Ход убавлять было нельзя, опасались, что снесет на опасный риф Дасяньцзяо, лежавший под ветром от курса каравана. Только через два дня, когда удалось за время короткого прояснения получить надежную астрономическую обсервацию, показавшую, что риф остался позади, ход убавили до двух узлов и положение дока облегчилось. Старые моряки помнят, как еще задолго до Великой Отечественной войны в этих водах потерпел аварию наш теплоход "Кузнец Лесов" под командованием опытнейшего капитана Дублицкого. Его тогда снесло, и он выскочил на Пратос-риф. Спасение его стоило многих усилий…
Обошлось все сравнительно благополучно. Даже наш бассейн пострадал незначительно, восстановили за час. А с носовой секции, находящейся в ста девяноста милях впереди, сообщили, что у них сбило и унесло почти половину киль-блоков и повредило крепления кранов…
Утром вновь увидели пиратствующих янки. По корме, вплотную, буквально в полусотне метров прошел американский авианосец, "Коралл-Си", оглушая ревом вентиляторов и шумом машин. За ним в кильватер - два эсминца. Когда он миновал нас, с него начали взлетать один за другим тяжелые самолеты и уходить в северо-западном направлении. Вероятно, на многострадальный Вьетнам… Отсюда до Вьетнама не более двух часов лету…
Прошли параллель бухты Камран… Там в 1905 году была последняя стоянка злополучной эскадра Рождественского перед выходом в последний переход, закончившийся бесславной Цусимой…
Несколько позже нас обогнал дальневосточный танкер "Москальво", идущий с Черного моря. Во Владивостоке он рассчитывает быть дней через десять-одиннадцать после разгрузки в Японии. Приблизился малым ходом, и нам удалось перебросить ему на палубу пакет с письмами. Дома получат от нас весточки…
При ливне и шквалах, подгоняемые сменившей направление волной, входим в пролив Лусон мимо высокого скалистого Бабуяна.
Последний день в Южно-Китайском море нас облетел на небольшой высоте американский тяжелый четырехмоторный самолет. Видимо, фотографировал.
Непроглядная тропическая ночь сереет. Небо на востоке, у самого горизонта, начинает розоветь, потом алеть. Несколько минут - и из-за горизонта показывается краешек раскаленного диска. Еще мгновение - и стало светло. Солнечный шар, как подброшенный, выпрыгивает из моря и поднимается в небо. - В тропиках сумерки короткие, а солнце с утра очень быстро поднимается и обильно поливает море горячими лучами.
Шесть часов. Вахтенный матрос уже развел огонь на камбузе. Повара начинают готовить завтрак. Артельщик Кудрин гремит ключами и, ворча, выдает продукты из кладовой. Ворчит, потому что ему кажется, что повара берут лишнее, останется без пользы.
Семь часов. Вахтенный матрос будит всех. Потом спорит с Таней-Марией, доказывает, что давно пора вставать, а та уверяет, что на вахте часы неправильные, еще рано, вставать незачем. Перепалка заканчивается тем, что Татьяна вскакивает и бежит, на ходу застегивая кофточку, накрывать завтрак. К половине восьмого все готово.
Завтрак кончился. Восемь часов. Меняются вахты. Остальные собираются на "разводку". Происходит это так. Машинная команда собирается на левой башне, палубная на правой. Боцман быстро распределяет: Репш и Попенкин - "пересыпать" бухты с манильскими швартовыми на "шабаш" [если управятся раньше конца рабочего дня, то больше работы не дается). Матросы любят такое задание. Но наш Ризаев стреляный воробей. Так задает работу, что только управятся с ней к концу дня. Полещук и Плешаков идут делать сплесни и огоны Оба превосходные такелажники. Потом будут плести кранцы, у нас их мало. Банных и Минин - смазывать талрепы и стопоры шпилей. Все. Работы заданы, и боцман со старпомом уходят составлять планы на завтра.
Электромеханик Михаил Кононович и электрик Чеботарев уходят с меггером искать свой вечный "корпус". Я не помню ни одного судна, на котором бы электрики вечно не искали "корпус".
Стармех Кандауров, "дед", хотя ему только тридцать семь, долго разъясняет Глущенко и Любушкину, какую работу и как нужно сегодня сделать. Как обычно, в сотый раз вскрывается и проверяется, перебирается, снова собирается одна из дизель-динам. Бушков получает свое обычное задание "драить" плиты в машинном отделении. В тропиках все быстро ржавеет, приходится чистить плиты чуть ли не через день.
