Открытые дворы. Стихотворения, эссе - Аристов Владимир Павлович 5 стр.

Способные ее узнать

Открыть ее среди звенящих Индий
ту Индию людей,

Идущих где-то там внизу среди
деревьев
невидимы
они скрываются в Middle и Down Town’е
они незримы лишь контуры их как эти башни
грозовых гигантов на горизонте
сквозь облачную лазоревую мглу

благословенный горизонт тетивой натянут
и тут же отступает лишь ты пытаешься
приблизить или выпрямить его

есть сон о дне, который был уже
и значит состоится
о стране, где мы летели
в нежных неживых полях
сумрачных и солнечных
со смолками во рвах
мы в путь открыты, чтоб себя открыть.

КАРТОЧНЫЙ ИГРОК

Он построил на даче
карточный дом на песке -
легкий он, опирается на песчинки
и поэтому прочен

Ветер или огонь -
лишь одни
могут смахнуть его рукой со стола
но остальные – нет
читая эту притчу знаков и букв

Он играет в канасту
зазывая соседей, которые не идут
будто он затягивает их
в болотную политическую игру

А на самом деле
он чувствует в той игре -

когда руки его говорят другим -
прозрачность денег и вещества
проницаемость лиц
и благо, что можно жизнь свою раздарить никому.

СПАЛЬНЫЙ ВАГОН МЕТРО

Мимолетен бросок этих глаз
В тех, кто безгласен.

Они в метро спускается, чтобы спать
Вместо глаз – открытая пасть

Это они в кацавейке вповалку
А глаза – ресницами сшитые щелки
В зловонном вагоне метро кольцевого

И заросший след от часов на запястье

Все под палубой тихо, а наверху – сон

В чистом безденежьи нашем
Что-то от этих снов
Явь чистотельна, как сон их прост

Сон санитарный с белозубым оскалом
До оскомины повторяемый след

До изнеможенья у какого-то моря марсельского, куда
в купоросную синь рукой дотянулся ты

Что же мы делаем, повторяя:
Не марай их моралью
Деньгами не сори
Между лузги и пылинок
И высыхающих быстро их вздохов.

Ненависть снег.

ЗАБЫТОЕ МЕСТОРОЖДЕНИЕ

Ты оставил свой планшет у ручья
И гео-молоток с протяженною рукоятью

Сквозь туман плексигласа
Говорящая карта видна
И тетрадь слюдяная

Здесь у воды
Приоткрылась мне
Книга твоя слюды

Не слова в ней
А люди видны
В неподвижной прозрачности

Я на ощупь искал ее
в комнате вашей забытой
и на пыльных равнинах книг -
неземной пейзаж ее
от уреза страницы
словно долгие волны земли Забайкалья

Но здесь у журчанья невидимого ручья
мне случайно открылась
тобою забытая книга слюды
и прозрачней открытия в мире нет

В ней остались люди, лишь чистые их следы
здесь иссякли прошлые слезы
и нет воды

Эти люди тверды
но прозрачны, как сплоченные листья слюды
Бесконечно тонок их свет
И у каждой страницы
есть время и место

Перелистать словно рощу
Или волны реки
Эту книгу
Слеза за слезой
Перечислить весь век

Хватит вам!

искать и кричать уж на весь ваш век

Чтоб пустым он остался, -
чтоб иссяк, – не осталось ни слезы ни одной

И тогда начать свето-образ отца

Не раскрытую память
я начинаю читать
Но в твою нераскрытую весть
вхожу, как в тетрадь
Где молчание есть твое обо мне

Чтобы ты начался здесь и сейчас
когда тихая весть световая уходит от нас.

Ты наверно забыл, что в тебе, лишь в тебе
эта прелесть осенняя земных перелесков
ты один чтобы
встретить идущий из камня свет

Свет, который пока не добыт

если он в заброшенном камне его надо найти

Эти люди слюды
так они осторожны

Вы – люди слюды

чтобы кожа светилась
уносилась весть твоя слюдяная
все что видено вами

Иногда является Ингода
промелькнула меж рельс Селенга
за спиною осталась уже Ангара
и далеко на западе последняя степь – Джезказган,
да Джетыгара.

