У Мэри было широкое лицо с высоким открытым лбом и точеным острым подбородком, кожа цвета слоновой кости, темные, но тонкие брови и огромные горящие темно–карие глаза. Однако Постум вынужден был признать, что ее черты казались немного грубыми, когда она бывала спокойна. На лбу уже начали прорезаться морщинки, а подбородок был несколько полноват. Сейчас на ее лице застыло выражение задумчивости и печали, но при этом в нем чувствовался бешеный темперамент и упрямый нрав. Постум знал, что сила его жены в действии, и это отражалось у нее на лице, ведь улыбка или внезапно нахлынувшее возбуждение мгновенно преображали ее. В такие моменты, как говорил Постум, она приобретала некую зажигательную красоту. Но он отлично знал, что Мэри может быть жестокой, непреклонной, этакой belle dame sans merci - прекрасно–беспощадной, и он не видел способов разжалобить ее.
Постум пожал плечами и сказал:
- Давай–ка выпьем еще по одной.
Мэри очнулась от охватившей ее задумчивости и тут же повеселела.
- Правильно, давай выпьем и забудем обо всем этом. Знаешь, меня вскормили на бренди и бенедиктине. Вот так, мой милый Постум, бренди и бенедиктине.
- Это многое объясняет, - пробурчал в ответ Эркюль, продолжая вытирать стакан и не поднимая глаз на жену. - Где это было?
- В доме моей бабушки, с дворецким! Мы воровали выпивку из погреба этой старушки. Позже я научила пить обитателей спальни монастырской школы, но там нам удавалось раздобыть только настойку из бузины!
- Монастырь! - воскликнул Эркюль. - Никак не могу свыкнуться с мыслью, что Мэри Рид когда–то была послушницей в монастыре!
- Да уж это кажется просто невероятным, - задумчиво произнесла Мэри. - Прошло семь лет с того момента, как я сбежала оттуда, и мне уже не раз приходилось сражаться с самыми сильными воинами как на турнирах так и в бою и я ничуть не уступала им в умении владеть мечом, стрелять из пистолета или размахивать кулаками. Но все это абсолютно ничего не значит, Эркюль. Ведь мне всего–навсего двадцать лет. Прошлые годы лишь дали мне необходимую практику и закалили характер.
Вновь на ее лице появилось выражение задумчивости.
- Мы смогли заработать здесь деньги, но мне этого мало. Звонкие монеты, полученные таким способом, - ничто! О боже мой, как я хочу почувствовать опасность, жить полной событий жизнью. Но самое главное - риск! Я просто не выношу эту скучную, мирную, однообразную жизнь. Я хочу побывать в других странах, бороздить неизвестные моря. Я хочу потягаться в силе и сообразительности с самыми сильными мужчинами мира сего. Хочу выполнять самую сложную мужскую работу. Но больше всего мечтаю о том, чтобы руководить мужчинами. Именно к этому я всегда стремилась. Я мирилась с дисциплиной в армии только потому, что там это было необходимо. В будущем же я не собираюсь подчиняться дисциплине, я буду заставлять других делать это. Как ты думаешь, это ненормально, что женщина мечтает о подобных вещах?
- Если бы передо мной была любая другая женщина, я бы не колеблясь сказал "да", но ведь ты Мэри Рид, и потому можно с полной уверенностью сказать "нет", - ответил Эркюль. - Я точно знаю, ты сможешь добиться всего, чего пожелаешь.
- Правда состоит в том, что мне надо было родиться мужчиной, - медленно произнесла Мэри. - Это уж без сомнения. И мне не раз приходилось сожалеть об этой ошибке природы. Но не сомневайся, мой час придет. Я всегда это чувствовала и именно поэтому старалась пройти через наиболее суровые испытания. В конце концов, Эркюль, веришь ты в это или нет, я женщина, и это только придавало моим приключениям особую остроту. Каждый раз, когда я сражалась в жестоком бою с безжалостным противником или просто разминала руку в поединке с однополчанином, я всегда знала, что самая незначительная случайность может обнаружить мой пол. Ранение в грудь или живот, да просто порванная рубашка. Но поверь, Эркюль, мне нравится рисковать, и я знала, что все это станет хорошей подготовкой к тому, что ждет меня впереди. И только посмотри на меня теперь! Боже мой, ну какая из меня женщина?
