- Хорошо, но именно потому, что я здесь комендант, я могу быть убит… Нанон! Что сделаете вы в случае моей смерти? Подумали вы об этом?
- Да, - отвечала Нанон тоже с улыбкой.
- Так приготовьте ваши сундуки, лодочник будет ждать в назначенном месте. Если нужно будет броситься в воду, у вас будет четверо из моих людей, мастера плавать, они доставят вас на тот берег.
- Все эти предосторожности бесполезны, Каноль; если вас убьют, тогда мне ничего не нужно…
Доложили, что ужин готов.
Во время него Каноль раз десять вставал и подходил к окну, выходившему на реку. Не доев, он вышел из-за стола. Начинало темнеть.
Нанон хотела идти за ним.
- Вернитесь, - сказал ей Каноль, - и поклянитесь мне, что не выйдете из комнаты. Если я буду знать, что вы подвергаетесь опасности, то я не отвечаю за себя. Нанон, тут дело идет о моей чести, прошу вас, не играйте ею.
Нанон подставила Канолю губы, казавшиеся особенно алыми на бледном лице, и потом ушла в свою комнату, сказав:
- Повинуясь вам, Каноль, хочу, чтобы друзья и враги узнали человека, которого я люблю! Действуйте!
Каноль вышел. Он не мог не удивляться этой женщине, уступавшей всем его желаниям, совершенно покорявшейся его воле. Едва пришел он на крепостную стену, как наступила ночь, страшная и грозная, какою она кажется всегда, когда несет в черной своей одежде кровавую тайну.
Каноль стал на краю эспланады, откуда он мог наблюдать течение реки и оба ее берега. Луны не было; завеса темных облаков тяжело плыла по небу. Коменданта невозможно было заметить, но зато и он почти ничего не мог видеть.
В полночь ему показалось, что какие-то темные массы движутся по левому берегу и исполинские тени тянутся по реке. Впрочем, никакого шума не было, только ночной ветер завывал между деревьями.
Массы остановились; тени, приблизившись, приняли правильные очертания. Каноль думал, что ошибся, однако ж начал всматриваться пристальнее. Пылавшие глаза его пронизывали мрак, ухо его ловило малейший звук.
На часах крепости пробило три; долгие звуки медленно и скорбно замирали в ночной тиши. Каноль начинал думать, что его обманули ложным известием, и хотел уже идти спать, как вдруг лейтенант де Вибрак подошел к нему и положил одну руку ему на плечо, а другою указал на реку.
- Да, да, - сказал Каноль, - это они. Ну, мы ничего не потеряли, что ждали их. Разбудите ту часть гарнизона, которая спала, и расставьте людей за парапетом крепостной стены. Вы говорили им, что я убью того, кто осмелится выстрелить до приказа?
- Говорил.
- Хорошо, скажите им то же еще раз.
На заре длинные лодки начали приближаться к крепости. Люди на них смеялись и потихоньку разговаривали. На равнине можно было заметить возвышение, которого не было накануне. То была батарея из шести орудий, поставленная герцогом де Ларошфуко ночью. Люди в лодках ждали только потому, что батарея не могла еще начать действовать.
Каноль спросил, заряжены ли ружья, на утвердительный ответ кивнул головой и велел ждать приказания.
Лодки все приближались, и при первых лучах солнца Каноль рассмотрел кожаную одежду и особого фасона шляпы роты из полка де Навайля, в котором, как известно, он служил. На носу первой лодки стоял барон де Равайи, который принял командование ротой после Каноля, а на корме - лейтенант, молочный брат Каноля, очень любимый товарищами за свою веселость и беспрерывные шутки.
- Вы увидите, - говорил он, - они не пошевелятся, и надобно будет, чтобы герцог де Ларошфуко разбудил их пушками. Как удивительно, черт возьми, спят в Сен-Жорже! Когда я буду болен, я сюда перееду жить.
- Добрый Каноль, - сказал Равайи, - он управляет крепостью, как истинный отец семейства: боится простудить солдат и не назначает их ночью в караул.