это начато было

где-то там у костра в октябре…

ну а ты рождаешься как свет и весть о себе

Это есть световое рожденье твое
светлой боли былье припорошено
но под снегом легким света, словно истина, -
пронзенное бытие

ЛИСТОК ИВЫ И ТОПОЛЯ МАНДЕЛЬШТАМА ВКЛАДЫВАЯ В КНИГУ ДУ ФУ

И на пожар рванулась ива,
А тополь встал самолюбиво.

О.Мандельштам

Перед домом твоим в Задонске -
номер 8 по улице К.Маркса
именно потомки листвы этой
а вернее единственный
лист, ладонью отколотый от ивы той, той ивы
и тополя
положены между страницами -
влажен вложен и скрыт
между страницами
биографии века восьмого
танской эпохи
поэта в единственности своей тебе равного
также как эти друг другу скрытые уже от взгляда листки

* * *

Вновь пахнуло речною прохладой

И над светлым июльским лугом
строки проволоки извитой

Распахнулись светлые ивы

Ну а ты лежишь от небес отвернувшись
Нет ни облака над темной спиной

Где в песок вонзилась сгоревшая спичка

Перечислить взглядом песчинки
Не блеснет ли в расколе кремня огонь

И в огне повторенье имени
Но смирись, повторенье твое вновь утешает река.

* * *

Тогда в провинциальном театре давали "Риголетто"
в антракте на улицу мы вышли покурить

в восточном воздухе

Там за каменными стенами театра
Шла опера, а здесь в тени деревьев
шла жизнь вечерняя оперативная

Мы думали, укрывшись за звездочкою красной
сигареты,

что в театре роскошном и несколько аляповатом
похожим на
здешний подземный метрополитен

идет своя поставленная
столь концентрированная жизнь
что здесь вне стен
все ей завидуют, хотя и не подозревают,
что происходит там,
и что вообще там происходит что-то

в этом темном доме

откуда не выходит ни одного неоплаченного звука,
за исключеньем отраженных звуков, из которых и так
вечерний воздух состоит -
шуршание листвы, неясный щебет, арыка
поступь еле слышная

там в окружении платанов пятнистых -
в огромном доме, похожем чем-то на метро
но куда не входят поезда
ни колесницы с возницами ночными с окрыленными
плащами
лишь может тихо танк войти
если почует будущее ноздрями,
да тихая когорта
с темным изменившимся лицом комсомольцев-мусульман
туда в театр
или из театра в жизнь

прямо на политическую сцену
забыв про каменные стены и про то, что здесь
ночной фонтан умолк

когда солист из зала в распахнутой рубашке
первым подымется
и крикнет "Браво".

САД КОНФУЦИЯ

На этом острове,
И в этом городе
Есть храм, что мысленно перенесен с материка

Ворота в нем открыты
И над стеною южной
Над парными драконами
Взлетает неподвижно реактивный самолет

Есть двери в нем из сада в сад
Верней, проемы
И также выходы во внешнее пространство

Там под деревьями бетонные скамьи
И рядом, всего лишь через несколько ступеней
Двор, где сидят соседи за столом

Две-три машины под узловатыми деревьями

И дальше ничем не ограждаемые проходы в город
Где красные огоньки у светофоров и мотоциклов

Ранние сумерки и этот сад
И улица, напоминающая чем-то Москву 50-х
Проемами между домами
Такая же, точнее, та же вечерняя грязь нежная
И сжимающая тающая легкость темноты

Вечерний сад с проемами дверей
Там двери не изъяты -
Они воздушны изначально

И если кто-то сможет задержаться в них – он станет
воздух.