Она схватила полы своих юбок и с нетерпением подняла их выше колен.
- Ты только посмотри на эту гадость, болтающуюся у меня вокруг ног, - закричала она. - Я привыкла к мужской одежде и просто не выношу этой ненужной мишуры. Мужчина может расправить грудь, похлопать себя по животу, а женщина обмотана огромным количеством материи и еще стянута китовым усом. В этом облачении трудно дышать, даже пить. И, кроме того, в нем, а особенно в нижнем белье, я чувствую себя какой–то грязной!
Она замолчала, чтобы сделать большой глоток из своего стакана.
- Боже мой, даже не знаю, что мне теперь делать, хотя у меня и есть несколько идей. Большинство людей, вероятно, в испуге отступили бы перед моим нахальством. Ну и черт с ними! Не понимаю, почему я не могу быть такой же, как все остальные женщины. Одному Богу известно, зачем он наградил меня столь причудливым нравом. Почти все мое детство прошло на корабле отца и, конечно же, ребенку моряка на роду написано всю жизнь не знать покоя.
- Клянусь, мне бы больше пришлось по душе, если бы твой отец торговал тканями на рыночной площади! - процедил сквозь зубы Эркюль.
В дверь постучали.
- Наверное, это тот цыган, которого я пригласила к нам пропустить пару кружек пива, - сказала Мэри, поймав недоумевающий взгляд мужа.
Она открыла дверь и увидела на пороге своего недавнего знакомого, еле держащегося на ногах.
- Где мое вино, женщина? - с трудом сумел выговорить он.
- Ничего себе, мне кажется, ты и так уже изрядно выпил сегодня, - ответила Мэри. - Но вот на столе бутылка и стакан для тебя.
Цыган, шатаясь, подошел к столу и выпил содержимое бутылки, пролив большую часть на стол и на пол.
- Не беспокойся, дружище! Тебе не придется убирать за собой, не так ли, малыш! - сказала Мэри.
- Ну а теперь, - проговорил гость, вытирая рукавом рот и направляясь к ней, - как поживаешь подружка?
- А ну–ка, что это еще такое? - резко спросила она, бросив на него испепеляющий взгляд.
- Да брось ты, не строй из себя святую невинность, ведь ты пригласила меня к себе домой не для того, чтобы я сказки тебе рассказывал.
- Только посмотрите, вот вам и еще один недоумок! - воскликнула Мэри. - Неужели все мужчины настолько помешаны на своем мужском достоинстве?!
- Да чтоб ты сдохла в канаве от нищеты и сифилиса! - закричал цыган. - Ты решила посмеяться надо мной, и я проучу тебя за это!
Он бросился на нее, но она тут же перехватила его руку, так что парень оказался совершенно беспомощным. Тогда свободной рукой он выхватил нож, но она остановила его и на этот раз, резко вывернула запястье и нож упал на пол.
- Смотрите–ка, крыса решила показать зубы? - усмехнулась Мэри. - А теперь, похоже, она чувствует себя как маленькая серенькая мышка!
Продолжая сжимать его руки, она стала толкать его к двери, встряхивая при этом так, что зубы у цыгана застучали. Подтащив неучтивого гостя к выходу, она без всяких церемоний вышвырнула его прочь и задвинула засов.
- Ну, хоть какое–то разнообразие, - допивая свое пиво, произнесла она таким тоном, будто ей не пришлось даже подняться от уютного очага.
Эркюль, который все это время молча наблюдал за развитием событий, ничего не ответил.
- Я пойду спать, - зевая, сказала Мэри. - А ты?
- Нет, я еще немного здесь побуду, - ответил он, показывая на стакан, стоявший перед ним.
