- Ну, будет, - Андрею уже смертельно надоели крики и вонь. - Укажи-ка дом Настасьи Воробьевой…
- Нечего указывать. Пусть сама сведет. А то мы пойдем неведомо куда, ни черта не найдем, вернемся - а ее и нет, и с дитятей вместе, - сказал Еремей. - Она баба хитрая.
- Вот и мизогиния твоя на пользу делу пошла, - заметил Андрей.
Дядька, не раз слыхавший от питомца это словечко и примерно представлявший его смысл, с достоинством кивнул.
Наська Воробьева жила через два дома. Он оказалась поумнее вдовы Патрикеевой - сразу все поняла. И, глядя на портрет, сказала:
- А этого господина я встречала, ей-богу, да только не в Чекушах. И видела я его вчера!
- Хочешь золотой империал? - спросил Андрей.
- Пусть сперва эта вопленица уйдет. Вы-то уедете, а мне тут жить…
Наськин муж как раз и служил при амбаре, никакого иного ремесла не знал и знать не желал, и деваться молодухе, выданной замуж за простофилю еще девчонкой, впрямь было некуда. И, когда дверь за вдовой захлопнулась, Наська рассказала занятное: кавалера с картинки она встретила не более не менее как с Василисой.
- Василиса приезжала меня учить, кому чего сказывать, когда старшенький, Ванюшка, в колыбельке лежал. А я вчера ездила к крестной. Я-то на сносях, рожу - дома засяду, а пока лед стоит, нужно всюду побывать, крестная мне перину обещала, опять же - к Пресветлой Пасхе того-другого, стол накрыть, как же без этого?
- Ты дело говори, - призвал к порядку Еремей.
- Тотчас и скажу. Крестная живет в Рогачевом переулке. Вот там, в Рогачевом, я Василису и повстречала. Чуть ли у самого крестной дома. И с ней был кавалер. Я так и встала - ветрище до костей пробирает, а кавалер без шляпы, в одной епанче поверх кафтанишки. Василису-то ни с кем не спутаешь - баба дородная, как две меня, а кавалер - он… Не понравился он мне… при: шилась Наська. - Она его, видать, из дому вызвала и какую-то бумажку ему принесла. Он в ту бумажку глядит и ей что-то втолковывает, а сам - злой, ух! В дом вошел, а она за домом в калиточку шасть, а была в шубе внакидку - стало, выбежала из дому, бежать недалеко. Ну, думаю, вот ты где со своим полюбовником гнездо свила… И больше я ее не видела.
- Крестная в каком доме живет? Как идти к рынку - справа или слева? - поинтересовался Андрей.
- Слева, поди. Да крестную все там знают! Спроси, где стоит Матрена Попова, и всяк покажет.
- А теперь слушай меня, Настасья Воробьева. Я дам тебе деньги, для тебя немалые. Больше тебе про младенцев врать не придется. Да с мазуриками вперед не дружись - доиграешься, в часть сведут. И с Патрикеевой тебе приятельствовать незачем, она - дура, а ты - умна, - сказал Андрей. - Вот, отпразднуй Светлую Пасху.
Увидев золотой империал, Наська онемела.
- Это мне? - без голоса спросила она.
- Тебе. И чтоб больше в грязные истории не путалась. Идем, Еремей Павлович.
Они вышли на улицу.
- Уф! Справились! - сказал Андрей. - Удачная была ловушка. Прямо тебе волчья яма. Едем в Рогачев переулок!
Когда переправились по опасному льду через Неву, Авдей-кучер сказал:
- Ф-фу, пронесло! Ну, теперь туда - уж только по мосту!
- Покойный царь Петр не хотел ставить мосты совсем - считал, что всякий столичный житель должен уметь управляться с лодкой, и с веслами, и с парусом, - напомнил Андрей. - Но без мостов тяжко. Была бы Нева поуже - ставили бы каменные.
И вспомнилась та ночь, когда посреди Невы молился загадочный Андрей Федорович, вспомнился "царь на коне". Видно, настало время, когда подарок стал приносить удачу в поиске. Главное - не отступать, двигаться стремительно, наносить удар решительно - и менее всего беспокоиться о страданиях вымогателей.
