- Он был при Лансе, ваше высочество, - отвечала Клер с хитростью, которой научилась за время своих дипломатических действий.
- Прекрасно! Теперь мне остается узнать только одно, - прибавила принцесса…
- Что именно, ваше высочество?
- Имя счастливца, кому принадлежит сердце храбрейшей из моих воительниц и скоро она сама будет принадлежать.
Клер, загнанная в последние свои ретраншементы, призвала на помощь всю свою храбрость, чтобы произнести имя барона де Каноля, как вдруг на дворе раздался топот лошади и послышался шум, всегда сопровождающий прибытие человека, приехавшего с важным известием. Принцесса услышала весь этот шум и подбежала к окну. Курьер, весь в поту и пыли, соскочил с лошади и стал рассказывать что-то четырем или пяти людям, окружившим его. По мере того как он говорил, на лицах слушателей появлялось уныние. Принцесса не могла удержать нетерпения, открыла окно и закричала:
- Впустите его сюда!
Курьер поднял голову, узнал принцессу и бросился бежать по лестнице. Через минуту он явился в комнату, в грязи, с растрепанными волосами, как был в дороге, и сказал, задыхаясь:
- Простите, ваше высочество, что я осмелился явиться к вам в таком виде. Но я привез такую весть, один звук которой способен сокрушить любые двери: Вер сдался!
Принцесса отступила на шаг, Клер с отчаянием опустила руки. Ленэ, вошедший за вестником, побледнел.
Пять или шесть других лиц, забыв в это мгновение об уважении к принцессе, тоже вошли в комнату и стояли, онемевшие от изумления.
- Господин Равайи, - сказал Ленэ курьеру, которым был известный уже нам капитан полка Навайля, - повторите ваши слова, я не могу поверить…
- Я повторяю, сударь: Вер капитулировал!
- Капитулировал! - повторила принцесса. - А что же вспомогательный отряд, который вы вели?
- Мы опоздали, ваше высочество. Мы пришли в ту самую минуту, как Ришон сдался.
- Ришон сдался! - вскричала принцесса. - Подлец!
От этого восклицания принцессы все присутствующие вздрогнули, однако ж все промолчали, кроме Ленэ.
- Ваше высочество, - сказал он строго и не потворствуя гордости Конде, - не забывайте, что честь преданных вам людей зависит от слов принцев, как жизнь их зависит от воли Божьей. Не называйте подлецом храбрейшего из ваших слуг, иначе завтра же самые вернейшие оставят вас, видя, как обращаетесь вы с ними, и вы останетесь одна, проклинаемая и погибающая.
- Сударь!.. - вскричала принцесса.
- Повторяю вашему высочеству, - продолжал Ленэ, - что Ришон не подлец, что я отвечаю за него своей головой, и если он сдался, то, верно, не мог поступить иначе.
Принцесса, побледнев от гнева, хотела бросить в лицо Ленэ одну из тех аристократических резкостей, в которых она, как ей казалось, с успехом заменяла высокомерием здравый смысл; но, увидев, что все лица отворачиваются от нее, что ничьи глаза не хотят встретиться с ее глазами, что Ленэ гордо поднял голову, а Равайи потупил взор, она поняла, что в самом деле погибнет, если у нее и дальше будут вырываться такие роковые выражения. Поэтому она призвала на помощь свои обычные аргументы.
- Несчастная я принцесса! - сказала она. - Все изменяет мне - и судьба, и люди. Ах, сын мой! Бедный сын мой! Ты погибнешь, как погиб отец твой!
Крик слабой женщины, порыв материнской горести всегда находит отголосок в сердцах. Эта комедия, уже часто удававшаяся принцессе, и теперь произвела эффект.
Между тем Ленэ заставил Равайи рассказать подробности капитуляции Вера.
- Ну, так я и знал! - сказал он через несколько минут.
- Что вы знали? - спросила принцесса.
- Что Ришон не подлец, ваше высочество!
- А почему вы знаете?
