Сотворение мира - Крюкова Елена Николаевна "Благова" 11 стр.


Художник, спасибо! Я просто горбун,
А ты - ну, я вижу, ты можешь.
Гляжу на рисунок - идет колотун
И сердце - морозом - до дрожи.

Я много чего бы тебе рассказал…
Да смолоду выучил сам ты:
Деревня и голод, барак и вокзал,
Тюряги, штрафные, десанты…

А Вологда стынет седой белизной,
Пылает очьми-куполами!..
И горб мой, гляди-ка, встает надо мной -
Сияньем, похожим на пламя…

Я эту часовню весь век стерегу:
Здесь овощ хранит государство…
А небо - река!.. А на том берегу -
Иное, счастливое царство…

А люди идут, говорят как поют,
Ругаются страшно и зыбко…
А Страшный - малеванный - сбудется Суд,
И сбудется Божья улыбка -

Над миром, где бьют по коврам на снегу,
Где птичьего - искры! - помета,
Где вкусно махорку свою подожгу
Для мыслей большого полета…

И так затянусь… И так ввысь полечу…
Поежусь в фуфаечке драной…

Художник… затепли во храме свечу
За все мои рваные раны…

ЧУДЕСНЫЙ ЛОВ РЫБЫ

Огромной рыбой под Луною - Волга:
Как розовая кровь и серебро!
Бери же сеть да ставь!.. Уже недолго -
Вот все твое добро:
Дегтярная смола ветхозаветной лодки,
Тугая, ржавая волна -
И женский лик Луны, глядящий кротко
С посмертного, пылающего дна…

Ловись же, рыба! Ты - еда людская.
Скрипи, уключина! Ты старая уже.
Ох, Господи, - рыбачка я плохая,
Но в честь отца, с его огнем в душе,
Так помня тех лещей, язей, что ты,
с крючка снимая,
Бросал в корзину в деньгах чешуи, -
Ты молодой, ты, маму обнимая,
Ей шепчешь на ухо секреты: о любви… -

Так в полный рост встаю я в старой лодке.
Клев бешеный. Не успеваю снять:
Река - рыбалка - слезы - смех короткий -
Пацанка на корме - невеста - мать -
Рыдающая на отцовом гробе -
И снова - в плоскодонке - на заре -
Старуха в пахнущей лещами робе.
И рыба в серебре.
И космы в серебре.

ПОХОРОНЫ

Хоронили отца. Он художником был.
Гроб стоял средь подрамников, запахов лака -
Средь всего, чем дышал он и что он любил,
Где меж красок кутил, где скулил, как собака.

Подходили прощаться. И ложью речей,
Как водою студеной, его омывали…
Он с улыбкой лежал. Он уже был ничей.
Он не слышал, чьи губы его целовали.

Гордо с мамой сидели мы в черных платках.
Из-под траура - щеки: тяжелое пламя.
И отец, как ребенок, у нас на руках
Тихо спал, улыбаясь, не зная, что с нами…

Нет, он знал! Говорила я с ним как во сне,
Как в болезни, когда, лишь питьем исцелимый,
Все хрипит человек: - Ты со мной, ты во мне, -
И, совсем уже тихо: - Ты слышишь, любимый?..

А потом подошли восемь рослых мужчин,
Красный гроб вознесли и на плечи взвалили.
И поплыл мой отец между ярких картин -
Будто факел чадящий во тьме запалили.

Его вынесли в снег, в старый фондовский двор.
И, как в колокол, резкий рыдающий ветер
В медь трубы ударял!
И валторновый хор
Так фальшивил,
что жить не хотелось на свете.

ДУША ЛЕТИТ НАД ЗЕМЛЕЙ. НЕОКОНЧЕННАЯ КАРТИНА

…Прости, прости же, дочь. Ты положила
Туда - с собой - бутылку да икону…
И вот лечу, лечу по небосклону
И плачу надо всем, что раньше было.

И больше до тебя не достучаться.
А лишь когда бредешь дорогой зимней
В дубленочке, вовек неизносимой, -
Метелью пьяной близ тебя качаться.

Я вижу все: как входишь в магазины
И нищую еду кладешь рукою
В железную и грязную корзину,
Плывя людскою гулкою рекою.

