Сотворение мира - Крюкова Елена Николаевна "Благова" 8 стр.

Так нарисуй меня!.. А как?.. Вот так:
Монисто звонкое - как золотой карась - пятак,
И пестрядь юбок, и платок расшитый
Горит костром! На скулах - дикий мак!..

* * *

Цыганочку себе нашел?.. Гляди:
Тебя крестом запрячу - на груди…
Тебя с собой - во вьюгу унесу…
В кулак зажму… От сытости - спасу…

* * *

Ох, сколько там времен?.. На стрелки глянь:
Пора идти… Расшита снегом рвань
Посконной да холщовой нашей жизни…
Ну, с Богом. Поцелуй меня и встань.

* * *

Остались два печенья на столе.
Окно горячее - на выстывшей земле.
Остались мы, идущие по миру
Уже поврозь - в казнящей, хищной мгле.

* * *

"Любимая!.." - Но в зеркале - не я,
А в трещинах, морщинах - плоть моя…
И ты - старик… Не плачь. Тебя люблю я -
На берегу иного Бытия.

* * *

Старушка буду ведь!..
Скорей гляди:
Вздымается, идет волна груди…
Люби, покуда я не почернела!..
А там - пойдут холодные дожди…

* * *

А там - дожди косящие пойдут,
Слезящийся огонь очей зальют…
Еще, любимый, есть в запасе Время.
Еще не скоро наш Последний Суд.

* * *

- Ты за каждою дверью видишь - себя.
- Такая судьба.
- Ах, нахалка, да ты ж еще - молода!
- Да.
- А за этою дверью - что гудят?..
- Свадьбу - гости глядят.
- Чью?.. Неужто - твою?!
- Слушай, что пою.

СВАДЬБА

Все по рынкам, по вокзалам, по миру скиталась.
Не краса была - а сила. Не любовь - а жалость.

Как вкусна вода из баков железнодорожных!
Близ гостиниц - вой собаки - отсветом острожным…

Сколько раз - в подушку криком: эх, судьбу узнать бы!..
Вот - сияю ярким ликом. Дожила до свадьбы.

Серьги - капельками крови. Дрожу, как синица.
Сколько было всех любовей, - может, эта - снится?!

Вспомню: боль… Пиджак на стуле…Писем вопль упорный…
В самолетном диком гуле - плач аэропортный…

Рюмки на снегу камчатном ягодами светят.
Сойкой в форточку влетает резкий зимний ветер.

Только счастья нам желают, нашу бьют посуду,
Только я тебя целую, все не веря чуду!

И когда средь битых чашек нас одних оставят -
Наши прошлые страданья ангелы восславят.

* * *

Горечь лифтов
ноздри прожгла.
Вдоль по стенкам - надписей шрам.
Где-то здесь я была. Жила.
Здесь - залеченный жизни шрам.

Под пятою подъезд гудит.
Я бегу. О! Я узнаю -
Маргарин первобытно смердит,
И аккорд гремит,
как в Раю…

Ты, высотка! Тюрьма людей…
Ты, любовь - ты пес за дверьми…
…От любви нам - паче зверей -
Жить - людьми,
умирать - людьми.

О, как веки воспалены…
Флюорографом - этажей…
Все каморки - обнажены…
Все лилеи закинутых шей…

И, как вкопанная, замру
У квартиры с номером: ох,
Это здесь…
И, как на ветру,
Съежусь: о, прости меня, Бог.

ГРЕХОПАДЕНИЕ

Меня девки подговорили
И я белое платье пошила
Ну сначала ели и пили
Торт я резала да шутила
А была компания пестрой
Гобоист мой
да два шофера
Упирался мой локоть острый
В пачку драную "Беломора"

Общежитье
И день рожденья
Дух вахтерских и раздевалок
И соседки курянки варенье
Эх из курских китайских яблок
Гости гости куда ж уплыли
Гобоист мой напился пьяным
И тяжелые руки застыли
На кривом столе деревянном

Я-то знала - другую любит
Только я-то - живая птица
Я в вино обмакнула губы
Я боялась пьяной напиться
Я по нем музыкантишке сохла
Уже два с половиной года
Та другая давно б издохла
Я живуча
Такая порода

