Баржу с картошкой он ведет
Не по фарватеру и створу -
Во тьму, где молится народ
Войной увенчанному вору.Где варят детям желатин.
Где золотом - за слиток масла.
Где жизнью пахнет керосин,
А смех - трисвят и триедин,
Хоть радость - фитилем погасла!Где смерть - не таинство, а быт.
Где за проржавленное сало
Мужик на Карповке убит.
И где ничто не воскресало.Баржа с картошкою, вперед!
Обветренные скулы красны.
Он был фрунжак - он доведет.
Хоть кто-нибудь - да не умрет.
Хоть кто-нибудь - да не погаснет.Накормит сытно он братву.
Парной мундир сдерут ногтями.
И не во сне, а наяву
Мешок картошки он притянетВ академический подвал
И на чердак, где топят печку
Подрамником! Где целовал
Натурщицу - худую свечку!Рогода драная, шерстись!
Шершаво на пол сыпьтесь, клубни!
И станет прожитая жизнь
Безвыходней и неприступней.И станет будущая боль
Громадным, грубым Настоящим -
Щепотью, где замерзла соль,
Ножом - заморышем ледащим,Друзьями, что в виду холста
Над паром жадно греют руки,
И Радостью, когда чиста
Душа - вне сытости и муки.
ЦЫГАНКА ОЛЬГА. 1947 ГОД
Против ветра - как в забое!
Гневный айсберг - Эрмитаж…
Ты, художник, не в запое.
Нынче - красочный кураж.
Как дрова, несешь этюдник!
Жжет худую плоть кашне…
Что, блокадник, что, простудник?..
Где там истина: в вине?..
Ты шагаешь, не шатаясь.
Держишь марку: голод - гиль.
В зале Рембрандта - святая
Оботрет старуха пыль
С этой пламенной картины,
С этой вспаханной земли,
Пред которою мужчины
Статус Бога обрели…Два шага до тяжкой двери.
Не свалиться. Не упасть.
Вой декабрьского зверя.
Белая разверста пасть.
Но когда ты рухнул, плача,
В ледяную нашу грязь,
Кто-то вдруг рукой незрячей
За плечо тебя потряс.Ты очнулся. Вьюга пела.
Плыл этюдник кораблем.
Одиноко ныло тело.
Только были вы вдвоем.
Заморенная цыганка,
Вся замотана в тряпье,
Кинула:
- Ослаб по пьянке
Или скушал все свое?.. -
Больше не сронив ни слова,
Крепко за руку взяла -
И дошли, светло, сурово,
К дому, к запаху стола.Дом?.. Орущей глоткой арки,
Вонью лестницы вобрал…
Дом?.. Поближе к печи жаркой
Руки, ноги подбирал…
Малый щеник черномащзый,
Кучерявый, головня -
Вмиг в этюдник нищий слазал,
Разложил вблизи огня
Яркие цветы - этюды…
Маслом выпачкался весь…
Кашель питерской простуды
Сотрясал дыханья взвесь…Не взглянула. Не спросила.
Лишь молчала и ждала.
Лишь поила и кормила -
На тугом крыле стола.
Суп дымился. И селедка
Пахла ржавой кочергой.
И дышала баба кротко,
Будто - самый дорогой…На плечах платки лежали
Лихом выцветших дорог…
В мочках серьги задрожали…
Закрутился завиток
За щекою - дравидийской,
Той тоской - огню сродни…
- Ну, наелся?.. Оглядись-ка
И маленько отдохни…
"Живописец этот парень…
Уж такая худерьба…
Хоть во сне - отпустит Память
И отступится Судьба…"И, пока он спал, сутулый,
До полу прогнув кровать, -
Космосом во щели дуло,
Время шло - за ратью рать,
Мать, груба, тоща, чернява,
Прямо на пол села - и
Ну давай глядеть на славу
Красоты - и мощь любви.Вы, отцовские этюды, -
Как вас нюхала она,
Краски жара и остуды,
Кадмий, злато, белизна!
Ледокол во льдах Вайгача.
И Венеру, где Амур
Держит зеркало… И плача
Старой матери прищур.