Мэри задержалась на минуту:
- Лучше бы ты бросил это. Так недалеко и до могилы.
Эркюль в удивлении поднял брови и пожал плечами.
- Кому какое дело до того, что со мной случится? - ответил он.
Глава 3
Спустя три месяца, в феврале 1717 года, Мэри стояла на пристани в Бристоле, наблюдая за плавно покачивающимися на волнах кораблями, вставшими на якорь на реке Северн. Через шесть месяцев после того, как она вышла замуж, ее предсказание сбылось, и Эркюль Постум умер от апоплексического удара, сидя в своем любимом углу. Она сожалела о том, что лишилась такого хорошего компаньона, но, с другой стороны, чувствовала необычайное облегчение оттого, что ей удалось вырваться из сетей скучной и сытой обыденности. Мэри лишь пожала плечами, узнав о том, что муж втайне от нее заложил дом и что от его продажи она получит жалкие гроши, которых ей едва хватит на путешествие до Англии. Она решила сначала навестить мать, известия от которой в последний раз приходили из Бристоля, а потом попытаться устроиться на корабль матросом.
В Англии не было другого более процветающего порта, чем Бристоль, и поэтому на набережных царило оживление. В суматохе и толчее Мэри с восхищением рассматривала прекрасные ростры и сверкающие чистотой, белые палубы высоких парусников, размышляя над тем, какую из них ей придется начищать песком, на какой бизани она будет ломать свои ногти, пытаясь справиться с парусами во время жестокого шторма.
Мэри неподвижно стояла, поставив одну ногу на недавно приобретенный матросский сундучок. На ней вновь была дарившая свободу полюбившаяся мужская одежда: бриджи, жакет с медными пуговицами, толстые шерстяные чулки и белая рубашка из хорошего хлопка, аккуратно застегнутая до последней пуговицы. Коротко остриженные каштановые волосы она собрала в тугой хвостик на затылке.
Наконец, оторвав взгляд от портовых доков, Мэри поставила на плечо свой сундучок и, бесцеремонно толкаясь локтями, стала пробираться сквозь толпу моряков и грузчиков, время от времени спрашивая, как ей пройти к "Ландогер Троу". Ей сказали, что следует перейти через мост, пройти вниз по течению Бакс а потом по Кинг–стрит. Так она оказалась в лабиринте аллей и узких улочек, на которых недавние постройки из котсволдского камня соседствовали с деревянными тавернами и пивнушками. Не один матрос приходил сюда, чтобы немного поразвлечься, а наутро выяснял, что у него на лбу огромная шишка, а кошелек пуст. Но Мэри не пришлось пережить ничего подобного, и поэтому "Ландогер Троу" показался ей симпатичным деревянным домом с окнами, защищенными современными навесами.
Она зашла в зал, не без удовольствия оглядела стены, выкрашенные яркой оранжевой краской, и заказала себе пиво. В зале было множество моряков, и во всем, начиная со сверкающих чистотой стаканов и медных украшений на камине и заканчивая чистым, посыпанным песком полом и отполированными дубовыми столами, чувствовался дух состоятельности и процветания.
Девушка, подносившая Мэри пиво, задержалась около ее стола и кокетливо улыбнулась.
- Не трать на меня попусту времени, малышка, - посоветовала ей Мэри.
- Как всегда, недостаточно денег, - сказала девушка. - Почему–то у молодых, привлекательных мужчин всегда нет денег. Они есть лишь у противных стариканов.
- Это точно, но мне недостает куда большего, нежели денег. Но скажи–ка мне, не знаешь ли ты вдову с игривым нравом, которую постоянно можно встретить в таверне? Ей около сорока шести лет, но она все еще такая куколка, что ей не дашь больше двадцати.
- Так ведь это Матильда Рид. Она охотится на хозяина.
- Все еще только охотится? Похоже, она теряет былую ловкость.