- Правда, - прибавил другой, - даже часовых не видно.
- Эй! - закричал лейтенант, спрыгивая на землю. - Ну, просыпайтесь же и подайте нам руки, чтобы мы могли взобраться на стену!
При этой шутке вся линия осаждающих захохотала. Две или три лодки пошли к порту, а из остальных войска выходили на берег.
- Хорошо, - сказал Равайи, - понимаю. Каноль хочет показать, будто его застали врасплох, чтобы не поссориться с королевой. Господа, будем столь же учтивы и не станем убивать его людей. Когда войдем в крепость, щадите всех, кроме женщин… впрочем, они, может быть, и не станут, черт побери, просить пощады. Дети мои, не забудем, что это война между друзьями, поэтому первого, кто обнажит шпагу, я велю заколоть.
При этом приказании, отданном с веселостью совершенно французской, все опять захохотали, включая солдат.
- Друзья мои, - сказал лейтенант, - посмеяться хорошо, но смех не должен мешать делу. Берите лестницы и лезьте наверх.
Солдаты вытащили из лодок длинные лестницы и подошли к стене.
Тут Каноль встал и, с тростью в руках, со шляпой на голове, спокойно пошел вдоль парапета, как человек, вышедший подышать свежим утренним воздухом.
Было уже так светло, что его нельзя было не узнать.
- А, доброе утро, навайльцы! - сказал он, обращаясь к своей роте. - Здравствуй, Равайи!.. А, Ремонанк, здравствуй!
- Ба, да это Каноль! - закричали молодые офицеры. - Наконец-то ты проснулся, барон.
- А что ж еще делать? Здесь живешь как король Ивето, ложишься рано, встаешь поздно. Но какого черта вы поднялись с зарей?
- Дьявольщина! Ты, кажется, сам должен видеть, - отвечал Равайи. - Мы осаждаем тебя и больше ничего.
- А зачем осаждать меня?
- Хотим взять твою крепость.
Каноль засмеялся.
- Ты капитулируешь, - спросил Равайи, - не так ли?
- Но прежде мне следует знать, кому я должен сдаться? Каким образом случилось, что навайльцы сражаются против короля?
- Честно сказать - потому, что мы стали бунтовщиками. Мы убедились, что Мазарини решительно дрянной человек и не стоит того, чтобы храбрые дворяне ему служили; поэтому мы перешли на сторону принцев. А ты?
- А я отчаянный эпернонист.
- Эх, перейди-ка лучше к нам! Брось этих людей.
- Нельзя… Эй, вы, господа там внизу, не трогайте цепей моста. Вы знаете, что на такие вещи можно смотреть издалека, а кто дотронется до них, тому беда! Равайи, скажи им, чтобы они не трогали цепей, - прибавил Каноль, нахмурив брови, - или я велю стрелять. Предупреждаю тебя, Равайи, у меня превосходные стрелки.
- Полно, ты шутишь, - отвечал Равайи. - Сдавайся, ведь ты не сможешь устоять…
- Нет, я вовсе не шучу. Прочь лестницы! Равайи, прошу тебя, будь осторожен… Ведь ты осаждаешь королевский замок.
- Что ты? Здесь королевский замок?
- Разумеется, черт возьми, посмотри хорошенько, и ты увидишь знамя на углу бастиона. Ну, вели лодкам отчаливать и спрячь лестницы в лодки, или я велю стрелять. Если ты хочешь переговорить со мной, ступай сюда один или с Ремонанком, и мы поговорим за завтраком. У меня здесь бесподобный повар.
Равайи засмеялся и ободрил своих людей взглядом. Между тем другая рота готовилась к высадке.
Каноль понял, что наступила решительная минута; он принял твердый и суровый вид как человек, на котором лежит тяжелая ответственность.
- Остановись, Равайи! - закричал он. - Довольно пошутили! Ремонанк! Ни слова, ни шага вперед, или я прикажу стрелять! И это так же верно, как то, что здесь развевается знамя короля и вы идете против французских лилий!