- Потому что он держался два дня и две ночи, потому что он похоронил бы себя под развалинами своей крепости, разбитой ядрами, если бы одна рота не взбунтовалась и не принудила его сдаться.
- Следовало умирать, а не сдаваться, - сказала принцесса.
- Ах, ваше высочество, разве умираешь, когда захочется? - возразил Ленэ. - По крайней мере, - прибавил он, обращаясь к Равайи, - он, сдаваясь, обеспечил себе жизнь?
- Боюсь, что нет, - отвечал Равайи. - Мне сказали, что переговоры вел какой-то лейтенант из гарнизонных, так что во всем этом могла скрываться измена, и Ришон был выдан без всяких условий.
- Вот именно! - вскричал Ленэ. - Тут измена! Ришон был предан! Я знаю Ришона, знаю, что он не способен не только на подлость, но даже на слабость. Ах, ваше высочество, - продолжал Ленэ, обращаясь к принцессе, - изволите слышать? Ему изменили, его предали! Так займемся его участью как можно скорее! Переговоры вел его лейтенант, говорите вы, господин Равайи? Над головой бедного Ришона нависла страшная опасность. Пишите, ваше высочество, пишите скорее, умоляю вас!
- Писать! - сказала принцесса с досадой. - Я должна писать? К кому? Зачем?
- Чтобы спасти его.
- Э, - сказала принцесса, - когда сдают крепость, так принимают меры предосторожности.
- Но разве вы не изволите слышать, что он не сдавал крепость? Разве вы не слышите, что говорит капитан?.. Ему изменили, его предали, может быть! Не он вел переговоры, а его лейтенант.
- Что могут ему сделать, вашему Ришону? - спросила принцесса.
- Что ему сделают? Вы забыли, ваше высочество, с помощью какой уловки он стал комендантом Вера? Вы забыли, что мы дали ему чистый бланк с подписью герцога д’Эпернона, что он держался против королевской армии в присутствии короля и королевы, что Ришон первый поднял знамя бунта, что его захотят покарать в пример прочим? Ах, ваше высочество, во имя Неба, напишите к маршалу де Ла Мельере, пошлите к нему курьера или парламентера.
- А какое поручение дадим мы ему?
- Какое? Чтобы он любыми средствами спас жизнь храброму воину… Если вы не поспешите… О, я знаю королеву, ваше высочество… И теперь, может быть, ваш курьер опоздает.
- Опоздает? А разве у нас нет заложников? Разве у нас нет в Шантийи, в Монроне и даже здесь пленных офицеров королевской армии?
Клер встала в испуге.
- Ваше высочество, ваше высочество!.. - вскричала она. - Исполните просьбу господина Ленэ… Мщение не возвратит свободы Ришону.
- Дело идет не о свободе, а о его жизни, - сказал Ленэ со своей мрачной настойчивостью.
- Хорошо, - отвечала принцесса, - мы сделаем то же, что те сделают: тюрьму за тюрьму, плаху за плаху.
Клер вскрикнула и упала на колени.
- Ах, ваше высочество, - сказала она, - Ришон - друг мой. Я пришла к вам просить милости, и вы обещали не отказать мне. Так вот о чем прошу я вас: употребите всю вашу власть, чтобы спасти господина Ришона.
Клер оставалась на коленях, и принцесса снизошла на ее мольбы о том, в чем отказывалась следовать твердым советам Ленэ. Она подошла к столу, взяла перо и написала письмо маршалу де Ла Мельере, в котором просила обменять Ришона по выбору Анны Австрийской на любого из королевских офицеров, находящихся у нее в плену. Написав письмо, она искала глазами, кого бы послать парламентером. Тут Равайи, страдавший еще от раны, измученный недавней поездкой, предложил себя с условием, чтобы ему дали свежую лошадь. Принцесса позволила ему распоряжаться своей конюшней, и капитан поскакал, подбодренный криками толпы, увещеваниями Ленэ и просьбами Клер.
