Одни сидели на деревянных или соломенных стульях, другие - на подоконниках, а некоторые - даже на накрытом ярко-пунцовой скатертью столе, на котором сеньор президент Соломон имел обыкновение подписывать свои декреты и донесения, используя вместо чернильницы обыкновенную банку. Каждый из этих кабальерос непрерывно курил, и сквозь густые облака табачного дыма мелькали их смуглые отталкивающие лица.
Их славный президент сидел в смежной комнате на своей кровати и учил наизусть, состоящую из двух десятков слов речь, которую его уже в десятый раз заставлял повторять человек, являвшийся полнейшей ему противоположностью во всех отношениях. Человек этот был не кто иной, как дон Мигель дель Кампо.
- Теперь, я кажется, запомнил.
- О, да, полковник, у вас прекраснейшая память.
- Однако вы не откажетесь, конечно, сесть рядом со мной, и, если я забуду какое-нибудь слово, тихонько подсказать мне!
- Я сам хотел предложить вам это. Вы только не забудьте, полковник, что вы должны представить меня нашим друзьям и предупредить их о том, что я вам сообщил.
- Да, это мое дело. Ну что же, пойдем?
- Подождите немного, как только вы сядете к столу, прикажите секретарю прочитать список присутствующих, очень важно полковник, чтобы в нашем федеральном обществе соблюдался тот же порядок, что и в палате представителей.
- Да, да, я уже не раз говорил это Бонео, но он занимается лишь болтовней.
- Ну, не беда, вы повторите ему еще раз, так он и сделает.
- Ну, хорошо, пойдемте!
Президент Соломон и дон Мигель дель Кампо, все в том же глухо застегнутом черном бархатном камзоле с широким федеральным девизом, вошли наконец в залу заседания.
- Добрый вечер, сеньоры! - произнес Соломон торжественным, серьезным тоном, собираясь сесть в кресло, стоявшее у стола.
- Добрый вечер, сеньор, президент, полковник, товарищ, compadre и т. д.! - ответил каждый из присутствующих, в зависимости от того, как кто привык величать дона Хулио Соломона, бросая подозрительные взгляды на сопровождавшего их президента человека: на нем, по их мнению, было мало федеральных девизов.
- Сеньоры, - сказал Соломон, - это сеньор дон Мигель дель Кампо, асиендадо и федеральный патриот, которому я очень многим обязан, этот сеньор такой же добрый патриот, как и его отец. Он желает стать членом нашего Народного общества и ждет возвращения своего отца, чтобы войти в наш союз одновременно с ним. А пока он выразил желание принимать иногда участие в наших федеральных собраниях. Да здравствует федерация! Да здравствует славный восстановитель законов! Да погибнут поганые французы! Да погибнет король их, Луи-Филипп! Да погибнут дикие, омерзительные унитарии, за проклятое золото продавшие себя французам! Да погибнет изменник идиот Ривера!
Все эти фразы, произнесенные громовым голосом президента Соломона, были дружно подхвачены присутствующими, не довольствуясь одним криком, они еще размахивали над головами своими острыми кинжалами. Крики, слышные на расстоянии по крайней мере ста сажен, повторялись проходившим по улице народом, который, ни мало не смущаясь, кричал "Viva!", когда Соломон кричал "Mucra!", и наоборот.
Когда этот гам затих, Соломон торжественно сел на кресло, имея по правую руку секретаря, а по левую - дона Мигель дель Кампо.
- Господин секретарь! - произнес он, откидываясь на спинку своего кресла, - прочтите список присутствующих здесь сеньоров.
Бонео взял со стала какую-то бумагу и стал читать громким и звучным голосом имена, набросанные им всего лишь несколько минут назад карандашом. Их было всего девятнадцать.
- А других нет? - осведомился Соломон.
- Это имена всех присутствующих членов, сеньор президент! - ответил секретарь.
- Читайте список отсутствующих.
- Список всех членов общества?
- Да, сеньор. Хоть нас и меньше, чем депутатов, но мы такие же федералисты, как и они, и должны знать всех членов нашего общества, как присутствующих, так и отсутствующих, как это принято в палате депутатов. Читайте список.
- Отсутствующие члены, - произнес Бонео, и прочел список всех членов Народного общества восстановителя, состоявшего из ста семидесяти пяти человек, принадлежавших к различным классам общества.
- Браво, теперь мы все друг друга знаем, - подумал про себя дон Мигель, - хотя мне известно, что в этом списке не только добровольные члены, некоторых силой заставили вступить в общество! - Он потихоньку дернул президента за панталоны.
- Сеньоры, - сказал Соломон, - федерация есть собственность славного восстановителя законов, и все мы должны быть готовы отдать жизнь за славного Ресторадора, потому что все мы - столпы святого дела федерации.