Я вижу все - как бьет отравный ветер
Тебя, когда идешь ты узкой грудью
Насупротив такого зла на свете,
Что легче камнем стынуть на распутье.

Я вижу, как - осанистей царицы -
Ты входишь в пахнущие потом залы
Золотоглавой, смоговой столицы,
Которой всех поэтов было мало!

Но слышу голос твой - браваду улиц,
Кипение вокзалов, вой надгробий -
Когда гудишь стихами, чуть сутулясь,
Ты, в материнской спавшая утробе!

О дочь моя! Да ты и не святая.
Клади кирпич. Накладывай замазку.
Пускай, немой, я над землей летаю -
А ты - мои голосовые связки.

Так спой же то, что мы с тобой не спели:
Про бубен Солнца и сапфиры снега,
Про вдовьи просоленные постели,
Про пьяного солдатика-калеку,

Про птиц, что выпьют небеса из лужи,
Пока клянем мы землю в жажде дикой,
Про рубщиков на рынке - и про стужу,
Где скулы девки вспыхнули клубникой,

Про поезда - верблюжьи одеяла
Повытерлись на жестких утлых полках! -
Про то, как жить осталось очень очень мало
В крутой пурге, - а ждать уже недолго, -

Про то, как вольно я летаю всюду,
Бесплотный, лучезарный и счастливый, -
Но горя моего я не забуду,
И слез, и поцелуев торопливых!

Твоих болезней, скарлатин и корей.
Глаз матери над выпитым стаканом.
Земного, кровяного, злого горя,
Что никогда не станет бездыханным.

И в небесах пустых навек со мною
Искромсанная тем ножом холстина
И мать твоя
над рюмкой ледяною,
Когда она мне все грехи простила.

И только грех один…

Франция. Фреска

Вода - изумрудом и зимородком,
И длинной селедкой - ронская лодка,
И дымной корзиной - луарская барка.
Парижу в горжетке Сены - ох, жарко.

В камине камня трещит полено -
Пылает церковь святой Мадлены,
Швыряет искры в ночку святую…
Париж! Дай, я Тебя поцелую.

Я всю-то жизнешку к Тебе - полями:
Где пули-дуры, где память-пламя,
Полями - тачанок, таганок, гражданок,
Где с купола - жаворонок-подранок…

Бегу! - прошита судьбой навылет:
Нет, Время надвое не перепилит!
Рубаха - в клочья?!.. - осталась кожа
Да крестик меж ребер - души дороже…

Бегу к Тебе - по России сирой,
Где вороном штопаны черные дыры,
Где голод на голоде восседает,
А плетью злаченою погоняет!

Ты весь - бирюза меж моих ладоней.
Сгорела я за Тобой в погоне.
И вот Ты у ног, унизан дождями,
Как будто халдейскими - Бог!.. - перстнями…

А я и не знаю - что делать девке?
Забыла русские все припевки.
Лежишь, в мехах дымов, подо мною?! -
Валюсь Тебе в ноги - сковородою -

Где в стынь - расстегаи, блины, форели!
Где реки - в бараньих шкурах метелей!
А елки!..а зубья кровавых башен!..
Париж, наш призрак велик и страшен,

Наш призрак - выткан по плащанице
Снегов - кровоточащей багряницей:
На рельсах, скрепленных звездой падучей,
Мужик - лоб во проволоке колючей…

И ноги льдяны!
И руки льдяны!
Не счесть рябин в хороводе пьяных!
А над затылком - доска пылает:
"ЗЕМЛЯ, ТВОЙ ЦАРЬ ТЕБЕ ВСЕ ПРОЩАЕТ…"

И я, Париж, у Креста стояла.
И я завертывала в одеяло
Легчайшее - кости да кожа - тело.
А пламя волос во пурге летело.

А ты… -
из мерзлот, где сутемь да слякоть,
Я так мечтала, сгорбясь, заплакать
Над жгучей жемчужиною Твоею,
Над перстнем - розовым скарабеем -

На сморщенной лапе старухи-Европы,
Над кружевом - в прорези грязной робы
Наемного века!
Над яркой бутылкой
Купола Сакре-Кер!
…над могилкой

Той маркитантки, кормившей с ложки
Солдат в императорской, злой окрошке -
О, где там парижский,
а где там русский, -
Лишь взор - от слез - по-татарски узкий…

И ветошь - к ране, и кружку - в зубы…
Париж! Неужели Тебе не люба -
Я: руки - в масле, я: скулы - в соли:
Чертополох - на Твоем подоле!