Соединяя дело с угрозой, он опрокинул первую лестницу, приставленную к стене и поднимавшуюся над ее зубцами.
Пять или шесть человек взбирались уже по лестнице. Все они повалились. Падение их возбудило громкий хохот между осаждавшими и между осажденными, как будто здесь резвились школьники.
В эту минуту условленным сигналом дали знать, что осаждающие разбили цепи, которыми запирался порт.
Тотчас Равайи и Ремонанк схватили лестницу и приготовились спуститься в ров.
Они кричали:
- За нами, навайльцы! На приступ!
- Бедный мой Равайи, - кричал Каноль, - умоляю тебя, - остановись!
Но в ту же минуту батарея, до сих пор молчавшая, вдруг заговорила; ядро с шумом упало возле Каноля и осыпало его землей.
- Ну, если вы уж непременно хотите, так извольте! - закричал Каноль, поднимая трость. - Огонь! Друзья, огонь по всей линии!
Солдаты выполнили его приказ как один человек. Ряд стволов опустился на парапет, и огненная лента протянулась над стеной, в то время как гром двух больших орудий отвечал на огонь батареи герцога де Ларошфуко.
Упало человек десять нападающих, но это не только не испугало их товарищей, а дало им новые силы. Батарея на берегу обстреливала пушки крепостного вала: одно ядро сбило королевский флаг, другое разорвало д’Эльбуэна, одного из лейтенантов Каноля.
Барон осмотрелся и, увидев, что солдаты его опять зарядили ружья, закричал:
- Огонь всем!
Приказание было исполнено столь же точно, как и первый раз.
Через десять минут не осталось ни одного целого стекла в Сен-Жорже; камни дрожали и дробились на куски; пушки разбивали стены, пули стучали по широким камням, и густой дым висел в воздухе; слышались крики, угрозы и стоны.
Каноль заметил, что более всего крепости вредила батарея герцога де Ларошфуко.
- Вибрак, - сказал он, - поручаю вам Равайи; чтобы он не двинулся ни на шаг вперед, пока меня здесь не будет. Я пойду к нашим пушкам.
Каноль побежал к двум орудиям, отвечавшим на пальбу неприятельской батареи; он сам смотрел за их действиями, командовал, сам направлял их. В минуту он сбил три пушки из шести и положил на равнине человек пятьдесят. Остальные, не ожидавшие такого жестокого сопротивления, подались назад и думали уже о бегстве. Герцог де Ларошфуко, старавшийся остановить их, получил контузию, и у него вышибло шпагу из рук.
Увидев такую удачу, Каноль оставил батарею начальнику артиллерии, а сам побежал туда, где рота навайльцев, поддержанная людьми Эспанье, силилась взять крепость приступом.
Вибрак держался крепко, но только что был ранен в плечо пулей.
Появление Каноля, встреченное криками радости, удвоило храбрость солдат.
- Извини, - сказал он Равайи, - я принужден был оставить тебя на минуту, милый друг, но, как ты видел, надо было разбить пушки герцога де Ларошфуко; будь спокоен, я опять здесь.
В эту минуту капитан полка де Навайля, слишком раздраженный, чтобы отвечать на шутку, повел людей своих на приступ в третий раз и, вероятно, не слыхал слов Каноля из-за страшного грохота артиллерии и мушкетов. Поэтому барон вынул пистолет из-за пояса и, протянув руку к прежнему товарищу, который стал теперь его неприятелем, спустил курок.
Пуля была направлена твердой рукой и верным глазом: она пробила руку Равайи.
- Благодарю, Каноль! - закричал он, увидев, откуда сделан выстрел. - Я заплачу тебе за это!
Но, несмотря на свою храбрость, молодой капитан принужден был остановиться; шпага выпала у него из рук. Подбежавший Ремонанк поддержал его.
- Хочешь прийти ко мне? - спросил Каноль. - Тебе здесь перевяжут рану. Мой хирург ничем не хуже моего повара.
- Нет, я вернусь в Бордо; но жди меня с минуты на минуту, потому что я непременно вернусь, обещаю тебе. Только получше выберу время.