* * *
В Рогачевом переулке Андрей разослал своего дядьку и проявившего сообразительность Савку с портретами по окрестным дворам. Сам остался в санях, держа под шубой наготове заряженные пистолеты. Идя по следу, следовало готовиться к самым скверным сюрпризам.
Василиса показывала Евгении записку, которую ей принесли от Феклы. До чего-то же они договорились? Знать бы, до чего! Или не договорились? Мусью Аноним пользовался услугами мазуриков с Сенного рынка - но это не означало, что только они ему служили. Может, избавившись от них, он еще вздохнет с облегчением.
К саням подошел Савка.
- Барин, ваша милость, про этого кавалера на картинке сказывают - две комнаты в том доме нанимает уже четвертый год. И, сказывают, к нему туда постоянно парнишки с Сенной площади бегают - палец в рот им не клади, по локоть оттяпают. А он их привечает.
- Курьеры, выходит, - сказал Андрей. - А как узнать, сейчас этот кавалер дома? Или его куда-то нелегкая понесла?
- В том доме сапожник подвал нанимает, я узнавал, он пьянюшка, а детишек много. Может, с его бабой уговориться?
- Найди-ка Еремея Павловича.
Еремей подтвердил - да, Евгению знают тут под именем Бехера, фамилия немецкая, должно быть, удалось раздобыть документы какого-нибудь забулдыжного немца, сгинувшего в просторах Российской империи.
- Что она здесь поселилась - это славно, - Андрей усмехнулся. - Это - чтобы удобнее распоряжаться Дедкой, Василисой и всем их воровским легионом. Плохо другое - мы знаем только про то вымогательство, что связано с ее амурными подвигами. А других случаев не знаем. Может, есть еще человек, который имеет под началом другую шайку мерзавцев, и все они подчиняются некому хозяину - тому, что подобрал и обучил безобразиям Евгению.
- А ты, сударик мой ненаглядный, не сочинительством ли занимаешься?
- Может, и сочиняю… Едем к Казанской. Я чай, скоро служба начнется; наша красавица Фекла появится; может, в суете Василисин курьер прибежит к ней с запиской. И мы из записки поймем, до чего они там договорились… И тогда - к доктору!
- А ежели нас выследят? Однажды ведь уже выследили, - напомнил Еремей. Он не представлял, как уйти от соглядатаев, которые могут караулить Феклу и иметь самый непредсказуемый вид.
Но питомец говорил уверенно - что-то у него было на уме…
Фекла действительно оказалась на паперти - сидела посреди ряда убогих и жалостным голоском причитала, что последние-де дни настали. Разноголосица нищих и впрямь на такие мысли наводила, и прихожане, спеша на службу, торопились положить в несколько протянутых ладоней по стертой полушке - и в храме, в тишине, настроиться на молитвенный лад. Вся столица собиралась исповедаться и причаститься - потому что в последние дни Великого поста будут невероятные очереди к исповедующим батюшкам, да и сами батюшки станут торопить, не дадут проникнуться святостью покаянной минуты.
Фекла получила десять копеек и быстро передала записку. Еремей с этой запиской вошел в церковь, поторчал там чуть ли не с четверть часа, потом вышел и неторопливо направился через Невский.
Когда он был уже на середине проспекта, подкатили сани, и Савка помог ему быстро встать на запятки. Авдей заорал "Ги-и-и-ись!" - и сани умчались, круто завернув влево, потом вправо - и влетели в распахнутые ворота Демутова трактира. Этот огромный трактир имел два выхода - парадные двери для господ глядели на Мойку, а хозяйственный двор выходил на Большую Конюшенную.
- Ловко, брат! - похвалил его Еремей. - Ну, Андрей Ильич, теперь нужно искать грамотного.
- В трактире половой за пятак прочитает, - ответил Андрей. - Они счета составляют, читать, писать и считать обучены.
И точно - высмотрели почтенного полового - из бойких ярославских мужичков, и он очень отчетливо прочитал:
"Господину Плутодору.