В этот момент в комнату вошла элегантная белокурая, голубоглазая женщина с несколько жеманными манерами. За ней шествовал сам хозяин. Это был смуглый толстый весельчак, рост его практически равнялся ширине, и он курил трубку весьма замысловатой формы. Женщина вздрогнула, увидев Мэри, и, похоже, собралась было пройти мимо, но, подумав, поздоровалась без особого энтузиазма и представила ее хозяину как своего сына.
- Проходите в мою комнату, - предложил хозяин и, приказав подать бутылку пунша, повел их вслед за собой.
- А я ведь много о тебе слышал, - сказал он, наполняя стакан для Мэри.
Девушка вопросительно посмотрела на свою мать, но та только покачала головой.
- Надеюсь, сэр, что вы слышали только хорошее.
- Ишь чего захотел! Мало что я могла сказать на твой счет хорошего, уж ты поверь мне, - заявила Матильда Рид. - Дала я тебе одно небольшое заданьице, а ты его провалил. От тебя и требовалось–то всего лишь переубедить одну старушку и я бы разбогатела на всю жизнь и ты тоже. Но вышло так, что…
- Вышло так, что нам приходится самим о себе заботиться, - прервала ее монолог Мэри. - И клянусь, я совершенно непригоден для будуара любой женщины, неважно, молодой или старой.
- Ну что за неудача! - воскликнул хозяин таверны. - Ты ведь привлекательный парнишка, и могу поклясться, с твоим–то цветом лица не одна женщина должна была бы в тебя влюбиться!
- Да пропади пропадом мой замечательный цвет лица вместе со всеми женщинами! - воскликнула Мэри. - Мне больше по душе действия и сражения. Если хотите знать, моя богатенькая бабушка окончательно разочаровалась во мне после того, как поймала меня за тем, что я вместе с ее дворецким поглощал некую смесь бренди и бенедиктина, украденных из ее винного погреба. Дворецкий был сильно пьян, и это, видимо, придало ему смелости, потому что он назвал свою до смерти напуганную хозяйку "паршивой вонючей псиной". Поверьте, это был его последний день в доме!
- Да, но ведь он потерял только работу, а ты целое состояние, - заметила Матильда. - Ну и где же ты влачил свое жалкое существование после этого?
- Как вам известно, я служил пажом при одной французской леди, но мне не удавалось удовлетворять все ее потребности, и потому я решил пойти в армию и некоторое время прослужил в Голландии и Фландрии. Теперь я хочу попробовать себя в море.
- Подумай еще раз, дружок! - сказал хозяин. - Я двадцать лет провел в море, всю жизнь общался с матросами. Это просто собачья жизнь. Условия хуже, чем в Ньюгейте, сухари да бульон от отварных овощей, вот и вся еда. Простая вода для питья и в будущем место в работном дворе, если удастся не утонуть, не сгореть, не погибнуть от меча или чумы. Подумай еще раз!
- Но, сэр, я не питаю никаких иллюзий по поводу моря, - задумчиво ответила Мэри. - Мой отец был моряком. Я не настолько глуп, чтобы отправиться в море на поиски романтики. Но что еще мне остается делать? Моя душа не знает покоя, я ищу перемен, хочу увидеть далекие страны, узнать людей, живущих там. Даже если бы мне удалось найти постоянную работу, я не сумел бы усидеть на одном месте. Кроме того, могу поклясться, у меня немало идей по поводу моря.
- Эй, да ты, как я вижу, богат на разные идеи! - произнес хозяин таверны, так задымив трубкой, что казалось, будто его щеки вот–вот лопнут. - Хотелось бы мне их послушать. Притом, что я могу, как говорится, отличить моряка от салаги.
- В море можно разбогатеть. Разумеется, я не собираюсь рабствовать на упомянутых вами условиях или на одном из кораблей толстяка Георга, или ради какого–нибудь перевозчика рабов.
- Ты хочешь сказать, разбогатеть пиратством. Но ведь почти все пираты в конце концов оказываются в цепях. Это игра для простака, паренек!