И негодную картонку,
Глде, лияся, как вино,
Во метель плыла девчонка
Сквозь отверстое окно…
И медведицу с дитятей:
Мать мертва, остался вой
Медвежонка…
И Распятье
С подожженной головой.Спал художник. А цыганка
Все глядела. Все ждала.
Уложила на лежанку
Сына. Снова подожгла
Синие огни поленьев.
Разогрела кипятку.Жизнь текла без промедленья -
Тьмой, сужденной на веку.Он запомнил только имя:
- Ольга!.. - гул…
…сырой подвал….Поздно. Пальцами моими
Ты ее поцеловал.
"ДЕЖНЕВ". (СКР-19). МЕДВЕДИЦА НА ЛЬДИНЕ. ОСТРОВ КОЛГУЕВ
Прицел был точным и неистовым.
Полярной ночи встало пламя
Над сухо прозвучавшим выстрелом.
И мачты глянули - крестами.- Попал, Никола!..
- Мясо доброе…
- Спускайте трап - айда за тушей…Сиянье Севера меж ребрами
Стояло, опаляя душу.Но близ медведицы, враз рухнувшей
Горой еды, добытой с бою, -
О, что-то белое, скульнувшее,
Молящее забрать с собою!Был бел сынок ее единственный -
Заклятый жизнью медвежонок.
Во льдах скулеж его таинственный
Слезою тек, горяч и тонок.Я ствол винтовки сжал зачумленно.
Братва на палубе гудела.
Искуплено или загублено,
Чтоб выжить, человечье тело?!Сторожевик, зажат торосами,
Борта зальделые топорщил.
И я, стыдяся, меж матросами
Лицо тяжелым мехом морщил.О жизнь, и кровь и гололедица,
Родимые - навеки - пятна!
Сейчас возьмем на борт медведицу,
Разделаем, соля нещадно.И знал я, что теперь-то выживем,
Что фрица обхитрим - еды-то!..
И знал: спасительнейшим выстрелом
Зверюга Божия убита.И видел - как в умалишении -
Себя, кто пережил, кто спасся:
Все глады, моры и лишения,
Все горести
и все напасти!Все коммуналки, общежития,
Столы, богаты пустотою,
И слезы паче винопития
В дыму дороги и постоя!Всю жизнь - отверстую, грядущую!
Всех женщин, что, убиты мною,
Любимые, единосущие,
Ушли за вьюгой ледяною!И ту, отчаянней ребенка,
С медовым и полынным телом,
Скулящую темно и тонко
Над мертвою постелью белой…
* * *
Но маленький комок испуганный
Точил свой плач у белой глыбы.
Но Время, нами так поругано,
Шло крупной медленною рыбой.Но палуба кренилась заново.
Но плакал, видя жизнь - нагую.
Но страшно обнимало зарево
Наш остров ледяной
Колгуев.
КУТЕЖ. ХУДОЖНИКИ
Поле боя - все дымится: рюмки, руки и холсты.
Дико пламенеют лица, беззастенчиво просты.Пьяным - легше: жизнь такая - все забудешь, все поймешь.
Над тарашкою сверкает именной рыбацкий нож.Это Витя, это Коля, это Костя и Олег
Разгулялися на воле, позабыв жестокий век.И домашние скандалы. И тюрьму очередей.
И дешевые кораллы меж возлюбленных грудей…Костя, беленькой налей-ка под жирнущую чехонь!..
Вьюга свиристит жалейкой. В рюмке - языком - огонь.Колька, колорист, - не ты ли спирт поджег в рюмахе той?!..
Да, затем на свете были мы - и грешник, и святой, -Чтоб не в линзу водяную ложь экрана наблюдать -
Чтобы девку площадную Магдалиной написать,Чтобы плакать густо, пьяно от бескрасочной тоски,
Лик холщовый, деревянный уронивши в сгиб руки,Потому как жизнь и сила - в малевании холста,
Потому как вся Россия без художников - пуста!Первобытной лунной тягой, грязью вырванных корней
Мы писать на красных флагах будем лики наших дней!По углам сияют мыши вологодским серебром…
Ничего, что пьяно дышим. Не дальтоники. Не врем.Дай бутылку!.. Это ж чудо… Слабаку - не по плечу…
Так я чохом и простуду, и забвение лечу.Стукнувшись слепыми лбами, лики обмакнув в вино,
Мы приложимся губами к той холстине, где - темно…И пройдет по сьене жженой - где вокзал и где барак -
Упоенно, напряженно - вольной страсти тайный знак!Ну же, Костя, где гитара?!.. Пой - и все грехи прощай!..