Напраслину возводишь. Рязанов и есть. Вели своим людям за ним следить - сам убедишься. А боле ничего не скажу, и записок мне не шли. Принеси знак от моего сожителя - тогда узнаешь, как Рязанова звать и что он затевает.
Твоей милости покорная слуга Василиса.
А писал убогий и побитый раб Божий Феофан".
- И что сие означает? - спросил Андрей. - А то означает, что Василисе велено тянуть время. Следить за Рязановым - это нам занятие дня на три, а то и на пять. А тут тебе и Пасха, и Светлая седмица. Пока мы будем за призраком гоняться, негодяи непременно опять князю Копьеву напишут. Они не дураки - понимают, что сразу после Светлой седмицы госпожа Позднякова постарается устроить венчание.
- Меня особо порадовал "побитый Феофан". И любопытно, что там у них за "знак", - ответил Еремей. - Перстенек, поди, или тайное слово. Только почему она лишь теперь про знак вспомнила?
- Потому что Евгения ее научила Может, знака вовсе нет.
- У таких людишек - должен быть.
- Ну, едем к доктору. Пусть везет нас к Дедке. Будем надеяться, что сукин сын жив…
Граве сидел дома и читал ученую книгу.
- Я посылал Эрнеста к Гринману, - сказал он. - Пациент в скверном состоянии. Самое дикое - он порывается уйти. Гринман не знает по-русски, он из тех врачей, которые в России и родились, и женились, и детей завели, а знают только "сто рублей" и "пошел вон". Объясниться им помогает жена Гринмана, которая выучила с сотню русских слов. Гринман передает, что ежели пациент начнет буянить, то будет отпущен ко всем чертям.
- А нужен ли он нам? - спросил Андрей. - Он ранен, рана опасная. Нам с ним возиться - одна докука и трата денег. Пусть Василиса с ним нянчится и выхаживает! Будет хоть богоугодным делом занята, а не вымогательным. Пошли, доктор, к Гринману - пусть сделает этому подлецу последнюю перевязку и успокоится. Извозчика я оплачу.
- Но тогда Василиса нам писать уж не станет, - предостерег Еремей.
- А на кой нам теперь ее враки? Мы знаем - она станет тянуть время, а любовником окажется связана по рукам и ногам. Мы знаем, где она поселилась, и нам удобнее будет наблюдать сразу за ними за двумя. Вот бы еще вытащить оттуда дурака Фофаню!
- Никчемный человечишка.
- Жалкий, да. И всяк им помыкает. Но, дяденька, он на помощь зовет. Может, из благодарности что нужное расскажет?
- Послушай, Соломин, я должен за ночь прочитать этот волюм и сделать выписки, - без всякой деликатности прервал Граве. - Завтра приезжает мой драгоценный Куликов. А книгу мне только сегодня прислали из Лейпцига. Это новейшая теория… А я еще и трети не прочитал! У других, вишь, любимый предмет - какая-нибудь щеголиха, а у меня - старый слепой чудак…
- Не забывай навещать госпожу Венецкую. Там в любую минуту может быть для тебя важная записка.
Андрей не видел, какой взгляд метнул в него Граве, но видел Еремей. Во взгляде было: "Я столько гадостей от нее наслушался, что видеть не желаю и под страхом смертной казни к ней близко не подойду".
- И будь готов в любую минуту присоединиться к нам, - продолжал Андрей. - События ускоряются, новости возможны каждый час. Кстати - ты имеешь хоть какое-то оружие?
- Скальпели. Целый набор.
- Я пришлю тебе пистолеты.
- На что мне пистолеты? Скальпель в моих руках лучше пистолета, не промахнется: я в анатомии силен.
- Не побоишься?
- Побоюсь, - подумав, ответил Граве. - Да только сколько же можно бояться? Устал!
- Это славно. Ну… - Андрей развел руками. Жест означал - более ничего не имею сказать, прощай до следующей встречи.
Но Граве вдруг выскочил из-за стола и обнял Андрея. Да еще похлопал по плечу - так, как никогда не делают высокоученые и в обращении сухие немецкие доктора.
- Отнял у меня Господь двух друзей, а теперь возмещает утрату, - сказал Андрей. - Держись, доктор! Не пропадем!
