Савка, охотник опытный, следил за каждым движением врага. И когда соболья муфта, в глубине которой крылось пистолетное дуло, опустилась во время беззвучного для него разговора, а потом вдруг резко дернулась вверх, он выстрелил из карабина и попал Евгении в локоть. Второй выстрел, ее, пистолетный, - и пуля ушла в снег у ног Андрея.
Евгения вскрикнула и выронила пистолет вместе с муфтой. А к Андрею уже бежали Еремей, Граве, Гиацинта, Маша, Валер; рядом гарцевал Венецкий.
- Жив, цел? Ранен? - слышал Соломин взволнованные голоса, чьи-то сильные руки схватили его в охапку.
- Да ну вас, в самом деле! Похож я на покойника? - спрашивал Андрей. - Ну, будет, будет! Где она?
- Пятится от вас, ваша милость. Взять?
- Посмотрите, куда пойдет, - тихо велел Андрей. - Может, захочет предупредить своего повелителя, следите…
Охотники медленно поехали за Евгенией. Она, спотыкаясь в снегу, шла в сторону моря.
- Хочет с другой стороны на дачу пробраться, - сказал Скапен-Лукашка. - Спирюшка, поезжай вперед, держи фонарь. Там непременно должна быть калитка - так ты возьми на мушку.
- Дядя Лука, глянь! Почище, чем у барыни! - воскликнул Ванюшка. - Да это дворец не хуже царского!
Большое недостроенное здание в темноте казалось глыбой, и лишь стропила двускатной крыши угольно-черными полосами расчертили ночное небо.
- Точно - калитка! - крикнул Спирька.
- Вот и карауль ее!
Евгения даже не сделала попытки войти. Она пошла дальше, дальше - на морской берег. Там довольно широкая полоса вдоль самой воды была почти свободна от рыхлого снега. Видимо, Евгения знала эту особенность побережья. Она соединила руки на груди, сомкнув рукава, и настолько быстро, насколько позволял лунный свет, двинулась в сторону столицы. Охотники подождали немного и отправили к барину Ванюшку с донесением.
- Так, - сказал Андрей.
Незнакомка-то оказалась права. Всему виной - давняя обида, и Евгения получила удар в больное место: ей невыносимо знать, что ее, смелую и неуязвимую, выковавшую из той обиды оружие, истребившую в себе женскую слабость окончательно и бесповоротно, отпустили. Как будто уличную шавку ногой пнули: пусть тявкает, лишь бы убралась и не мешала.
- Ну что? Объединенными силами Измайловского и Преображенского полков возьмем логово злодея? - спросил Венецкий.
- Возьмем! - ответил Андрей.
Настало время истребить гада - вот что означал подарок блаженненького Андрея Федоровича, загадочного тезки.
* * *
Разведчики вернулись четверть часа спустя. Они выяснили, что в доме, где засел мусью Аноним, есть флигелек, в котором, возможно, поварня и людская; там уже поднялась суета.
- Неудивительно. Ждут Евгению с алмазами, а притащилась целая рота сердитых мужчин, да еще палить удумали, - Андрей усмехнулся. - Что, брат Лука, откуда лучше штурмовать обитель зла?
- А с того боку. В окнах уже свет, а там два окна темные. Там нас пулями не встретят. И, барин, я вот что скажу - хорошо бы флигелек поджечь. Пока там дворня будет свои пожитки спасать, мы дом-то и возьмем.
- Поджечь? - Венецкий даже растерялся. - Так ведь тушить придется…
- Не наша печаль. Сильного ветра нет, горящие щепки к соседям не понесет. Так как? Поджигать? Там сарай стоит, в нем сухие дрова. А у нас - порох… - спросил Скапен-Лукашка.
- Да, - твердо сказал Андрей. - С богом!
- Возок устлан сеном, можно наломать веток, сделать факелы и отвлечь внимание от сарая. Бегать с ними среди деревьев, перекликаться, - добавил Венецкий. - Авдей с Тимошкой управятся!