Этот холст, безумно старый, мастихином не счищай…Изнутри горят лимоны. Пепел сыплется в курей.
Все дымней. Все изнуренней. Все больнее и дурей.И, хмелея, тянет Витя опорожненный стакан:
- Наливайте… Не томите… Хоть однажды - буду пьян…
СЕВЕРНОЕ СИЯНИЕ
В страшной черноте космической избы -
Краснокирпичные,
златокованные,
белокаменные столбы.Ходят и падают, рвутся из пут.
Смерть и бессмертье никак не сомкнут.Перья павлиньи.
Фазаньи хвосты.
Рубежи огневые
последней черты.Слепящие взрывы
последних атак.
Адмиралом небес развернутый -
флаг.Складки льются, гудят на ветру.
И я - солдат - я под ним не умру.А коли умру - лик закину свой
К Сиянью, встающему над головой,К Сиянью, которое - детский лимон,
Ярость багряная похорон,Наготы январская белизна,
Жизнь, жизнь - без края, без дна,Жизнь, жизнь - без начала, конца -
Близ обмороженного лица,Близ ослепших от снежного блеска глаз,
Жизнь бесконечная -
идущая мимо и выше нас!Но ею одной - дышу на веку.
Ухом ушанки
вытираю щеку.И по лицу - как по снегу холста -
Текут все краски
и все цвета,Заливают, захлестывают
с головы до ног…
Вот он - Художник.
Вот он - Бог.
ОСЕННЯЯ ГРЯЗЬ. ИДУТ КРЕСТИТЬ РЕБЕНКА
Подлодками уходят боты
Во грязь родимую, тугую.
Такая жизнь: свали заботу,
Ан волокут уже другую.
Старуха - сжата рта подкова -
Несет комок смертельно белый.
Твердят: вначале было Слово.
Нет! - крик ребячий - без предела.Горит листва под сапогами.
Идут ветра машинным гулом.
Внезапно церковь, будто пламя,
На крутосклоне полыхнула!Комок орет и руки тянет.
Авось уснет, глотнув кагора!..
А жизнь прейдет, но не престанет
Среди осеннего простора.А за суровою старухой,
Несущей внучку, как икону, -
Как два голубоглазых духа -
Отец и мать новорожденной.Они не знают, что там будет.
Нагое небо хлещут ветки.
Они идут, простые люди,
Чтоб соблюсти обычай предков.Молодка в оренбургской шали,
Чьи скулам - сурика не надо,
Все молится, чтоб не дышали
Дожди на плачущее чадо.Чтоб молоко в грудях пребыло.
Чтобы еще родились дети.
Чтоб мужа до конца любила.
Чтоб мама пожила на свете.Чтоб на бугре, в веселом храме,
Для дочки таинство свершили…
А осень возжигала пламя,
Чтоб мы в огне до снега
жили.
СУМАСШЕДШИЙ ДОМ
Устав от всех газет, промасленных едою,
Запретной правоты, согласного вранья,
От старости, что, рот намазав, молодою
Прикинется, визжа: еще красотка - я!.. -От ветра серого, что наземь валит тело,
От запаха беды, шибающего в нос, -
Душа спастись в лечебнице хотела!
Врачам - лечь под ноги, как пес!Художник, век не кормленный, не спавший.
Малюющий кровавые холсты.
Живущий - или - без вети пропавший -
За лестничною клеткой черноты,Все прячущий, что невозможно спрятать -
За печью - под кроватью - в коадовой -
Художник, так привыкший быть проклятым!
В больнице отдохни, пока живой.И, слава Богу, здесь живые лица:
Пиши ее, что, вырвав из петли,
Не дав прощеным сном темно забыться,
В сыром такси сюда приволокли;А вот, гляди, - небрит, страшнее зэка,
Округ горящих глаз - слепая синева, -
Хотел, чтоб приняли его за человека,
Да человечьи позабыл слова!А этот? - Вобла, пистолет, мальчонка,
От внутривенного - дрожащий, как свеча,
Крича: "Отбили, гады, все печенки!.." -
И сестринского ищущий плеча, -Гудящая, кипящая палата,
Палата номер шесть и номер пять!