Через минуту послышались громкие восклицания народа, которому Равайи объяснил цель своей поездки; люди в восторге орали во все горло:
- Принцессу! Герцога Энгиенского!
Принцессе, однако, уже наскучили эти ежедневные изъявления народной любви, более похожие на требования, чем на просьбы, и она не хотела исполнять желания бордосцев. Но, как всегда случается в подобных обстоятельствах, народ упорствовал, и крики скоро превратились в бешеный рев.
- Пойдем, - сказала принцесса, взяв сына за руку, - пойдем! Мы здесь рабы, надобно повиноваться!
И, вооружив лицо милостивой улыбкой, она вышла на балкон и поклонилась народу, чьей рабой и повелительницей она была.
XVII
В ту минуту как принцесса и сын ее показались на балконе при исступленных криках толпы, вдруг раздались в отдалении звуки флейты и бой барабанов, сопровождаемые каким-то радостным гулом.
В ту же секунду шумная толпа, осаждавшая дом президента Лалана, где жила принцесса, чтобы увидеть ее, повернулась в ту сторону, откуда неслись эти звуки, и, не заботясь о законах приличия, двинулась навстречу музыке. Все было очень просто: жители Бордо уже десять, двадцать, может быть, сто раз видели принцессу, а барабаны обещали им что-то новенькое.
- Они, по крайней мере, откровенны, - сказал с улыбкой Ленэ, стоявший за раздраженной принцессой. - Но что значат эти крики и эта музыка? Признаюсь, ваше высочество, мне почти так же, как и этим плохим льстецам, хочется узнать…
- Так бросьте меня и вы, - отвечала принцесса, - и извольте бежать по улице вместе с ними.
- Сейчас бы это сделал, если б был уверен, что принесу вашему величеству радостную весть.
- О, на радостные вести я уже не надеюсь, - сказала принцесса, с грустной иронией взглянув великолепное небо, сияющее у нее над головой. - Нас преследуют неудачи.
- Вы знаете, ваше высочество, - отвечал Ленэ, - что я не привык обманывать себя надеждами, однако ж я сильно ошибаюсь, если этот шум не предвещает нам какого-нибудь счастливого события.
Действительно, все более и более приближавшийся шум и появившаяся в конце улицы толпа, которая спешила и махала платками, убедили даже принцессу, что новость должна быть хорошей. Она начала прислушиваться так внимательно, что даже на какое-то время забыла нанесенную ей обиду.
Она услышала, что кричат:
- Пленник, пленник! Комендант Брона!
- Ага! - сказал Ленэ. - Комендант Брона у нас в плену! Неплохо! Он будет у нас заложником за Ришона.
- Да разве у нас нет уже коменданта Сен-Жоржа? - возразила принцесса.
- Я очень счастлива, - сказала маркиза де Турвиль, - что мой план взятия Брона так счастливо удался.
- Сударыня, - отвечал Ленэ, - не будем пока считать победу такой полной; случай играет планами мужчин, а иногда и планами женщин.
- Однако, сударь, - возразила маркиза с обыкновенной своей едкостью, - если комендант взят, то взята и крепость.
- Ну, по законам логики это еще не совсем так, сударыня. Но успокойтесь: если этим двойным успехом мы обязаны вам, я, как и всегда, первый поздравлю вас.
- Однако удивительно, - сказала принцесса, стараясь и в этом счастливом событии обнаружить какое-нибудь умаление своей аристократической гордости, которая составляла главную черту ее характера, - что не я первая узнала об этой новости. Это непростительная невежливость, и герцог де Ларошфуко всегда так делает.
- Ах, ваше высочество, - ответил Ленэ, - у нас так мало солдат, а вы хотите, чтобы они покидали свои посты ради того, чтобы быть курьерами. Увы! Нельзя требовать слишком многого; когда получают добрую весть, следует благодарить Господа, не заботясь, каким образом она к нам доходит.
Между тем толпа увеличивалась, потому что все отдельные группы сливались с ней, как ручейки с рекой. Посреди этой толпы, состоявшей, может быть, из тысячи человек, шло десятка три солдат, а посреди был пленник, которого, как казалось, солдаты защищали от народной ярости.