Осада обители зла началась. Соломин мог лишь вообразить, каково это - бесшумно обкладывать дровами флигель, добавляя порох, каково мельтешить с факелами… Вдруг он услышал голос Гиацинты. Как и следовало ожидать, она проявила любопытство, ловко взяла его под руку.
- Угомонись, сударыня, я же слеп, меня самого под руки поведут, а ты хочешь за меня держаться, - строго сказал Андрей. - Сиди в…
Гиацинта перебила его, произнеся нарочно заготовленное двустишие, для которого ей требовался подходящий миг:
- Хоть, кажется, в свече слепому нужды нет,
Но он, неся огонь, другим являет свет!
- А ведь она права! - вступился было за девушку Венецкий, но из дома стали стрелять.
- По сараю бьют, кого-то из наших заметили, - сказал Еремей. - Ого! А флигель-то занимается!
- Пора, - Андрей несколько секунд помолчал. - Господа, изготовьтесь к бою! - Переложив оружие в левую руку, правой Андрей перекрестился. - Ничего не бойтесь, мы Божью волю творим. Сказано ж: "Се, даю вам власть наступать на змей и скорпионов и на всю силу вражию, и ничто не повредит вам".
- Однако ты, сударик мой, первым не суйся, - Еремей удержал питомца, крепко ухватив за плечо.
- Я должен.
- А коли из окон палить примутся?
- Ну так и я по окошку не промахнусь.
Еремей посмотрел на Граве, на Венецкого. Те разом кивнули.
- Ну… - шептал Венецкий, - ну же, ну…
Но не сразу раздались крики, не сразу полыхнуло сухое дерево и загремели взрывы пороховых зарядов.
Еремей едва ли не в охапке бегом донес питомца до тех окон, что были намечены к штурму. Венецкий подставил сложенные замком руки доктору, тот мгновение помедлил, не сразу сообразив, для чего бы это. Венецкий прикрикнул - и Граве, оказавшись на нужной высоте, выбил локтем стекла. Еремей на те же руки в замке поставил левую Андрееву ногу - тому, кто навычен верховой езде, удобнее выбрасывать свой вес вверх левой. Граве принял его там. Потом Еремей подсадил Венецкого и прибежавшего Скапена-Лукашку. Самому ему подставил руки Валер, сунув впопыхах свой пистолет прибежавшей вместе с ним Гиацинте. По одному к окошкам спешили охотники, и Савка помог забраться Валеру. Тот из окна протянул руку за пистолетом, но своенравная дочка отступила, всем видом показывая: и не надейся! Было не до капризов и переговоров - Валер побежал догонять Граве, Андрея и Венецкого.
- Что тут, как тут? - спрашивал Андрей. - Доктор, мы куда попали?
Но Граве вдруг кинулся куда-то в сторону. Голос Венецкого доносился чуть ли не сверху.
- Стой! - крикнул Еремей и загородил собой питомца.
Впереди, судя по шуму, была основательная драка.
- Сюда, ко мне! - звал Валер. - Ах ты, чучело! А не угодно ли?!
Зазвенело разбитое зеркало, с треском развалился стоявший под ним столик. На обломки повалился человек, которому не повезло встретиться с Валеровым кулаком.
- Берегись! - заорал непонятно кому незримый Граве. Статочно, именно он и выстрелил, потому что крик раненого был перекрыт его неожиданно громким голосом: - Соломин! Сюда! Тут чисто!
Андрей, держась за дядькино плечо, быстро шагал по коридору. Граве и Тимошка выскочили откуда-то, присоединились. Долетел крик Венецкого:
- Ну, я вас, сволочи!
- Стой, Андрей Ильич, - сказал Еремей. - Вот, дверь… Кажись, она и нужна. И заперта.
- Тут! - подтвердил подбежавший Савка. - Боле негде.
- Упустить не могли, - это был уже Скапен-Лукашка. - Дворню мы отсекли, она по двору мечется, барина там нет. Ну что? Начнем, благословясь!
Дверь выбили в две ноги - Савкину и Спирькину. За ней оказался кабинет - тепло натопленный, хорошо обставленный. Вот только освещался он одной-единственной свечой - ей полагалось бы стоять в бронзовом подсвечнике, а она была в самом простеньком, оловянном, как будто ее сюда принесли случайно. В большом бронзовом свеч не имелось вовсе.