- Да здравствует славный восстановитель законов! - прокричали все члены.
- Да здравствует его дочь, сеньорита Мануэлита де Росас дель Эскурра!
- Да здравствует славный герой степей, восстановитель законов, отец наш и отец федерации!
- Да погибнут проклятые французы и их король!
- Сеньоры, - продолжал президент, - для того, чтобы наш славный восстановитель мог спасти федерацию от… мог спасти федерация от…
- От великой опасности! - шепнул ему на ухо дон Мигель.
- От великой опасности, в которой она теперь находится, мы должны всеми силами преследовать унитариев. И всякий унитарий, которого мы встретим, должен быть убит нами.
- Да погибнут проклятые, омерзительные и дикие унитарий! - заревел один из членов по имени Хуан Мануэль Ларрасабаль, к которому тотчас же присоединились и остальные, потрясая кинжалами в воздухе.
- Сеньоры, - продолжал президент, - наш долг преследовать повсюду и без сожаления всех унитариев!
- Самцов и самок! - снова заревел все тот же Хуан Мануэль Ларрасабаль, очевидно самый ярый ненавистник унитариев.
- Наш славный Ресторадор должен быть недоволен нами, потому что мы ему служим не так, как должны! - продолжал Соломон.
- Ну, теперь перейдем к делу прошедшей ночи, - шепнул ему дон Мигель, делая вид, что вытирает платком лоб.
- Ну, а теперь перейдем к делу прошедшей ночи! - повторил за ним Соломон, как будто эта фраза составляла часть его заученной речи.
Дон Мигель сильно дернул полковника за панталоны.
- Сеньоры, - продолжал Соломон, - все мы знаем, что этой ночью несколько диких унитариев пытались бежать, но это им не удалось благодаря усердию командира Китиньо, который вел себя как настоящий федералист. Однако, один из этих унитариев скрылся, подобные случаи будут постоянно повторяться, если мы не восстанем на защиту федерации. Сегодня я собрал вас здесь для того, чтобы все мы снова поклялись преследовать проклятых диких унитариев, которые пытаются бежать в Монтевидео и хотят присоединиться к подлому изменнику Ривере. Такова воля нашего славного восстановителя законов! Я все сказал. Да здравствует наш славный Ресторадор, да погибнут все враги святого дела федерации!
Все эти возгласы с остервенением были повторены не только присутствующими, но и народом, столпившимся на улице, у дверей и окон дома полковника Соломона.
- Прошу слова! - сказал командир Китиньо, вставая с места.
- Оно за вами! - отвечал президент, скручивая папиросу.
- Сегодня ночью я имел счастье ужинать с нашим славным Ресторадором и его дочерью доньей Мануэлитой Росас дель Эскурра. Ресторадор для нас больше, чем Бог, он отец федерации, и я клянусь, что буду поступать со всеми унитариями, так, как с теми, которых я изловил нынче ночью. Правда, один из них бежал, но уже сегодня утром я отправил к Марии-Хосефе человека, который сообщил ей важные сведения. Все мы, федералисты, и мужчины, и женщины, обязаны помогать его превосходительству, потому что он отец всех федералистов.
При этом командир Китиньо отцепил свой кинжал и показал сохранившиеся на нем капли крови.
Вслед за этим поступком все масоркерос принялись размахивать в воздухе своими кинжалами и разразились неистовыми выкриками против унитариев, против Риверы, против французов и главным образом против их короля Луи-Филиппа.
Дон Мигеля единственный, сохранял полную неподвижность, безмолвный и невозмутимый, он старался проникнуть в замыслы этих беснующихся людей, соображая в то же время, как воспользоваться их слепой яростью.
Когда все стихло, дон Мигель попросил слова и, получив его, начал так:
- Сеньоры, я еще не имею чести принадлежать к уважаемому патриотическому обществу, но надеюсь вскоре быть причисленным к нему. Мои политические убеждения и симпатии известны всем, надеюсь со временем оказать славному восстановителю законов и самой федерации услуги, не менее значительные, чем те, которые им оказывают члены народного общества Ресторадора, слава о которых гремит не только по всей республике, но и по всей Америке.
Громкий взрыв аплодисментов приветствовал эти льстивые слова.
- Но, сеньоры, - продолжал дон Мигель, - я должен обратиться к присутствующим с поздравлениями, которых заслуживают все добрые федералисты. Святая федерация не признает различий: адвокаты, купцы, чиновники - все здесь равны и наш долг - дружно отозваться на призыв президента и стать лицом к лицу с опасностью, не взваливая всех трудов на маленькую группу членов. Вероятно, что и отсутствующие также добрые федералисты, но ведь и присутствующие здесь не унитарии, чтобы чуждаться их. Я полагаю, так думает его превосходительство Ресторадор и эту мысль мы должны заставить уважать.