- Смерть! Смерть ему! - кричала толпа. - Смерть коменданту Брона!
- Ага, - сказала принцесса, торжествующе улыбаясь, - действительно есть пленник, и притом, кажется, комендант Брона.
- Точно так, ваше высочество, - отвечал Ленэ, - и к тому же, кажется, пленник находится в смертельной опасности. Слышите угрозы? Видите, какое бешенство? Ах, ваше высочество, они растолкают солдат и разорвут его на куски! О, тигры! Они чуют кровь и хотят упиться ею.
- Пускай они делают что хотят! - вскричала принцесса с кровожадностью, свойственной женщинам, когда они предаются дурным наклонностям. - Пусть упиваются! Ведь это кровь врага.
- Но, ваше высочество, - возразил Ленэ, - враг этот защищен честью дома Конде, подумайте об этом. Притом, может быть, Ришон, наш храбрый Ришон, подвергается сейчас точно такой же участи, как этот несчастный? Ах, они оттеснят солдат! Если они доберутся до него, он погиб!
И Ленэ, обернувшись, крикнул:
- Эй, двадцать человек сюда! Двадцать добровольцев, чтобы помочь отбросить всю эту сволочь. Если хоть один волос упадет с головы пленника, то вы ответите мне вашими головами, ступайте!
Тотчас двадцать мушкетеров из городской милиции, принадлежавшие к лучшим семействам Бордо, спустились, как поток, по лестнице, пробились сквозь толпу, разгоняя ее ударами прикладов, и присоединились к охране. Они чуть не опоздали: руки нескольких людей, более сильных и озлобленных, чем другие, успели уже оборвать фалды синего мундира пленника.
- Благодарю вас, господа, - сказал он мушкетерам, - вы вырываете меня из зубов каннибалов. Это очень хорошо с вашей стороны. Черт, если они всегда так пожирают людей, то съедят всю королевскую армию в сыром виде, когда она придет осаждать город.
Он засмеялся и пожал плечами.
- Какой храбрец! - сказали в толпе, увидев спокойствие пленника, может быть несколько притворное, и повторяя сказанную им шутку, что льстило его самолюбию. - Да он настоящий храбрец! Он ничего не боится! Да здравствует бронский комендант!
- Пожалуй, извольте, - отвечал пленный, - да здравствует комендант Брона! Мне было бы очень хорошо, если б он здравствовал.
Бешенство народа тотчас превратилось в восхищение, и это восхищение тотчас разразилось приветственными криками. Коменданту, то есть нашему другу Ковиньяку, вместо неминуемой смерти досталась настоящая овация.
Читатель, вероятно, уже раньше догадался, что это был Ковиньяк, так печально вступивший в столицу Гиени в пышном звании коменданта Брона.
Под прикрытием солдат, сохраняя крепость духа, пленник добрался до дома президента Лалана. Половина стражи осталась охранять ворота, а вторая повела его к принцессе.
Ковиньяк гордо и спокойно вошел в комнату; но надо признаться, что сердце его сильно билось, хотя наружность у него была геройская.
Его узнали с первого же взгляда, хотя толпа порядочно попортила его синий мундир, золотые галуны и перо на шляпе.
- Господин Ковиньяк! - вскричал Ленэ.
- Господин Ковиньяк - комендант Брона! - добавила принцесса. - Да это, сударь, пахнет настоящей изменой!
- Что вы изволите говорить, ваше высочество? - спросил Ковиньяк, понимая, что настала минута, когда ему как никогда понадобится все его хладнокровие и особенно весь его ум. - Мне кажется, вы изволили что-то сказать про измену?
- Да, сударь, тут измена. В каком звании осмелились вы предстать передо мной?
- В звании коменданта Брона, ваше высочество.
- Так вы видите сами, что вы предатель. Кто дал вам звание коменданта?
- Господин Мазарини.