Пылинка, осколок полярной друзы -
Я здесь, прорвавшая века шлюзы
Размахом сердца, сверканьем тела…
Я так предстать пред Тобой хотела,

Как мать калеки - пред Чудотворной!
Мы, люди, - у Бога в горсти лишь зерна:
Во вьюге брошена, проросла я
Сюда, где Мария Стюарт - молодая,

Где мчится Шопен, в кулаке сжимая
Ключи от музыки, где немая
Шарманщица плачет перед Ван-Гогом,
А он ее угощает грогом

И в зимнюю шапку кладет монету!
И прочь - с холстами - по белу свету!
А Ты горишь за спиной кострищем,
Мой принц, Париж, что взыскуем нищим…

Я в Нотр-Дам залечу синицей.
Златым мазком мелькну в колеснице
Беззвучного Лувра: картиной - крикну!..
Зазябшей чайкой к воде приникну:

Лицо, и шея, и подбородок -
В Тебе, изумруд мой и зимородок,
Фонарь мой - во мраке родных острогов,
Оборвыш мой - у престола Бога:

Гаврош - с гранатой - под левой мышкой…
Париж. Я с Тобой. Не реви, мальчишка.
Шарманщик играет близ карусели.
А мы с Тобой еще не поели

Каштанов жареных…

ВОЛОДЯ ПИШЕТ ЭТЮД ТЮРЬМЫ КОНСЬЕРЖЕРИ

Сказочные башенки,
черные с золотом…
Коркою дынною - выгнулся мост…
Время над нами
занесено - молотом,
А щетина кисти твоей
полна казнящих звезд.

То ты морковной,
то ты брусничной,
То - веронезской лазури зачерпнешь…
Время застукало нас с поличным.
Туча - рубаха, а Сена - нож.

Высверк и выблеск!
Выпад, еще выпад.
Кисть - это шпага.
Где д, Артаньян?!.. -
Русский художник,
ты слепящим снегом выпал
На жаркую Францию,
в дым от Солнца пьян!

А Солнце - от красок бесстыдно опьянело.
Так пляшете, два пьянчужки, на мосту.
А я закрываю живым своим телом
Ту - запредельную - без цвета - пустоту.

Я слышу ее звон… -
а губы твои близко!
Я чую эту пропасть… -
гляди сюда, смотри! -
Париж к тебе ластится зеленоглазой киской,
А через Реку -
тюрьма Консьержери!

Рисуй ее, рисуй.
Сколь дрожало народу
В черепашьих стенах,
в паучьих сетях
Ржавых решеток -
сколь душ не знало броду
В огне приговоров,
в пожизненных слезах…

Рисуй ее, рисуй.
Королев здесь казнили.
Здесь тыкали пикою в бока королям.
Рисуй! Время гонит нас.
Спина твоя в мыле.
Настанет час - поклонимся
снежным полям.

Наступит день - под ветром,
визжащим пилою,
Падем на колени
пред Зимней Звездой…
Рисуй Консьержери. Все уходит в былое.
Рисуй, пока счастливый, пока молодой.

Пока мы вдвоем
летаем в Париже
Русскими чайками,
чьи в краске крыла,
Пока в кабачках
мы друг в друга дышим
Сладостью и солью
смеха и тепла,

Пока мы целуемся
ежеминутно,
Кормя французят любовью - задарма,
Пока нас не ждет на Родине беспутной
Копотная,
птичья,
чугунная тюрьма.

ЗОЛОТАЯ ЖАННА

Горький сполох тугого огня
Средь задымленного Парижа -
Золотая мышца коня,
Хвост сверкающий, медно-рыжий…

Жанна, милая! Холодно ль
Под вуалью дождей запрудных?
Под землей давно твой король
Спит чугунным сном непробудным.

Грудь твоя одета в броню:
Скорлупа тверда золотая…
Я овес твоему коню
Донесла в котоме с Валдая.

Героиня! Металл бровей!
Средь чужого века - огарок
Дервних, светлых, как соль, кровей!
Шпиль костра и зубчат, и жарок.