И когда он сгреб меня - кучей
Да на койку скриплую кинул
Да ожег щетиной колючей
Да приник губами сухими
Я сказала Да все что хочешь
Он Но я не люблю нисколько
Жизнь загубишь одною ночью
Да ее загубить недолго

Ох и страшно было
Так страшно
Я ж девчонка была натурально
С посконьем своим - в ряд калашный
Иноземный да чужедальний
А уж двадцать четыре года
Бабе стукнуло нестерпимо
Мужику б - посреди народа -
Закричала бы
Ты любимый

А тут страх этот - так ли двину
Я рукою ногою так ли
Пот клеймит бугристую спину
Волоса - наподобье пакли
Ребра гнулись - ломкие спицы -
Да под ребрами под мужскими
О как тяжко же становиться
Бабой - чтоб носить это имя

О как больно
как это больно
Эту боль рассказать - не хватит
Ни столицы первопрестольной
Ни железной прогнутой кровати
Я закрыла простынку телом
Чтобы он не узнал не понял
Что сермяжницу
захотел он
За парчовой царицей в погоне

Он не понял Назвал меня шлюхой
Только скучной очень плохою
Он сказал Твое тело глухо
Ты навек пребудешь глухою
Нет в тебе изюминки этой
Той что всех мужиков щекочет
Нет того медового света
Что испить до дна всякий хочет

И пошел ремень заправляя
Громыхая мелочью медной
А я думала что умираю
И упала на пол паркетный
Мы его мастикой натерли
Запах был гадюшный и сладкий
И схватил он меня за горло
Запах этот -
мертвейшей хваткой

И лежала всю ночь под дверью
Голяком
мертвяком
распилом
Дровяным
убитою зверью
Ржавым заступом
близ могилы
Заступись заступником
кто-то
Никого Пустынна общага
Вот какая это работа
Вот какая это отвага

Вот как бабами становяся
На паркетах пищим по-птичьи
А потом - от холопа да князя
Озираем державу мужичью
А потом
Что потом мы знаем
Мы - царицами
прем по свету

А ночьми
от боли рыдаем
Оттого что нежности -
нету

ЭРОС

Я снимаю сережки - последнюю эту преграду,
Что меня от тебя заслоняет - как пламя, как крик…
Мы позор свой забудем. Так было - а значит, так надо.
Я пока не старуха, а значит, и ты не старик.

Повторим мы любовь - так пружину, прижатую туго,
Повторяют часы, нами сданные в металлолом…
Вот и выхода нет из постылого зимнего круга.
Но зима не вовне - изнутри. Мы - в жилье нежилом.

И пускай все обман - не прилепится к мужу супруга! -
И пускай одиночество яростью тел не избыть -
Мы лежим и дрожим, прижимаясь в горячке друг к другу,
Ибо Эроса нет, а осталось лишь горе - любить!

И когда мы спаялись в ночи раскаленным металлом,
И навис надо мной ты холодной планетой лица, -
Поняла: нам, веселым, нагим, горя этого - мало,
Чтобы телом сказать песнь Давида
и ужас конца.

* * *

Снова лифт.
Душа болит
Вниз. А сердце - вверх летит.

Камнем вниз - а сердце - вверх!
На площадке - яркий смех.

Я спугнула их. Они
Целовались яростно!

…О, спаси и сохрани -
Губ девичьих ягоды…

Корневища рук мужских.
И подснежник платья.
Ширь разлива - свет реки -
Крепкого объятья.

"Это - Вечная Весна!.."
"Молодежь-то - дурит…"
А старуха - одна -
Близ подъезда курит.

Резко глянет на меня.
Качнусь, как бы спьяну.

После дыма да огня
Я - тобою стану.