- Тогда я говорю, что вы дважды предатель. Вы комендант Брона, и ваша рота предала Вер. Вы получили звание за этот ваш подвиг!
При этих словах глубочайшее удивление выразилось на лице Ковиньяка. Он осмотрелся, как бы отыскивая человека, к которому могут относиться эти странные слова. Но, убедившись, что обвинение принцессы адресуется исключительно ему, он опустил руки с непритворным отчаянием.
- Моя рота предала Вер? - повторил он. - И вы, ваше высочество, упрекаете меня в этом?
- Да, я; прикидывайтесь, что вы этого не знаете, притворяйтесь удивленным. Вы, кажется, хороший комедиант, но меня не обманут ни ваши слова, ни ваши гримасы, как бы они превосходно ни согласовывались.
- Я вовсе не притворяюсь, ваше высочество, - отвечал Ковиньяк. - Как могу я знать, что происходит в Вере, когда я там во всю жизнь ни разу не был?
- Неправда, сударь, неправда!
- Мне нечего отвечать на подобные обвинения, вижу только, что ваше высочество изволит гневаться на меня… Припишите откровенности моего характера то, что я защищаюсь так свободно. Я думал, напротив того, что могу пожаловаться на вас.
- На меня? Вы, сударь! - вскричала принцесса, удивленная такой невероятной дерзостью.
- Разумеется, ваше высочество, - отвечал Ковиньяк, не смущаясь. - По вашему слову и по слову господина Ленэ, находящегося здесь, я навербовал роту храбрецов, заключил с ними соглашение, которое было для меня свято, потому что было основано тоже на моем честном слове. Потом я пришел просить у вашего высочества обещанных денег… безделицу… тридцать или сорок тысяч ливров… Да и деньги-то, заметьте, следовали не мне, а храбрым воинам, которых я доставил партии господ принцев. И что же?.. Ваше высочество отказали мне… Да, отказали! Ссылаюсь на господина Ленэ.
- Правда, - сказал Ленэ, - когда господин Ковиньяк приходил, у нас не было денег.
- А разве вы не могли подождать несколько дней, сударь? Разве верность ваша и ваших людей рассчитана была по часам?
- Я ждал столько времени, ваше высочество, сколько назначил мне сам герцог де Ларошфуко, то есть целую неделю. Через неделю я опять явился; в этот раз мне отказали по всей форме. Ссылаюсь еще раз на господина Ленэ.
Принцесса повернулась к советнику: губы ее были сжаты, брови нахмурены, глаза метали молнии.
- К несчастью, - сказал Ленэ, - я должен признаться, что господин Ковиньяк говорит правду.
Ковиньяк гордо поднял голову.
- И что же, ваше высочество? - продолжал он. - Что сделал бы интриган в подобном случае? Интриган продал бы королеве и себя, и своих солдат. Но я… я терпеть не могу интриг и потому распустил всех моих людей, возвратив каждому из них его слово. Оставшись совершенно один и приняв абсолютный нейтралитет, я сделал то, что советует мудрый в случае сомнения: я ни в чем не принимал участия.
- Но ваши солдаты? Сударь, ваши солдаты? - закричала взбешенная принцесса.
- Я не король и не принц, ваше высочество - отвечал Ковиньяк, - а простой капитан; у меня нет ни подданных, ни вассалов, и потому я называю моими солдатами только тех, кому я плачу жалованье; а раз мои солдаты ровно ничего не получили, о чем свидетельствует господин Ленэ, то стали свободными от своих обязательств. Тогда-то, вероятно, они восстали против нового своего начальника. Как тут помочь? Признаюсь, что не знаю.
- Но вы сами, сударь, примкнули к партии короля? Что вы на это скажете? Что ваш нейтралитет надоел вам?
- Нет, ваше высочество, но самый невинный нейтралитет показался сторонникам королевы подозрительным. Меня вдруг арестовали в гостинице "Золотого тельца" на либурнской дороге и привели к ее величеству.
- И тут-то вы вступили с ней в переговоры?