- Назад! Назад! - закричал Ремонанк. - С той стороны отступают. До свидания, Каноль, вы выиграли первую партию.
Ремонанк говорил правду: крепостная артиллерия нанесла значительный урон войскам Ларошфуко, который по меньшей мере потерял человек сто. Отряд на лодках - почти столько же. Самые большие потери понесла навайльская рота, потому что, поддерживая честь мундира, она шла все время впереди горожан советника Эспанье.
Каноль поднял пистолет.
- Прекратить огонь! - закричал он. - Пусть они отступают спокойно. Нам нельзя тратить зря порох.
Действительно, дальнейшие выстрелы были бы напрасны, потому что осаждавшие отступали очень поспешно, оставляли мертвых и уносили только раненых. Каноль начал считать свои потери: у него было шестнадцать раненых и четверо убитых. Сам он не был даже оцарапан.
- Черт возьми, - говорил он через четверть часа, принимая нежные ласки Нанон, - вот меня и заставили заслужить патент коменданта! Какая нелепая резня! Я убил у них не меньше, чем человек полтораста, и раздробил руку одному из лучших друзей моих, чтобы его не убили.
- Правда, - отвечала Нанон, но сам ты цел и невредим?
- Слава Богу. Наверно, ты принесла мне счастье, Нанон; но надобно бояться второго приступа! Жители Бордо чрезвычайно упрямы, притом Равайи и Ремонанк обещали мне опять явиться сюда.
- Ну и что? Тот же человек командует крепостью, те же солдаты защищают ее. Пусть явятся, во второй раз их примут еще лучше, чем в первый. Не так ли? Вы успеете еще более усилить средства защиты?
- Дорогая, - отвечал Каноль доверительно, - крепость узнаешь хорошо, только когда защищаешь ее. Моя совсем не неприступна, и если б я был герцогом де Ларошфуко, так взял бы Сен-Жорж завтра. Кстати, д’Эльбуэн не будет завтракать с нами.
- Почему?
- Ядро разорвало его пополам.
VI
Возвращение осаждавших в Бордо представляло печальную картину. Горожане отправились в поход с торжеством, надеясь на свою многочисленность и на искусство своих предводителей; они нисколько не беспокоились насчет успеха, предаваясь надежде, которая человеку в опасности заменяет все.
В самом деле, кто из осаждавших в молодости своей не гулял по рощам и лугам острова Сен-Жорж один или с веселой компанией? Кто из жителей Бордо не орудовал веслом, рыболовными сетями или охотничьим ружьем в тех местах, куда отправлялся он теперь солдатом?
Поэтому нашим горожанам неудача показалась вдвойне обидной. Они вернулись домой, повесив головы, покорно слушая восклицания и стоны женщин, которые, как это принято у американских дикарей, считали отсутствующих воинов и беспрерывно узнавали о новых потерях.
Общий ропот наполнил весь большой город печалью и смущением. Воины рассказывали в своих домах про неудачу, каждый по-своему. Начальники отправились к принцессе, которая жила, как мы уже сказали, у президента.
Принцесса, сидя у окна, ждала возвращения экспедиции. Она происходила из воинственного семейства, была супругой одного из величайших в мире полководцев, воспитывалась в презрении к буржуа, пытающимся изображать из себя военных. Поэтому она не могла не испытывать смутного беспокойства, думая о том, что горожане, ее сторонники, идут в бой с армией настоящих солдат. Но три обстоятельства успокаивали ее: первое - что экспедицией командовал герцог де Ларошфуко, второе - что впереди шел полк де Навайля, и третье - что на знаменах красовалось имя Конде.
По очень понятной причине все надежды принцессы, наоборот, приводили в отчаяние виконтессу де Канб, и все, что могло привести прославленную даму в отчаяние, доставило бы виконтессе радость.
Первым к принцессе явился герцог де Ларошфуко, весь в пыли и крови. Рукав его черного камзола был разорван, а сорочка облита кровью.
- Правду ли сказали мне? - спросила принцесса, бросаясь к нему навстречу.