ТЕЛО И ДУША

Огни увидать на небе. Платье через голову скинуть.
Ощутить перечное, сладкое жжение чрева.
Аметисты тяжелые из нежных розовых мочек вынуть.
Погладить ладонью грудь - справа и слева.
Пусть мужик подойдет. Я над ним нынче - царица.
Пусть встанет на колени. Поцелует меня в подреберье.
Пусть сойдутся в духоте спальни наши румяные лица.
Пусть отворятся все наши заколоченные накрест двери.
Выгнусь к нему расписной, коромысловой дугою!
Он меня на узловатые, сухие ветви рук - подхватит…
Ощутить это первое и последнее счастье - быть нагою
Вместе с желанным - на дубовой широкой кровати!

…Да что ты, душа моя, плачешь!..
Ты ж еще не улетаешь
Туда, откуда будешь
с тоскою глядеть на Землю,
Ты еще мое грешное тело любовью пытаешь,
Я ж - еще прощаю тебя и приемлю!
Опомнись!.. Не плачь!.. Ты еще живешь
в этом горячем теле,
В этом теле моем, красивом, нищем и грешном…
О, уже некрасивом, -
вон, вон зеркало над постелью!..
О, уже суглобом, сморщенном, безгрешном,
безбрежном…
О, в этом мало рожавшем,
под душем - гладком, давно постылом,
Украшаемом сотней ярких пустых побрякушек,
О, в этом теле моем,
еще кому-то - милом,
Живешь еще, - и к тебе тянутся чужие - родные - души!

Ну что же! Придите!
Я вся так полна любовью -
Душа моя еще не ушла из бродячего тела,
она еще здесь, с вами…

Но час настанет -
и встанет она у изголовья,
Как над упавшим ниц в пустыне - в полнеба -
пламя.

ХРАМ КАНДАРЬЯ-МАХАДЕВА

Мрак черным орлом - крылами! - обнял меня.
Когти звездные глубко вонзил…
Вот я - нищенка. Стол - без хлеба. Стекло - без огня.
Башмаки - на распыл.

Ту обувку, что сдергивал жадно - пальчики-пяточки мне целовал!.. -
В огонь, на разжиг…
И дырявый кошель грош серебряный - весь промотал,
До копеечки, в крик.

Гляну: щиколки - в жутких опорках… Ах Боже Ты мой,
Я ли?! - в тряпках, что стыд
Изукрасил заплатой… - А помнишь - зимой
По дороге, что хлестко блестит

Войском копий-алмазов! Где уши - залепят гудки
Саблезубых машин! -
Ты за мною бежал, криком - кровью мужичьей тоски -
Истекая меж сдвинутых льдин

Многооких, чудовищных зданий, торосов-громад,
Меж сгоревших дворцогв, -
А царица твоя в шали яростной шла - в ярких розах до пят,
В звездах синих песцов,

В чернобурых, густых, годуновских мехах,
В продубленных - насквозь!..

…Локоть голодом, черною коркой - пропах.
Не загину: авось.

Дл Лопаты Времен я пребуду: горчайший навоз.
Для колес лягу: грязь.
Скомкай платом меня, о Господь, для чужих диких слез! -
От своих - лишь смеясь,

Отряхнусь…
Ночь черна. Пьяней самогона-вина.
Деготь, сажа и мед.
Себя судоргой: хвать! Когтем цапну: одна?!..
Да: камень и лед.

И, сыта маятой, что молча спеку во печи
Нездешних времен,
Я пред зеркалом - в зубы кулак: о, молчи
О том, что и он…

…о том, что и ты -
в пироге нищеты! -
Начинка, кисляк…
…о том, что пронзительней нет под Луной красоты,
Когда мы - вот так -

Во мраке больничной каморы -
речной, перловичный плеск простыней -
Печати сургучной тьмы -
Рты пьются ртами - плечи ярче огней -
В них стылые лица купаем мы -

В горящих щеках и белках!
В ладонях, грудях, животах!
О мир, Брат Меньшой!
Ты в нас - внутри! А снаружи - лишь пламень и прах,
Где тело сгорает - душой!

Где лишь угольки в сивой, мертвой золе
От нас от двоих, -
Крестом обозначь любовь на великой земле
Несчастных, святых,

Двух голых дитят,
двух слепых, скулящих кутят,
Двух царственных чад, -
Эх, милые, глупые, нету дороги назад!
Лишь цепи гремят.