* * *

Одна балканская страна
Смутно неприкаянно родная
Шла неравномерным шагом и не
вся была видна
из этого окна
длинного как корабль
дребезжащего трамвая

Ты был ты не был здесь не каждым
и медленно раздельно под уклон
машины обтекаемые внизу спотыкаясь и ковыляя
и этот город и медленный вагон
и люди невдалеке заглядывая
шли тебя то обгоняя то отставая

Доисторический платан
раскинулся над нашей встречей

иль это был

лопух или табак Балкан

сошедший лист

от моря нашей речи

Она плыла была

ты ради этого вечера сюда
достигнул долетел добрался

а где-то там на Цареградское шоссе
выходит стройный куст-ребенок

так тело вечера теплое бесшумно шло
вперед или назад толкало
и повторяемое солнце сентября
из поперечных улиц ослепляло

не полночь за полночь
прошла
но солнце эллипсисом было
своим зиянием
нас подхватило по пути и похвалило

Все это было или нет
и может быть что так трижды было

в будущем

вечер и земля простая
трамвай бесконечный и людей огни
их взоры заглядывая шли в окне
то обгоняя то отставая

Из книги "Иная река"

ИТАЛЬЯНСКИЕ СТИХИ

МАДОННА-СМИРЕНИЕ ФИЛИППО ЛИППИ В КАСТЕЛЛО СФОРЦЕСКО

Ангелы (или дети) Фра Филиппо
С лицами беспризорников
Вглядываются печально в наши глаза
В миланском кремле

ФЛОРЕНЦИЯ ВЛАЖНАЯ

(послание Б.К. в пластмассовой бутылке)

Дождливый ветхий Понте Веккьо
дождя апрельские флагштоки
смеясь вонзили в реку конники Вероккьо
и где ступали мы – водоподтеки.

в итальянском дворике
мы продвигались год за годом ко входу этому
по сути, мы очутились своим ходом

под теми ж сводами уффициального искусства

где каждый копиист – пиит

Сюда сбежали мы

от бормотанья русского флоренских негров
Из под полы пучками зонтиков торгующих:
"Продам задаром"

Не удивляйся, что речь отрывочна бессвязная
Письмо таскал я по Флоренции, но смыты буквы,
Словно я бросил его к тебе в пластмассовой бутылке
в воды Арно,
Но понял глупость и извлек обратно, однако
Остались лишь фрагменты, так что и сам уже не разберу.

Отчетливо я помню
ряд гравированный людей

поверишь ли под сводами Уффици увидел я людей
того же профиля

куда Давид копированный
заглядывает -
еще один из под дождя двойник

мы копии самих себя во времени

И все же отличить себя
я не смог, как не пытался

Поторопись же рисовальщик

ведь в этом веке не наказывают нас за подделку человека

не помню многое,

мне кажется что видел я костер в Палаццо Питти,

где грелся я и сушил одежду

то был художник с веселой точностью
людей без очереди выхватывая из толпы

через мгновенье предъявлял
их карандашный образец

Он был в ушанке со шнурками, связанными на затылке

в шинелишке горбатой

его лицо пожгли дожди

с усами, с карими глазами -
тождественник поэта Ер
был дико счастлив он без повода

И тут же из дверей Синьории

из под воды под своды, взявшись за руки
под свист вбежала свадебная пара
Бряцая грязным подолом невеста

он поднял всю тяжесть платья

и бился с ней в бессильной радости

Но видишь ли не передать
Того, что видел ты и мне рассказывал -
Не выйти из под дождя навеса в сад Боболи

Не знаю все слилось все смешалось

И письмо размокло я забыл слова

Вставь в пропуски что хочешь по желанию
ты знаешь что сказать

Я помню светлые подтеки
На обоях в комнатах

Хоть Лоренцетти хоть Мартини

шедевр братается с шедевром

Мы взглядами погружены в другого

но напрасно по сырой собрались штукатурке
его писать

нет красок в кистях рук

чтоб увидать фрагмент
надо собрать осколки
сжать в руке остатки целого
Отжав дожди как жатву

Письмо ко мне вернулось
По недостиженью адресата
И я стою его, читая, здесь по адресу обратному -
на станции Firenze S.M.N.

Напротив моего стола
Стоит какой-то странный человек
И смотрит, улыбаясь, на меня
Он мысль свою простую пьет, дожевывает грушу
И ждет, когда со мной заговорит.