Мэри, энергично размахивая пустым стаканом, стала доказывать свое:
- А если говорить по правде, почему они в конце концов гниют в цепях? Я вам скажу почему, хозяин: потому что они ужасно бесшабашные черти. Вот и вся причина, и никакой другой! - Она слегка похлопала хозяина таверны по груди. - Отсутствие дисциплины - вот почему их ловят, мой друг, а у них не хватает ума, чтобы это понять. Вы можете смотреть на меня с удивлением. Ведь для вас идея хорошо дисциплинированного пиратского корабля противоречит здравому смыслу. Но почему? Каждый человек голосует против пирата, каждое государство клянется повесить его, хотя все мы знаем, что эта клятва сдерживается, только если это удобно для государства. Ясно, что необходимость быть осторожным на пиратском корабле выше, чем на любом другом.
Она сделала большой глоток из стакана хозяина.
- Пираты побеждают суда с более или менее дисциплинированными командами, в этом я с вами согласен, - продолжала она. - Зная, что если их схватят, то непременно повесят, они нападают с такой яростью, что обычно это и решает исход дела, притом нападают они на полуголодных и нерешительных людей. Но после ни о чем думать уже не могут, кроме как ссориться из–за добычи да упиваться до бесчувствия. Каждый думает только за себя. Перестают нести вахту, и наступает день, когда на них совсем неожиданно сваливается военный корабль, и, раз–два, они уже болтаются на реях!
Мэри взглянула на хозяина таверны, который внимательно ее слушал.
- А что, ей–богу, на моем корабле, - продолжала она, - дисциплина не будет жестокой, но все же она будет. Я заставлю своих людей понять, что к их же собственному благу подчиняться моим командирам. И еще я заставлю их осознать, что неоправданная жестокость бьет рикошетом по голове пирата, как это было в случае с Оллонэ, французом. Не ожидая никакого помилования, их противники будут драться с отчаянной силой.
- Теоретически это вполне разумно, парень, но не более того.
- И у нас будут зелень и овощи, чтобы уберечь людей от цинги, и, по возможности, свежее мясо, чтобы мне не нужно было то и дело выбрасывать их за борт связанных в мешках.
- Ты брось это, парень! Послушайся моего совета: никогда не балуй простого матроса, - сказал хозяин таверны.
- Старая глупая сказка! - возразила Мэри. - Фальшивая, как лошадь у цыгана. Смерть и ад, я докажу, что это неправильно. Более того, я позабочусь о том, чтобы мы нападали только на иноземные суда, особенно на испанские и французские. Я не буду драться со своими соотечественниками, если только меня к этому не вынудят. По–моему, они бедны, как церковные крысы, и грабить их не имеет смысла. Но доны и лягушатники - совсем другое дело. Да, я лучше буду капитаном экипажа капера, как Дрейк или Морган, чем рядовым.
Мэри завелась на свою излюбленную тему, ту, над которой много думала в последние месяцы. Лицо ее раскраснелось, карие глаза искрились. Она поймала веселый взгляд хозяина таверны, но, как только он приготовился говорить, она глянула ему прямо в глаза, приковывая к себе его внимание.
- Да, хозяин, вы можете смеяться, но я вам скажу, что ни один такой пират еще не плавал по морям, и, конечно же, меня не поймают. Я буду знать еще одну вещь: когда нужно остановиться!
Несколько секунд царило молчание, затем хозяин таверны поднял стакан.
- Ну и ну, что это за ураган в брюках, который ты произвела на свет, Матильда Рид?! - воскликнул он. - Черт побери, я вижу, ты далеко пойдешь, парень, если проживешь достаточно долго! Как работает корабль, знаешь?
- В общих чертах, не больше, - отвечала Мэри. - Я и не собираюсь в этом разбираться. Это может сделать любой дурак, а для меня постараются. Конечно, я могу управлять штурвалом, но я там буду, чтобы вести своих людей, думать и драться за них.
- Ого! У тебя есть идеи, - заметил хозяин таверны. - Бог знает, что из них получится, но лаврам капитана Эйвери грозит опасность.
- Да, читал я и слыхивал об Эйвери и всех других, - сказала Мэри спокойно. - Думаю, я их переплюну.