- А что вам сказали, ваше высочество? - отвечал герцог очень хладнокровно.
- Говорят, что осада не удалась?
- Так вам сказали не все: мы просто разбиты.
- Разбиты! - воскликнула принцесса, побледнев. - Разбиты! Но это невозможно.
- Разбиты, - прошептала виконтесса, - разбиты Канолем!
- Но как же это случилось? - спросила принцесса высокомерно, показывая таким образом свое негодование.
- Это случилось, ваше высочество, как случаются все неудачи в игре, в любви, на войне: мы столкнулись с человеком, который хитрее или сильнее нас.
- Так этот господин де Каноль очень храбр? - спросила принцесса.
Сердце госпожи де Канб радостно забилось.
- Да, Боже мой, храбр, как все мы! - отвечал Ларошфуко, пожимая плечами. - Только у него были свежие солдаты, крепкие стены, и он приготовился к защите, потому что, вероятно, был извещен о нашем нападении, поэтому он легко справился с нашими бордосцами. Ах, ваше высочество, какие это жалкие воины! Они обратились в бегство при втором залпе!
- А навайльцы? - спросила Клер, забывая, что вопрос ее очень неосторожен.
- Вся разница, сударыня, - отвечал Ларошфуко, - между навайльцами и горожанами состоит в том, что горожане побежали, а навайльцы отступили.
- Теперь нам остается только потерять Вер!
- Это очень возможно, - проговорил Ларошфуко с удивительным хладнокровием.
- Разбиты! - вскричала принцесса, топнув ногой. - Разбиты какой-то дрянью под предводительством некоего господина де Каноля! Каноль! Какое странное имя!
Клер покраснела до ушей.
- Имя это кажется вашему высочеству смешным, а кардиналу Мазарини оно кажется чудесным. И я почти смею сказать, - прибавил герцог, быстро и проницательно взглянув на Клер, - что так думает не один он. Имена как разные цвета, ваше высочество, - продолжал герцог, улыбаясь своей желчной улыбкой, - о них не спорят.
- Так вы думаете, что и Ришон может быть разбит?
- Почему же нет? Ведь меня тоже разбили! Надобно переждать несчастное время; война - та же игра, когда-нибудь и нам повезет.
- Это бы не случилось, если бы приняли мой план, - вмешалась маркиза де Турвиль.
- Ваша правда, - сказала принцесса. - Никогда не принимают наших предложений, говоря, что мы женщины и ничего не разумеем в военном деле… Мужчины делают по-своему, и за то их бьют.
- Ах, Боже мой, ваше высочество совершенно правы, - сказал герцог, - но это случалось с лучшими полководцами: Павел Эмилий был разбит при Каннах, Помпей - при Фарсале, а Атилла - при Шалоне. Только Александр Великий да вы, маркиза, никогда не проиграли ни одной битвы. А в чем состоял ваш план, извольте сказать?
- По моему плану, - отвечала госпожа де Турвиль очень сухо, - следовало осадить крепость по всем правилам военной науки. Но меня не захотели слушать и решили напасть врасплох. И что же вышло?
- Отвечайте маркизе, господин Ленэ, - сказал герцог. - Что касается меня, я не очень силен в стратегии и потому не смею вступать в спор с госпожой де Турвиль.
- Сударыня, - сказал Ленэ, который до сих пор только улыбался, - вот сколько обстоятельств соединилось против вашего плана: бордосцы не солдаты, а просто горожане, они хотят ужинать дома и спать на супружеской постели. При правильной осаде мы лишили бы их множества удобств, без которых они не могут обойтись. Они осаждали остров Сен-Жорж как любители. Не порицайте их за то, что они сегодня не имели успеха, они опять проделают эти четыре льё и снова начнут воевать столько раз, сколько вам будет угодно.
- Вы думаете, что они опять начнут? - спросила принцесса.
- О, в этом я уверен, ваше высочество, - отвечал Ленэ, - они так любят свой остров, что не захотят оставить его королю.
- И возьмут его?
- Разумеется, рано или поздно…