Речь дона Мигеля неожиданно для него самого столь сильно взволновала присутствующих, что они принялись кричать и проклинать непришедших на собрание членов, имена которых в начале заседания прочел секретарь Бонео.
Имена эти переходили из уст в уста с такими нелестными эпитетами и проклятиями, как будто это были имена унитариев, а не таких же членов народного общества, как и присутствующие здесь. Дон Мигель одобрял их улыбкой и движением головы.
- Отлично, голубчики мои, - думал он про себя, - я так натравлю вас друг на друга, что в конце концов вы сами сожрете друг друга!
Потребовав еще раз, чтобы все присутствующие тщательно следили за унитариями, полковник Соломон объявил собрание закрытым.
Дон Мигель вынужден был выдержать немало рукопожатий и федеральных поцелуев, он поспешил распроститься со всеми и, провожаемый до парадных дверей президентом, который не знал, как выразить ему благодарность за приготовленную им блестящую речь, с облегченным сердцем покинул дом своего мнимого приятеля.
Очевидно, Масорка ничего не знала о доне Луисе - дон Мигель был счастлив.
На углу улицы Сидо он увидел Тонильо, который ждал его, держа в поводу лошадь. Вся улица была заполнена народом, дон Мигель, не глядя на своего слугу, произнес:
- В девять часов.
- Там?
- Да.
Вскочив на коня, дон Мигель крупной рысью двинулся по направлению к Барракасу, куда доехал на закате, в уже наступающих сумерках.
Несмотря на пережитые за день волнения, молодой человек остановился на этой возвышенности, чтобы полюбоваться открывшимся отсюда видом.
Когда дон Мигель начал спускаться с холма, он услышал, что кто-то зовет его по имени, обернувшись, он увидел шагах в двадцати за собой своего учителя чистописания, который бежал за ним из последних сил.
Дон Мигель придержал коня, поджидая дона Кандидо.
Дон Кандидо, подойдя к его стремени, в изнеможении прислонился к ноге бывшего ученика и несколько минут стоял молча, в силах произнести ни слова.
- Что с вами? Что случилось, дон Кандидо? - участливо спросил дон Мигель.
- О, это дело ужасное, неслыханное…
- Сеньор, не забывайте, мы здесь на улице, скажите, что вы желаете, но будьте кратки.
- Ты помнишь прекрасного, благородного и великодушного сына моей старой служанки?
- Да.
- Ты помнишь, что он приезжал в ту ночь и…
- Да, помню, так что же с ним случилось?
- Они расстреляли его! Мой дорогой, любимый Мигель, ведь они его расстреляли!
- Когда?
- Сегодня в семь утра, как только узнали, что ночью он отлучался из дома губернатора. Как видно, они опасались…
- Что он их выдаст и скажет то, что знает! Я избавляю вас от необходимости говорить мне это.
- Да, но ты видишь, что я погиб! Я предан! Ах, что мне делать!
- Чините ваши перья, чтобы завтра поступить на службу в качестве частного секретаря к сеньору министру иностранных дел.
- Ах, Мигель! Мой Мигель! - ив порыве восторга дон Кандидо принялся покрывать руку своего ученика благодарными поцелуями.
- Теперь сверните на первую попавшуюся улицу и вернитесь домой.
- Да, да, я прибежал к тебе, когда Тонильо выводил из ворот твою лошадь, я пошел за ним, затем погнался за тобой и…
- Да, знаю, но вот еще что: есть у вас кто-нибудь из близких, мужчина или женщина, у кого бы вы иногда ночевали?
- Да.
- Ну, так идите туда сейчас же и уговоритесь в том, что вы прошлую ночь ночевали там, на всякий случай, если что-нибудь произойдет. Теперь прощайте, мне некогда, сеньор.
И пришпорив коня, дон Мигель помчался галопом вниз с холма и въехал на широкую улицу, погруженную в полный мрак.
Этой же самой дорогой восемнадцать часов назад дон Мигель ехал с полуживым от ран, окровавленным другом, которого он бережно поддерживал в седле, сидя на крупе коня.
Глава XVI
ТРИ КЛЮЧА ОТ ОДНОЙ ДВЕРИ
На башне церкви святого Франсиско только что пробило пять часов вечера, в воздухе висел густой сырой туман, столь обычный в зимнее время в Буэнос-Айресе.
Улица Торговли, на которой, несмотря на ее название, вовсе не было ни торговли, ни торговых людей, была почти совершенно безлюдна. В числе немногих прохожих было двое мужчин, поспешно направлявшихся к реке. Первый из них был одет в короткий синий плащ, подобный тем, какие некогда носили испанские кабальеро и благородные венецианцы; второй был укутан в длинный белый бурнус, доходивший ему до самых пят.