Штурманы отдыхают после вахты. Кошелев усиленно штудирует английский язык. Вот он поставил на магнитофон ленту с записью урока, включил трансляцию, и по всему доку разносится речь английского диктора. Я слушаю известия по транзистору, перебираю записи за неделю. В обеденный перерыв провожу политинформацию. Сегодня моя очередь. У нас заведено политинформацию проводить два раза в неделю, всем комсоставом, по очереди.
После политинформации - обед. За исключением дней штормовой погоды обедаем наверху, на топ-палубе под тентом, по соседству с летней плитой. Отдельной кают-компании у нас нет, едим все вместе. Пока уничтожается обед - а моряки отсутствием аппетита не страдают, - Полина внимательно следит за выражением лиц моряков. Хочет, чтобы ее стряпней все остались довольны. Она умеет готовить. Очень редко у нее не получается. В таких случаях Полина переживает, уходит к себе в каюту и тихонько плачет, уткнувшись в подушку. Моряки любят ее и стараются не расстраивать.
После обеда - отдых. Бассейн наполняется шумом. Никакие уверения, что после обеда с полным желудком купаться вредно, не действуют. Режим будем соблюдать дома, а здесь - тропики.
После двух часов дня работа продолжается и, если есть настроение, с "морской травлей". Рассказывают друг другу всякие истории, действительные и вымышленные. В этом отношении фантазия моряков не уступит фантазиям рыбаков и охотников. Кровь леденеет от ужасающих штормов, в которых побывал рассказчик. Когда поблизости нет женских ушей, отдельные любители начинают хвастаться своими амурными похождениями. Дается воля самому безудержному воображению. Другой такого наговорит, что выглядит по меньшей мере Фо-Блазом или Синей Бородой. Даже Банных, краснеющий и смущающийся при одном виде девушки, отливает такие пули, что диву даешься. Скажете, что нехорошо! Да, нехорошо, но эта болтовня чисто показная, служит маскировкой тоски по родным местам, по любимым.
Таковы будни нашей жизни в этом томительном, многомесячном рейсе, которые своей монотонностью усугубляют трудности морской службы. Когда такого будничного много, его труднее переносить, чем трудности эпизодические, преодоление которых требует крайнего напряжения сил. Геройство, ставшее повседневным, тоже становится будничным…
В восемь вечера - ужин. После этого собирается группа учеников на занятия. Моряки, не имеющие законченного среднего образования, учатся в заочной школе плавсостава. На рейс получены задания по всем предметам, из числа комсостава выделены консультирующие преподаватели. Занятия идут в море. Рейс длинный, и некоторые с приходом домой будут сдавать экзамены сразу за два класса, а большинство - на аттестат зрелости. Отдельно занимается группа английского языка во главе с энтузиастом Кошелевым.
Коротки тропические сумерки, и ночь вступает в свои права. Но еще рано, спать никто не хочет. "Кинолебедчик!" - раздаются голоса. Это зовут Чеботарева, общественного киномеханика. Начинается отбор фильмов. Все картины давно пересмотрены по нескольку раз и изучены чуть ли не наизусть. И свои, и с двух других единиц каравана. Вот этот взяли с "Гелиоса", смотрели всего один раз, давайте его.
Под большим тентом начинается киносеанс. А под тентом "столовой" любители при свете люстры яростно сражаются в "морской бильярд". Распространенная игра в "козла" - домино у нас на доке не привилась. И правильно. Это игра ничего не дает ни уму, ни сердцу.
Кино кончилось. Девушки обычно уходят спать. Им вставать раньше всех. Парни еще долго будут сидеть кто с книжкой, кто писать письма - вдруг подвернется оказия. И все будут вспоминать Родину.
Родина! Только в отрыве от нее начинаешь чувствовать, как она тебе дорога! Среди всего пышного тропического неистовства растительности вдруг вспоминаешь скромную березовую рощицу, тополиный пух… Помню, весной мальчишками бегали собирать березовый сок… Он казался таким вкусным! А из дубовой коры или коры старых тополей вырезали кораблики, и они неслись по ручью в большую реку к морю! Из коры вырезывались целые эскадры - линкоры, крейсеры, миноносцы, и босоногие адмиралы устраивали морские сражения флотов в ближайшей луже…
Как же еще далеко до Родины! До дома!