Потом, в санях, он не сразу велел везти себя в Екатерингоф, а задумался.
- Размышляешь, как извлечь из Василисиной казематки Фофаню? - спросил Еремей.
- Ему бы еще там побыть для прояснения в голове. Хорошая палка этому очень способствует. Завтра подумаем, что тут можно предпринять.
* * *
В Екатерингофе на даче было легкое беспокойство - Венецкий уехал и до сих пор не вернулся. Но тревога оказалась ложной - он прибыл ближе к полуночи и сообщил, что встретился с матушкой.
Мать, зная, что сын ночует на даче, не слишком о нем беспокоилась, но все же переживала ссору и конце концов отправилась разыскивать любимого Петрушу в полк. Потом они вместе поехали в особняк. Венецкая каялась в том, что навек погубила счастье сына, и клялась, что если бы к ней теперь привели Машу Беклешову, то тут же она и благословила бы сына с Машей под венец.
Покаянное настроение матушки в Страстную неделю обыкновенно обострялось, и она была способна на всевозможные подвиги милосердия, однако потом наступала Светлая седмица, и графиня Венецкая скатывалась с высот праведности в низину светских и суетных помыслов. Поэтому сын благоразумно не стал рассказывать о своей нечаянной свадьбе, пока невинность Маши окончательно не доказана.
- Доказана, - сказал Андрей. - Мы нашли гнездо, где растят подставных младенцев. И твоей матушке стоило бы там побывать.
Затем Венецкий узнал о всех событиях этого бурного дня.
- Ну, мои охотники - в твоем распоряжении, Соломин. Командуй, как знаешь.
- И буду командовать. Это не очаковская осада, когда я чуть насмерть не замерз, ожидая приказа о штурме. Тут я сам объявлю штурм! Вот адрес доктора Гринмана, - Андрей достал бумажку из кармана. - Оттуда Дедка на извозчике поедет к своей зазнобе. Хорошо бы убедиться, где доподлинно Василиса проживает. И затем - высмотреть, где там во дворе нужник.
- Он-то тебе на что?
- Устроить засаду и похитить Фофаню из нужника. Туда-то его, поди, провожать не станут. Тут-то его, злодея, и взять. Он, искупая провинности, много чего про вымогателей понарасскажет. Да! Кто у тебя самый богобоязненный? Пусть пробежит по церковным лавкам и выменяет образ блаженного Феофана. Потом - мой Еремей объяснит твоему Лукашке, где проживает Евгения. Нужно устроить за ней присмотр и поблизости снять для нас с тобой жилье, чтобы не слать гонца в Екатерингоф.
- Разумно. Только зачем же снимать? Можно в полку тебе поселиться, найдем где спрятать.
- А мне как быть? - спросила Маша.
- Какой же я болван… - пробормотал Венецкий. - Тебе нельзя оставаться тут с одной лишь Дуняшкой. Нужно что-то придумать!
- В полк тебя брать нельзя, - сказал Андрей Маше. - Охотники при нужде и на конюшне переночуют, а ты… В Воскресенскую обитель разве?
- К матушке Леониде? Нет, я потому-то и ушла оттуда вместе с Аннетой, что… Петруша, а не попросить ли мне пристанища у Аннеты?
- Это та твоя знакомка, что гостит тут, в Екатерингофе? Та, что обожает носить мужское платье?
- И вовсе не обожает! Я завтра же навещу ее. Если она еще здесь, я поговорю с ней.
Договорились, что на следующий день Венецкий переберется в слободу Преображенского полка, где у него имелось свое жилище. Офицерские дома ставились на некотором отделении от улиц, где стояли "связи" - большие деревянные избы на каменных фундаментах, по два десятка для каждой роты. Таких "связей" в полку было под две сотни. Венецкий знал, какие комнаты в них свободны, и полагал поместить там своих охотников, пока полковое начальство не заметит и не вмешается. Проживание посторонних особ в полковых зданиях воспрещалось, но Венецкий отделался бы выговором.