Лишь тянет конвойный вам черствый горбыль.
Лишь похлебки вонючей дадут -
Снеговой, дымовой. Лишь подушкой под щеку - пыль.
Молитва: о, не убьют…

Да, кандальные, злые! Нищие - да!
Каторжане, юроды, сарынь!

…Это мы сверкали под солнцем любви - города.
Это мы под ветром любви шумели - полынь.

Это мы сплелись - не в чуланной карболовой тьме,
Где халаты драные, миски, лампы, шприцы,
А во храме, что ярко горит - сапфиром! - в суме
Черной ночи, где пламенны звезд мохнатых венцы!

И по медному телу, пылая, масло пота течет,
Драгоценное мирро: губами и пей, и ешь, -
И сладчайшие: лоб, колени, грудь и живот -
Есть для смертного мира - зиянье, прореха, брешь

Во бессмертие.
Руку мне поклал на хребет -
На крестец - и жесточе притиснул к себе, прижал.

Ты не плачь, мой кандальник, страдальник.
В Индии храм Кандария есть.
Там тысячи лет
Мы все так же стоим: сверкающий ты кинжал,

Драгоценные ножны я, изукрашенные бирюзой.
…Изукрашенные чернью, смолью, ржою и лжой,
Вдосталь политые дождями,
усыпанные звездой и слезой,
Две живых, дрожащих ноги,
раздвинутых пред твоею душой.

ВАЛЕНКИ

Да, не царица. Господи, прости.
Да, не царица.
И фартук - масленный. И было из горсти
Наесться и напиться.

А мир - жестокий, многотрубный смрад
Над сараюшкой.
И в том бараке всякий смерд был рад
Чекушке и горбушке.

Бывала рада я… Чему? Кому?!
Издохла жалость
Кощенкой драной. К милому - в тюрьму
Я наряжалась:

Пред мыльным зеркалом, в испарине - серьгу,
Ушанку-шапку:
Лиса убитая!.. - и живо, на бегу
Скидая тапки,

Сухие лытки всунуть в раструбы тепла,
Слепого жара… -
О, как в тех катанках я Ангарой текла,
К тебе бежала!

О, как те валенки впечатывали след
В слепящий иней,
В снег золотой и наст, от горя сед,
И в густо-синий

Сугроб перед тюрьмой, где плакал ты,
Вцепясь в решетки, -
Глянь, я внизу!.. А там, за мной - кресты
И купол кроткий!..

А там, за мной, - горит широкий мир
Сребряным блюдом!
И Солнца сладко яблоко! Вот пир -
Я в нем пребуду

Хозяйкой ли, прислугой - все одно!
Убил?! Замучил?!.. -
Я хлеб тебе сую через окно -
Звездой падучей!

Ни палачей, ни жертв, ни судей нет.
Мы - дети Божьи.
К тебе по блюду я качусь - багрян-ранет:
По бездорожью

Острожному, по саблям голых пихт,
По свадебным увалам,
По льдяным кораблям, где штурман зябко спит
У мертвого штурвала,

По мощным сионым круглых, пламенных снегов
Из зимней печи, -
Мокра, как мышь, под шубой на бегу, - к тебе, Любовь,
К тебе, далече!

К тебе!.. - и наплечать - не дожила.
Не добежала.
В дырявых катанках близ царского стола
Мешком упала.

А мир сверкает!.. блюда новые несут
И серебра и злата!.. -
А я лежу ничком, и слезы все текут,
Как у солдата,

Когда в окопе он… - и, валенки мои,
Мои зверятки… -
Заштопать, залатать… - и снова - до Любви:
Марш - без оглядки -

Через дымы, чрез духовитый смог,
Через гранит тюремной кладки -
Чтоб напоследок, у острога, одинок,
Меня узрел ты на снегу… - вперед, зверятки…

РАЗЛУКА. КВАРТИРА 3

Этот мир - чахлый призрак. Бесплотный, костлявый.
Люди, чуть съединившись, опять разрывают уста.
И бегут, будто в астме дыша, и спеша - Боже правый! -
Во бензины автобусов, на поезда…

Вот и ты убегаешь. И пальто твое я проклинаю,
Потому что не руки вдеваешь в него, а такую тоску,
Что страданья больней, чем прощанье, я в мире не знаю,
Хоть прощаться привыкли на бабьем, на рабьем веку!