- Поспешим, дорогой господин, поспешим, уже становится поздно! - сказал первый из них второму.
- Если б мы вышли раньше, нам не пришлось бы идти так быстро! - отвечал тот, перехватив под мышку большую трость с золотым набалдашником, которую он нес в руке, стараясь поспевать за своим спутником.
- Я не виноват, климат Ла-Платы капризнее ребенка, он меня подвел. Всего лишь два часа назад, все небо было ясно, и я рассчитывал на добрых полчаса хороших сумерек; вдруг все изменилось, небо затмилось, и все мои расчеты не оправдались. Но не беда, теперь мы уже близко.
- Позволь мне сказать тебе два слова, мой милый Мигель.
- Да, только не останавливайтесь, в чем же дело?
- Знаешь, я очень боюсь, и не без основания, поверь мне…
- Ах, сеньор, две вещи вечно неразлучны с вами.
- Какие, милый Мигель?
- Неистощимый запас всяких прилагательных и весьма крупная доза трусости, которую вам не переварить за всю вашу жизнь.
- Да, да, что касается первого, то этим я горжусь, это доказывает мои обширные познания в нашем богатом оборотами наречии, что же касается второго, то это появилось у меня в ту пору, когда почти все мы были поражены этим недугом в Буэнос-Айресе, и…
- Молчите! - прервал дон Мигель, когда они приблизились к концу улицы Балькарсе. Затем они уж молча и покойно продолжали путь вплоть до реки, где в самом начале улицы Кочабамба остановились у дверей маленького дома.
- Оглянитесь осторожно и посмотрите, не идет ли кто за нами! - сказал дон Мигель.
Трость с драгоценным набалдашником немедленно упала на землю и покатилась назад, по обыкновению дона Кандидо Родригеса, когда он желал обозреть местность.
- Никого, милый мой Мигель! - сказал он, поднимая трость. Молодой человек вытащил из кармана ключ и, отворив им дверь, пропустил вперед своего спутника, а затем вошел и сам. Дверь он снова запер на ключ и положил его в карман.
Дон Кандидо вдруг стал бледнее своего белого шарфа.
- Что это значит? - прошептал он. - Что это за таинственный дом, куда ты меня привел?
- Да это дом, как все другие, мой добрый сеньор! - сказал дон Мигель, проходя через сени в прихожую. Дон Кандидо следовал за ним по пятам.
- Подождите здесь, дон Кандидо, - сказал дон Мигель. Он прошел в смежную комнату, где стояла одна из тех кроватей, взобраться на которые можно с помощью лесенки, он приподнял перины, чтобы удостовериться, что там никто не спрятан; после этого он прошел и в другие комнаты и всюду повторил ту же операцию. Основательно осмотрев весь дом и не опасаясь теперь иметь непрошеного свидетеля, он вышел наконец на двор и с помощью лестницы забрался на крышу. До наступления ночи оставалось не более пятнадцати минут.
Дон Мигель окинул пристальным взглядом расстилавшуюся перед ним местность. Вокруг не было ни малейшей возвышенности, как раз напротив красовалась прекраснейшая вилла, а дальше раскинулся пустырь и кустарник, которым начиналась улица Сан-Хуан, направо виднелись развалины какого-то здания и старый заброшенный дом, смотревший на баранку, куда выходило небольшое кухонное окно, дон Мигель разглядел все это в один момент.
- Мой уважаемый, любезный и любимый дон Кандидо! - крикнул он.
- Мигель! - отозвался профессор дрожащим голосом.
- Настало время работать и, главное, не трусить! - продолжал молодой человек, видя, что дон Кандидо бледнее полотна.
- Но, Мигель, весь этот дом… и это уединение! Эта таинственность! Ведь при таких условиях само положение мое как тайного чиновника его превосходительства, господина министра…
- Сеньор дон Кандидо, ведь вы распространили весть о возвращении Ла Мадрида.
- Ах, Мигель! Мигель!
- То есть вы сообщили об этом мне, а такое передать одному или нескольким все равно.
- Ты меня не погубишь, Мигель! - воскликнул злополучный дон Кандидо, готовый броситься на колени перед Мигелем.
- Конечно, нет, чтобы спасти вас, я выхлопотал вам должность, которую многие купили бы за сто тысяч пиастров.
- Да, и за это я отдам тебе мою бурную, сиротскую, страдальческую жизнь! - воскликнул он, целуя дона Мигеля.
- Именно это я и хотел услышать от вас еще раз. А теперь за работу, всего на пять минут!
- Хоть на год, хоть на два, мне все равно!
- Ну, полезайте! - сказал дон Мигель, указывая на лестницу.
- Чтобы я лез на крышу?
- Ну, да, на крышу.
- Но что я там должен делать?
- Да полезайте!
- Но нас могут увидеть.