Перевозить Андрея решено было, когда Венецкий приготовит для него комнату, а Тимошку и лошадей можно определить в конюшни Измайловского полка. На это требовались сутки - столько же просила Маша, чтобы найти свою знакомку Аннету. К подругам девической поры и кузинам, а также к родне она не могла обратиться - тогда бы сразу обнаружилось, что при ней состоит беглая крепостная. А поди знай, кто из самых благородных побуждений донесет об этом старому Беклешову?
Наутро, оставив при Маше с Дуняшкой вооруженную охрану, поехали в столицу. Местом встречи назначили Столярную улицу - там, где она упиралась в Екатерининскую канаву, был хорошо известный Скапену-Лукашке трактир, излюбленное место встреч столяров Адмиралтейского ведомства. Ванюшку же командировали к Гринману, дав ему десять копеек на извозчика, чтобы проводить Дедку до Рогачева переулка.
Еще за завтраком Андрей раздал задания, а потом, засев в трактире, выслушивал донесения.
Весь день охотники пробегали по морозу. Добыча оказалась ничтожной: Василиса из дому не выходила, Фофаня выскакивал, но во дворе какие-то мужики пилили дрова и помешали бы перетащить этого убогого через забор. Дедка временно образумился и покидать Гринмана не стал. Евгения ни в мужском, ни в женском виде на улице не появлялась и, видимо, ночевала в каком-то ином месте.
- А шестнадцатое апреля все ближе, - размышлял Андрей, встретившись вечером с Машей, - и не сегодня-завтра письма Аграфены Поздняковой будут или выкуплены ее матушкой, или вручены князю Копьеву… Хотя я, будь вымогателем, как раз после свадьбы и стал бы преследовать бедную грешницу…
- А я была на даче Аннетина дядюшки. Там только сторож. Сказывал, Аннета с дядюшкой укатили в город. Может, будут обратно завтра. Но ты, Андрей Ильич, обо мне не тревожься, забирай охрану - тебе нужнее. Мы с Дуняшей не побоимся тут ночевать.
- Будь у меня родная сестра, я бы ее ночевать в пустом доме не оставил, - ответил Андрей. - А ты мне более, чем сестра.
- Я знаю… Но каждому Господь свое испытание посылает. Тебе вот - слепоту. Но ты слепой видишь лучше нас, зрячих, и, выходит, слепота дала тебе какое-то иное зрение…
О себе она не сказала, но Андрей и так понял: простить любимого, который пусть нечаянно, но убил твоего родного брата, - воистину тяжкое испытание. И непросто ей прощение далось, после чего Маша долго плакала и молилась. Сам он молиться пробовал, но плакать - не умел, прощать - не желал. Одно затвердил: "сила Моя совершается в слабости". А кто слабее и беспомощнее слепого? Значит, воля Божья - в том, чтобы его рукой слепого покарать злодеев, и обсуждению этот приказ не подлежит.
- Аннета не собиралась в город, что-то там у них стряслось, - невпопад добавила Маша. - Им записочку прислали, сторож сказывал…
На сон грядущий Маша перекрестила Андрея и поцеловала в щеку. Он также ее поцеловал, а потом, сидя на постели, думал, что напрасно Венецкий в ту ночь успел вовремя: кабы их повенчали, то пылать жаркой страстью к Машеньке, как юный паж или кадет, Андрей не стал бы, но их души одна к другой бы понемногу приросли и в этом отыскали тихое счастье. Прошла для души пора любовного безумия. Все Катенька с собой забрала… Однако было ли чувство безумным? Нет, пожалуй. Сильное волнение души - да, но потом все текло правильно и благополучно, и вот разлука уже стала тем испытанием, которое окончательно придало форму чувству и присвоило ему имя любви…
Какие-то голоса долетели - словно бы со двора, дверь вдали хлопнула. Андрей, забеспокоившись, достал из-под подушки пистолет, но никто не кричал, не выл предсмертным воем, Еремей не бежал к питомцу…
И тут дверь его комнаты отворилась - одновременно с шорохом.
- Маша? - удивился Андрей.
- Нет, - ответил женский голос, - это я. Маша впустила меня, я всего на несколько минут… Простите, но я должна была прийти… И теперь мы на равных - вы не видите меня, а я не вижу вас. Я уже прощалась с вами навсегда, но… это было не вовремя.