Незваных гостей в кабинете встретили два выстрела, оба - бездарных, словно стрелки впервые взяли в руки оружие.
Андрей выстрелил на звук, услышал вскрик раненого. Другой стрелок, поняв, что церемониться не станут, бросился на колени и пополз к стоявшим в дверном проеме "гостям".
- Ну вот, - сказал Венецкий. - Это он и есть.
- Кто вы, чего хотите? - спросил незримый для Андрея человек. Он сидел в глубоком кресле возле печки, укрытый по пояс меховым одеялом.
- Покончить с безобразиями хотим, - первым ответил Валер.
- Так это и есть наш господин Аноним? - холодно осведомился Андрей.
- Это и есть господин Аноним, - впрочем, в голосе Граве звучало сомнение, - да только, сдается, обретший прозвание. Вы ли это, господин Куликов?
- Тот старик, которого ты лечил, доктор? Великая любовь всей твоей медицинской жизни? - Андрей не желал показывать удивления, однако не вышло.
- Где Эжени? Что вы сделали с Эжени? - по-барски капризно спросил старик и стряхнул на пол одеяло. - Гаврюшка, подними меня.
- Она ушла и больше не вернется. Хотя, может быть, явится ко дню, когда вас будут судить, и заговорит, - сказал Андрей. - Впрочем, я и ее имя впишу в счет, который предъявлю вам…
- Какая же вы все-таки скотина, господин Куликов! - перебил его Граве. - Я лечил вас, я с вами, как с младенцем, возился, а вы меня данью обложили… Я ланцеты из Лейдена выписал, нарочно для вас…
- Гаврюшка, где Эжени? - не желая говорить с наглецами, захватившими его дом, спрашивал старик. - Отчего она не приходит? Она же знает, что я ее жду.
- Он еще не понял, - сказал Валер. - Понимаете, еще не понял! Но кто бы мог подумать?..
- А иначе и быть не могло. Это вымогательство мог изобресть только калека, урод. Господи, вот мы, два калеки, и встретились! - выкрикнул Андрей. - Я чего-то такого и ожидал, думал - безногий, безрукий, но чтоб мое зеркальное отражение?!
- И на кой ему все те деньги, что он вытягивал из несчастных, - одному богу ведомо, - сказал Граве. - Господин Куликов, черта ли вам в этих деньгах?! Вы ведь старее дендерского зодиака! Черта ли вам в этом недостроенном дворце? Жену, что ли, сюда приведете? Балы будете давать - с приглашением ее величества?
- Оставь, Граве, - вмешался Валер. - Тебе не понять. Что у него еще, кроме денег? Да ни черта у него больше нет. Соломин! Что ты стал в пень?
- Дуэль двух уродов… Поединок жалких калек!.. - твердил Андрей. - Как гаеры в балагане! Завязавши глаза, молотят воздух палками - авось кому попадет по башке! - на Соломина напала дурная ярость - он не получил желанного противника, душа требовала чего-то отчаянного.
- Жаль, что ты его сейчас не видишь, - заметил ему Венецкий. - Вообрази жирного седого паука на тонких ножках - и получишь своего неприятеля. Прихлопнуть подошвой - и вся недолга.
Этого ли хотел Андрей? Да уж никак не убиения паука подошвой. Душа вопила, взывая о грандиозном, гомерическом. Она во время погони вымечтала себе едва ль не морское сражение при Чесме, по меньшей мере - взятие Очакова. Душа готовилась к бою - а боя-то как раз не случилось. Это было невыносимо.
- Гаврюшка, запорю! - пригрозил господин Куликов.
Но его камердинер, стоявший на коленях возле Валера, голоса не подал и лишь ухватился за полу Валеровой шубы.
- Дяденька, вытряхни-ка все бумаги, какие найдешь в секретере, в шкатулках, и кинь их в печку, - распорядился Андрей. - Чтоб ни одной гадости не осталось! - душа буянила, приходилось как-то сдерживаться.