1-ГО МАЯ В МИЛАНЕ

Улица Anton Chekhov
незаметно свернув
выводит на белую между стен улицу Монтале

Sul muro graffitti

На улицах я был один,
Как Первомай этот -
Праздник труда (festa lavoro)
Транспорт стоит и метро на приколе

Я был один прямоходящий
на солнечных площадях
мимо пролетали в скорлупках корпускул
обтекаемых светом машинах,
но даже сдавленный шепот не доходил из них

Тополь высокий раскрывался ввысь
в незаконченной глубине боковой перспективы
да водяная пыль искрометно
рассевалась по кругу за сетчатой оградой

сколько сделать еще протяжных шагов к месту,
откуда можно найти весь городской горизонт

В тот же день – я не знал – в этот миг
ты навсегда покидала Москву

Глубже, чем боль, уходя, глубже сна, выше
облаков этих,
еще не лишенных чувств

Панорама с холма Милана
здесь не видна:
древо сухое на фоне зеркального банка

И наметают мороженое в кафельно-вафельный факел
у ипподрома galoppo.

3 МАЯ В МИЛАНЕ. GALLEREIA D’ARTE MODERNE

Там снаружи за решеткой зеленой музея
Солнечно и приготовления к свадьбе в парке -
церемонно-ретроспективная пара
соломка светлая канотье
узкие панталоны в полоску

девочка или мальчик в матроске

рядом в кустах фото-рекрут, вспышки внезапные,
на плече – телекамеры светометатель

Я один в галерее, лишь три служительницы веселых -
смесительницы света
в униформе свежей
с ключиками вместо пальцев
и одна в очках, где отражается небо
от той картины

Здесь безлюдно

Но между Карра и Моранди
где на картине город
средиземный и безвоздушно-душный

в стороне на невидном столике -
служебно-оливковый телефон

Из терема этого через косую решетку
Ты слышишь вдруг в парке звонок мобильный

И не прекращая разговаривать с
подругами музейными
и глаз не спуская с меня
Ты очки поворачиваешь вовне
туда, где праздник буффонный настает

Где в начале века вы были?

кто прильнул к этим окнам снаружи в матроске?

и с музейными этими музами, когда я обхожу квадраты
картин,
отраженных в паркете

но здесь в окруженьи и в круженьи вещей
один неподвижен на постаменте
молчальник-телефон -
вещь посторонняя
без внутренних очей

Ты ночью не спишь
окружена ненужными копиями
с дневных картин

словно в каюте наперстковой
где сквозь отверстья игольные
входит с палубы свет

ты тянешься к нему перстами
но не перчатка, а звезда морская
на сушу выбралась из темноты
перстнями извести лишь что-то начертала
у глаз отведенных на мгновенье от воды

Ты слышишь звук телефонный где-то в глубине во сне
ты тянешься к брюшку закрытой сумки
и молниями полость рассекаешь
но замкнут далеко тот звуковой исток

И оливковый скромный телефон и во сне твоем отрешен
скрыв под фалдами виц-мундира
свой секретный хвост или шнур,
уходящий вглубь стен
Не откликнется телефон, даже если вскрикнет картина

Есть в тишине древесной темная сень
И магия цветущих вишен, магния
Редкие вспышки под солнцем, передвижение
церемонии в парке
Словно раскаты, уходящей под своды неба
грозы

Между людей и мгновений
на незримом току, на свету, где пыли идет обмолот
лишь телефон затесался -
вечнозеленая вещь
втерся служебно и жалобно

Словно и я вкрался в эту ткань
чужеземец и посторонний
с хрупкой охапкой мгновений

Я вышел в парк
я шел по замшелым тропкам
левой и правой ногой,
мне античная статуя,
сваленная навроде окурка,
сообщила из ретро-ленивых своих новостей:
не разбирается на огонь и солнце магнитная карточка,
что в прорезь входит, как язычок огня,

И впереди под деревьями зеленый склон
Был сплошь затенен.

PORTA VENEZIA, Т.Е. ВРАТА ВЕНЕЦИИ