Пламя хлещет издалека -
Волчье-бешеное, крутое.
Крещена им на все века,
Ты сама назвалась - святою!

И с тех пор - все гудит костер!
Красный снег, крутяся, сгорает!
О, без счета твоих сестер
На твоей земле умирает!

За любовь. За правду. За хлеб,
Что собаки да свиньи съели.
И Спаситель от лез ослеп,
Слыша стон в огневой купели -

Бабий плач, вой надрывный, крик
Хриплогорлый - ножом по тучам:
Золотой искровянен лик,
Бьется тело в путах падучей!

Вот страданье женское! От
Резко рвущейся пуповины -
До костра, чей тяжелый плот
Прямо к небу чалит с повинной!

Стойте, ангелы, не дыша!
Все молчите вы, серафимы!
Золотая моя душа
Отлетает к моим любимым.

И костер горит. И народ
Обтекает живое пламя.
Жанна, милая! Мой черед
На вязанку вставать ногами.

Ничего не страшусь в миру.
Дети - рожены. Отцелован
Мой последний мужик.
…На юру,
Занесенном снежной половой,

На широком, седом ветру,
От морозной вечности пьяном,
Ввысь кричу: о, я не умру,
Я с тобой, золотая Жанна!

С нами радость
и с нами Бог.
С нами - женская наша сила.
И Париж дымится у ног -
От Крещения до могилы.

МОСТ НЕФ. ЭТЮД

Той зеленой воде с серебристым подбоем
Не плескаться уже никогда
Возле ног, отягченных походом и боем,
Где сошлись со звездою звезда.

По-французски, качаясь, курлыкают птицы
На болотистом масле волны…
Вам Россия - как фляга, из коей напиться
Лишь глотком - в дымных копях войны.

Я - в Париже?! Я руки разброшу из тела,
Кину к небу, как хлеба куски:
Где вы, русские?.. Сладко пила я и ела,
Не познав этой смертной тоски -

Пятки штопать за грош, по урокам шататься,
Драить лестницы Консьержери
И за всех супостатов, за всех святотатцев
В храме выстоять ночь - до зари…

О вы, души живые! Тела ваши птичьи
Ссохлись в пыль в Женевьев-де-Буа.
В запределье, в надмирных снегах, в заресничье
Ваша кровь на скрижалях жива.

И, не зная, как сода уродует руки,
Где петроглифы боли сочту,
Имена ваши носят парижские внуки:
Свет от них золотой - за версту.

О, Петры все, Елены и все Алексеи,
Все Владимиры нищих дорог!
Я одна вам несу оголтелой Расеи
В незабудках, терновый, венок.

А с небес запустелых все та ж смотрит в Сену
Белощекая баба-Луна,
Мелочь рыбную звезд рассыпая с колена,
С колокольного звона пьяна.

ХРАМ АЛЕКСАНДА НЕВСКОГО В ПАРИЖЕ

Это две птицы, птицы-синицы,
Ягоды жадно клюют…
Снега оседает на влажных ресницах.
Инея резкий салют.
Рядом - чугунная сеть Сен-Лазара:
Плачут по нас поезда.
В кремах мазутных пирожное - даром:
Сладость, слеза, соль, слюда.
Грохоты грузных обвалов столетья.
Войнам, как фрескам, конец:
Все - осыпаются!
…Белою плетью
Жги, наш Небесный Отец,
Нас, горстку русских на паперти драной:
Звездным скопленьем дрожа:
Всяк удержал, и тверезый и пьяный,
Лезвие злого ножа
Голой рукою! А шлем свой кровавый
Скинуло Время-Палач -
Русские скулы да слезная лава,
Лоб весь изморщен - хоть плачь…