- Чудак вы, право, - сказал на это Валер. - Все эти письма, уж верно, по тайникам распиханы, в стенках и ножках кресел, а в секретере - одни невинные послания от деревенских тетушек.
Господин Куликов засмеялся.
- Дураки вы, дураки! Да хоть век ищите! Боже, какие ж дураки!
- Поделом меня дураком назвал. Я же должен был догадаться… я же знал, кто тут, на подступах к Стрельне, целый дворец строит - на мои же деньги…
- Стало быть, в доме есть тайник, и господин Аноним нам его добровольно не покажет, - Андрей не хотел признавать за врагом права на победу. - Стало быть, считаем тайником весь дом. Савка, Лука, Спирька, найдите одеял каких-нибудь, спеленайте его как младенца и выносите из дома. Дом спалить нужно и с тайниками вместе.
- Ты взбесился! - вырвалось у Венецкого.
- Как это - дом спалить? - Валер даже испугался. - Хватит того, что флигель подожгли.
- Ничто попроще тебя не утешит? - спросил Граве. - Ты представляешь, Соломин, если нас найдут и обвинят в поджоге?
- Угомонись, доктор, я за все в ответе. На меня все валите! Не желаете поджигать? Так я сам! Где тут печка?!
- Гаврюшка! Алешка! Якимка! - вдруг закричал господин Куликов, зашарил руками вокруг себя и непонятно откуда добыл преогромную трость, Венецкий еле успел от него отскочить.
Дальше была суматоха - ловили и вязали мусью Анонима, по Андрееву приказу сыпали по ковру пороховые дорожки, чтобы кабинет, где, скорее всего, и располагался тайник, выгорел основательно, потом тащили пленника во двор.
Люди Куликова, ничего не понимая, сбились в толпу у флигеля. Граве сказал об этом Андрею, добавив, что отбивать барина им явно не хочется. Да и кому бы захотелось с голыми руками идти против вооруженных охотников?
- Граф, у тебя деньги с собой есть? - спросил Андрей.
- Как не быть.
- Положи кошелек на видное место, я тебе потом верну. У меня в шкатуле еще порядком осталось. Дворовые из-за нас имущества лишились.
Тут к Андрею подбежала Гиацинта.
- Христос воскресе! - сказала она весело.
- Воистину воскресе, - ответил Андрей и ощутил на своих плечах девичьи руки.
Гиацинта трижды по-православному расцеловала его в щеки, он - ее.
- Вот, - в ладонь Андрею был вжат округлый предмет.
- Яйцо? - спросил он.
- Крашеное, свяченое! Со вчерашнего с собой таскаю, страх как боялась - не раздавить бы! А оно целехонькое!
- Братцы, а ведь светает! Христос воскресе! - крикнул Венецкий и побежал к Маше - лобызаться.
Меж тем огонь из кабинета распространился по второму этажу, отразился в окнах, к небу пошел густой дым.
Вдруг охотники, словно кто им подсказал, заголосили нестройным веселым хором:
- Гори-гори ясно, чтобы не погасло! Глянь на небо - птички летят, колокольчики звенят!
- Эх, славно горит, - заметил Еремей. - Да только удирать нужно, мало ли что.
Он имел в виду не только пожар как таковой. Несколько человек, защищавших дом и хозяина, основательно пострадали. А полиция и в Светлую седмицу может приступить к розыску.
- Подождем. Убедимся, что дом уже не спасти, - решил Андрей. - Да и дворня нас уже отлично разглядела… одна моя повязка чего стоит… Спиря, Данила, поедете с господином Куликовым в возке. Держите крепко - как бы чего не учудил… Венецкий, Маша, где вы?
А Венецкий и Маша стояли в стороне, держась за руки.
- Я знаю, ты за меня из жалости пошла, - говорил Венецкий. - Ты меня тогда любить не могла, ты сама себя заставила простить меня за Гришу, потому что прощать - по-христиански. Ты думала - я мальчик. Теперь-то видишь? Теперь-то сможешь меня любить?
- А ты сомневался, Петруша? - спросила Маша. - Ты плохо меня знаешь - коли я слово дала, так это навеки. Ты первый меня целовал в губы… Как же я могла бы? Петруша, не бойся, я тебя не брошу…
Снег падал на его непокрытую голову, на ее запрокинутое лицо.
