японии.
В Хакодате "Диана" вошла вечером, город встретил шхуну тысячами огней. Горели цветные фонари на мачтах судов, которые, как огромные спящие звери, медленно покачивались на черной воде. По ней скользили блики света, падавшего из иллюминаторов, тянулись расплывчатые золотистые дорожки от больших огней на пристанях. Голые мачты кораблей выглядели едва различимой щетиной.
Матросы и рабочие столпились у бортов, разглядывая манящий огнями берег. С грохотом скользнула в клюз цепь, и якорь звонко разбил черную воду.
- Я и господин Осипов съезжаем на берег, - сказал капитан Северову. - Вы остаетесь. Кроме вахтенных, все также могут уйти в город. Пусть развлекутся.
На шхуну прибыли таможенные чиновники. Недолго пробыв в каюте Норинова, японцы быстро провели осмотр шхуны и разрешили доступ в город.
Северов и несколько матросов остались на "Диане". Медленно тянулось время. На шхуне было тихо, пустынно.
- Не нравится мне что-то на "Диане", ни ее хозяева, а еще больше эти рабочие, - говорил Джо, прохаживаясь вместе с Северовым по палубе. - Что-то разговоры у них больше о стрельбе, о деньгах...
Северов молча посасывал трубку. Он разделял мнение Джо. Осипов и Норинов больше не вспоминали о китобойном промысле, ради которого идут на Камчатку. Странно все это.
- И мне многое не нравится, Джо, - согласился Северов.
Они вышли на бак и тут увидели боцмана, сидевшего на кнехте и покуривавшего трубку.
Что же вы, Максим Остапович, на берег не съехали? Журба поднялся с кнехта:
Не охотник я по чужим берегам бродяжить.
Давно плаваете? - Северову хотелось поближе познакомиться с этим рыжим здоровяком.
Пятый десяток пошел жизни, - Журба затянулся и, медленно выдыхая дым, продолжал: - На море с мальчонки...
В темноте послышались пьяные голоса, брань. Это на шхуну возвращались подгулявшие матросы и рабочие.
До утра на шхуне не было тишины. Пьяные шатались по палубе, горланили песни, переругивались и даже затеяли драку.
В полдень на шхуну японцы доставили гарпунную пушку, десятка два флейшерных ножей и какие-то ящики. Осипов и Норинов все еще не возвращались. Японец-старшин-ка передал Северову записку. Норинов писал, чтобы пушку устанавливали на баке немедленно.
Маленькие, быстрые японцы принялись за дело. Они сверлили в палубе отверстия для закрепления тумбы пушки, укладывали стальные полосы. Столпившиеся вначале около них рабочие и матросы скоро потеряли интерес и разбрелись. Иван Алексеевич внимательно осмотрел пушку и совершенно не был удивлен ее состоянием. Покрытая ржавчиной, она, по-видимому, была извлечена из какой-то свалки. Ивам Алексеевич с трудом разыскал на ней фабричную марку и около нее год изготовления "1876".
- Да мы с тобой ровесницы, - похлопал Северов ла донью по короткому толстому стволу, с которого падали чешуйки красной ржавчины.