Сколь вас молилось в приделах багряных,
Не упомянешь числом.
Храма горячего рваные раны
Стянуты горьким стеклом.
Окна цветные - сердца да ладони.
Радуга глаз витража.
Рыжие, зимние, дымные кони.
Жернов парит беляша.
Крошево птиц - в рукаве синя-неба.
Семечки в грубых мешках!
Хлеб куполов! Мы пекли эти хлебы.
Мы - как детей - на руках
Их пронесли!
А изящный сей город
То нам - германский клинок,
То - дождь Ла-Манша посыплет за ворот:
Сорван погон, белый китель распорот,
Господи, - всяк одинок!
Ах, витражи глаз лучистых и узких,
Щек молодых витражи -
Руки в морщинах, да булок французских
На - с голодухи! - держи!
Встаньте во фрунт. Кружевная столица,
Ты по-французски молчи.
Нежною радугой русские лица
Светятся в галльской ночи.
В ультрамарине, в сиене и в саже,
В копоти топок, в аду
Песьих поденок, в метельном плюмаже,
Лунного Храма в виду!
Всех обниму я слепыми глазами.
Всем - на полночном ветру -
Вымою ноги нагие - слезами,
Платом пурги оботру.

РАЗРЫВ

Взял грубо за руку. К устам, как чашу,
Поднес - пригубил - и разбил.
О боги, боги. Мы не дети ваши.
Вы нас пустили на распыл.

Подруга, слышь, - молочных перлов низка
Мне им подарена была!.. -
Мне, нежношерстной, глупой киске
С подбрюшьем рысьего тепла…

Подруга, ты умеешь по-французски,
А мне - невмочь. Слоновой кости плеч
Ты помнишь свет? И взор степняцкий, узкий,
Светлей церковных свеч.

Златые бары, грязные вокзалы,
Блевотный, горький дух такси.
И то, как Русь веревками связала -
Чрез все "тубо" и все "мерси" -

Мне щиколотки - чтоб не убежала!
И кисти рук потресканных - чтоб я
Всю жизнь, кряхтя и матерясь, держала
Чан снежного, таежного белья!

Чтоб, в уши завинтив ее алмазы -
Блискучий Сириус, кроваво-хлесткий Марс -
Под выстрелами умирала сразу,
Как при разрывах принято у нас.

И ты, фрондер, любовник фатоватый,
Песнь лающий в ненашенскую тьму,
Не заподозришь, что не девки мы - солдаты:
По гордому наследству, по уму

Неженскому, которого разрывом
Не испугать: - мы - пуповину рвем!

Прощай. Лишь в пустоте порвавшись - живы.
Лишь лоскутами яркими - живем.

А лоскуты сшивает в одеяло
Безносая, безгрудая, - Она…
Отыдь. Уже тебя поцеловала.
Уже тебе ни капли не должна

Своей карминно-винной, царской крови,
Тугого тела, яростной души.
…Умру - бери портрет, целуй глаза и брови
И ноздри раздувай, припомнивши духи.

И бормочи в слезах свои Пардоны,
И Силь Ву Пле, и Господи Прости, -
Не надо мне, Париж, твоей короны:
Я голяком хочу на Русь ползти.

МЕМЕНТО ЛЮТЕЦИА

Метель громадой тысячи знамен
Укрыла мавзолейный мрамор…
Да, здесь остался, кто в судьбу влюблен -
Три пастуха да старец Симеон,
Портрет, ножом изрезанный, без рамы.

Снег льет с небес - горючий, голубой.
Он льет и засыпает нас с тобой,
Наш мир гранитный и рогожный.
Прилив - отлив. Гей, ледяной прибой!
Немым - пред смертью - спеть возможно.

Да, можно петь! И выть! И прокричать,
И высыпать половой - слово.
Нам Каинова спину жжет печать.
Нам не поклонятся, не крикнут: "Исполать!" -
Народы, чужды и суровы.

А будут молча, зубы сжав, смотреть,
Как мы в геенне огненной гореть
Зачнем; как в выстывшей купели,
Утробно сжавшись, мертвые - на треть,
Мы будем песню петь, что - не допели.

Что не допели во хмельных, донских степях.
Не прохрипели в пулевых, взрывных полях
Там, на Дуге, на Курском Коромысле.
Ту, что шептали чревом - в рудниках.
Ту, что - когда в петле зависли

Елабужской ли, питерской - нутром
Стенали! Выдыхали! Вырывали -
Как жилу зверя рвет охотник - вон!
Как древо - топором -
Корявое, что выживет - едва ли…

Но выживали - с песней на устах!
С широкой, как метель и ветер! С этой -
Сияющей, как иней на крестах,
Как кровь - с гвоздей - на Божиих перстах,
Смеющейся у гроба: "Смерти - нету!.."

Назад Дальше