Художник, вот - натура и расплата:
Не умереть. Не сдрейфить. Написать.На плохо загрунтованном картоне.
На выцветшей казенной простыне.
Как в задыханье - при смерти - в погоне -
Покуда кисть не в кулаке - в огне!И ты, отец мой, зубы сжав больные,
Писал их всех - святых и дорогих -
Пока всходили нимбы ледяные
У мокрых щек, у жарких лбов нагих!И знал ты: эта казнь - летописанье -
Тебе в такое царствие дана,
Где Времени безумному названье
Даст только Вечность старая
одна.
АВТОПОРТРЕТ В МЕТЕЛИ С ЗАЖЖЕННОЙ ПАКЛЕЙ НА ГОЛОВЕ. БЕЗУМИЕ
Бегу. Черной улицы угорь
Ускальзывает из-под ног.
Я жизнь эту кину, как уголь,
В печи раскаленный садок.Напился?! Сорвался?!.. - Отыди,
Святое Семейство мое!
Художник, я все перевидел!
Холсты я сушил, как белье!Писал, что писать заставляли.
Хотел, что - велели хотеть…
Нас силою царской пытали,
А мы не смогли умереть!Мы выжили - в зольных подвалах,
Меж драных эскизных бумаг.
Сикстинская нас целовала -
Со всех репродукций - впотьмах…Мы днем малевали призывы!
А ночью, за древним вином,
Ссутулясь, мы знали: мы - живы
В убийственном царстве стальном!Вот из мастерской я - на воздух,
Орущий, ревущий, - бегу!
Что там еле теплитесь, звезды?!
Я - паклю на лбу подожгу!Обкручена лысина светом,
Гигантским горящим бинтом!
Не робот, не пешка, - комета!
Сейчас - не тогда, не потом!Безумствуй, горящая пакля,
Трещи на морозе, пляши!
Голодную выжги мне память
И сытую дрему души!Шарахайтесь, тени прохожих,
В сугробов ночную парчу!..
Не сливочным маслом - на коже
Краплаком
ожог залечу.Юродивый и высоченный,
Не улицей затхлой промчу -
Холстом на мольберте Вселенной,
Похожий на Божью свечу!В кармане тулупа - бутылка…
Затычку зубами сдеру -
И, пламя зачуя затылком -
Взахлеб - из горла - на ветру -Все праздники, слезы и пьянки,
Жар тел в оснеженье мехов,
Все вопли метельной шарманки,
Все лязги горячих цехов,Кумашные русла и реки
Плакатов, под коими жил,
Где юные наши калеки
У дедовых черных могил, -Все льды, где прошел ледоколом,
Пески, что сжигали ступню!.. -
Всю жизнь, где на холоде - голым
Стоял, предаваясь Огню.
ЕЛЬ. НОВЫЙ ГОД. ЛЮДИ ВОКРУГ СТОЛА
…Из тьмы табачной и пустой
Горели ветки кровью алой.
Стояла ель с лицом святой
И, плача, на костре сгорала.
Над мисками горя, свеча
Объедки, рюмки освещала
И из-за потного плеча -
Снега, сугробы одеяла…Шел Новый Год. Уже прошел.
Пылали медные шандалы.
Мороз был крепок и тяжел -
Стального, синего накала.
Все выпили. Устали есть.
И тьма дрожала и горела.
И свечи приносили весть
О том, что будет в мире белом.Вот ты глядишь во тьму, отец…
Открой бутылку "Кюрдамира"!..
Лишь на театре - тот конец
Безумного, седого Лира…
И зуб серебряный блестит,
И любишь ты тепло и баню,
Ну, а за водочку простит
Господь… (молитву - лишь губами…)
За то простит, что в морду дал
Тупому, с масленой душою,
Который все икру едал
И мыслью запивал чужою…
И благо бы твою ругнул
Картину!.. Критика - могила,
Искусство - жизнь!.. Но - саданул
Как поддых: "Рафаэль - мазила!.."