Граве, не желая глядеть на чужое счастье, отвернулся.
- Венецкие о любви говорят, - сказала Гиацинта, - а мне не слышно. Какая обида!.. Я, наверно, никогда замуж не выйду. Как быть замужем, когда ты на сцене то одному, то другому в вечной верности клянешься? А мужу-то что останется? На сцене Хорев или Британикюс - в латах сверкающих, в шлеме с перьями, а муж дома - в шлафроке, и колпаке, и в сбитых пантуфлях! Господин Соломин, что вы смеетесь? Так и быть! Я в старых девках не останусь - ежели он будет на вас похож!..
- Жить мы тут, что ли, собрались? - ворчливо сказал Еремей. - Убираться надо!
- И впрямь… - тут только до Андрея дошло, что все ждут его приказания. - Какого черта?! Едем!
Догонять их никто не осмелился.
* * *
После ночного буйства наступило отрезвление - и у Соломина тоже. Пожар во всей этой авантюре был явно лишним. Но, спрашивая себя, был ли иной способ уничтожить тайники с их содержимым, Андрей сам себе же и отвечал: нет, другого способа не было. Он был готов держать ответ за нападение на куликовскую дачу - но как сделать, чтобы все неприятности посыпались только на его голову, минуя Венецкого, Валера, Граве, Еремея, охотников?
Пленник, пока не придумали ничего лучше, сидел в чулане и время от времени грозился оттуда казематами Петропавловской крепости, узилищами Шлиссельбурга, Зерентуйскими каторжными рудниками, намекал также, что он - исполнитель, а за его спиной - некто могущественный. В его положении легко было врать - больше ему ничего не оставалось, и все же…
- Уж больно он весел, - заметил Валер. - Может, с горя рехнулся?
- А может, не все опасные бумаги в том доме хранил? - Андрей задумался. - Может, что-то и в столице, а где - Бог весть… И не вынырнуло бы!
- Евгения?
- А если кто-то еще у него на посылках? Мне не дает покоя мысль, что во всей этой истории как-то замешаны федосеевцы и Гатчина. Неспроста же тот Клушин поселился в богадельне, туда кого попало не пустят. А сами мы до правды не докопаемся. Скажите, сударь, может ли ваша Элиза узнать одну вещь?
- Для вас - постарается.
- Где сейчас господин Архаров?
- Я сейчас же ей напишу.
Граф Венецкий тем временем съездил в полк - надо ж было поздравить с Пасхой начальство и сослуживцев. Вернувшись, рассказал: в столице уже известно про пожар, государыня весьма сердита, виновников будут искать со всей дотошностью.
Андрей вызвал Машу:
- Я буду тебе диктовать донесение.
Диктовка оказалась долгим и муторным делом, многое пришлось переписывать заново. Наконец образовалась стопка листков ин-октаво чуть ли не в палец толщиной. Маша сварила из муки с водой клейстер и сама изготовила папку с завязочками, чтобы все это добро не растерять.
Два дня спустя, в среду, привезли от Элизы ответ - тверской и новгородский наместник Николай Петрович Архаров в столице, прибыл на несколько дней поздравить государыню, остановился в таком месте, которое даже самые благонадежные и законопослушные петербуржцы стараются обойти за три версты, - в доме Шешковского, на углу Садовой и Итальянской. Им с начальником Тайной экспедиции было о чем потолковать и что вспомнить. Ну, хоть тот же Пугачевский бунт, когда Архаров, тогдашний московский обер-полицмейстер, вместе с градоначальником Москвы князем Волконским, успешно готовил город для отражения нападения. Шешковский же прибыл чуть позднее - допрашивать пленного Пугачева.
- Государыня всегда в трудных случаях, не полагаясь на Рылеева, Архарову пишет, - с пасмурным видом сказал Валер. - Вся столица смеется - полицмейстер у нас для декорации…
- Ну, значит, к нему мне и ехать, - решил Андрей.
- Там же Шешковский!
- Один черт.