И бежишь. И бегу.
И от нас только запах остался -
Вкруг меня - запах краски,
Вкруг тебя - запах модных дурацких духов…
Эх ты, призрачный мир!
Под завязки любовью уже напитался.
Мало всех - прогоревших, истлевших - людских потрохов?!..

Но, во смоге вонючем спеша на сиротский, на поздний автобус,
Шаря семечки мелочи,
Ртом в чеканку морозных узоров дыша,
Будем помнить: разлука - то мука во имя Живого, Святого,
Что не вымолвит куце, корежась, живая, немая душа.

Реквием для отца среди ненаписанных картин

СОН

Алмазоносной, хрусткой, грозной печью
Горят снега вокруг того жилья…

Наедине с тобой, с родимой речью -
О мой отец, дочь блудная твоя.
Там, на погосте с луковицей яркой, -
Лишь доски да прогорклая земля…
Ты дал мне жизнь и живопись - подарком:
Сухим огнем, когда вокруг - зима.
Давились резко краски на палитру.
И Космос бил в дегтярное окно.
Бутылка… чайник - бронзовою митрой…
То натюрморт, любимый мной давно…
О, Господи!.. Что светопреставленье,
Когда, вдыхая кислый перегар,
Глядела я, как спал ты в ослепленье
Ребячьих слез, идущих, как пожар?!..
А мать, застлав убогие постели
И подсчитав святые пятаки,
С твоих картин стирала пыль фланелью,
И пальцы жгли ей яркие мазки!
Ты спал среди картин, своих зверяток,
Своих любовниц, пасынков своих,
И сон, как жизнь, и длинен был, и краток,
И радостен, как в голод - нищий жмых,
И страшен, как немецкая торпеда,
Как ледовитый, Северный, морской
Твой путь, когда вся живопись - Победа,
А вся любовь - под палубной доской!..
Малярство корабельное! Мытарство
Пожизненное! Денег снова нет
На краски…

Спи. Придет иное царство.
Иной с картин твоих пробрызнет свет.
И я стою. Мне холодно. Мне кротко.
Со стен лучатся зарева картин.
Ледок стакана. Сохлая селедка.
Такой, как ты, художник - лишь один.
И детство я свое благословляю.
И сон твой окаянный берегу.
Тобой ненамалеванного Рая,
Прости, намалевать я не смогу…
Но - попытаюсь! Все же попытаюсь
Холсты, что не закрашены тобой,
Сама - замазать…
И в гордыне каюсь,
Что кисть - мой меч.
Что долог будет бой.

ТРОИЦА

Я вижу их в той комнате холодной,
За той квадратной льдиною стола:
Художник, вусмерть пьяный, и голодный
Натурщик, - а меж них и я была.
Натурщик был в тельняшке. А художник,
С потрескавшейся верхнею губой,
И в реабилитации - острожник,
Во лживом мире был самим собой.
Брал сельдь руками. Песню пел. И смелость
Имел - щедра босяцкая братва -
Все раздавать, что за душой имелось:
Сожженный смех и жесткие слова.
Натурщик мрачно, будто под прицелом,
Сурово, скупо, молча пил и ел,
Как будто был один на свете белом -
Вне голода и насыщенья тел.
Свеча в консервной банке оплывала
И капала на рассеченный лук.
И я, и я меж ними побывала.
И я глядела в жилы желтых рук.
И я глядела в желваки на скулах.
И скатерть я в косички заплела…

Морозным ветром из-под двери дуло.
Дрожал пиджак на ветхой спинке стула.
Звезда в окно глядела белым дулом.
…И я - дите - в ногах у них уснула.

…И я меж них в сем мире побыла.

БОГОРОДИЦА С МЛАДЕНЦЕМ

Идет горящими ступнями
По снегу, ржавому, как пытка, -
Между фонарными огнями,
Между бетонного избытка.