И гул поднялся из земли.
Обида - ярым блеском бреда.
И ты пошел, как корабли,
Да нет - как жесткая торпеда!
Потом вас разнимали… Ты,
Пришед домой, лишь руки вымыл
И в честь Великой Красоты
Рябиновки - по новой выпил…
И плакала, старея, мать:
"Ведь срок дадут за эту стычку!..
О, как нам жить и выживать!.."
И подносила к газу спичку…Вот, мама, ты глядишь на свет
Свечи, что треплет язычишко
В дыму, где ужин да обед,
Где все - нехватка либо лишку…
Вязанье да больничный дух
Пенициллина - от халата,
От бус, сожженных содой рук, -
Дух смертной, кварцевой палаты…
Страданье, кровь, - и плачь не плачь
На кухне под гитару мужа,
Вот утро, и - в больницу, врач!
И щеки трет наждачно стужа,
И ест глаза тот золотой,
Тот рыжий купол… Здесь от века
Был храм горящий и святой…
А нынче - хлад библиотеки…
Вперед!.. Вспоить и накормить…
Испечь пирог - вот вся молитва…
И вылечить. И полюбить.
И выругать - острее бритвы…
И, как бодряцки ни держись,
Лицом в ладони пасть однажды:
Какая маленькая жизнь -
И вот ни голода… ни жажды…
И снова в запахе воды,
Что тащат в ведрах санитарки,
Почуять запах той Беды,
Где - формалин… и где огарки
Свечей - что маленький детей
Глаза!.. А зеркала - закрыли…О мать… О если бы смертей
Избегнуть!.. Если б - эти крылья…
А то нам - руки да тела,
Лбы да согбенные лопатки…Но Божья Матерь тоже шла
Ступнями - вдаль - и без оглядки…Вот ты, подруженька семьи,
Актриса с голосом волчиным,
Прокуренным, - не соловьи,
А хрипы да смешки мужчины!
Ты, толстая, как бы копна,
Усмешкой жгущая кривою, -
Ты за столом плыла одна
Такою царской головою!
И все стихи, которым - бой! -
Которым имя было - пламя! -
Дрожали потною тобой,
Хрипелись яркими губами!
Ты слизывала сласть помад.
Лицо соленое блестело!
Малек, я зрела Рай и Ад
Вселенными - в едино тело…
Гадай, актерка, в Новый Год!
Не свечки - а глаза сыновьи…
Огонь идет из рода в род -
Над панихидой и любовью.
И, приходя в наш утлый дом,
Кричала ты стихи, как чудо, -
И восхищалась я трудом,
Что грызть насущной коркой - буду…Ох, Господи!..
Да сколько их -
Под этой елкою смолистой -
Веселых, старых, молодых,
В кораллах, янтарях, монистах,
В стекляшках, коим грош цена,
В заляпанных вином рубахах -
Ох, Господи, да жизнь - одна,
И несть ни бремени, ни страха…
Куда вы, гости?! О, не все
Принесено из грязной кухни!..
И чье заплакано лицо,
И чьи глаза уже потухли?!..
А вот еще - картошка фри!..
А вот салат - сама крошила!..
(А бьется лишь: "О, не умри…
О, сделай, чтоб навеки - Было…")
Глядите, - я сама пекла…
А я и печь-то - не умею…
Куда же вы - из-за стола?!
Лечу наперерез, немею,
Хватаю за руки, ору:
Еще и третий чай не пили!..Крыльцо. Под шубой на ветру:
Мы были. Были. Были. Были.
ГОРБУН У ЦЕРКВИ. ВОЛОГДА
Я весь завернулся в плохое тряпье.
Оглобля - рука… Я - телега…
А купол стоит, как страданье мое,
Над Вологдой синего снега!Художник, спасибо, узрел ты меня,
Жующего скудную пищу
Под этим венцом золотого огня,
На этой земле полунищей.С огромным таким, несуразным горбом,
В фуфаечке латанной, драной -
Неужто зайду я в рабочий альбом
Вот так, наудачу да спьяну?..А Вологда наша - кресты-купола!..
Жар масла от луковиц брызнет:
Что, малый калека, - а наша взяла
Любви, и веселья, и жизни!..