* * *
Тихий океан неожиданно встретил хорошей солнечной погодой. Док преобразился, "украсился" развешенными на просушку одеялами, одеждой, бельем. Когда я потащил на солнышко свой макинтош, казалось, что он весит пуд, хоть выжимай! От вещей валит пар. Через сутки, просохшие, бодрые, мы чувствовали себя отлично. Сырость исчезла, и не жарко - всего двадцать семь градусов тепла. Воспрянули духом девушки - соорудили себе прически.
"Стремительный" сделал "челночную" операцию - от нас к "Устилугу" и обратно. Перебросил запас провизии из холодильников теплохода и обменял фильмы. После этой операции встал к нам на короткий буксир.
Действует попутное течение, подгоняет к выходу из тропиков мили по полторы в час.
Впереди по курсу острова Рюкю - в их составе многострадальная Окинава. На переходе караван нагнал американский авиатранспорт. Океан достаточно широк, но он почему-то сблизился
с нами, дал малый ход и до наступления темноты весь день держался рядом на расстоянии меньше мили, справа на траверзе. На палубе у него самолеты с британскими, гоминдановскими (чанкайшистскими), таиландскими и филиппинскими опознавательными знаками. Словом, все союзники из СЕАТО в сборе, под "гостеприимным" американским флагом… Идет на Окинаву.
Слушаем по радио Владивосток! Жадно прислушиваемся, узнаем городские новости, программы театров и кино. Шикаем друг на друга, чтобы не шумели, не мешали слушать, боимся пропустить хоть одно слово! Узнаем голоса знакомых, своих дикторов.
Рассчитали время прихода, дали телеграммы домой, заказываем билеты в театр…
Во Владивосток приезжает кукольный театр Образцова. Дал телеграмму взять билеты на "Чертову мельницу" и на "Шорох твоих ресниц". Я эти вещи смотрел в Москве, очень едкая сатира, а жена не видела, надо с ней сходить.
Во Владивостоке при профсоюзном комитете плавсостава действует на общественных началах "Бюро добрых услуг". О нем можно сказать очень много хорошего! Все наши заказы на подарки родным к знаменательным датам, на помощь при болезнях близких и при рождении детей - за время нашего пути у троих членов нашего экипажа появились дети - они выполняли точно и хорошо. Остается только горячо поблагодарить женщин-общественниц из "Бюро", сумевших проявить заботу о семьях наших моряков, находившихся далеко в море.
Погода все еще держится скверная. Пересекаем холодный фронт, он нас и мучает. Приходится убавлять ход, док сильно бьет встречной волной.
В дымке, справа на горизонте, чуть видны берега Японии. Предполагался заход в Нагасаки для отдыха и пополнения свежей провизии. Но это задержало бы нас на пять суток, и все дружно решили отказаться от захода. Переговорили по радио с Виктором Ананьевичем, он всецело за такое решение, хотел сам предложить, но мы его опередили.
Корейский (Цусимский) пролив проходим днем. Как только миновали южную оконечность острова Цусима, противный ветер сменился штилем. В проливе тихо, прохладно, всего 22°. Подходим к месту, где 27–28 мая 1905 года сражались героические русские моряки. Цусима!.. Здесь была разбита эскадра Рождественского, совершившая беспримерный переход с Балтийского моря…
Проходя над местом боя, построили экипаж, приспустили флаг и почтили память героев минутой молчания…
Пролив прошли спокойно. Вышли в Японское море. Это море уже "домашнее". Штилевые, прохладные погоды сопровождают нас до самого Владивостока. Не в укор будь сказано, но владивостокские синоптики, взявшие над нами шефство после выхода в Тихий океан, все время пророчили нам свежие ветры южной половины компаса, но, к нашему удовольствию и посрамлению синоптиков, их не было. Были северные - в Восточно-Китайском море, а в Японском стоял штиль!
После выхода из Корейского пролива впереди между буксирами появились и долго плыли три большие рыбы. Наутро две из них исчезли, а одна громадная пристроилась под левый буксир, сопровождая нас. Ее хорошо было видно в прозрачной воде с переходного мостика. Вытянувшись, почти не шевеля плавниками, она мчалась вперед голубой стрелой. И так несколько дней. Утром выходили на мостик и смотрели: все в порядке, рыба на своем месте. Только уже на подходе, когда на горизонте показался Аскольд, она вдруг вильнула хвостом и исчезла. Вероятно, вошли в полосу более холодных вод.
Заказали Приморскому радиокомитету концерт в честь завершения плавания и прихода нашей экспедиции в родной порт. Открыть концерт попросили "Шестым Брандербургским концертом" Баха. Это классическое музыкальное произведение по традиции исполняется в ознаменование окончания больших экспедиций начиная с Кука и Крузенштерна.
По всем частям идет усиленная подготовка к сдаче дока. Проверяется и пересчитывается инвентарь, составляются акты на израсходованные в пути материалы, на испорченное и смытое волнами имущество.
Долго спорили, что делать с буксирами. Наконец решили, чтобы не задерживать "Устилуг", следующий под выгрузку в Японию, выбрать буксиры на стапель-палубу дока.
Наконец в прекрасный солнечный день по носу на горизонте показались приподнятые рефракцией приморские сопки. Во второй половине дня слушали по радио выступление начальника Дальневосточного пароходства. Он говорил о нашем прибытии.
На другой день утром - по носу остров Аскольд, такой знакомый и близкий! Это уже преддверие Владивостока.
Собираем экипаж, проводим детальный инструктаж о выборке буксиров.
После этого заполняем таможенные декларации. В полдень прошли Аскольд. Навстречу из порта вышел буксир. На нем группа операторов кинохроники и телевидения. Караван снимают со всех сторон. Подходят совсем близко, кричат, задают какие-то вопросы. Не разобрать. А к нам нельзя - граница еще закрыта.
По носу слева в легкой дымке - Скрыплев. Вечный страж Владивостока. Около четырнадцати часов огибаем его и ложимся на входные Шкотовские створы. Навстречу выходит с/с "Диомид". "Устилуг" отворачивает с входного фарватера влево и отдает буксиры и, оставив нас на внешнем рейде, уходит в порт. "Диомид" берет нас с носу на "усы", с кормы нас поддерживает верный товарищ - "Стремительный".
Играем аврал и начинаем выборку буксира к себе, на стапель-палубу. Работа спорится. Всем хочется поскорее домой, но границу откроют только, когда заведут в порт, не раньше чем буксиры будут выбраны.
Работают все дружно, согласованно, быстро, разделившись на две партии. Выбираем оба буксира одновременно и заканчиваем эту работу в необычно короткий срок: за два часа пятьдесят минут!
Караван "Ушакова" прибыл на четыре часа раньше нас. Они уже дома.
И вот рейд Владивостока! Переход протяженностью почти в десять тысяч миль успешно завершен. За кормой - два океана, четырнадцать морей, четырнадцать проливов и каналов! Весь путь занял девяносто шесть ходовых суток. Это рекорд. Прежде на перегоны доков по этой трассе уходило не менее ста четырех - ста семи суток.
Стали на рейд. Прибыла приемная комиссия - пограничные власти и таможенники, карантинный врач. Несколько минут на предварительный осмотр, и врач дает разрешение остальным подняться на борт.
Начинается таможенный досмотр, процедура формальностей по оформлению прибытия из заграницы.
У нас все в порядке. Граница открыта!
К борту подходит большой буксир, направленный Трансфлотом. На палубе - встречающие родные, жены, дети. Много цветов! Букеты летят на стапель-палубу!
Мы дома!
Вениамин Анциферов
Тропа в океане
До улицы Урицкого лучше ехать трамваем. Но я неторопливо вышагивал вдоль набережной Северной Двины. Бас лесовоза, чащоба портальных кранов, река в облачных заворотах…
Еще несколько часов назад перед прилетом в Архангельск я подгонял события - быстрее, быстрее! А теперь хотелось остановиться, что-то осмыслить, наконец, просто проверить.
Вот она, эта улица, - широкая, торопливая, рассеченная лентой асфальта. Бурая от времени калитка с легкой щеколдой. Дощатый, убегающий к крыльцу настил. Во дворе - женщина. Робко попросил ее:
- Мне бы Герасима Васильевича.
- Заходите, - сказала она.
Он подошел, опираясь на трость, - широколобый, размашистый в плечах, с острым взглядом из-под нависших бровей.
- Точилов, - сказал, твердо сжимая руку.
- Здравствуйте, Герасим Васильевич!
Соседи и не подозревали, какой человек жил рядом с ними. Считали - обыкновенный старичок-пенсионер. Иногда в хорошую погоду выходил за околицу, сидел на скамейке, держа трость-палочку между колен. Ясно: ноги плохо держат, ревматизм и все такое. А узнали - поразились: "Кто бы мог подумать?"
Встречался я с ним день, второй, третий… Мы словно бы заново переживали те далекие, - грозные, как девятый вал, события, и теперь кажущиеся невероятными.